Текст книги "Сыщики. Король воров"

Автор книги: Максим Дубровин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Морхауз несколько смутился.

– Помощь моя не столь уж и существенна. Всего пятьдесят фунтов.

– Уверяю вас, для заведения, существующего на пожертвования, это внушительная сумма.

Капитан Морхауз кивнул, возвращая лицу надменную холодность.

– В письме я в общих чертах изложил обстоятельства, приведшие нас сюда. Но позволю себе остановиться на некоторых частностях.

При этих словах нос мистера Калпепера вытянулся, едва не ткнувшись в лицо старого капитана, что должно было символизировать живейшее внимание. У дверей гостиной, ведущей к лестнице на второй этаж, послышалась тихая возня, несколько любопытных детских мордашек появились в проеме и тут же спрятались. Капитан продолжил:

– Как я вам писал, мальчик не помнит ничего из прошлой жизни и смог назвать лишь свое имя – Рик. Я взял на себя смелость присовокупить к нему фамилию Дрейтон. Он появился на моем корабле в Гибралтаре при весьма прискорбных обстоятельствах. Вы, вероятно, читали в газетах, что несколько месяцев назад в Атлантике мной была найдена покинутая командой бригантина «Мария Селеста».

Мистер Калпепер энергично закивал, показывая взглядом, как он восторгается поступком капитана.

– Моя команда привела в порядок брошенное судно, и мы привели его в Гибралтар, – продолжил Морхауз. – К сожалению, моряки – не самый добродетельный народ. Они нашли на «Марии Селесте» нетронутый груз спирта и, представьте себе, втайне от меня перенесли девять бочек на наш корабль. Пока мы были в море, они еще держались, но едва корабли причалили, вся команда, за исключением моего первого помощника, перепилась самым свинским образом. Дошло, представьте, до того, что они не могли связать и двух слов на дознании, когда адмиралтейские чины выясняли обстоятельства нашей находки. Пришлось нам с мистером Дево – это мой славный помощник – отдуваться за всех.

Восторженные кивки управляющего временно приобрели сочувствующий оттенок.

– Так вот, пока вся команда, включая дежурную вахту, валялась пьяная, а мы с помощником обивали чиновничьи пороги, этот малец и пробрался на корабль. Я нашел его в трюме после отплытия из Гибралтара, грязного и голодного, и по морскому закону принял ответственность за его судьбу. Я попытался разыскать его родных, потратив изрядную долю вознаграждения за «Марию Селесту», но так и не добился успеха. К сожалению, как человек одинокий и к тому же ведущий жизнь вечного скитальца, я не могу заменить ему родителей. Но надеюсь, уютные стены вашего богоугодного заведения справятся с этой задачей.

Выражение лица мистера Калпепера красноречиво говорило о том, что решению именно этой и никакой иной задачи он посвятит остаток своих дней.

– Помимо скромного пожертвования приюту, – проговорил Морхауз после паузы, – я оставил в банке на имя Ричарда Дрейтона еще пятьдесят фунтов. К сроку его совершеннолетия сумма должна существенно вырасти. Это станет подспорьем юноше в начале взрослой жизни. Разумеется, вам, как опекуну, будет предоставлена возможность в случае острой необходимости воспользоваться частью этой суммы во благо мальчика.

При этих словах глаза мистера Калпепера сверкнули, чего капитан предпочел не заметить. Сказав все, что собирался сказать, старый моряк не без труда выбрался из глубокого кресла – тут ему наконец пригодилась недавно купленная трость – и подошел к Рику.

На протяжении всей беседы мальчик безучастно смотрел в запыленное окно, по-видимому, смирившись с предстоящей участью. Теперь капитан взял его за подбородок и повернул лицом к себе. Рик поднял глаза на капитана и твердо встретил его взгляд.

Мистер Калпепер был слишком занят мыслями о том, как получше обустроить скромный быт нового воспитанника, и не заметил этого странного обмена взглядами. А если и заметил, то не придал ему значения.

На лестнице опять завозились и зашептались. Управитель, словно флюгер, повернул нос в сторону шума и отправился наводить порядок, давая уходящему проститься с остающимся.

Но капитан и мальчик, глядя друг другу в глаза, молчали.

Мистер Калпепер очень удивился бы, узнав, что с того дня, как Морхауз отобрал у мальчишки крохотную фигурку сокола, Рик не сказал ему ни слова. Этот странный для шестилетнего ребенка бойкот длился уже четыре месяца и распространялся только на Морхауза. С командой найденыш сошелся быстро; он легко принимал нехитрые угощения от матросов и постоянно путался у них под ногами, везде суя любопытный мальчишеский нос. Но капитана он как будто не замечал, а на все его вопросы отвечал угрюмым молчанием. Сначала это даже забавляло Морхауза, но очень быстро стало бесить. Любой палубный матрос мог запросто послать мальца на камбуз за щепоткой соли к своему пудингу, а капитан, сколько ни бился, не получил даже мимолетной улыбки.

Морхауз изрядно потрудился, изымая из бортового журнала «Марии Селесты» все, что могло помешать его планам. Ему даже пришлось разъять журнал на тетради и осторожно вынуть испорченные водой страницы. Вместо них он вставил другие, предварительно вымочив их в забортной воде и высушив на солнце – работа, отнявшая у него целых два дня. Зато теперь никакой крючкотвор не смог бы заподозрить, что журнал был подделан.

Единственной проблемой оставался пацан.

Несколько раз Рик пытался украсть свою пустельгу, но был неуклюж и неопытен – всегда попадался. Стиснув зубы и роняя слезы, принимал наказание, а вскоре пробовал опять…

– Ты что-нибудь скажешь, хотя бы теперь? – спросил Морхауз в последний раз, стоя в убогой гостиной нищего приюта.

Мальчик, не отводя взгляд, помотал головой.

– Вот же дьяволенок! – воскликнул капитан, но в его голосе было гораздо больше уважения, чем возмущения. – Впервые в жизни вижу такого упрямого мальчишку! Откуда ты только взялся!

Мальчик продолжал молчать.

Капитан Морхауз полез в карман и достал металлического сокола.

– Забирай свою пустельгу.

Рик схватил фигурку и сжал в кулачке. Морхауз ожидал, что теперь-то мальчик хотя бы поблагодарит, но тот продолжал молчать, лишь отвел в сторону свой твердый недетский взгляд. И это молчание так больно царапнуло черствое сердце капитана Морхауза, что он почувствовал резь в уголках глаз. Не говоря больше ни слова, он двинулся к выходу.

– Куда же вы, мистер Морхауз! – кинулся следом управляющий. – А как же истории о морских приключениях?..

– В другой раз, – буркнул капитан, надевая пальто и принимая цилиндр.

Уже выйдя на улицу, он в последний раз обернулся. Мальчик стоял на пороге.

– До свиданья, – просто сказал Рик.

– Прощай.

Капитан Морхауз и Рик были уверены, что больше никогда не увидятся. Но они ошибались. Спустя много лет им предстояла еще одна встреча.

Глава 1

30 сентября 1888 года, Лондон

Чего только не увидишь на улицах Лондона ранним октябрьским утром! Вещи обыденные и привычные соседствуют здесь с явлениями удивительными и странными, а порой и неотличимы от них.

Вот идет по Уайтчепел Хай-стрит вполне обыкновенный человек. На нем черный макинтош с надвинутым на лицо капюшоном, руки спрятаны глубоко в карманы, плечи слегка ссутулены, как будто человек мерзнет. Шаг его широк, но спокоен – прохожий никуда не торопится. Ему не нужно спешить, его работа на сегодня сделана, и сделана весьма хорошо. Рукава и полы его плаща, а также штанины и туфли обильно испачканы уже засохшей и почти незаметной на черной материи кровью. Но нож в кармане прохожего уже идеально чист. Замысловатый лабиринт лондонских улиц еще сведет этого человека с героями романа, но не сегодня. Пока он идет домой, чтобы как следует выспаться.

А неподалеку, на Флит-стрит, творится форменное безумие. Множество людей с рыжими, как апельсины, шевелюрами толпятся под окнами невзрачной конторы. Люди шумят и ругаются, занимают очередь и негодующе трясут огненными бородами. Что им здесь нужно, почему столько рыжих собралось в одном месте и чем закончится эта история, давным-давно известно, но сами рыжие пока еще находятся в интригующем неведении.

А вот по крыше богатого дома крадется человек в необычном костюме. На нем странный плащ, в который вшиты длинные металлические стержни, голова и лицо человека спрятаны под кожаной маской с крохотными ушками, из-под которой видны лишь глаза. Человек приближается к краю крыши, распахивает плащ и… прыгает вниз. Он парит над улицами Лондона, словно гигантская летучая мышь, и, оказавшись на земле, быстро исчезает в подворотне…

Что и говорить, много странного происходит на утренних улицах древнего города. Поэтому мало кого удивила молодая молочница, выходящая из наемного кэба с двумя небольшими бидонами молока у дома номер 83 по Брук-стрит. Лишь пожилая домовладелица миссис Мосли из дома напротив, вышедшая на балкон полить свои герани и гиацинты, неодобрительно поджала губы и укоризненно покачала головой. «Наши люди молоко в кебах не развозят» – говорил ее взгляд.

Молочница была крупной женщиной с грубоватыми чертами лица и крепкими жилистыми руками, которые тяжелый деревенский труд, по всей видимости, давно сделал не слабее мужских. Выйдя из экипажа, она поставила бидоны на тротуар, поправила чепец, украшенный розовыми рюшами, одернула передник, легко подхватила бидоны и бодрым пружинистым шагом приблизилась к двери дома. Тут она позвонила в колокольчик для слуг и терпеливо дождалась, пока дверь не открыли.

– Доброе утро, – хрипловато, но приветливо поздоровалась молочница.

Хмурая горничная в накрахмаленной наколке подозрительно оглядела гостью. Глаза у молочницы были чудные: один зеленый, другой голубой.

– Почему так рано и где Шарлотта? – недовольно спросила горничная, с трудом отрывая взгляд от странных глаз.

– Захворала бедняжка, – с глупой улыбкой ответила девушка. – А я ее сестра, Эмили. За двоих работаю, вот и встала с солнышком.

– Заходи, – буркнула горничная, пуская девушку в прихожую. – Стой тут, у лестницы, дальше не пачкай. Сейчас кухарка вынесет деньги, а мне некогда.

Она подхватила с пола свернутые циновки и через заднюю дверь вышла во двор. Молочница осталась в прихожей одна. Из кухни доносился грохот посуды – кухарка была занята своими делами. Поставив бидоны на скамеечку у двери, девушка достала из кармашка в переднике примятый конверт с неразборчивым штемпелем. Из другого, незаметного в складках платья, крошечного карманчика на свет появился миниатюрный брелок в форме птицы.

Молочница сжала птицу в одном кулаке, а конверт в другом. Метнула быстрый взгляд в сторону кухни, на лестницу, прислушалась к звукам с заднего двора, где горничная выбивала циновки, а затем уверенно двинулась в богато обставленную гостиную. В этот ранний час, когда весь дом, кроме прислуги, еще спал, в гостиной было пусто. В центре комнаты стоял большой круглый стол красного дерева, накрытый тяжелой бархатной скатертью. Девушка быстро приблизилась к столу и подняла край скатерти. Под скатертью лежало письмо. Мельком сверив почерки на конверте и в письме, молочница сунула в карман передника и то и другое, опустила скатерть на место и ладонью разгладила складки на бархате. Затем она спрятала фигурку птицы в кармашек и быстро покинула гостиную.

Сделала она это как нельзя более кстати. Шум на кухне прекратился, а вскоре оттуда появилась и сама кухарка с двумя пустыми бидонами.

– Ты, что ли, заместо Шарлотты? – спросила она.

Девушка кивнула и опять глупо улыбнулась. Кухарка вручила ей бидоны, затем отсчитала шесть пенсов двухпенсовиками, подхватила со скамеечки полные бидоны и скрылась на кухне.

Молочница подбросила монетки на руке, ссыпала их в передник и вышла на улицу.

Негодованию миссис Мосли из дома напротив не было предела. Шагая в сторону поджидающего кеба, деревенская девица беспечно размахивала пустыми бидонами и самым вульгарным образом насвистывала, чего никогда не должна делать приличная девушка, даже если ей не посчастливилось называться леди. Прежняя молочница нравилась соседке гораздо больше.

Дождавшись пассажирку, кеб сдвинулся с места, и миссис Мосли отправилась проверить, как прислуга справляется с утренними хлопотами. Если бы почтенная домовладелица задержалась еще на минутку у своих гиацинтов, то с удивлением увидела бы в конце улицы знакомую повозку. Это «захворавшая» Шарлотта спешила с утренними заказами.

Между тем молочница Эмили не теряла времени даром. Приоткрыв лючок в крыше, она сказала неожиданно низким для женщины голосом:

– Едем на Кливленд-стрит, Боб.

Кебмен тряхнул поводьями, и лошади ускорили шаг.

Девушка задернула занавеску на окошке экипажа и принялась раздеваться. Под чепцом у нее оказались неожиданно короткие для женщины волосы, уложенные к тому же в мужскую прическу. На этом метаморфозы молочницы не закончились. Продолжая негромко насвистывать, она сняла передник и платье, под которым обнаружилось мужское белье, что было совсем уж неприлично. Почтенную миссис Мосли, увидь она это, хватил бы удар. Несимпатичная молочница оказалась вовсе не девушкой, а довольно привлекательным молодым мужчиной. Впрочем, свидетелей у этого удивительного превращения не было.

Фигурку птицы, шесть пенсов и похищенное в доме на Брук-стрит письмо молодой человек оставил на сиденье рядом с собой, а костюм молочницы аккуратно сложил в большую сумку, лежавшую на полу. Из нее же был извлечен синий мундир с металлическими пуговицами, наручники, ротанговая дубинка и округлый шлем констебля с кокардой.

Неторопливо – ехать было довольно далеко – мужчина оделся, прицепил к поясу наручники и дубинку, а грубые войлочные тапочки сменил на отлично начищенные сапоги. Костюм полисмена шел ему куда больше наряда молочницы. Прежде чем надеть шлем, молодой человек достал все из той же сумки большую деревянную шкатулку. В ней оказался гримировальный набор, достойный уборной театрального актера не последней величины. Чего здесь только не было: краски, налепки, подтяжки, сажа, помада, кусочки воска, усы и бакенбарды разных размеров и цветов, бороды и парики. Порывшись, в шкатулке можно было найти повязку на один глаз, «золотые» накладки на зубы и даже русую косу. Словом, шкатулка была настоящей сокровищницей имперсонатора.

После недолгих раздумий молодой человек выбрал рыжеватую бородку клинышком и такого же цвета бачки. Приоткрыв занавеску, он пустил в экипаж луч солнца и, глядя в зеркало на передней стенке кеба, наложил бороду и бакенбарды. После этого он надел шлем и застегнул его на подбородке. Теперь в зеркале отражался настоящий бравый констебль. Ни один, даже самый придирчивый наблюдатель не смог бы заподозрить в нем недавнюю молочницу. Единственное, что досталось «полисмену» в наследство от девушки, – разноцветные глаза, зеленый и голубой.

Письмо и фигурка птицы перекочевали в карманы мундира.

Кеб въехал в бедный район. Дома тут были приземистые, сложенные из грубо отесанных кусков портлендского камня с вкраплениями ракушек и прочей древней морской мелочи. Окна, вместо изящных решеток, были прикрыты ставнями. Ни балконов с цветами, ни уютных маленьких клумбочек перед дверями здесь не водилось. Кебы навстречу почти не попадались – местным жителям были не по карману поездки в наемном экипаже, а городские омнибусы еще не проложили сюда свои маршруты.

Боб остановил повозку на углу ничем не примечательного дома. Новоявленный констебль сошел с подножки и медленным шагом отправился вверх по улице. Руки он, словно на прогулке, сложил за спиной, а в кулаке одной из них зажал металлическую птицу.

Нет ничего более естественного для лондонской улицы, чем скучающий полицейский. Случайные взгляды отскакивают от него, как мячики в лаун-теннисе. Никто из прохожих не обратил на нового полисмена ровным счетом никакого внимания. Пуская солнечных зайчиков отполированной до блеска кокардой, он прошелся до конца перекрестка, развернулся и двинулся в обратном направлении. Наконец он остановился у запущенного и грязного четырехэтажного дома с замусоренным участком и чахлым садиком.

Помедлив с минуту, «полисмен» шагнул к двери. Она оказалась незапертой. На табличке под колокольчиком черной краской было написано: «Работный дом». Войдя внутрь, самозваный констебль оказался в длинном захламленном коридоре, уходящем в обе стороны. Впереди начиналась лестница наверх.

Сжав покрепче фигурку птицы, человек в костюме полисмена достал из нагрудного кармана золотую сережку с изумрудом. Драгоценность, судя по размерам камня, была не из дешевых. Зажав ее в другом кулаке, мужчина медленно поднялся по лестнице на второй этаж. Все это время он как будто к чему-то прислушивался. Здесь, на маленькой площадке, он секунду поколебался, а потом повернул направо. У ничем не примечательной двери в конце коридора «полисмен» остановился и резко постучал.

Ему открыл щуплый чумазый мальчишка лет десяти, одетый в ужасающе грязное, измазанное сажей тряпье и рваную кепку. Едва завидев полицейского, мальчик бросился к окну, непрозрачному от многолетнего смога, оседавшего на стекле. Переодетый полисменом мужчина метнулся за ним, но было поздно – парнишка вскочил на подоконник, распахнул окно и в следующую секунду, гремя ступенями, уже спускался во двор по железной лестнице.

Гость выглянул в окно. Перепачканный сажей беглец до того ловко передвигался по шаткой и проржавевшей конструкции, что не оставалось сомнений в его профессии.

– Так ты у нас трубочист, – пробормотал молодой человек. – Что ж, это все объясняет.

Не проявляя волнения и не особенно торопясь, он покинул дом. На улице, словно двигаясь по одному ему видимой стрелке компаса, «полисмен» обошел дом и остановился у маленького подвального окошка.

– Эй, ты там? Вылезай, маленький трубочист, от меня не спрячешься! – крикнул он в темноту.

Ответом ему была тишина.

– Ты не бойся, не трону.

И снова никто не спешил выбираться из темноты. Тогда молодой человек снял шлем, присел на корточки и заглянул в окошко.

– За ту вещицу, что ты… нашел в шкатулке в доме на улице Королевы Анны, объявлено вознаграждение, – сказал он в темноту. – И я уполномочен его вручить. Ну, так как, ты выйдешь?

Груда тряпья в дальнем углу зашевелилась. Из нее выбрался мальчишка, сделал пару шагов к окошку и замер.

– Хватать не будете? – недоверчиво спросил он.

– Сказал же – не трону.

Маленький воришка не спешил подходить слишком близко.

– А как вы меня нашли? – спросил он.

С легкой улыбкой молодой человек ответил:

– Я же полисмен, сынок. Находить… то, что пропало, – моя работа.

– А насчет денег не врете, мистер?

– Скотланд-Ярд никогда не обманывает! Целых шесть пенсов твои – в обмен на вот такую сережку. – Он достал деньги, полученные меньше часа назад у кухарки на Брук-стрит, и серьгу.

Мальчишка подошел еще ближе и вдруг сказал:

– Я знаю, что вы не полисмен.

Молодой человек удивленно вздернул брови.

– Это почему же?

– У вас кокарда сержантская, а личный номер на мундире – простого констебля, три цифры.

– Вот это да! – рассмеялся разоблаченный самозванец. – Ты меня раскусил. Так что же теперь, отдашь мне сережку или позвать настоящего полисмена?

– Настоящего не надо. А про награду – правда?

– А как же. На самом деле я частный сыщик и меня наняли найти эту штуковину. Обещали награду. Часть ее я готов передать тебе. Все честно, как видишь.

Мальчик что-то прикидывал, глядя на собеседника с хитрой улыбкой.

– Два шиллинга! – наконец выпалил он.

– Черта с два, хитрец! – азартно включился в торговлю сыщик. – Шесть пенсов и ни полпенни больше.

– Двадцать пенсов!

– Восемь!

– Восемнадцать, или ищи ветра в поле!

– Десять, или через полчаса тут будет сам инспектор Лестрейд.

– Шиллинг, и я бесплатно почищу вам дымоход!

– По рукам!

Сыщик подал руку, и мальчишка, схватившись за нее, выбрался из подвала. Стянув с головы видавшую виды кепку, он порылся за подкладкой и вытащил сережку. Но отдавать не торопился. Вместо этого требовательно вытянул перед собой ладонь. Молодой человек полез в карман и к уже имевшимся шести пенсам добавил еще столько же. Монеты были торжественно пересчитаны под бдительным надзором воришки, после чего перекочевали в его грязную ладошку. Только после этого он расстался со своей добычей. Сделка была совершена. Стороны, довольные собой и друг другом, не спешили расходиться.

– У тебя глаза разного цвета, – сказал мальчик, неожиданно переходя на «ты».

– Это у меня с детства.

– Наверное, все завидовали.

– Ага, и поэтому в приюте поначалу колотили.

– Так ты приютский! – обрадовался маленький трубочист.

– Вроде того. В пятнадцать лет сбежал.

Мальчишка посмотрел на нового знакомого с особым уважением.

– А ты действительно сыщик или наврал?

– Действительно. У меня бюро по поиску потерянных вещей.

– А как ты меня нашел?

– Полегче, приятель, это уже секрет. Считай, что у меня такой талант.

Мальчишка кивнул и заговорщицки улыбнулся: дескать, секрет – дело понятное.

– А какой у вас адрес, мистер?

– Тебе зачем?

– Ну как же, а дымоход? Мы ведь договорились, что я вам чищу его бесплатно. Уговор дороже денег, сделаю как обещал. – Он сказал это уже серьезным, «взрослым» тоном, явно подражая кому-то из старших.

– Да я и живу-то не в Лондоне. Обойдусь как-нибудь. Лучше поступим так: мне может понадобиться какая-нибудь мелкая помощь в городе. Могу я на тебя рассчитывать?

– Конечно, мистер…

– Пустельга. Зови меня мастером Пустельгой.

– О’кей, мастер Пустельга. А я – Томми. Томми-трубочист, тут меня все знают.

Новые знакомцы раскланялись, и мальчишка побежал по своим делам. Разоблаченный им «констебль» спрятал обе сережки в карман и, не торопясь, все тем же прогулочным шагом, отправился к терпеливо ожидавшему экипажу.

– Ну что, Боб, – весело сказал он кебмену. – Похоже, сегодня будет хороший день. Всего только восемь часов, а мы уже сделали два важных дела.

– Конечно, мастер Пустельга. Денек будет что надо. Куда теперь?

– В Ковент-Гарден на Мейден-лейн.

– Опять в эту кучу мусора?! – запричитал Боб. – Вечно вас туда тянет! Почитай, каждую неделю катаемся к мусорщикам. И зачем, спрашивается, катаемся? Сидели бы себе дома, у камина, пили утренний кофий, как все приличные джентльмены. Нет, сели – и поехали к мусорщикам.

Кебмен уже забыл, что только что радовался вместе с пассажиром хорошему деньку. Но приподнятого настроения мастера Пустельги было ничем не испортить.

– Поехали, Бобби, поехали. Там нас ожидают увлекательные поиски и чудесные находки.

– Не знаю, как вам удается все это находить, не иначе как при посредстве чародейства.

– Темный ты человек, Боб! Я же сто раз рассказывал тебе о бритве Оккама и дедуктивном методе, а ты знай себе талдычишь про колдовство.

– Метод – оно, конечно, хорошо. А только копаться в вонючей требухе – занятие паскудное, – гнул свое кучер.

Но ворчал он скорее по привычке, понимая, что от неприятного путешествия не отвертеться. Экипаж развернулся и поехал в направлении Мейден-лейн.

В то время как спокойная и послушная кобылка, не торопясь, тянула кэб в сторону квартала мусорщиков, внутри повозки совершалось очередное превращение. Мастер Пустельга снял костюм констебля, отметив про себя, что впредь следует тщательнее подходить к подбору образа. Если уж уличный мальчишка заметил ошибки в наряде, что было бы, встреться ему настоящий полисмен. Пришлось бы долго доказывать, что появление в костюме стража порядка на улицах Лондона – всего лишь невинная шутка.

Оставшись в белье, все из той же бездонной сумки молодой человек достал новый наряд. Впрочем, называть нарядом тот ворох тряпья, который он собирался надеть на себя, было бы слишком смело. Бесформенные штаны с множеством заплаток, наползающих друг на друга, просторная хламида невероятного грязно-бурого цвета и вовсе уж огромный просмоленный фартук с крупными карманами – все это было частью нового образа неутомимого мастера Пустельги.

Перед тем как одеться, молодой человек вновь открыл заветную шкатулку. Бородку и бакенбарды он снял и вместо них приладил на лице окладистую седую бороду. На нос приклеил крупную «язву» вишневого цвета, при одном взгляде на которую у любого пропала бы охота близко знакомиться с ее обладателем. Низко, на самые брови, натянул рваный помятый картуз. Сапоги констебля Пустельга снимать не стал, лишь обмотал их несколькими слоями тряпья и завязал тесемками. Новый образ как нельзя больше соответствовал тому месту, куда направлялся экипаж.

Кеб спустился по заваленной мусором и залитой помоями Друри-лейн, проехал мимо закрытых в этот час распивочных и опиумных притонов и свернул на более ухоженную Тэвисток-стрит. В двух шагах отсюда, за Цветочным рынком, словно в насмешку над любителями тонких ароматов, находилась короткая улочка Мейден-лейн – зловонное царство мусорщиков.

Именно на Мейден-лейн стекались из всех ближайших районов отходы жизни лондонцев. Как в переносном, так и в самом прямом смысле. Всевозможный мусор доставлялся сюда своим ходом по сточным канавам, а также телегами, после чего сваливался в огромные кучи, над которыми кружили стаи тучных ворон и чаек. Голуби здесь бесстрашно соседствовали с коршунами, а неповоротливые жирные свиньи – с наглыми бродячими псами. Кишмя кишели крысы, и роились мириады мух.

Всем хватало поживы на этих щедрых развалах городского мусора, прежде чем его грузили на баржи и вывозили за пределы Лондона. И только люди не желали делиться добычей друг с другом. Самопровозглашенный профсоюз мусорщиков властвовал на Мейден-лейн безраздельно. «Чужим» сюда не было ходу, все отбросы, попавшие в Ковент-Гарден, были учтены и заранее поделены между группками мусорщиков.

Одни собирали угольный шлак, каминную золу и устричные раковины – все это потом продавалось на предприятия и превращалось в кирпичи, блоки и другой строительный материал. Другие охотились за конским навозом, который выгодно сдавали пригородным фермерам. Кого-то интересовали выброшенная одежда и обувь, а кого-то – металлический лом. Некоторые разыскивали съестное, чтобы за гроши продавать потом многочисленным городским нищим, а кое-кто добывал, роясь в мусоре, сигарные и сигаретные окурки – сырье для будущих дешевых папирос.

Новичок сильно рисковал, промышляя в этом районе без позволения его негласных хозяев. Но мастер Пустельга новичком не был. На въезде в район он постучал по крыше, и кеб остановился. Тотчас к нему метнулась серая невзрачная фигура. Человек с язвой на носу выглянул из кеба и кинул «постовому» шиллинг – пропуск на территорию разработки, после чего экипаж двинулся дальше. Теперь никто не мог помешать мастеру Пустельге в его поисках.

Новоявленный мусорщик вновь зажал в кулаке фигурку птицы. В другую руку он взял крохотную коробочку, оклеенную красным бархатом, в каких ювелиры солидных домов продают кольца и перстни богатым клиентам. Сосредоточенно к чему-то прислушиваясь, он руководил движением кеба через открытый лючок.

– За той кучей гнилых апельсинов поверните направо, Бобби!

Кучер, кривя нос от нестерпимой вони, накатывавшей отовсюду, послушно поворачивал.

– Здесь налево, вон за тем обгоревшим шифоньером.

И кеб сворачивал налево.

То и дело на пути им попадались сутулые грязные фигуры мусорщиков. Каждый толкал перед собой тележку с добычей. Никому не было дела до кеба с его пассажиром и друг до друга. Все внимание обитателей свалки было сосредоточено на поисках своего «товара».

Наконец пассажир велел остановить экипаж. Не выпуская из рук фигурку и бархатную коробочку, он выбрался наружу и поковылял к ближайшей куче. На сей раз его маскировка была настолько хороша, что спустя пару минут даже кучер, хорошо знавший своего нанимателя, смог бы отличить его от остальных мусорщиков лишь по уродливой язве на носу.

Мастер Пустельга не терял времени даром. Задерживаться в столь «благоуханном» месте не входило в его планы. Он быстро разыскал крепкую и относительно ровную палку и принялся ковыряться в отбросах. Фигурку птицы и коробочку он на время спрятал в огромный карман фартука.

Из-под палки нового мусорщика в разные стороны полетели рыбьи головы и кроличьи потроха, кости, луковая шелуха, черепки от разбитой посуды, апельсиновая и картофельная кожура, поломанные деревянные игрушки, куски черепицы, щепки, осколки, обломки, ошметки и клочки неведомо чего. Отбросив очередной рваный ботинок, мусорщик отложил палку и надел холщовые рукавицы. Теперь он перебирал мусор руками, аккуратно разгребая кучу и внимательно всматриваясь в каждый подозрительный предмет.

Наконец, под картонкой от дамской шляпки, среди сырых щепок и ореховых скорлупок он нашел то, что искал. Вывалянное в грязи, невзрачное и почти незаметное, перед ним лежало массивное женское кольцо с огромным камнем. Пустельга снял рукавицы и достал из кармана чистую тряпицу. Он протер ею кольцо и посмотрел на свет: чистый прозрачный камень в золотой оправе засиял десятками сверкающих граней. Такой бриллиант должен был стоить никак не меньше пары тысяч фунтов, и любой нашедший его мусорщик мог бы оставить свой неблагодарный труд и до конца дней вкушать плоды удачной находки. Но мастер Пустельга не был мусорщиком, и у него были на этот счет другие планы. Он направился к экипажу.

Боб, дожидаясь его на своем месте, боролся с местными запахами, прикладываясь к маленькой фляжке. К приходу пассажира кучер почти одолел мейденлейнские миазмы и находился в благодушном расположении духа.

– Ага, мастер Пустельга, вот и вы! Куда теперь направимся? – весело осведомился он.

– Тише, Бобби! – прикрикнул на него Пустельга, не слишком, впрочем, строго. – Мы ведь путешествуем инкогнито, не нужно сообщать всему Лондону о наших планах.

Возница с заговорщицким видом огляделся и приложил палец к губам, даже не попытавшись стереть улыбку со своей физиономии.

– Езжай в Блумсбери, на Каролин-стрит.

– Ну, наконец попадем в приличное место.

Мастер Пустельга влез в кеб и принялся снимать с себя лохмотья мусорщика. Отлепив накладную бороду и отвратительную язву, он посмотрел в зеркало и устало улыбнулся отражению.

– Хватит на сегодня превращений, пора становиться самим собой.

Чистым платком он тщательно стер с лица остатки клея и грима. Затем надел узкие серые брюки в тонкую полоску, светлую льняную сорочку, подтяжки с шелковыми петлями, жилетку и черную вигоневую визитку. Смотрясь в зеркало, мастер Пустельга тщательно повязал галстук-бабочку и надел котелок. Завершили перевоплощение черные лакированные туфли и бамбуковая трость. В Блумсбери ехал уже не грязный мусорщик, и не растяпа-констебль, и, уж конечно, не девушка-молочница, а настоящий молодой джентльмен.

Уже было два часа пополудни, когда повозка остановилась возле богатого дома по Каролин-стрит. Джентльмен вышел из кеба и постучал в дверь бронзовым молотком выполненным в форме львиной головы.