Текст книги "Кто живёт в твоём чулане? (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

   Бывшая до того размытой, а теперь набравшая чёткости и плотности Тень на стене всё продолжала двигать бесплотными руками. Но вот она замерла, точно к чему-то прислушиваясь. Заметив это, замер и Гуго.

   Потусторонний Народец вышел на ночную охоту.

   Бесформенные тени, бывшие до этого лишь плодом игры трепещущего пламени, что лежали на границе отбрасываемого костром светлого круга, обрели вдруг способность двигаться сами по себе. У них открылись жёлтые глазёнки.

   Гуго более не рассуждал. Засучив рукава балахона и подобравшись, он с новой силой замахал руками, погружая их в языки костра. Голос его обрёл властность, громыхая раскатистыми речитативами.

   В распахнутое окно заглянул бледный фонарь луны, омыл затылок Тойво своим сиянием. Тогит невольно поёжился, не осознав причины того. Все мысли его были сосредоточены на другом. Он смотрел, открыв рот. Балаганный чародей в этот момент был ужасающ, но и прекрасен в своём грозном виде.

   Гуго туго сжимал кулаки, грозя желтоглазым существам. Он выкрикивал им приказания, он плевался на них сквозь поднимающиеся клубы дыма. Он как собака облизывал пересохшие губы и ни на миг не спускал с «серых» взгляда. Его собственная Тень самовольно покачивалась на стене, к которой ни один из потусторонних гостей приближаться не осмеливался.

   Серый Народец жался по углам, совершая оттуда короткие вылазки и вновь отскакивая назад. Никто из них не подступал вплотную к костру, но и не сбегал в другие комнаты, где для них было раздолье. Что-то влекло их сюда.

   Гуго уронил руки и замолчал. Не страшась, он взирал на близкое серое копошение, на десятки посверкивающих бусинок глаз.

   – Бояться, тварюшки... – прошептал чародей. Он вцепился в бороду ногтями, принявшись скрести подбородок.

   Тойво увидел блеск перстня на его пальце.

   – Бояться... Надо их подманить. Да... Вот теперь твой выход, друг мой.

   Гуго развернулся к Тойво. Тогит не сразу осознал, что оскал на его лице был улыбкой.

   – Нужна кровь, нужна жертва. Понимаешь?

   Ладонь Гуго скользнула в складки балахона, вернувшись назад с длинным ножом. Лезвие его чуть искривлялось, рукоятка была обтянута сыромятным кожаным ремешком. Тойво смотрел на приближающуюся к нему тёмную фигуру, забыв о необходимости дышать. Трусливое сознание куда-то уплывало.

   Он уже ощущал остроту стали, пронзающей его несчастное сердце.

   Но вместо удара Гуго схватил табурет и вместе с тогитом поволок его ближе к огню.

   – Это послужит привязью. Так говорит книга, – объяснил чародей, будто его о том просили. – Не знаю, были ли у написавшего её старого осла Олонира слуги из «серых»... Почему нет?

   Серый Народец беспокойно метался в своих углах. Комнату вместе с треском костра наполняли шебуршания, царапанья и тихие рычания.

   Возле огня дымный полог был гуще и Тойво закашлялся. Глаза слезились, в висках нарастало давление. Но когда табурет встряхнули, устанавливая, всё прочее пришлось выкинуть из головы. Гуго глянул на Серый Народец – тот оставался на прежнем месте – и склонился над Тойво, почти уткнулся бородой в лицо тогиту. Тойво ощутил исходящий от него винный дух. И ещё запах чего-то кислого. Вероятно, пота. Но Тойво сказал бы, что – безумия.

   – Такой шанс выпадает лишь раз в жизни, приятель, – кривые зубы мелькали у самого носа Тойво. Несколько капель слюны попали на него. – Один лишь раз и то не всем. Мне выпал.

   Чародей поднёс нож. Прислонил холодное как лёд лезвие к потной щеке Тойво, так что острый кончик застыл у его выпученного левого глаза.

   – Придётся помучится – извини. Олонир заверяет, что так будет надёжнее.

   Гуго высунул язык, принявшись елозить им по колючим волосам бороды, в то время как кончик ножа всё ближе придвигался к глазному яблоку тогита. Маслянистый взгляд не отрывался от Тойво. Чародея даже не моргал, точно боясь пропустить момент, когда...

   Тойво завопил и задёргался.

   Лезвие скользнуло по щеке, опалив её порезом. Но при этом оно чуть отдалилось. Сердце Тойво трепетало, как заяц под лапой волка. Если бы оно сейчас лопнуло – тогит сказал бы ему спасибо за краткость своих мучений. Впрочем, он не мог думать об этом связно – не мог думать ни о чём.

   – Сиди тихо, поросёночек, – прошептал ему в ухо убийца.

   Голова раскалывалась, взор застилали слёзы от дыма. Сквозь мутную пелену Тойво различал лишь багровые отсветы пламени. В ушах ещё отдавался его собственный вопль. А разве он перестал кричать?

   Тойво вопил, извиваясь в путах.

   Нечто сжало ему горло, перекрыв доступ воздуха. Крик захлебнулся сам собой. Тогит захрипел, наливаясь кровью.

   – Заткнись, – снова шепнуло в ухо. – И подумай о чём-нибудь приятном.

   Словно следуя данному совету, Тойво на миг увидел отчётливую картину: лицо матери. Мама стояла посреди поляны в глухом ночном лесу. Поляна была устлана белыми цветами. Сверху сияла луна. А рядом выл волк и мама плакала.

   – Так-то лучше.

   Оковы на горле ослабли. Тогит проморгался. Кончик ножа вновь был у его глаза. Но сам Гуго смотрел в другую сторону. В угол, где пребывал Серый Народец. И он улыбался. Тойво скосился туда же.

   Желтоглазые существа покинули своё убежище. Выстроившись веером, они придвигались к костру. Впереди всех семенило нечто, похожее на прямоходящую лягушку с гребенчатой головой. «Лягушка» злобно шипела.

   Тень, что уже никак не была привязана к чародею, также покинула своё место на стене и прыгнула вперёд. Сейчас она сделалась всецело материальной.

   А затем случилась битва.

   Серый Народец шарахнулся от Тени, но тут же сам набросился на неё. Словно бы свитые из пыльных катышков «ящерицы» и «крысы», «жуки» и «многоножки» наскакивали на фигуру, закутанную в чёрный саван. Карабкались по её бесформенному облачению, вцеплялись мелкими зубками, рвали острыми коготками. Воинственный писк наполнил комнату. Несколько «серых», похожих на летучих мышей, поползли по потолочным балкам и атаковали Тень сверху.

   Тень сражалась безмолвно.

   Она хватала своими обрётшими способность действовать в этом мире руками с непомерно длинными пальцами заползающих на неё «зверят» и расшвыривала их во все стороны. Те ударялись о стены и сползали с них, подобные клубкам грязи. Один из клубков отлетел под ноги Гуго. Извернулся, оказавшись раздувшимся «пауканом» с крохотной собачей головой. «Паукан» зыркнул на чародея недобрым взглядом. Гуго попытался наподдать ему сапогом, но «серый» едва не цапнул его за ногу. Ловко семеня тонкими лапками, «паукан» вновь ринулся в схватку. С разгона прыгнул, стремясь заскочить Тени на грудь. И был сбит повторно. На этот раз его отбросило в уже догорающий костёр. Взвился сноп искр, угли брызнули фонтаном. «Паукан» извивался посреди синих языков пламени. Из наполненного алхимической дрянью огня он не выбрался.

   Гуго хохотал. Чародей простирал ладони к Тени, крутящейся волчком посреди серого копошения. Он сжимал кулаки и хрипло вопил, словно душил кого-то. Он повелевал и командовал, как полководец в разгар сражения.

   Тень побеждала. Всё меньше «ящериц» и «пауканов» возвращались в схватку, после того как были отброшены. Некоторых из них разорвало на части, что обращались клочьями пыли, размётанной по полу. Ещё несколько «крыс» упорно карабкались на Тень, но натиск первых мгновений иссяк, и учесть их была предрешена. Тень несколько скособочило, в её облачении зияли рваные дыры, через которые просвечивала комната. Одна рука её всё же оказалась повреждена и висела плетью. Но вторая сорвала «крысу» со своего плеча, в чьей пасти остались висеть чёрные волокна, и сжала точно тисками. Взвился короткий писк. Тень отряхнула ладонь, с которой осыпалась горсть сухого праха.

   Теперь Серый Народец вновь жался по углам, где сумрак был гуще. Жался, но не сбегал прочь, чего следовало бы ожидать, после устроенного побоища. Некая сила всё ещё удерживала их поблизости.

   – Замечательно! – торжествовал Гуго. Он отвернулся от огня, сосредоточившись на гостях извне. – Теперь нужно их прикормить.

   Тойво наблюдал за схваткой с чувством отрешённости, более похожей на пришибленность. Когда «серые» только бросились в атаку, он радостно затаил дыхание. Но скоро перевес перешёл на сторону Тени. Серый Народец отлетал от неё с тихим визгом. Этого врага ему было не одолеть и не обхитрить, как они поступали прежде с одним ничтожным тогитом.

   Ему было жаль мелких негодников. Было жаль, что он привёл в дом чернокнижника, который творит здесь свою жуткую волшбу и устроил такой беспорядок. Право слово, лучше бы всё оставалось, как прежде...

   «Теперь нужно их прикормить», сказал Гуго. Нож всё ещё был зажат в его руке, и Тойво знал, что должно последовать за этими словами.

   Он был связан и уже не чувствовал онемевших рук. Возле его табурета стояла одна из двух свечей, зажжённых чародеем. Поднатужившись, вытянув ногу, Тойво пихнул её. Свеча упала и покатилась по полу. Каким-то высшим проведением она при этом не погасла. Свеча докатилась до спадающей полы звёздчатого балахона.

   Гуго был поглощён победой над Серым Народцем. Когда он повернулся к Тойво, выражение его лица говорило само за себя. Тойво старался смотреть в глаза чародею, но всё же скосился вниз. К этому моменту пламя от свечи уже успело перекинуться на балахон и поползло по нему, заставляя чернеть нашитые звёзды и полумесяцы. Жар, что должен был ощущать Гуго, исходил не только от близкого костра.

   Чародей заверещал, как маленькая девочка, увидевшая у себя на платье паука. Он подпрыгнул на месте, выронив при этом нож, и принялся беспорядочно хлопать себя по ногам, пытаясь затоптать пламя, но лишь путаясь в длиннополых складках. Один из его взмахов пришёлся Тойво в голову. Табурет опрокинулся. Тогит треснулся затылком об пол.

   О том, что происходило вокруг, Гуго в этот момент просто забыл.

   Некая управляющая связь между Гуго и Тенью всё же сохранялась, раз она выполняла его приказы. Но теперь эта связь ослабла, потеря концентрацию внимания чародея. Тень заколебалась, утрачивая материальность.

   И Серый Народец это почувствовал.

   Присмиревшие, забившиеся по углам «ящерки», «крыски» и «пауканы» зашевелились. Их маленькие глазки вновь заблестели. Серый Народец воспрянул и полез... но не на стоящую перед ними и сотрясаемую точно в судороги Тень, а друг на друга. «Ящерки» заползали на «многоножек», на них заскакивали «крысы», на тех уже сидели «пауканы», а с потолка свежевались «летучие мыши». Потусторонняя «живность» сбивалась в один общий ком. Бесформенный поначалу постепенно он обретал узнаваемые очертания.

   Из сумбурного копошения вырастала фигура.

   Стройный стан, две длинных руки и развивающийся шлейф то ли волос, то ли чего-то, напоминающего лёгкую накидку. Серая фигура поравнялась ростом с Тенью. Та попыталась схватить её когтистой лапой. Фигура ударила, и лапа переломилась. Следующий удар пришёлся Тени в голову. Колдовская мерзость пошатнулась и начала оплывать, точно разом размякшая свеча. И вот от неё уже не осталось ничего, кроме тёмной лужи на полу, лишь отдалённо похожей на искажённый человеческий силуэт.

   К этому времени Гуго успел загасить огонь на своём одеянии. К дыму костра добавилась вонь палёной ткани. Согнувшись, чародей подобрал нож. Тойво лежал на прежнем месте всё такой же беззащитный. И с молчаливой пришибленностью взирал на него. Или куда-то позади него.

   Гуго резко обернулся.

   Тень наступала. Но не чёрная, а серая. Чародей ткнул её ножом. Лезвие прошло сквозь грудь фигуры, как сквозь сгусток тумана. Гуго ударил снова, но с тем же результатом. А потом его схватили, и это была отнюдь не бесплотная хватка. С тенью может совладать лишь тень... Чародей озверел. Он изрыгал проклятья и вырывался. Его одеяние трещало по швам. Но каждый замах Гуго встречал лишь зыбкие туманные струи, в то время как ответные удары имели твёрдость дубовых дубин. Удерживая его одной рукой, серая фигура избивала чародея другой. Вскоре тот мог лишь хрипеть и плеваться кровью. Нога Гуго попала в костёр. Он взвыл, расшвыривая угли. В какой-то момент его взгляд встретился со взглядом Тойво. И тогит не увидел в нём ничего человеческого.

   Оставленная без присмотра тёмная клякса проползла по полу и набросилась на серую фигуру. Та покачнулась, выпуская Гуго из своих объятий. Наклонилась, отрывая кляксу от себя. Мерзость извивалась в её руках как живая. Взмах и клякса полетела в тлеющие угли костра. Огонь взвился, зашипел. Посреди него извивалось нечто аморфное. Впрочем, длилось это недолго.

   Серая фигура вернулась к Гуго, что пытался отползти за опрокинутый табурет со связанным тогитом. Его схватили за лодыжку. Скрюченные пальцы чародея скользнули по штанине Тойво, не находя, за что зацепиться.

   Гуго верещал и извивался, в то время как его волокли по полу.

   Серый Народец и их добыча скрылись за поворотом коридора. Тойво уже не мог их видеть. Но он слышал отдаляющиеся завывания и то, как с грохотом что-то опрокинулось, затем хлопнула, ударившаяся в стену дверь, снова грохот – это обрушивались полки в кладовой. А надсадный вой всё звучал и звучал, на миг сделавшись даже громче. А затем всё вдруг стихло, как ничего не бывало.

   Кострё почти прогорел и изредка потрескивал. Никто более не кричал, не выл и не хрипел. В дом вернулась умиротворённая ночная тишь, нарушаемая по временам лишь приступами глухого кашля.

   Тойво задыхался от дыма. Порез на щеке саднил, натёкшая кровь залила липким всю шею. Но много хуже была головная боль, от которой гудело в ушах. Взгляд тогита туманили катящиеся слёзы. Его правая нога лежала слишком близко к огню, и кожа на ней уже покрывалась волдырями. До этого он поджог чародея – судьба платила ему той же монетой.

   Тогит попытался ползли, но в своём скрюченном положении мог только тщетно дёргаться. Путы подписывали ему смертный приговор. Даже если он не сгорит, то скоро задохнётся от дыма. Часть разлетевшихся при борьбе Гуго с Серым Народцем углей попала на мешок чародея, брошенный у шкафа. По ткани на его боку расползались багровые искры, в одном месте появились язычки пламени. С мешка огонь легко мог перекинуться на шкаф, оттуда по потолочным балкам и стенам на весь дом.

   Он до крови содрал верёвками кожу на запястьях. Он рыдал. Он бился головой об пол. Он чудом избежал гибели от руки чародея, и теперь он хотел жить! Но его желания мало что значили.

   Нога горела, Тойво закричал и подавился кашлем. Захрипел, глотая угарный дым. И тогда услышал рядом чьё-то шебуршание. Кто-то находился за его спиной. И этот кто-то грыз связывающую его верёвку. С перекошенным лицом Тойво терпел и ждал.

   Когда натяжение верёвки ослабло, он стал выпутываться. Краем глаза уловил удаляющийся серый промельк и блеск пары жёлтых глазок.

   Тогит поднялся. На штанине образовалась истлевшая дыра. Но думать об этом было некогда. Мешок уже горел. Хромая и кашляя, он доковылял до него и потащил к костру в центре комнаты. Если гореть, то пусть горит здесь.

   Первым его порывом было выбираться на улицу, на свежий воздух. Но ведь это был его дом, и отдать его на откуп огню он не мог. Потому Тойво заставил себя преодолеть завалы в коридоре и дойти до кухни, там найти ведро с водой и вернуться. Мешок чародея со всем, что ещё находилось внутри, вовсю пылал. Алые, сини и зелёные языки пламени совершали на нём свою цветастую пляску. Отставив ведро, Тойво со стоном поднял с пола тяжёлую книгу. Даже не заглянув в неё, швырнул в костёр. Раскрывшись, книга упала поверх мешка, словно крыша. Он ещё подождал, наблюдая, как наполненное алхимической отравой пламя пожирает скручивающиеся листы. Его шатало, голова готова была разломиться на две половины и кипящий мозг выплеснуться наружу.

   Тогит вылил воду в огонь.

   Шипение и клубы пара заполнили комнату, оставаться в ней сделалось невозможно. Тойво вышел в коридор. Держась за стену, направился к входной двери, но понял, что идёт не туда, когда уже стоял перед кладовой. Здесь на него накатило, согнуло в поясе, и поток желчи извергся из пустого желудка. От этого немного полегчало. По крайней мере, исчезло двоение в глаза. В мире властвовала ночь, но в окна сияла луна, и её отсветов хватало, чтобы оглядеться. Полки с припасами в кладовой были сорваны и валялись на полу – и никаких следов Гуго или Серого Народца.

   Он добрался до задней двери. Даже нашёл в себе сил снять запор. Дальше нога запнулась за порог. Падая, Тойво подумал о том, что его дом уже не в первый раз словно бы желает ему гибели.

   Утро приходит с первым лучом, проскользнувшим в окно. Хотя, в данном случае, уместнее сказать, ударившим в глаза.

   Тойво застонал и перевернулся на спину. Ноги его находились в доме, а туловище снаружи. Потому он мог видеть небо. Небо светлело, но солнце ещё и не думало показываться. И разбудили его холод и влажность осевшей на лицо росы, а ни какой ни луч. Голова болела, пусть и несколько милосерднее. Словно не умеющий ходить младенец, он прополз по мокрой траве до чурбака, служившего ему в огороде заместа табурета. Сел и обхватил голову ладонями, силясь понять, что же с ним приключилось.

   ...Балаган покинул ярмарочный луг по окончании празднеств. Все были довольны. Посетители представлением. Артисты заработком. Жаль только, кроме первого дня, более не показывал своих фокусов старик в звёздчатом шатре. Поговаривали даже, что тот куда-то бесследно исчез. Вышел прогуляться вечерком, да и сгинул. Впрочем, то были лишь слухи.

   В глубинке, где примечательные события случаются не чаще раза в год, рады пообсуждать всякое. И что творится на стороне у других, и уж тем более, если что-то происходит у самих под боком.

   Тойво никуда не ушёл из своего дома, но отгородился от окружающих словно бы глухим незримым забором.

   Остатки костра и прочий хлам из разорённой комнаты он вынес и закопал, но зловонный запах пропитал стены и не поддавался никакому выветриванию. Впрочем, вонь резала нос лишь поначалу, а потом делалась привычной. Кроме же большой комнаты дом особо не пострадал.

   Полнейший разброд в нём образовался ещё до того.

   Когда к нему явилась делегация встревоженных соседей, на пороге их встретило чучело с всклокоченными волосами, в засаленной рубахе, смердящее гарью и потом. Глаза у чучела были красные, поросшее щетиной лицо походило на рыло борода. Ему что-то говорили. Тойво не слушал, стоял и думал о своём, а когда стоять надоело, закрыл дверь.

   Ночами, когда дом заполняли шебуршания, поскрябывания и топот маленьких лапок, Тойво вертелся с боку на бок в своей скомканной постели.

   Между тем похолодало. По утрам на траву ложилась седая морось. Из леса несли грибы и орехи. Справлялись свадьбы.

   В один из таких дней, ещё затемно при свете лампы Тойво увязал последний узел с вещами. Запрячь лошадок времени много не займёт, а там – чем дальше, тем лучше. Он присел на край кровати, как говорится, на дорожку.

   Дом отдыхал после очередной беспокойной ночи.

   Тойво сидел и вспоминал, как когда-то давно, случалось, тоже поднимался пораньше, пока родители ещё спали. Поднимался и осторожно, на цыпочках, бродил по комнатам. В предрассветные часы притихший дом казался совсем другим, нежели днём. С улицы не доносился голос работающего в огороде отца, на кухне не скворчали на плите пироги. Дом представлялся всеми покинутым, а сам Тойво был бесплотным призраком, что одиноко обитал в нём. При этом главное было не издавать ни звука, дабы не разрушить тонких чар игры.

   Над его кроватью висели портреты родителей. Тогит перевёл взгляд с них на маленькое оконце и засохший цветок в плошке. Оглядел стены и потолок. Половичок, что когда-то мама связала на спицах, с рисунком из синих цветов, затёртых уже до неразличимости.

   Тойво уронил лицо в ладони и зарыдал:

   – Я не могу... Просто не могу.

   Позже, идя куда-то и зачем-то, он заметил у двери в кладовую нечто поблескивающее. Тойво приблизился и поднял лежавший на полу погрызенный кусочек засохшего сыра и тяжёлое кольцо-перстень. Поверхность кольца покрывала копоть, но глаза Великого Змея лучились красными искрами. Тогит заглянул в кладовую. Там ничего не изменилось. Среди сбитых полок в беспорядке валялись мешочки с крупами и осколки горшков.

   Он кое-что прикупил на зиму. Ему продавали дешевле, чем оно стоило, хотя он не просил сбавлять цены. Его жалели.

   У двери в кладовую он поставил миску, в которую перед тем, как ложиться спать, клал немного масла и ломтик хлеба, а то варёное яйцо. Для него это сделалось ежедневным ритуалом. Наутро миска оставалась пустой. «Чудики» принимали угощения, таская и сверх того. Ему было не жаль. К тому же, то ли он привык, то ли ночами в доме стало, словно бы, тише.

   А мышиных нор у него нет и отродясь не бывало – здесь этих хвостатых ворюг не привечали.

   ...Зима вьюжила, выла в печных трубах и засыпала мир снегом.

   Скучающий народ ходил друг к другу в гости. Навести кто-то из прежних знакомых Тойво, он не узнал бы его жилья. Как и самого хозяина. Скорее счёл бы сего оборванца за грабителя. Но это был Тойво Морт – исхудавший, обросший и запустивший себя. А если бы кто-то заглянул к нему в окно посреди ночи, особенно, лунной (только зачем бы кому-то это понадобилось?), он мог бы увидеть, что здешний затворник не спит, а, ссутулившись, бродит по тёмной комнате, что-то сжимая в поднятом кулаке и разговаривая сам с собой.

   Соседи сторонились Тойво. Даже когда видели его, сидящим на скамейке, не заговаривали с ним. И детям запрещали приближаться к его дому. Что только подбивало к обратному. У ограды собиралась целая малолетняя орава, что тыкала пальцами в окна и заговорщицки о чём-то шепталась, а стоило Тойво показаться на улице, стремглав бежала прочь.

   Зима – бесконечная чреда чёрно-белых дней. Но вот прошла и она. Снег в этом году сходил скоро, с половодьем – к хорошему урожаю. Всё в мире оживало, пробуждалось и устремлялось в рост. На встречных лицах виделось всё больше улыбок. Мысли у каждого были заняты предстоящими посевами и прочими хозяйственными нуждами.

   Когда земля подсохла, Тойво сменил свой затвор на привычку с утра до вечера бродить по округе – с этой стороны Свитки и на другой, в чащобах. Бородатый, в беспорядочной одежде он ходил по пригоркам и оврагам, ходил и думал о своём. Часто при этом теребя ободок кольца, что носил на верёвке, надетой на шею. Если бы его спросили, зачем он это делает, он бы не ответил. Лишь бы недобро насупился...

   Переплетения звериных троп в дремучем лесу за рекой Тойво теперь знал, наверное, лучше всех в округе. Под густой сенью, которую не могли пробить лучи солнца, где воздух пах смолой, а под ногами лежал упругий ковёр бурой хвои, ему гулялось хорошо, как нигде. Он шёл наугад. Кольцо скользило меж пальцев, ударяясь о загрубевшие ногти. Взгляд отсутствующий.

   Но вот что-то выдернуло его из мира раздумий. Тоже, что заставило уже некоторое время стоять без движения на одном месте.

   Эта была поляна, окружённая со всех сторон неохватными соснами и вековечными хмурыми елями, под которыми раскинулась поросль нагого орешника, только готовящегося набухнуть почками. И Тойво пребывал посреди поляны, точно окаменевшее изваяние.

   Почему он остановился?

   Тогит осмотрелся внимательнее, и тогда глаза его раскрылись вовсю ширь. Он словно бы очнулся от тягостного сна, что случается в душный полдень – от муторной дрёмы, не дающей ни отдыха, ни пробуждения. Среди кустов и под деревьями ещё лежал снег, но в центре поляны он уже сошёл и там сквозь слой прошлогодней травы тянулись ввысь изумрудные стебельки с круглыми листочками, увенчанные белыми пятиконечными звёздами.

   «Но это не подснежники, – подумал Тойво. И ещё: – Возможно ли цвести весь год без увядания?»

   Это – волшебство. Светлое волшебство. Вот и всё объяснение, другого не надо. И то, что его видит и знает о нём лишь он один (вернее, их двое) – тоже неспроста. Так и задумано свыше тем, кто причудливо плетёт судьбы живущих.

   Тойво озирался как оглушённый, вдыхая медовое благоухание. Сколько это продлилось? Пару мгновений. Но скорее целую вечность. Вечерело. Солнце клонилось к закату, и в чаще быстро темнело. Сегодня он загулялся.

   «Я хочу домой», – подумал тогит.

   Но прежде чем уйти, он присел на корточки и пальцами вырыл дюжину цветков, сложив мокрые, переплетённые корнями комья земли в загнутый подол одежды. Мелькнуло что-то чужеродное. Он потянул за свисающую верёвку и поднял кольцо, что должно было быть у него на шее. Когда он его снял, Тойво не помнил. Некоторое время он разглядывал изображение Змея: изгиб могучего тела, на котором выучил каждую чешуйку. В голове не находилось ни единой мысли, голова была совершенно пуста. Не глядя, он бросил кольцо под ноги.

   Башмаки сами вели его в реке. Он не пытался вспоминать дорогу – тем только бы сбился с пути. Когда впереди показалось открытое пространство, среди деревьев уже легли сумерки. Позади в сгустившейся темени кто-то протяжно скрипел и зловеще ухал, преследуя его по пятам, заставляя срываться на бег. Тойво бежал, придерживая обеими руками подол, и при этом широко улыбался.

   Река была на месте, неспешно неся свои свинцовые воды.

   «Если меня кто-то увидит, он решит, что я сумасшедший. И будет прав!»

   ...Дубки купались в зелени садов, благоухали травяным раздольем и ожидали зреющих урожаев. Солнце щедро одаривало жизнью каждого, сущего под его ласковой тёплой дланью.

   Тойво засадил поле бобами. Не забыл и про огород. Скоро уже покосы, да и в доме надо довершить починку. Дела, дела. Тогит трудился днями напролёт. Проходившие мимо соседи вновь начали с ним здороваться. Тойво отвечал с неизменной улыбкой. На него ещё поглядывали не без опаски.

   Утомившись полоть грядки, он присел на скамейку. В воздухе витал лёгкий аромат – белые звёздочки хорошо прижились на клумбе под окном. Со временем они могли покрыть собою весь холм.

   Через приоткрытую дверь из глубины дома донёсся грохот чего-то упавшего – табурета на кухне или очередного неудачливого горшка в кладовой.

   С травинкой в зубах, сдвинув на затылок соломенную шляпу, Тойво разглядывал плывущее в голубой вышине облако, напоминающее формой то ли мышь, то ли ящерицу. Конечно, история о «помешательстве» будет припоминать ему ещё многие годы. Пусть... Единственное, как к тому отнесётся его будущая жена – если он всё же надумает жениться? Негоже приличному тогиту жить одному как бирюку.

   Но в том-то и дело, что он не один.

Конец