Текст книги "Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки"

Автор книги: Максим Малявин

Соавторы: Денис Цепов,Диана Вежина,Михаил Дайнека,Дарья Форель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Об особенностях инопланетной диеты

Если все же допустить, что инопланетяне существуют, и их транспортные средства серебристого металла вторгаются в наше воздушное пространство, то возникает вполне закономерный вопрос: какого рожна им здесь надо? Как я понимаю, они не пускаются в высокоинтеллектуальную полемику с нашими учеными, не проводят мастер-классов по содержанию тепличных хозяйств на Марсе, не обсуждают нюансы политики… Хотя стоп, с одним товарищем, если политикам можно верить, все же обсуждали. Кажется, даже приглашали на тест-драйв. Но, если не считать общения с президентом одной маленькой, но очень ровной республики, то все же – зачем они к нам стремятся? На охоту? Разнообразить сексуальный опыт? Присмотреться к будущей колонии?

Владислав Юрьевич, мой хороший друг и коллега, говорит, что видел человека, который такими глупыми вопросами не задается. Потому что знает ответ. Дело было давно, в одном большом городе. В спецбригаду поступил вызов – нужно было ехать забирать мужика, который выгнал из квартиры всех домашних под предлогом важной беседы с невидимым кем-то и уже с полчаса вел с этим кем-то довольно оживленные переговоры. Пока собрались, пока доехали, мужик из квартиры уже ухмыздал, но, по счастью, недалеко.

Спецбригада его поначалу даже не заметила, и только потом кто-то из них обратил внимание на необычную скульптуру во дворе, которая немного не вписывалась в ландшафт и явно не была заложена в муниципальном бюджете. Мужчина с блюдечком молока в протянутой руке (1 шт.) при детальном рассмотрении оказался вовсе даже не алебастровым – во всяком случае, алебастр так не выражается при попытке колупнуть кусочек, иначе штукатуров в дурдом сдавали бы целыми бригадами.

Ну, раз сказал: «Твою же мать!» – значит, беседу вести может, решил доктор и стал собирать анамнез у несостоявшегося голубиного насеста. Особый интерес вызвало блюдце молока. Для кого? Оказалось – для инопланетян. Да, вот недавно прилетели. Да, это с ними он беседовал на кухне. А отчего не побеседовать с хорошими лю… с хорошими, словом. Что им надо? Покушать. Они сюда вообще столоваться прилетают. А кроме молока, ничего другого их инопланетный организм не принимает. Да, даже водки. Правда-правда, предлагал. Вы не поверите – отказались. Вы не подумайте, я четвертый день как завязал, потому что печенку скрутило. Думал – за компанию, по чуть-чуть, ан нет. Водка, говорят, яд для инопланетного разума и практически молниеносный цирроз для инопланетной печени. Только молоко. Про чупакабру слышал? Вот, это тоже наши, только сволочи. В общем, нам бы молочка бы… Вот я и сбегал в магазин, взял. Продавщица, стерва, еще громко удивлялась. Подхожу к подъезду – стоят, молоко увидели – аж затряслись. Куда делись? Вы не поверите! Только я молока в блюдце налил – а тут наряд ментов на «уазике» патрулирует дворы. Они раз – и березами обернулись, видите – вон стоят, ждут, когда можно будет отмереть. Я подумал – и тоже замер, а тут как раз вы. Доктор, как думаете, мне молоко так и держать, или их можно им полить? Да ладно, какие еще галлюцинации! Березы есть? Есть. Вон, потрогайте. Это, по-вашему, галлюцинации?

Видя, что пациент начинает волноваться и горячиться, доктор переключился на вопрос о печени, предварительно разрешив попотчевать инопланетян методом прикорневой подкормки. Поступило предложение съездить провериться на предмет гепатита, панкреатита и острого холецистита, а то мало ли… Уже в машине пациент стал проявлять признаки беспокойства. Возникло подозрение, что в приемном покое он уйдет в глухую несознанку, и его придется отвезти где взяли.

Решение созрело, что называется, на ходу.

– Слышь, мужик, – проникновенно сказал доктор, – ты нам глянулся. Радушный, гостеприимный, знаешь, где молока взять. У нас тут недалеко корабль стоит, мы тебя забираем. Будешь у нас главным молочником.

– Вы что, ребята! – забеспокоился пациент и выдал совершенно феноменальную фразу: – МНЕ ЖЕ ДО ПЕНСИИ ВСЕГО ПОЛТОРА ГОДА ОСТАЛОСЬ!

– Ну ладно, – нехотя согласился доктор, – пенсия – это аргумент. Ты только вот что. Мы тебя сейчас привезем в приемный покой, а ты окажи нам услугу.

– Какую?

– Да не верит в нас никто. Нужно, чтобы о нас узнал человек ученый, серьезный и очень основательный. Доктор в приемном – он как раз из таких. Ты уж ему как на духу – с чего все началось, про наших дендротоварищей, про питание, лады?

Никогда еще доктору приемного покоя не рассказывали о своей белой горячке с таким жаром и подробностями!

Чивось?

Есть люди, находящие некую прелесть в незавершенности: дескать, вот в ней-то и кроется тайный смысл вечного движения, вот она-то и символизирует жизнь. Не жизнь, а хаос и разнузданную энтропию, возражают им сторонники порядка. Незавершенный суицид, незавершенный акт любви – бардак любить изволите!

Эту историю рассказал Владислав Юрьевич. Однажды спецбригаду вызвали к несостоявшемуся висельнику. Он и раньше не раз ставил на уши медиков и родственников своими попытками как-нибудь поназидательней убиться, но ни жену с ее крестьянскими корнями, ни собственно корни в лице приехавших погостить и намертво осевших в квартире тестя с тещей, эти страдания мятущейся души и артистической натуры ни к каким нужным оргвыводам не приводили. Да, охали. Да, сокрушались. Но жена категорически не перевоспитывалась, а старики никуда не спешили уезжать.

В этот раз, судя по всему, заявка на тот свет была подана довольно серьезная: наверное, веревку ему следовало все же надрезать посильнее. Поболтавшись в петле дольше, чем обычно, и основательно переполошив домочадцев, пациент рухнул на пол. Через некоторое время приехала спецбригада. Предположив, что подкорка страдальца после такого экстрима придет в норму быстрее коры и успеет доставить экипажу барбухайки несколько незабываемых минут, доктор дал команду заготовить вязки (три метра толстого фланелевого жгута, чтобы фиксировать буйных больных). Санитар кивнул и сложил жгут в петлю на манер удавки – так удобнее ловить за руку или за ногу, если вдруг понадобится.

В квартире их застал лежащий на полу висельник-рецидивист, привычно рыдающая супруга и тесть с тещей, с интересом взирающие на происходящее и лузгающие семечки, за неимением попкорна. Тесть был туговат на ухо и постоянно обращался к теще, дабы не упустить деталей. Убедившись, что реанимационные мероприятия не нужны, доктор принялся заполнять талон вызова, расспрашивая жену о деталях инцидента.

– Он в этот раз говорил, что собирается покончить с собой?

– Ась? – переспросил тесть.

– Он говорит, Васька в петлю сразу полез или сначала хорохорился?

– Хорохорился! – безапелляционно заявил тесть.

– Хорохорился, – подтвердила жена, потом спохватилась: – Папа, не тебя спрашивают! Да, доктор, он опять закатывал истерики, кричал – мол, или они, или я. А у меня выгнать родителей язык не повернется.

– Чивось? – переспросил тесть.

– Живи, говорит, старый, тут, не хер в деревне делать! – перевела теща.

– А мне с ним надо будет ехать в больницу? – поинтересовалась супруга.

– Ась? – снова вмешался тесть.

– Наша говорит, что хочет за ним там ходить, – ответила теща.

– Нет, такой необходимости нет. У нас обученный персонал, круглосуточное наблюдение, – стал расписывать доктор.

– Чивось он сказал? – не расслышал тесть.

– Он сказал – на хуй! – авторитетно перевела теща.

Задав все необходимые вопросы и убедившись, что пациент понемногу приходит в себя, доктор вновь обратился к его супруге:

– Придется нам его все же госпитализировать. Во избежание, так сказать.

– Ась? – оживился тесть.

– В дурдом его сдадут! – перевела теща. – А то, не ровен час, опять в петлю полезет или гадости нахлебается, тьфу ты, прости гос-споди!

– А чего это у дохтура веревка в руке? – поинтересовался тесть.

– Вы понимаете, – начал объяснять доктор, – наши пациенты на фоне гипоксии мозга могут давать психомоторное возбуждение, отчего могут пострадать сами или причинить вред окружающим. Если что, мы его зафиксируем.

– Чивось? – переспросил тесть, не сумев понять ни одного из тех слов, что успел расслышать.

– Будет рыпаться – придушат! – охотно пояснила теща.

– А-а, это дело, – обрадовался тесть и подошел поближе, чтобы не упустить момент.

Тут пациент начал шевелиться и открыл глаза. И первое, что он увидел, – существо в белом и с веревкой в руках. Проведя дифференциальную визуальную диагностику (крыльев и нимба нет, плюс небритость, плюс фонендоскоп и рукоять молоточка из нагрудного кармана), он скосил глаза на руки существа и спросил:

– Доктор, а зачем вам веревка?

– Вы понимаете, – начал врач, но тесть не дал ему договорить.

– Та, на которой ты вешался, слабой оказалась! – радостно изрек он. – Мы тут с доктором договорились за пузырь, чтобы он дело до конца довел!

Доктор, не ожидавший от деда такой тирады, сделал было шаг к страдальцу, чтобы все ему объяснить. Зря он это. Лицо пациента исказил животный ужас. Он и рад бы был дернуть прочь с низкого старта, да вот беда – после повешения тело его не слушалось. Не считая дыхательной мускулатуры и мимических мышц, шевелились только большие и указательные пальцы рук. ВОТ НА ЭТИХ-ТО ПАЛЬЦАХ ОН И ПОПЫТАЛСЯ УДРАТЬ.

Дееспособность в нужных местах

Относительно родственников можно сказать многое.

И надо это именно сказать, потому что напечатать это невозможно.

Альберт Эйнштейн (ну на самом-то деле Роберт Асприн)

Как показывает психиатрическая практика, родственники пациентов – это не только источник объективной информации о больном и жалоб в инстанции. Они многогранны и неисчерпаемы, как Вселенная, они неописуемы и неуловимы, как бозоны Хиггса [87]87
  Бозон Хиггса– теоретически предсказанная элементарная частица.


[Закрыть], они непостижимы, как русская душа для иностранца. И тот факт, что отдельные их представители не попали под наблюдение психиатра сами, – это скорее наше упущение, чем их личная заслуга.

Обращалась как-то к Оксане Владимировне девушка. Не за себя радела, за свою бабушку. Та на старости лет стала забывчивой, не раз терялась на улице, выйдя погулять, временами не узнавала дочь и внучку, а порой могла и туалет в квартире не найти – словом, классическая картина деменции. От предложенной доктором схемы лечения девушка отказалась – мол, что вы, бабульку спасет только прямое переливание мозга, а мне бы просто ее на месяц-другой пристроить в геронтологическое отделение, а то уход требует сил и времени, а дел много. Отчего бы нет – положили, полечили, подкормили – геронтологическое отделение свою работу знает хорошо. Память, как и следовало ожидать, не особо улучшилась, но бабушка посвежела, стала спокойнее, простыни на узкие тесемочки драть перестала.

Прошло несколько месяцев, и девушка вновь пришла к Оксане Владимировне на прием. На сей раз одна. Папочка с бумагами в руках и авансом поджатые губы наводили на мысль, что человек пришел требовать непотребного. Так, собственно, и произошло.

– Мне нужна справка, что бабушка дееспособна, – с порога выпалила дама.

– Позвольте, – удивилась доктор, – а разве не она у вас не узнает родных, не находит туалета, убегает из дома?

– Так ведь это не всегда! Иногда она прямо как нормальная, словно прояснение на нее находит.

– Согласна, именно так сосудистая деменция и течет: волнообразно, со светлыми окнами и ухудшениями.

– Вот-вот, у нее сейчас как раз такое светлое окно, и мне срочно нужна справка, что она дееспособна.

– Отчего же такая спешка?

– Нам надо продать ее квартиру и объединить жилплощадь. А нотариус такой вредный, как стал задавать бабульке каверзные вопросы – какое число сегодня, да какой месяц, да какой год! Весна или лето? А та возьми и ляпни, что осень! Семьдесят пятого года! И что ей – двадцать пять. И все, отправили к вам. А нам надо срочно все документы сделать, иначе хорошая сделка сорвется.

– Нотариус совершенно справедливо засомневался, поэтому быстро не получится никак, да и вопрос с дееспособностью бабушки не вызывает сомнений, но совсем не в том ключе…

– Вы хотите сказать, что не пойдете мне навстречу?

– Я хочу сказать, что вопрос о дееспособности бабушки – экспертный, но ответ эксперта вас вряд ли порадует.

– То есть вы не хотите мне помочь?

– Хочу, но так, чтобы по закону. И по сути дела тоже. Ведь вы, к примеру, не можете быть слегка беременной именно в те моменты, когда вам удобно.

– Ну отчего же! Сегодня беременная, завтра аборт, послезавтра снова залетела.

– Надо же, какая активная жизненная позиция! Хорошо, а когда вы придете в следующий раз класть бабушку в геронтологическое отделение, она у вас снова будет недееспособной и слабоумной?

– Ну конечно же! – На Оксану посмотрели так, словно слабоумие заразно, и она только что эту инфекцию подхватила. – Иначе с чего бы мне ее сдавать?

– Какая интересная получается у вашей бабушки дееспособность! – восхитилась Оксана Владимировна. – И, что важно, выгодная. А на момент получения пенсии какой будем ее считать?

– Ну-у, – задумалась девушка. Процесс прорабатывания ситуации был ощутим почти физически. – А! Вот! Ведь за месяц состояние может меняться – ну там, фазы Луны, магнитные бури, артериальное давление… Но обязательно будет светлое окно. Вот тогда-то и можно будет идти с ней и получать пенсию. Так что вы справку правильно напишите, ладно?

– Ну вот что, – резюмировала доктор, – только врожденная интеллигентность и страшной силы душевная доброта не позволяют мне послать вас дальше кабинета судебно-психиатрической экспертизы. Но и ближе тоже никак не получится.

Премию на бочку!

 
Спроси меня: за что казнили гения?
За что пророк по шее получил?
Зачем прогресс дорос до изумления,
Но ничему людей не научил?
 

Михаил Щербаков

Вопросы. Пациенты задают их постоянно. Самые разные. Многие из них привычны, а ответы на них не менее предсказуемы и типичны, чем коленный рефлекс. Или кремастерный [88]88
  Кремастерный рефлекс – подтягивание яичка при раздражении внутренней поверхности бедра.


[Закрыть]– до чего дотянешься. Абсолютным лидером в любом отделении (кроме отделения неврозов) всегда был вопрос: «Когда меня выпишут?» Много вопросов задается о причинах болезни и о том, сколько она продлится и чего от нее можно ожидать. А порой бывают сногсшибательные вопросы, просто из главного калибра и в упор. На такие шаблонных ответов не бывает, спасает только искусство импровизации.

Эта история произошла много лет назад, когда я работал ординатором в женском отделении. Марина (пусть ее будут звать так) была там не то чтобы завсегдатаем, но все же попадала на лечение с завидной регулярностью – по два-три раза в год – и лечилась подолгу, всякий раз не меньше двух месяцев. Начиналось все каждый раз однотипно: сначала соавторство с лечащим врачом в отношении назначений, потом твердая убежденность, что вот на этот раз болезнь сложила лапки и накрылась мраморной плитой, потом напряженное затишье и первые ночи без сна и наконец – пара дней охоты на родню, когда тщедушная девчушка расшвыривала родственников, как кегли, роняла и ломала ставшую вдруг такой хрупкой мебель, и даже спецбригаде приходилось туго.

Вот и в этот раз она была доставлена в глубокой печали и коконе из фланелевых жгутов, раздавая направо и налево меткие плевки и обидные эпитеты. Новообретенные соседки из наблюдательной палаты сунулись было полюбопытствовать, кто это тут такой молодой да горластый, но тут же узнали о себе так много нового и с такими лингвистическими излишествами, что фиксировать к кроватям пришлось поголовно всех – а то как бы чего не вышло.

На следующий день Марина была уже на удивление спокойна и тиха, и я решил с ней побеседовать, чтобы узнать, что же на сей раз стало причиной ее поступления. Если не знать, что творилось накануне, можно было бы возмутиться – что такая тихая, застенчивая, воспитанная девушка делает в остром психотическом отделении? Конфликт с родителями и старшей сестрой? Так ведь как не конфликтовать: не дают слова высказать, попрекают тем, что больна, опекают, как маленькую! Тут любой взбунтуется! Хотела пойти в институт – не пустили. Нет, не поступать. Вот еще глупости! Что, сказать правду? А вы к ней готовы? Или как мама с папой – будете руками махать и таблетки в суп крошить? Ну ладно, я предупредила…

– Сукразит знаете? Заменитель сахара такой. Слышали? – тихо спросила Марина.

– Слышал.

– Ну вот. – Многозначительная пауза.

– Что – вот?

– Вы что, не понимаете? – Градус доверия ко мне как специалисту, гражданину и просто человеку резко упал.

– Марина, я слышал про сукразит. Даже пробовал. Что я еще должен о нем знать?

– А знаете, кто его изобрел? – Лукавый взгляд, словно подбадривающий – «ну же, доктор! Проведи уже реанимацию своей эрудиции!».

– Неужто?..

– Правильно, доктор! Вы не так уж безнадежно тупы!

– Ну спасибо, дорогая.

– Постойте, я вам сейчас такое скажу – вы ох… э-э-э… в общем, сенсация!

– Хорошо, я уже морально подготовился. Давай, жги напалмом.

– На самом деле сукразит – это лекарство от рака.

– Убила, Марина. К такому повороту я не был готов. Как же он помогает от рака, хотел бы я знать?

– А хер его знает, – честно призналась Марина. – Вот вы скажите: вы знаете, как именно галоперидол убирает галлюцинации?

– Не знаю, – пришлось сознаться мне.

– А чего ко мне привязались? Он помогает – и этого достаточно! Я добилась, чтобы его пустили в продажу как заменитель сахара! Теперь его принимают миллионы людей! Профилактика в мировом масштабе! Каково?

– Грандиозно.

– Правда? – недоверчиво сощурилась Марина: а вдруг доктор смеется?

– Правда. Я впечатлен. А Нобелевский комитет в курсе?

– Я им письмо написала. Уже давно.

– Ну, раз давно, значит, письмо уже получили.

– Вы так думаете? В таком случае у меня к вам несколько вопросов.

– Спрашивай, Марина, постараюсь ответить.

– Я, собственно, вот о чем хочу спросить. – Марина подошла ко мне вплотную и уперла руки в боки. – ГДЕ МОЯ НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ??? И КАКОГО ЛЯДА Я ВООБЩЕ БОЛТАЮСЬ ТУТ, КОГДА МЕНЯ ЖДУТ В СТОКГОЛЬМЕ???

– Погоди-ка, – мне пришлось соображать очень быстро, – а что именно ты написала в письме?

– Дайте-ка вспомнить… А! «Уважаемые члены Нобелевского комитета! Сукразит – это лекарство от рака. Мне это абсолютно точно известно. Можете проверить. Ваша Марина». Ну и обратный адрес, конечно.

– Вот оно! Марина, ты забыла указать формулу сукразита.

– Бли-ин! И что, без формулы никак?

– Нет, дорогая. Так что придется вспоминать. Ну и лечиться тоже, а то уж больно шустро ты шкафы дома роняешь. А ну как на церемонии вручения критики нарисуются – ты ж им головы поотвинтишь и в ковровую дорожку завернешь, а у России и так с имиджем проблемы!

Рядом!

Если когда-нибудь Россия поголовно ударится в политкорректность, психическое здоровье народа окажется угрожающе подорванным. Дурака придется назвать альтернативно одаренным, мудака – выдающимся тестикулоносцем и далее по списку. В итоге – сплошная фрустрация от невозможности высказаться, а там и до повального невроза рукой подать.

Эта история произошла еще в те времена, когда закона о психиатрической помощи не было даже в проекте, и буйных больных просто доставляли в психбольницу, тогда еще без критериев недобровольности, а просто по принципу – опасен для себя и окружающих или нет. Участники истории работают в спецбригаде до сих пор, они-то поведали о событиях тех лет. Работал в спецбригаде санитар Дима. Работал давно, занятие свое любил – просто, без фанатизма. Основной заработок приносило подсобное хозяйство, что позволяло ему относиться к должности санитара философски: официальное место работы есть, стаж до пенсии вырабатывается, а зарплата – ну не за нее же, в самом деле, работает в таком месте настоящий мужик!

В тот день Дима приехал на работу чуть позже и пропустил ритуал поедания настоящей узбекской дыни, что досталась предыдущей смене в качестве то ли боевого трофея, то ли трудового поощрения и была честно поделена на всех уже присутствующих. Сетовать на опоздание ему пришлось недолго: к вечеру все, кто успел угоститься и заступил на дежурство, плотно оккупировали свободные туалеты – уж больно активными оказались незаконные простейшие мигранты из тогда еще союзной республики, которая в тот момент склонялась несчастными на все лады. А поскольку у мироздания есть свое, особенное и изощренное, чувство юмора, то вызов к буйному пациенту случился именно на пике коллективной диареи.

Не поехать было нельзя: больной совершенно искренне возомнил себя вервольфом и перекусал всех, кто не успел вовремя увернуться, после чего был общими усилиями покусанной родни заперт в квартире, откуда теперь на всю округу раздавался заунывный вой и треск гибнущей мебели, прерываемый звоном и дробью осколков – пациент отстреливался от галлюцинаций предметами сервиза, причем, по скорбным подсчетам семьи, уже не первого. В страхе притихли соседи, позатыкав пасти своим собакам, которые было охотно откликнулись на боевой клич новообретенного родича… А вот поехать было практически некому. Водитель, еще сохранявший приятную зелень лица, сказал, что машину-то он поведет, но, возможно, с остановками, и только. От доктора и фельдшера помощи ожидать не приходилось: в перерывах между посещениями туалета те лежали пластом и годились разве что в качестве артподдержки. Дима вздохнул, взял вязки и пошел с водителем к барбухайке.

Оценив ситуацию на месте, санитар попросил родню пациента открыть дверь и отойти на всякий случай подальше. Желательно вообще к соседям в гости. И ни в коем случае не подглядывать. Те с радостью согласились. Дима снова вздохнул и шагнул в квартиру. Спустя минут пять, в течение которых несколько раз раздавались вой, рык, грохот и команда «СИДЕТЬ, Я СКАЗАЛ!!!», Дима покинул квартиру. В компании больного. Прятавшаяся у соседей родня честно не подсматривала. Возможно, это и к лучшему.

Барбухайка въехала во двор-колодец и остановилась у крыльца. Хворая, но любопытствующая смена дружно повыглядывала в окна. Зря они это сделали. Приступ хохота отозвался у всех поголовно спазмами в животе, и места в туалете снова стали остродефицитными. Из салона барбухайки вышел Дима в рваном халате, потирая укушенную ногу. В руке он держал импровизированный поводок: вязки, этот трехметровый жгут из фланели, были обвиты вокруг шеи и запястий рычащего больного и пропущены между его ног, что лишало пациента всякой возможности подраться или убежать. На попытки повернуться и достать санитара зубами следовал рывок поводка, ощутимо отдававшийся в промежности.

Ведя пациента на поводке, Дима поднялся с ним на крыльцо, и тут ему навстречу вышел мужик с большими сумками в руках. Судя по всему, он только что привез кого-то из родни на госпитализацию и теперь собирался с вещами больного ехать домой. От зрелища санитара с голым чудом на поводке мужик застыл. Аккурат в дверном проеме. Пациент на поводке зарычал и принюхался. Дима меланхолично (азарт битвы прошел, наступило умиротворение) заметил:

– Мужик, ты бы это… ушел бы на фиг с дороги. Это чупакабра, если ты не в курсе. ОН У МЕНЯ КУСАЕТСЯ. – И пациент клацнул зубами.

Как мужик оказался в мгновение ока в двух метрах от крыльца, сжимая в руках сумки, – непонятно. Дима пожал плечами и скомандовал:

– Рядом. Пошли.

Процесс оформления больного в стационар протекал с подвыванием и рыком, прерывавшимися командами «Фу!» и «Нормально с доктором разговаривай!», а также краткими инструкциями, как вести себя в отделении: «Иначе я приду и буду сердиться, ты меня знаешь!»