Текст книги "Ангелофрения"

Автор книги: Максим Хорсун

Соавторы: Наталья Хелависа О'Шей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– То, что происходит с нами, – ответила Магдалина, обмахиваясь веером, – в порядке вещей. Мы любим, и мы имеем право. Но так уж повелось, что любое право надо доказать.

– Так изрек аль-Мутанабби? – улыбнулся Роланд.

– Нет, просто я думаю об этом постоянно.

– Магдалина, я приложу все силы, чтобы доказать наше право быть вместе.

– Быть счастливыми вместе, – вставила Магдалина.

– Право быть счастливыми вместе, – повторил Роланд. – Сегодня будет замечательный день, вот увидишь.

– Да, – поспешила согласиться Магдалина. – Смотри, что у меня есть для тебя, – она протянула Роланду фуляр с фигуркой леопарда. – Мне кажется, что это твой покровитель. Вы с ним одной крови. Ты чувствуешь?

Роланд приподнял крышку и посмотрел, прищурившись, на подарок. Солнце засияло на бронзе, и Магдалина увидела вокруг фигурки свечение. Но Роланд, конечно, ничего такого чувствовать не мог. У него был иной дар: ощущать воздушные течения, ориентироваться, словно птица, над небесным дном, управлять огромным дирижаблем с той же легкостью, будто это был воздушный змей.

– Я ничего не могу сказать о леопардах, – сказал Роланд, закрывая фуляр, – но мы – одной крови. С тобой, Магдалина. Одной крови. Спасибо за подарок.

– Тебе понравилась фигурка? В ней живет волшебство…

– Понравился. Не сомневайся. – Капитан поклонился. – Но, пожалуй, пора идти. Пожелайте мне удачи, прекрасная мадемуазель.

– Удачи тебе, – шепнула Магдалина, а когда Роланд отдалился, то добавила, глядя ему вслед: – Мне, пожалуй, тоже – удачи…

Она вернулась в беседку. Открыла книгу наугад и уставилась в текст. Только через минуту сообразила, что держит книгу вверх ногами.

Положила томик на скамью и сразу взялась за веер. Солнце сияло в зените, оно было безжалостным, словно языческий божок из седой древности. Тень беседки почти не спасала от жары. Воздух стал густым и обжигающим, точно горячая смола. Магдалина услышала шорох в листве винограда. Среди зелени копошились мохнатые пауки с огромными глянцево блестящими хелицерами и подрагивающими от вечного голода брюшками. Их было много, и Магдалина удивилась, как она не заметила эту дрянь сразу. Сама же зелень оказалась покрытой пятнами ржавой пыли.

Снова сон наяву… Не дар, а проклятие.

– И как мне это понимать? – спросила она у шуршащих лапками по листве пауков. Пауки, к счастью, молчали. Если бы они заговорили, то Магдалина сама бы отправилась к доктору Сулейману Агдану, чтобы записаться на префронтальную лоботомию.

Тревога сдавила грудь сильнее, чем самый тугой корсет. Магдалина подхватила книгу и зашагала к особняку.

Тяжело поднялась по ступеням, ухватилась за дверную ручку. Толкнула, но дверь почему-то не открылась. За спиной заскрипело железо, Магдалина обернулась. Створки главных ворот с лязгом захлопнулись. За решеткой, украшенной выкованной листвой и лозами, можно было разглядеть бредущий вдаль крылатый силуэт.

Это уже было чересчур! Слишком много тревожных видений и знаков для одного дня! Скорее всего, во всем виновато беспокойство; его она смутно ощущала и вчера, позавчера, но пик, конечно, пришелся на эти минуты. Нужно было вырваться из плена видений, пока они не увели ее с собой на пугающую изнаночную сторону жизни.

Магдалина толкнула дверь двумя руками. И едва не ввалилась в гостиную, потому что дверь на сей раз открылась легко. Младшие Эльвены – Каин и Адам – изумленно воззрились на нее. Вид у Магдалины был не лучший: бледная, с красными пятнами на щеках, с испариной на лбу.

Горе луковое, а не невеста.

Она швырнула книгу на диван, а за ней – и веер, и флакон с нюхательной солью, заставив детей подпрыгнуть от испуга. Ни на кого не глядя, поднялась на второй этаж. Вошла торопливым шагом в свою спальню, закрыла дверь и села на кровать.

Паника схлынула, как морская вода во время отлива. Мир стал таким же, как и прежде. Воздух, струящийся из открытого окна, все еще обжигал, но больше не походил на горячую смолу, от которой склеивались легкие.

Магдалина была зла на саму себя; беспомощность и одуряющее чувство моральной усталости делали эту злость еще сильнее. Она так ждала этот день, она представляла его в мельчайших подробностях. Все вроде бы шло так и одновременно – совсем не так, как нужно. Даже Роланд ощутил, что за декорацией, на которой изображен светлый день, скрывается таящая угрозу тьма.

В дверь постучали.

– Магдалина, милая, – послышался ласковый голос матушки Птанифер, – господин Эльвен зовет тебя в кабинет.

Магдалина тряхнула головой, поглядела в зеркало трельяжа, поправила локоны.

– Передайте дяде, что я буду у него через минуту, – ответила она. – А лучше – через пять.

Роланд не остался на обед.

Ушел.

Они разминулись.

Каждая мысль – как вспышка молнии. Магдалина часто моргала и не смотрела на дядю. Вспышки-мысли мелькали перед ее внутренним взором, бросая на действительность пугающие тени.

Матвей Эльвен сидел за письменным столом: рыжебородый, с аккуратно зачесанной лысиной. Светлый пиджак спортивного покроя, белая сорочка из такого тонкого шелка, что она казалась мокрой, коричневый нашейный платок с едва заметным фиолетовым пятном от чернил. На толстых пальцах с пожелтевшими от крепкого табака ногтями – массивные золотые перстни. Перед Матвеем Эльвеном стояла хрустальная пепельница, из которой торчал изжеванный обрезок сигары. На краю стола белела аккуратная стопка бумаг, придавленная бронзовым пресс-папье в форме дирижабля, а рядом со стопкой тускло блестел серебряный чернильный набор.

– Присаживайся, дорогая, – прогудел дядя.

Магдалина пристроила турнюр на край стула для посетителей.

– Капитан Ронсевальский сегодня попросил твоей руки, Магдалина, – сообщил Эльвен, хмуря кустистые брови. – Роланд, несомненно, достойный молодой человек, но я предполагал, что твое будущее будет иным.

Магдалина затаила дыхание. Она глядела на дядю и видела каждую его морщинку, каждую родинку и волосок на лице необыкновенно четко, будто смотрела через увеличительное стекло. И зеленые крапинки в его глазах, и только-только зажившую заеду в углу рта…

– Юджин Мосдей, – проговорил Эльвен. – В его руках – почти вся химическая промышленность Нового Царства, в том числе – производство водорода. Мосдей – самый важный партнер гильдии. Это благодаря ему наши дирижабли легче воздуха.

Этот Мосдей был частым гостем в доме Матвея Эльвена. Низкорослый, с брюхом, словно бочонок. У него были пегие кучерявые волосы, большие желтые глаза и старомодные, клочковатые бакенбарды. Когда Мосдей улыбался, на его щеках появлялись трогательные детские ямочки, а верхняя губа задиралась, приоткрывая синие десны и мелкие, темные зубы. Вел себя Мосдей так, словно стремился во что бы то ни стало прослыть весельчаком и добряком. Он сажал к себе на колени Адама и Каина, рассказывал им нарочитым голосом небылицы. Каждая фраза, обращенная к Магдалине, была пропитана патокой, поэтому Магдалине после разговора с Мосдеем всегда хотелось вымыть руки, даже если это был и не разговор вовсе, а всего лишь обмен дежурными фразами.

А еще Мосдей был вдовцом. Дважды вдовцом.

Магдалина не знала, что случилось с женами этого человека. В доме дяди Матвея это не обсуждали. Иногда о чем-то таком шептались слуги, но Магдалина не прислушивалась. Но, видимо, зря.

– Я понимаю, дорогая: старина Мосдей годится тебе в отцы, – проговорил дядя виновато. – Но мы – люди дела и люди чести, – в его голосе прорезались морализаторские нотки. – На каждом из нас лежит бремя ответственности. Мы поступаем, как это необходимо, – необходимо для семьи. А не так, как хочется, или как велят эмоции. Умение сделать благоразумный, взвешенный выбор – вот что отличает нас от животных.

Магдалина поежилась. Она с трудом выносила назидания. Отец никогда такими вещами не грешил. Было дело, Павел Эльвен монотонно рассказывал о звездах и планетах, о том, как они влияют на траектории его обожаемых астероидов. Да, популяризировал науку и бескомпромиссно отвергал волшебство… Но никогда не навязывал, как следует и как не следует жить. Так получилось, что он сам служил примером.

Как же его не хватало! Какими светлыми и счастливыми теперь казались дни, которые им довелось провести вместе!

Чужая в чужом краю; и лишь любовь к Роланду придавала ей силы прорастать корнями в выжженном солнцем песчанике.

– Ты – моя племянница, Магдалина. Но люблю я тебя, как родную дочь, – Эльвен прижал ладонь к сердцу. – И я уверен, что моя дочь приняла бы правильное решение, – он глубоко вздохнул, пригладил бороду. – Но сейчас не те времена, чтобы родители диктовали свою волю детям. Поэтому и я сделаю то, что должен. Ты желаешь стать женой Роланда?

Магдалина мотнула головой. Она была готова услышать, что ей суждено обручиться с желтоглазым Мосдеем – во имя семьи, само собой! Поэтому дядин вопрос прозвучал неожиданно.

– Нет? – удивился Эльвен.

– Да, – выдохнула Магдалина. – Да! – произнесла он твердо и поглядела дяде в глаза. – Что вы ответили капитану Ронсевальскому?

Эльвен поднял пресс-папье, поглядел на бронзовый дирижабль, будто в первый раз увидел.

– Я дал вам время, дорогая, – глухо отозвался он. – С сегодняшнего дня капитан Ронсевальский – свободный предприниматель. Он арендовал у меня «Тион» на три года, соответствующие документы подписаны. Именно столько времени я ему выделил, чтобы он смог собрать капитал и выкупить у меня дирижабль. Обладая деньгами и собственным судном, Роланд займет место в совете гильдии.

– Что это означает, дядя? – словно со стороны услышала себя Магдалина.

– Ронсевальский может стать твоим мужем, – пояснил Эльвен. – Через три года. Если за это время ваши чувства не ослабеют. И если Роланд покажет себя ловким и успешным предпринимателем. Другой зять мне не нужен. Что скажешь? Ты согласна с моим решением, дорогая?

Магдалина опустила взгляд.

– Согласна.

Эльвен хмыкнул, поиграл желваками.

– Что ж. В таком случае ты можешь идти.

– Спасибо, дядя.

Начищенный паркет казался слишком скользким, поэтому она придерживалась за стены и мебель. Она сбросила с секретера какие-то бумаги, опрокинула вазу с цветами. Забарабанили капли воды, заохала матушка Птанифер.

Она поднялась на второй этаж и вышла на лоджию.

Встала у окна, оперлась на подоконник, засыпанный сухим цветом сандалового дерева.

Три года… Она представляла, что этот день будет другим. Совсем другим.

Но три года! Почти вечность. За это время столько может произойти! Три года назад она еще играла куклами и отец был жив.

Нужно дорожить каждым мигом, проведенным рядом с родным человеком. Этому Магдалину научила печальная участь, постигшая ее отца. Павел Эльвен не подозревал, что по дороге из своего кабинета на кухню, куда он направился одной зимней ночью, чтобы сделать чаю, у него остановится сердце. Жизнь каждого человека висит на волоске, грань между бытием и небытием тонка, и с каждой прожитой минутой становится все тоньше. Так уж сурово распорядилась природа, окно возможностей сужается, и нужно спешить жить.

Дядя Матвей полагает, что он сделал как лучше. Для Магдалины, для Роланда, для себя, в конце концов. На самом деле он ограбил ее и Роланда на целых три года жизни.

Чтобы угодить будущему тестю, капитан Ронсевальский вынужден отправиться в долгое, полное опасностей путешествие.

«И кто знает, встретимся ли мы снова?»

Глава вторая
Дороги

В ту ночь она не могла уснуть.

Ощущение незавершенности, недосказанности бередило душу. Слова рвались наружу, но говорить их было некому. Оспаривать решение дяди? Нет, она не сможет… Бессмысленно. А Роланд ушел не попрощавшись. Исчез в жарком мареве. Оставил в драме прошедшего дня открытый финал.

Магдалина лежала на спине, ощущая каждую складку и каждый шов перины.

Ленивый сквозняк колыхал парчовые занавески. Однообразно плясал язычок пламени над плошкой с верблюжьим жиром. Приглушенно мерцал волшебный свет в стеклянном шаре с городом, похожим на Петербург. Кривлялись на потолке тревожные тени.

Наверное, Роланд огорчился, как и она. Ушел в раздумьях. Не глядя по сторонам, не считая перекрестков.

Само собой, его «Тион» не мог сняться с места в тот же день. И завтра дирижабль не покинет Мемфис.

Роланду понадобится время, чтобы подготовиться к экспедиции. Теперь он не просто капитан, теперь он делец. А значит, его забота – не только «Тион» и экипаж, а состояние рынка, будь оно проклято, логистика и торговые интриги. Международная политика и еще очень много серьезных и хлопотных вещей, с которыми Роланд прежде не сталкивался.

Роланд может отправиться в Северную или Южную Америку. «Тион» осилит перелет через океан. А может – в Ниппон. Или же в Сингапур. А может – за полярный круг.

Перед Роландом лежит множество дорог. Каждая из них сулит долгое и опасное путешествие.

А ей останется только ждать и надеяться на лучшее.

Но это нетерпение, эта страсть – усмиренная, загнанная в глубину сердца – не даст покоя. Беспокойство не отпустит, пока не пролетят три года, которыми их наказал Матвей Эльвен.

Пролетят? Скорее, проползут с черепашьей скоростью.

И она с большим удовольствием разделила бы с Роландом эти дороги, опасности и тяготы путешествия, чем осталась в доме, облицованном розовым мрамором, с садом, в котором даже по ночам бродят неугомонные павлины. Лучше рев ветра, царящего на высоте, чем неспешные беседы под перезвон столовых приборов. Лучше крепкая палуба дирижабля под ногами, чем скользкий от воска паркет. Лучше удобный дорожный костюм, чем пышные турнюры или кринолины с каркасами из стальной проволоки и китового уса.

И тогда она поняла, что тяготы ожидания – не для нее. Дороги – воздушные ли, наземные или морские – гораздо притягательней, чем бесцельное времяпрепровождение в стенах дядиного дома, таких крепких и таких надежных.

Течение мыслей постепенно становилось сумбурнее, как это бывает на зыбкой границе между сном и явью. Последующее не цеплялось за предыдущее.

…Она сидела на скамье посреди пыльного и скудно освещенного помещения, похожего на склеп. На ее коленях лежала открытая книга – тяжелый фолиант с обложкой, сплетенной из металлических полос. На потертых пергаментных страницах каллиграфическим почерком были выведены имена. «Павел Эльвен, Андрей Эльвен, Матвей Эльвен, Эмили Эльвен», – прочитала Магдалина и торопливо перевернула лист, а затем – еще один и еще… Список был невообразимо велик. Порой попадались знакомые имена – Птанифер, Александр Козловский, – но в основном перечислялись те, о ком она никогда раньше не слышала. Магдалина рассеянно пролистала книгу дальше; то, что имя покойного отца записано на одной странице с именами живых и здоровых родственников из Мемфиса, наполняло ее смутной тревогой. В глубине души она догадывалась, что это было сродни видению растерзанного ангела, и также предвещало неминуемую беду.

Затем на страницу пала тень, Магдалина подняла голову и увидела, что склеп наполняется людьми. Они заходили безмолвно. Быстро и деловито выстраивались в шеренги, как солдаты, методично заполняя все свободное пространство. Мелькнула борода дяди Матвея, темное платье матушки Птанифер. Толпа обступила Магдалину, из-за тесноты и запаха цвеля, который принесли с собой эти люди, стало невозможно дышать.

Магдалина рванулась в ту сторону, где, как она полагала, была дверь. Изо всех сил рванулась. Сквозь безмолвные шеренги. Страстно желая выбраться к дневному свету.

И сразу же оказалась на лестнице, что вела на борт «Тиона», пришвартованного к причальной башне. Но одна из верхних ступеней рассыпалась в прах, и Магдалина сорвалась с высоты, раскинув руки. А навстречу ей метнулись присыпанные рыжим песком бетонные плиты…

Она проснулась, ощущая, что дрожит всем телом.

Что-то было не так. И дело не только в ее расстроенных чувствах.

Медная люстра тихонько позвякивала. Ее похожая на ската тень перемещалась по потолку с регулярностью часового маятника. Над заключенным в стекло городом бушевала снежная буря, словно кто-то с силой встряхнул шар. В саду испуганно горланили павлины. Во всем квартале тявкали, подвывая, псы. А с запада доносился сиплый вой пустынных шакалов.

Магдалина рывком села.

Пол приятно холодил горячие ступни. А еще он мелко дрожал, словно палуба набирающего ход дирижабля. В доме что-то упало, зазвенело стекло. Послышались торопливые шаги и приглушенные голоса.

Магдалина подошла к окну, выглянула в сад. Кроны пальм вздрагивали, точно их кто-то раскачивал. Павлины сбились кучей на поляне, окруженной сандаловыми деревьями.

Над Мемфисом разливалось синеватое свечение газовых фонарей. Над усеченной пирамидой храма Пта, а ныне Музея древностей Старого и Нового Царства скользили лучи прожекторов. Высоко в небе плыл, сверкая навигационными огнями, тяжелый дирижабль. Луч света скользнул по его оболочке, и Магдалина облегченно вздохнула: нет, не «Тион».

За дверью зазвучали голоса Каина и Адама. Младшие кузены возвращались, громко шлепая босыми ногами по паркету, в свою комнату.

– Я тоже подумал сначала, что это рассвет, – деловито рассуждал Каин. – Но солнце не встает на юге.

– Хм, – не менее серьезно протянул Адам. – А может, это горит Ахетатон?

– С чего бы ему гореть? – скептически спросил Каин.

– А если нубийцы напали? – понизив голос, предположил Адам.

– Ты еще скажи – ифриты из пустыни…

Магдалина накинула на ночную рубашку пеньюар, наскоро завязала поясок и толкнула дверь.

Коридор был наполнен живым, осязаемым сумраком. Он клубился, словно угольный дым, огибая островки света, в центре которых мерцали свечи в канделябрах. Сумрак настойчиво шептал Магдалине на уши что-то непонятное, но, несомненно, очень важное. Пахло теплым воском и тревогой.

Двери на южную мансарду были открыты, в проеме мелькали силуэты. Похоже, домочадцы и слуги собрались именно там.

Каин и Адам, в длиннополых ночных сорочках, с растрепанными волосами, остановились возле входа в свою спальню.

– Доброе утро, кузина! – поздоровались они в один голос. Глаза мальчишек светились так же ярко, как и свечи в канделябрах. Каина и Адама распирало от впечатлений и домыслов. Кому-кому, а им точно теперь не уснуть.

Действительно, уже утро. И близок тот волшебный час, когда первые зеленые лучи раскрасят Мемфис в цвета дня.

Но сегодня все будет по-другому; и это уже не предчувствия, это уверенность.

– Что случилось, братцы? – громким шепотом спросила Магдалина.

– Никто не знает, – развел руками младший.

– Но можно предположить, последует что-то интересное! – деловито приосанившись, высказался старший.

Мимо них пронесся, направляясь в мансарду, Кахи. Огоньки свечей затрепетали, некоторые погасли, плюнув в потолок струями чада. Слуга на ходу прижал руки к груди и отвесил поклон. «Господин! – зазвучал через миг его голос. – Прибыл курьер из мэрии!»

В коридоре показался Матвей Эльвен. Он как будто не ложился спать. В костюме, с потухшей сигарой в уголке рта, хмурый и озадаченный. Наверное, события минувшего дня тоже не позволили ему уснуть. Как и Магдалина, Матвей Эльвен размышлял, воскрешая в памяти разговор с Роландом и племянницей.

У Магдалины замерло сердце. В голову пришла мысль, что вчера она и Роланд положили начало цепочке происшествий, которым суждено изменить судьбу Нового Царства. А может – не только Нового Царства. И Магдалину встревожила эта мысль, ведь такие глубинные ощущения редко подводили ее.

Матвей Эльвен сурово поглядел на сыновей.

– Джентльмены, исчезните в своей комнате! – бросил он, сведя кустистые брови.

Каин и Адам без лишних слов кинулись в спальню. В дверном проеме они чуть замешкались, пытаясь протиснуться одновременно. Через миг дверь их комнаты захлопнулась.

Эльвен перевел взгляд на Магдалину. Глубокие морщины над его широкой переносицей разгладились.

– Вернулась бы к себе, дорогая. Здесь суета и решительно не на что смотреть…

– Что там, дядя? – перебила она Матвея.

– Пока ничего не могу сказать, – Матвей тряхнул головой. – Но очевидно, ничего хорошего ждать не стоит. Мы с Андреем сейчас же отправляемся в мэрию, надеюсь, что в ближайшее время я смогу рассказать вам все. А сейчас, прости, – нет.

– Поняла, дядя, – кивнула Магдалина.

– Ступай к себе, – посоветовал ей напоследок Матвей Эльвен, а затем махнул рукой.

Магдалина вышла в мансарду. Тут было не протолкнуться. У окна стояли тетя Эмили и матушка Птанифер, с десяток слуг – от дряхлого и не годного ни для одной работы деда Аруха до поваренка Мани – толпились за их спинами.

– Позвольте! – Магдалина пробралась к окну, встала рядом с тетей.

Квартал, примыкающий к набережной Нила, был щедро освещен газовыми фонарями. То тут, то там стали появляться люди. С расстояния их фигурки казались крошечными, однако Магдалина разглядела, что горожане медленно, словно в недоумении, бредут к реке.

Нил был охвачен пламенем. Красные языки скользили по мелкой волне, перескакивая с одной на другую, точно это была не река, а кочковатый торфяник.

Каин говорил о рассвете. Мальчишка ошибался, это, скорее, походило на рдяный закат, предвещающий ветреный день.

Лжезакат горел далеко на юге, его свет отражался в зеркале ночных вод.

Что-то там стряслось: за поворотом Нила, за узкой полосой прибрежных рощ, в пустыне, где разрушаются на ветру древние пирамиды и мастабы. А может, еще дальше – в городах Бени-Хасан или Ахетатон.

– Я видела Лукавого, – проскрипела матушка Птанифер, сокрушенно покачивая головой: – Он не такой, совсем не такой…

– Почти угасло, Магдалина, – неспешно проговорила, глядя перед собой, тетя Эмили. – Но каким оно было в первые мгновения…

– В первые мгновения чего? – уточнила Магдалина.

Тетя Эмили вздохнула. Огненные всполохи на речной глади становились бледнее, постепенно теряя воспаленную красноту. Лжезакат мерк, растворяясь на фоне темного неба. Однако он не иссяк окончательно. Над горизонтом колыхалось розоватое свечение, похожее на то, что обитало в шаре с заснеженным городом. И сквозь него не проглядывали даже самые яркие звезды.

– В первые мгновения жизни в нашем мире, милая, – ответила за тетю матушка Птанифер.

Утро выдалось тихим. Ни гудков омнибусов, ни заводских сирен. Ни гомона толпы спешащих на работу или на службу горожан.

Мемфис как будто затаился, ожидая дурных вестей. Иссиня-черные тучи, что сгустились на юге, не оставляли сомнений, что эти вести грядут.

А солнце пылало все так же ярко и жарко, наполняя бирюзовые небеса зноем. Над Нилом, как всегда, повис белый шарльер метеослужбы, белее него были лишь чайки, которые неподвижно парили, расправив крылья, над водой. Казалось, что река притихла тоже, вода – течение несло ее с юга на север – была темной и маслянистой. Вода все видела и все знала.

Если бы в городе нашелся хоть один человек, владеющий древним искусством и способный заставить воду говорить…

Матвей и Андрей Эльвены вернулись к утренней трапезе. С ними пожаловал и вечно улыбающийся Юджин Мосдей, хотя, как выяснилось позднее, повода для веселья не было ни на йоту. Костюмы всех троих пропитались табачным дымом до такой степени, что тетя Эмили выпроводила из-за стола Каина и Адама, чтобы те не надышались.

На завтрак подали фазана с трюфелями, румяные рулеты из форели с сыром, пироги с мясом, яблоками, патокой и кремом. Матвей Эльвен распорядился, чтоб принесли коньяку: для председателя гильдии воздушных перевозчиков это утро началось задолго до рассвета.

Старик Мосдей, как обычно, пристроился по соседству с Магдалиной и тут же принялся за ней ухаживать.

– Позвольте порекомендовать вот этот милый кусочек, – Мосдей подцепил вилкой сочащуюся жиром спинку фазана и, придерживая ее ножом, положил Магдалине в тарелку.

– Чем же он мил, позвольте спросить, господин Мосдей? – сквозь зубы полюбопытствовала Магдалина.

– Юджин, попрошу вас, просто Юджин, – Мосдей наколол на вилку трюфель, внимательно рассмотрел со всех сторон, затем поднес его к губам Магдалины.

Магдалину от такой бестактности прошиб озноб. В ответ, тем не менее, она всего лишь покачала головой. Тогда Мосдей пожал плечами, отправил гриб себе в рот и участливо поинтересовался:

– Вы замерзли?

Его теплая, сухая и гладкая, точно отполированная, ладонь легла Магдалине на предплечье. От прикосновения Мосдея Магдалина и вовсе почувствовала, что покрывается гусиной кожей.

Матвей Эльвен без тоста осушил рюмку, поглядел на супругу и сказал до неестественности спокойным голосом:

– Что ж… Этой ночью случилась чудовищная по своим масштабам катастрофа. Абидоса больше не существует. Судя по всему, между Абидосом и Большим оазисом Харге произошло извержение вулкана.

Магдалина охнула. Тетя Эмили уронила вилку, и та со стеклянным звоном заскакала по паркету. Мосдей рассеянно улыбнулся и затряс головой, Магдалина увидела, что в жестких волосах его бакенбарда запуталась муха.

– Но… как это возможно? – едва слышно переспросила тетя Эмили.

Ответил Андрей. Угрюмо ковыряя вилкой кусок рулета, он произнес:

– Всем известно, что в Новом Царстве уйма сейсмоопасных территорий. Плато Гизы, впадина Каттара, запад Аравийской пустыни… Сплошные разломы. Беда давно ждала своего часа. И вот этот час пробил, – он наколол на вилку кусок рулета, но в рот не отправил. Бросил вилку на тарелку. Магдалина поняла, что Андрею не по себе.

– М-да… – протянул Матвей Эльвен. – Мы не знаем, ждать ли землетрясений в Гизе или в Каттаре. Непонятно, как отреагирует природа на это событие. – Он дал слуге знак, чтоб его рюмку снова наполнили. – В таких условиях судьба Нового Царства и Северной Африки под вопросом.

Мосдей с удовольствием глотнул коньяку, промокнул губы салфеткой и произнес:

– Советник Мукеш высказал версию, что катастрофу могло вызвать срабатывание древних портальных пирамид в окрестностях Абидоса.

– Дураки и паяцы не дремлют! – вспылил Матвей Эльвен. – Даже на пепелище они стремятся нажиться дешевой славой.

– Что теперь будет, дядя? – спросила Магдалина.

– Пока не знаем, – опустил глаза Матвей.

Магдалина нахмурилась. Слишком часто звучало это «пока не знаем». Как примитивное заклинание для отвода беды. Точно неведение – это завеса, сквозь которую злу не пробиться.

– Мы временно прекращаем коммерческие перевозки, – сказал, точно вынес приговор, Матвей Эльвен. – Наши дирижабли будут нужны для эвакуации жителей Дендеры и, быть может, даже самих Фив. Потом мы займемся подвозом в пострадавшие районы провизии, лекарств, стройматериалов, специалистов. В общем, будем работать как спасатели. Сети Второй уже прислал телеграмму, в которой пообещал найти возможность покрыть гильдии ее убытки за счет госрезерва, но всем ясно, что положение крайне тяжелое, центр страны – в руинах. Скорее всего, денег для нас в казне не найдется. По крайней мере – лучше на это не рассчитывать.

Мосдей хмыкнул и с хрустом вонзил зубы в кусок пирога с мясом – в потемневший, чуть передержанный уголок. На тарелку посыпалась начинка.

– Прекрасный аппетит, старина, – заметил хозяин дома и снова подал знак наполнить рюмки.

– Матвей! Ну какой же я тебе старик? – делано возмутился Мосдей. – Я – пылкий юнец, поклонник поэзии аль-Мутанабби. Молодой богач и любимец девушек, не правда ли, Магдалина?

Магдалина ничего не сказала в ответ. Поглядела дяде в глаза и спросила:

– А что капитан Ронсевальский?

Мосдей разочарованно вздохнул и хватил одним махом рюмку коньяку.

– Роланд – свободный коммерсант, сам себе хозяин, – Матвей ослабил галстук, повертел подбородком. – Все законно, бумаги мы подписали вчера. Теперь я могу ему лишь что-то рекомендовать, приказывать права не имею… – он на секунду замолчал, затем поджал губы и добавил: – Хотя, сказать по правде, его «Тион» нам сейчас бы здорово пригодился.

– Поторопился с бумагами. Что тут еще добавить… – вставил Мосдей.

– Я собираюсь в воздушный порт, – сказал Андрей, который так и не съел ни крошки, хотя превратил вилкой в кашу несколько добрых кусков рулета. – Могу справиться о его планах.

– Андрей! – Магдалина привстала. – Возьми меня с собой, кузен! С вашего позволения, дядя! – она коротко поклонилась хозяину дома.

– Я не возражаю, – развел руками Матвей Эльвен. Его взгляд уже затянула мутная поволока; после бессонной ночи он быстро опьянел. – Но от Андрея – ни на шаг. В городе могут начаться беспорядки.

Андрей отпихнул свою тарелку раздраженным жестом.

– Само собой, я ничего не имею против. Если только твои сборы, Магдалина, не затянутся слишком долго. Я намерен выехать как можно скорее. Дела не требуют отлагательств.

– Я не задержу тебя, кузен, – Магдалина вышла из-за стола. – Дядя Матвей, тетя Эмили…

– Будь осторожна, дорогая, – нахмурилась тетя. – Не надевай светлое платье.

– Да-да, – буркнул Матвей Эльвен. – Андрей, ты тоже будь осторожен. И возьми с собой револьвер!

– Отец! – скривился Андрей. – Впрочем… как скажете.

– Возьми-возьми, сынок, – снова затрусил головой Мосдей. – Считай, что у нас тут война началась.

Коричневый фаэтон с капюшоном и сиденьями вишневого цвета катил по Малой Финиковой улице. Арабская лошадь серой масти по кличке Гвоздика, запряженная в экипаж, споро переставляла стройные ноги, – дорога к воздушному порту была ей хорошо знакома.

Темнокожий Кахи, сжимавший поводья, напряженно всматривался по сторонам. Из-за пояса его темно-синих шаровар торчала рубчатая рукоятка пистолета.

Магдалина и Андрей сидели плечом к плечу. Андрей вертел в руках жилеточные часы, точно опаздывал на рейсовый дирижабль или на свидание. Магдалина обмахивалась веером. Мемфис, к которому она едва-едва успела привыкнуть, повернулся к ней до сего момента скрытым, теневым боком и снова стал чужим.

Кроны пальм низко нависали над брусчаткой. Время от времени жесткие листья скрежетали по откидному верху экипажа, и от этого звука все трое втягивали головы в плечи. Гвоздика флегматично подергивала хвостом, отгоняя слепней. По Малой Финиковой разрешалось передвигаться только гужевому транспорту, поэтому в иных обстоятельствах поездка сошла бы за прогулку. Но гнетущая атмосфера ощущалась и здесь.

На каждом перекрестке дежурили конные и пешие полицейские. Сегодня поверх мундиров служители порядка надели архаичные на вид кирасы. Помимо обычных деревянных дубинок, многие из полицейских были вооружены капсульными ружьями. Никто из них не пил ледяные коктейли и не жевал пончики, и каждый был словно натянутая струна.

Возле продуктовых лавок и магазинов с хозяйственными товарами толпились люди. С одной стороны, горожане не выказывали беспокойства: ну, собрались в длиннющую очередь, ну, продвигаются упорно к прилавкам, ну, уходят, нагруженные точно верблюды мешками с продуктами и всякой дребеденью вроде свечей, спичек… С другой стороны, от этой обыденности и немногословности Магдалину бросало в дрожь. Была какая-то обреченность в молчаливом спокойствии и муравьиной деловитости местных. Невольно приходило в голову, что современная цивилизация Нового Царства стоит на плечах суровой и противоестественной для просвещенного европейца культуре поклонения смерти. Жители сегодняшнего Мемфиса – потомки тех, кто едва ли не от рождения готовил себя к погребению по сложному обряду. До сих пор по обе стороны Нила белеют руины древних некрополей; человечество сгинет, а они останутся в опустевшем мире напоминанием о былом величии тех, кто жил лишь для того, чтобы умереть.