Текст книги "Ангелофрения"

Автор книги: Максим Хорсун

Соавторы: Наталья Хелависа О'Шей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Максим Хорсун, Наталья О`Шей
Ангелофрения

© О'Шей Н., Хорсун М., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)

Пролог

Покрытые свежим лаком березовые половицы отзывались на легкие шаги вкрадчивым скрипом.

Магдалина шла через синеватый сумрак. Газовые светильники, расположенные на стенах павильона, горели в четверть силы. Впереди высилась массивная, отливающая начищенной медью колонна рефрактора – оптического телескопа. Возле нее Магдалину ждал отец.

Обычно в столь позднее время Магдалина уже спала, прижимая к груди тряпичную куклу, но сегодня пап а – доктор физико-математических наук Павел Эльвен – впервые пригласил дочь на ночную экскурсию.

Платье из английского сукна, кашемировая шаль, которая пришлась бы впору и взрослой даме, шерстяные чулки, – и все равно было холодно так, что приходилось дышать на ладони. На каждый выдох – по облачку пара. На каждый шаг маленьких ног, обутых в сапожки со шнуровкой, – тихий всхлип половиц, покрывающих поворотную платформу рефрактора.

За куполом, венчавшим павильон, шумели ели и перекликались совы. Небо нависало над Пулковской обсерваторией морозным ясным сводом. Бритвенно-острый серп луны цеплял нижним краем поросшие лесом высоты, тускло отблескивал Млечный Путь; небосклон то и дело пересекали световые дорожки метеоритов. Отменная ночь для наблюдений, – так сказал пап а. И Магдалине было жутко интересно. В свои семь лет она смутно представляла, чем занимается ее обремененный ученой степенью, скупой на знаки внимания отец. Для нее наука о звездах и мировом эфире, заполняющем пространство, была сродни давно исчезнувшему волшебству.

– Никакой магии, голубка, – сказал отец. Его силуэт обрел объем, а на лицо пал синий луч из ближайшего светильника. Доктор Эльвен носил аккуратную, чуть тронутую жемчужной сединой бородку. Он был одет в костюм-тройку, широкие плечи прикрывала расшитая серебром пелерина. – Эпоха магии закончилась в тот миг, когда последний дракон погиб от руки лорда Беовульфа. С тех пор и поныне наука – основа развития цивилизации. И мы – ее служители – следим за тем, чтобы огонь познания не угасал в людях.

Магдалина приблизилась к отцу, протянула к нему руку. Широкая ладонь, обтянутая замшевой перчаткой, накрыла холодные пальцы девочки. У отца были темно-карие глаза, у девочки – серо-синие, цвета пасмурного неба. Отец улыбнулся, хотя взгляд его оставался сосредоточенным.

– Мои коллеги убеждены, что Небо дает нам дочерей лишь для того, чтобы те блистали в салонах и на балах, но я всем сердцем чувствую, что у тебя иное предназначение. В тот самый момент, когда я в первый раз увидел тебя, упеленатую, спящую; когда я посмотрел на твои нежно голубеющие веки, я понял, что у меня появилась не просто дочь, – доктор Эльвен на мгновение стушевался, затем договорил чуть дрогнувшим голосом: – Я понял, что на свет появился мой друг и единомышленник.

– Но я же верю в волшебство, пап а, – призналась Магдалина. – И в фей, а еще – в эльфов и домовых.

– В твоем возрасте это нормально, дорогая, – сказал отец. Он положил руку на окуляр рефрактора. – Вот, я хочу, чтоб ты взглянула. Наш мир не ограничен линией горизонта и небесным сводом. Вселенная обширна, многообразна, и когда-нибудь мы постигнем законы, которые управляют ею. Посмотри, не бойся. Это – планета Валгалла. Она огромна, и на ней постоянно бушуют шторма чудовищной силы.

Магдалина с опаской приблизилась к стеклянному глазу рефрактора. Отец кивком ободрил ее. Девочка взобралась на стоящую рядом скамью, убрала локон, выбившийся из-под капора, заглянула в окуляр.

– Мы можем пока только наблюдать за удивительными вещами, которые происходят вне нашего мира, – звучал тихий голос отца. – Но настанет день, когда наука откроет нам двери во Вселенную. Могучие паролеты преодолеют притяжение и отправятся в Мировое пространство…

– В котором живут ангелы? – спросила Магдалина. Прищурив один глаз, она пытливо всматривалась в окуляр.

Доктор Эльвен осекся. Вздохнул и прогудел не без разочарования:

– Почему ты так решила, дорогая?

– Потому что я вижу ангела там, среди звезд, – ответила Магдалина, не отрываясь от окуляра.

Часть первая

Глава первая
Одной крови

Она продолжала видеть ангелов.

В беге полосатых облаков, подсвеченных чужим, горячим солнцем. В кривом зеркале Нила, на берегах которого раскинулся странный город, где отныне ее дом. В клубах пыли, принесенных ветрами из пустыни. В беспокойных кронах пальмовых рощ.

Профессор Эльвен два года покоится в фамильном склепе, что под часовней из красного кирпича в дальнем конце парка, разбитого позади старого петербургского особняка.

Профессор Эльвен открыл множество комет и две луны газовой планеты Хельхейм, одну из которых он хотел назвать в честь дочери, но Астрономический Совет не позволил нарушить традиции в именовании небесных тел. После себя он оставил понятную лишь узкому кругу специалистов монографию, в которой речь шла о динамике астероидов. А еще – небольшое состояние, кое-какое имущество и недвижимость.

В день его погребения была метель. Снег шел необыкновенно крупными разлапистыми хлопьями. Хлопья походили бы на перья… если бы не обжигали холодом, мгновенно тая на горячем от слез лице и на дрожащих руках. Магдалина то и дело ловила боковым зрением туманный силуэт, но стоило повернуться к нему лицом, как призрачная фигура растворялась в лиловом свете зимнего дня.

В Мемфисе снега не бывает. Мемфис жарок, точно дыхание Роланда, единожды коснувшееся ее шеи. В Мемфисе особенно сильно ощущаются следы волшебства, которое некогда правило миром.

Мемфис принял ее – семнадцатилетнюю девушку, одетую по петербургской моде. Панибратски стиснул в объятиях, потащил за руку по широким улицам, вымощенным истертой брусчаткой или вовсе лишенным покрытия, мимо древних статуй и выветренных обелисков, мимо двух-трехэтажных домов с плоскими крышами, на которых стояли шезлонги и зеленели экзотические растения.

В Мемфисе жил двоюродный дядя Магдалины, Матвей Эльвен. И Магдалине суждено было стать еще одним членом его многочисленной и благопристойной семьи.

Это случилось два года назад. С тех пор горячие ветра изрядно намели песка на улицы южного города.

…От остановки самодвижущегося омнибуса до сувенирной лавки – две минуты торопливым шагом по одетой в строгий гранит набережной. Настроение взволнованное, весна бодрит, весна кипит в крови. Ожидание провоцирует приступы волнительной маеты в стиснутой тугим корсетом груди.

Над утренним Нилом тает туман, скользят в позолоченных солнцем клубах лодки рыбаков и редкие прогулочные яхты. Режет тупым носом волны, усердно пыхтя и частя гребными колесами, паровая баржа. Ее гудок звучит точно сиплое мычание утомленного вола.

А в небе блистают цельнометаллическими оболочками дирижабли Южной гильдии воздушных перевозчиков. Могучие винты на мотогондолах либо неподвижны, либо лениво рубят воздух на малом ходу. Из труб льются струйки белесого дыма.

Одним из таких летающих кораблей командует Роланд. Но его дирижабль с оболочкой тигриной окраски Магдалина узнает по силуэту, по гулу паровых машин, по движению воздуха, который бурлит, точно речная вода, обтекая сигарообразный корпус.

Дирижабля Роланда над Мемфисом нет. Он заперт в стальной пещере эллинга в районе доков, он окружен монтажными лесами, и сотня рабочих готовит его к очередному дальнему полету.

Роланд и его воздушный корабль с командой отправятся туда, куда велит Южная гильдия воздушных перевозчиков. Председатель гильдии – старый воздушный волк и удачливый авантюрист в отставке – дядя Магдалины, старший брат покойного отца.

Сегодня Роланд – в парадной форме капитана, с изящной тростью в руке, в начищенных до зеркального блеска сапогах – придет в облицованный розовым мрамором особняк Матвея Эльвена. Аудиенция назначена на предобеденный час, и, возможно, Роланд даже останется на обед.

Если, конечно, все пройдет хорошо. И все должно пройти хорошо, просто обязано: ведь Роланд и дядя Матвей знакомы друг с другом давно, их сотрудничество плодотворно…

Но никуда от этого волнения не деться. Дыхание сбивается, и шаг становится неверным. Смуглые жители Мемфиса в свободных светлых одеждах с тревогой поглядывают на бледную барышню в бежевом визитном платье и крохотной шляпке поверх отливающих бронзой, чуть вьющихся волос: как бы не упала в обморок.

Ничего, она уже взяла себя в руки. Пара взмахов веером, глубокий вдох – и можно идти дальше, ведь цель ее вылазки в город близка.

Сегодня Роланд попросит у дяди руки Магдалины.

Это свежее, пронизанное золотистыми лучами солнца утро сулит удачный, добрый день. Иначе и быть не может. И совсем не стоит волноваться. Совсем…

И она снова идет уверенной и легкой походкой молодого леопарда. Мимо мальчишек, которые рыбачат с парапета набережной, мимо торговцев и их разнообразных товаров, мимо уличных музыкантов, только настраивающих инструменты, мимо лавок со свежевымытыми витринами.

Но как же маетно и тревожно на душе…

Снова – нечеткая крылатая фигура. Магдалина, как обычно, замечает ее боковым зрением. Она виднеется у ушедшей по плечи в песок статуи, она окутана матовым свечением. Но стоит повернуться к ней лицом, как фигура тает без следа.

Впрочем, нет. На сей раз след остается. Нечто белое, трепещущее на ветру. Магдалина смотрит по сторонам: окружающие ее люди заняты своими делами – торговцы зазывают, покупатели интересуются, мальчишка – продавец газет – размахивает пачкой «Утренних Фив», полицейский стоит в тени и пьет через соломинку ледяной молочный коктейль. Магдалина вынимает из ридикюля склянку с нюхательной солью. Открывает крышку в форме лотоса, подносит склянку к носу. От резкого запаха нашатыря выступают слезы. Магдалина вылавливает из ридикюля шелковый носовой платок с узором, стилизованным под письмена Старого Царства, тщательно утирает глаза и нос. Затем подходит к статуе.

На песке лежат белые перья. Перья широкие, вытянутые, жесткие на вид. В голову сейчас же приходит слово «маховые». Скорее всего, они принадлежали чайке. Их острые концы – в черной запекшейся крови.

Не то сон, не то явь. Противоречивые предощущения дурманят Магдалине голову. Жаль, что они свалились на нее именно сегодня, в день, который может (а точнее – обязан!) стать лучшим в ее жизни. В душе она уверена, что видения – не галлюцинация. Просто знаки и символы неожиданно становятся отчетливо заметными. Они проявляются из-за штрихов обыденности, подчиняясь остаточному волшебству, которое хоть уже и не правит миром, но все еще имеет власть над судьбами людей.

Налетает ветер. Он уносит перья, поднимает рыжую пыль в воздух. Магдалина отступает, прикрывая носовым платком нос и губы. Нечеткие серые тени проносятся над землей, раздается звук, похожий на младенческий вскрик. Магдалина поднимает взгляд и видит, что по другую сторону от статуи сидят на пожухлой траве с полдюжины лысых и морщинистых котов-сфинксов. Глаза – цвета янтаря, на мордах и вибриссах – следы крови. Сфинксы присели, словно перед прыжком, их хвосты мотаются из стороны в сторону. Они смотрят на нее, точно на законную добычу.

Магдалина отступает еще на шаг. Натыкается спиной на какого-то пожилого господина, тот приподнимает шляпу и бормочет извинения. Магдалина отвечает: «Что вы, что вы…» – и спешит вклиниться в поток прохожих. Когда она оказывается со всех сторон окруженной людьми, тревога отступает.

…Семейный доктор Эльвенов – Александр Козловский – подсознательно вызывал у Магдалины доверие. Было ли дело в добром взгляде его окруженных морщинками голубых глаз, или в пушистости седой бороды и усов, или в мягком голосе, так похожем на отцовский… Но однажды Магдалина решилась рассказать ему о своих видениях.

Они беседовали тет-а-тет в дядиной домашней библиотеке, сидя у затененного финиковой пальмой окна.

Доктор не стал выслушивать ее сбивчивый рассказ до конца. После первых трех фраз Магдалины он глубокомысленно хмыкнул, кивнул с пониманием и сказал:

– Вы знаете, милая, в лечении столь устойчивых галлюцинаций мы, врачи, обычно используем метод трансорбитальной лоботомии. При помощи специального инструмента – он похож на нож для колки льда – пробивается тонкая кость глазной впадины и рассекается белое вещество лобных долей мозга, связывающее их со зрительным бугром. Видения уходят навсегда. Техника лоботомии проверена временем и доведена до совершенства. Заверяю, что следов от операции практически не остается. Пациент продолжает вести нормальный образ жизни. К примеру, герцог Шелри – уверен, вы слышали о нем – даже написал книгу «Моя лоботомия» о перенесенной им операции в возрасте тринадцати лет…

Магдалина в первую секунду опешила. Затем ей захотелось вскочить, опрокинув пышным турнюром стул, поставить зарвавшегося доктора на место или гневной тирадой или даже пощечиной. А затем собрать чемоданы, сесть на первый же попавшийся дирижабль и помахать Мемфису ладонью из иллюминатора. Безусловно, доверие к Козловскому в тот же миг испарилось, как испаряется пролитая вода под здешним безжалостным солнцем.

– Доктор Сулейман Агдан живет в Мемфисе, – продолжил бархатистым голосом Козловский. – Он – наш единственный специалист в области лоботомии разных типов доступа. Я могу попросить его проконсультировать вас. Так как давно, милая, вы видите галлюцинации?..

Магдалина ответила холодным тоном, дескать, ей несколько раз действительно что-то привиделось. Галлюцинации это были или нет – она не врач, сказать точно не может. В общем, ничего серьезного. Тому причиной, наверное, смена климата и изматывающая жара, к которой она совершенно не привыкла.

– Согласен, милая, – снова кивнул Козловский, чуть улыбаясь. – Во всем виновата жара и еще, быть может, ваше воображение. Но если вы вдруг всерьез озаботитесь вопросом…

Магдалина заверила Козловского, что вряд ли она побеспокоит его снова. Тогда доктор посоветовал чаще гулять на воздухе и не упускать возможности бывать на балах, которые хоть и редко, но все же проходят в городе.

А потом она услышала, что доктор разговаривает о ней с дядей. Магдалине было стыдно подслушивать, поэтому она поспешила удалиться в другое крыло особняка, но несколько фраз, словно по своей воле, догнали ее.

Козловский сказал: «последствие пережитого горя», затем – «в лечении пока нет необходимости, но обещаю присматривать за ее состоянием», и еще – «поскорее отдать замуж».

Но видения ведь никуда не исчезли…

Магдалина толкнула дверь под вывеской с надписью «Роза ветров», зазвенели китайские колокольчики, подвешенные к медному полумесяцу. В лавке пахло свежим кофе; остатки ночной прохлады притаились между прилавками, опоясывающими зал по периметру.

Хозяин лавки неторопливо вытащил из кармана жилетки очки, нацепил их на украшенный выпуклой родинкой нос и поднял взгляд на посетительницу.

– Приветствую, мадемуазель, – сказал он, выходя навстречу. – Осмелюсь заметить, что вы – ранняя пташка. Я рад вас видеть. Чем могу служить на сей раз?

Ранняя пташка? Нет. Обычно – нет.

Минувшей ночью она плохо спала, вертелась с боку на бок, часто и много пила воду, то открывала, то закрывала окно спальни, которое выходило в сад. Магдалина не могла дождаться, когда над Нилом забрезжат первые, зеленоватые лучи солнца… О, то был действительно волшебный час. С Мемфиса сползла серая сумеречная вуаль, являя взору яркие цвета. Город казался свежим, наполненным жизнью, приветливым, чистым.

И она не смогла усидеть, когда в доме зазвучали тихие, деликатные шаги слуг. Выскользнула за ворота задолго до утренней трапезы, по-мальчишески запрыгнула на ступеньку проезжающего мимо омнибуса…

– Я хочу купить подарок, – сказала Магдалина, затем невольно улыбнулась, зарделась и договорила, глядя в сторону: – Одному молодому и достойному человеку.

– Что же сможет заинтересовать вашего рыцаря? – Лавочник подошел к ближайшему прилавку, Магдалина последовала за ним. Под стеклом тускло блестело разложенное на бархате старинное оружие – охотничьи ножи, кинжалы, стилеты, тесаки. На отреставрированных лезвиях виднелись следы вмятин и зазубрин, а звериные головы, черепа или цветы, украшавшие навершия рукоятей, были потерты или темны от патины. – У меня есть клинки, относящиеся к периоду начала Нового Царства. Любому мужчине будет приятно получить такую вещь в подарок…

Но Магдалина помотала головой:

– Нет-нет. Мне бы хотелось подарить нечто совершенно другое. Нечто мирное. Но… – протянула она, – что-нибудь, в чем сохранилась бы магия.

Лавочник поправил очки и перешел к следующему прилавку.

– Таких вещиц, к сожалению, осталось совсем немного, – проговорил он, отодвигая крышку. – Вот, полюбуйтесь…

Магдалина склонилась над прилавком.

Африканские деревянные бусы, грубо вытесанные из известняка скифские статуэтки, амулеты североамериканских индейцев, медные скарабеи и анки, изготовленные во времена Старого Царства.

Все это Магдалина уже видела. В прошлый раз она искала для себя вещь, которая бы напоминала о севере, об отце и о лиловых звездах в морозном небе над Пулковской обсерваторией. И тогда она выбрала шар из венецианского стекла, в который был заключен заснеженный город, похожий на Петербург. Над миниатюрными черепичными крышами домов, над шпилями часовен колыхалось северное сияние. Настоящее северное сияние, заключенное в зачарованную сферу…

Часть из предметов, выставленных на продажу, содержала в себе искорки того, что ученые называли «особой энергией»: остатков волшебства, которым был наполнен мир в древности. Часть же была фальшивками и новоделом, но хозяин вряд ли об этом догадывался. Магдалина сама не понимала, как ей удается определить, какие товары несут в себе «особую энергию», а какие – нет.

Но она не только ощущала древнюю силу. Еще она могла почувствовать, что вот этот индейский чокер надевали на девушек, которым предстояло лечь на жертвенный алтарь, и дарить такое пресытившееся болью украшение любимому – значит навлечь на него уйму страданий. А вот скифская каменная толстуха – от нее исходили эманации материнского покровительства; заключенная в идоле сила может облегчить роды и уберечь молоко в груди от преждевременного исчезновения. Мужчине от такого подарка проку никакого. Разве что кому-нибудь передарить.

Магдалина прикоснулась кончиками пальцев к бронзовой фигурке леопарда, лежащей в окружении лишенных магии амулетов из старых перьев. Тут же вспомнилось, как она сама вышагивала по набережной – грациозная, стремительная, уверенная. Упиваясь утренним солнцем и пахнущим весной воздухом. Словно юный леопард.

И фигурка липла к пальцам, точно железо к магниту. То, что дремало в бронзовом звере, было и покорным, и неукротимым; и ласковым, и яростным в одночасье.

– А откуда это изделие? – спросила Магдалина, уже понимая, что сделала выбор.

– Из Мезоамерики, мадемуазель, – ответил тот, приподняв очки. – Жрецы племени майя использовали его для прорицаний.

– Прорицания? – переспросила Магдалина. – Что ж, может пригодиться. Пожалуй, я куплю леопарда, – она раскрыла ридикюль. – Во сколько он мне обойдется?

– Дюжина чеканов, – ответил лавочник, вынимая из-под прилавка деревянный футляр.

К обеду ожидание вовсе измучило ее.

Домочадцам и слугам она отвечала невпопад и избегала чьей-либо компании. Просторные, затененные комнаты особняка Эльвенов казались ей темными, гнетущими пещерами. Ход настенных часов напоминал о бренности бытия, а циферблат притягивал и удерживал взгляд, точно цирковой гипнотизер. Настойчивое бормотание старой служанки – матушки Птанифер, увидевшей «козни Лукавого» в том, что Магдалина отказалась от завтрака, вызывало раздражение. Младшие кузены – одиннадцатилетний Каин и восьмилетний Адам – устроили возню в гостиной. Каин отобрал у брата банку с запертой внутри бабочкой-капустницей, а Адам плаксивым голосом требовал вернуть бабочку и грозился нажаловаться отцу. Магдалина поспешно покинула кресло, в которое едва удалось втиснуть турнюр, и поднялась на лоджию. Там, у окна, заслоненного ветвями цветущего сандалового дерева, она увидела тетушку Эмилию – супругу дяди Матвея. Хозяйка дома вышивала на пяльцах, щуря подслеповатые глаза и хмуря лоб. Магдалина тоже взялась было за рукоделие, но упрямая нильская роза никак не желала расцветать на ткани.

В конце концов Магдалина выбралась из дома. Сбежала с высокого крыльца, по ступеням которого флегматично шаркал метлой раздетый до пояса темнокожий слуга Кахи, и остановилась возле гипсовой чаши фонтана. Хрустальные струи умиротворяюще журчали, вырываясь из разверстой пасти кобры, замершей в угрожающей стойке. Разлетались в стороны прохладные мелкие брызги, выгибался мост яркой, почти осязаемой радуги.

Слева был сад, в котором перекрикивались павлины, справа – пальмовая аллея, уводящая к хозяйственным постройкам. Крыльцо дома и главные ворота – высоченное сооружение, выкованное из толстой арматуры, – соединяла широкая, присыпанная мраморной крошкой дорога. Над ее укатанным полотном колыхалось жаркое марево. Вдоль дороги зеленели аккуратно подстриженные кусты самшита. Чуть слышно потрескивали, раскрываясь под лучами полуденного солнца, плоды кустарников – плотные кожистые коробочки с семенами.

Магдалина устроилась на скамье под увитой диким виноградом беседкой, расположенной неподалеку от главных ворот. С собой у нее был томик с катренами аль-Мутанабби, веер, флакон с нюхательной солью и, само собой, футляр с индейской фигуркой.

В небе, чуть тронутом мазками перистых облаков, белел шарльер метеослужбы. Там, в вышине, дул ветер и парили, расправив крылья, соколы, высматривая добычу среди песчаных дюн, подступающих к западной окраине Мемфиса.

А здесь, внизу… воробьи купаются в пыли да жужжат над ухом настырные мухи.

Она была там, наверху. И не один раз.

Ей, племяннице председателя Южной гильдии воздушных перевозчиков, полагалось знать, чем пахнет ветер на высоте.

Она еще не успела освоиться в доме… да что там! Она не успела даже разложить вещи, как дядя Матвей усадил ее в фаэтон и приказал Кахи доставить их в воздушный порт Мемфиса.

Надо сказать, что она совсем не разочаровалась. Дух захватило еще на земле.

Дирижабли разнообразных размеров и форм были пришвартованы к высоченным причальным башням. Дирижабли с мягкими или с жесткими оболочками… Сигарообразные, эллипсоидные, тороидальные, похожие на двояковыпуклые линзы… Магдалина, задрав голову и придерживая шляпку, самозабвенно разглядывала летающие судна, а дядя вел ее за руку, словно ребенка.

Металлические или каменные лестницы поднимались вдоль башен, опоясывая их. По ступеням поднимались или спускались пассажиры: леди и джентльмены из Европы, восточные купцы в расшитых золотом халатах, горожане в скромных одеждах. Гудели лебедки, со скрипом поворачивались башенные краны, поднимая грузы к открытым люкам трюмов.

Матвей Эльвен под руку с Магдалиной подошел к двум молодым людям. Своего старшего кузена Андрея Магдалина узнала издалека: по длинным, до плеч, волосам, которые были как всегда растрепаны, и по щеголеватому синему костюму в черную полоску. А вот второй – рослый и широкоплечий офицер воздушного флота – был Магдалине незнаком.

– Капитан Ронсевальский, – представился офицер и поцеловал ей руку.

Серьезное лицо с крупными чертами. Гладко выбритое, загорелое. Серые глаза, тонкая линия бровей. Нос с едва заметной горбинкой, обветренные губы…

Из одежды – серый френч с узкими золотистыми погонами, широкий ремень с массивной медной бляхой, черные брюки. На голове – круглая фуражка с соколом на кокарде, на ногах – успевшие запылиться ботинки.

Люди в форме ее пугали.

Привыкшей проводить время в кругу чудаковатых и рассеянных ученых-звездочетов, ей казалось, что моряки, военные, полицейские или же воздухоплаватели – чрезмерно строгая и даже жестокая по отношению к другим и к себе братия. Они говорили излишне громкими и самоуверенными голосами, какими только раздавать приказы на плацах или на полях сражений. Они носили с пристрастием выглаженные мундиры, на которых – пуговица к пуговице, складка к складке – все неестественно и по уставу. Они всегда таскали с собой оружие и непрерывно искали повод вызвать кого-нибудь на дуэль, чтобы утолить кровожадность.

Хотя этот воздухоплаватель был не вооружен…

– Как вы находите судно, Роланд? – спросил капитана Матвей Эльвен.

– «Тион» строптив в управлении, господин председатель, – ответил капитан. – Особенно на высоте от трех тысяч футов.

– А подробнее? – нахмурился Эльвен.

– Есть недоработки в управлении балансом веса, – сообщил капитан.

– Ничего серьезного, отец, – заверил Андрей. – Сегодня вечером заведем «Тион» в эллинг и за ночь разберемся с балансом.

Эльвен повернулся к Магдалине, которая невольно засмотрелась, как подтягивают тросами к причальной башне заходящий на посадку дирижабль, и пояснил:

– «Тион» месяц назад вышел из сборочного цеха графа фон Цеппелина. Это воздушное судно – мое новое приобретение.

– Простите? – вскинула брови Магдалина.

– «Тион»! – Эльвен указал пальцем вверх. Магдалина послушно подняла взгляд, но увидела над собой только овальный силуэт и раскаленное до белизны пятно солнца. «Тион» медленно поворачивался вокруг оси причальной башни, словно гигантский флюгер. Затем дядя улыбнулся и указал пальцем на Ронсевальского. – Капитан Роланд! Всячески рекомендую! Мы переманили его у наших конкурентов из Северной гильдии. Один из самых талантливых офицеров в своем поколении.

– Я признателен, господин председатель, за оценку, – сухо отозвался капитан, – но мне, право, неловко…

И Магдалина ощутила запах туалетной воды, которой пользовался Роланд Ронсевальский. Холодный, чуть резкий запах «Оде Колон»; отец предпочитал такую же марку. И словно прокралась в южный зной частичка петербургской зимы. Это морозное дуновение, конечно, сразу же растворилась, смешавшись с горячим воздухом и пылью, но Магдалина успела ощутить его прохладное, чистое прикосновение.

А потом они поднялись на борт «Тиона» и дирижабль отшвартовался.

Кроме них и команды, на борту никого не было. Магдалина поняла, что этот полет затеян исключительно для нее.

Одетые в ливреи стюарды сервировали в кают-компании стол. Матвей Эльвен опустился в кресло, закурил сигару и, полузакрыв глаза, стал выслушивать соображения сына по поводу сотрудничества с купеческими гильдиями Средней Азии. Магдалина опасалась, что будет ощущаться качка, как на корабле, но «Тион» шел удивительно ровно, неспешно набирая высоту. Подойти к иллюминатору и посмотреть на Мемфис с высоты птичьего полета она тоже решилась не сразу, хоть и испытывала жуткое любопытство.

Шаг… полшага… еще один шаг… Убеждая себя в том, что это вполне безопасно и что у нее не закружится голова, как у барышни из сентиментального романа.

И вот она наконец стоит возле забранного в массивную медную раму иллюминатора. Держится обеими руками за хромированный поручень и глядит вниз.

Борта гондолы были скошены под тупым углом по отношению к палубе, поэтому вид на окрестности открывался великолепный. Внизу отблескивала темная вода Нила, зеленели кроны пальм, жмущихся к воде. Магдалина поняла, что за считаные минуты они успели отдалиться от Мемфиса на десяток-другой миль.

В кают-компанию вошел капитан, Магдалина ощутила волну запаха «Оде Колон». И еще – присутствие. Присутствие командира, хозяина, человека, который уверенно несет бремя ответственности и ничего не боится.

Эльвен небрежно распорядился набрать высоту до пяти тысяч футов и тут же вернулся к разговору о среднеазиатских купцах. Капитан развернулся на каблуках и вышел из кают-компании.

Голос Андрея монотонно звучал за спиной, едва слышно ступали по толстому ковру стюарды да время от времени раздавался звон столовых приборов. Магдалина почувствовала, что впадает в транс. Высота опьяняла сильнее, чем игристое вино. Бирюза, незапятнанная хмарью, опьяняла. Очертания дюн, оврагов, русел пересохших ручьев, пятна оазисов, ступенчатые пирамиды древних усыпальниц перестали быть четко различимыми, за бортом теперь стелилось мятое, запыленное полотно коричнево-серого цвета.

Стая птиц какое-то время неслась с дирижаблем наперегонки, но вскоре отстала. И Магдалине подумалось, что на такой высоте небо окружает «Тион» со всех сторон. А земля, со всеми городами, поселками и их обитателями, – всего лишь небесное дно.

Потом к ней подошел капитан, мягко тронул за локоть и предложил посмотреть ходовую рубку…

Скрипнула, отворяясь, створка ворот. Зашуршала мраморная крошка под подошвами сапог Роланда. Он шел, точно на вражеский бастион: приосанившись и выпятив подбородок. Тень, которую отбрасывал козырек фуражки, мешала разглядеть выражение его лица.

Магдалина торопливо встала, прижала к груди томик аль-Мутанабби, шагнула под лучи солнца.

Роланд услышал шорох ее платья. Он остановился. Словно в сомнении перевел взгляд с особняка на Магдалину. Глаза оттаяли, сосредоточенность уступила место нежности. Его губы дрогнули. «Любимая», – беззвучно проговорили они. Магдалина твердо знала, что Роланд сказал именно это, хотя и не услышала ни звука.

– Сегодня мне приснилось маковое поле, – сказал он вместо приветствия. Роланду было известно, насколько для Магдалины важны подобные знаки. – Это хороший сон?

– Это прекрасный сон. – Магдалина протянула Роланду руку, тот сделал шаг вперед и поцеловал ее тонкие пальцы. И, не позволив отнять руку сразу же, поцеловал второй раз и третий. Лишь затем выпустил ее ладонь из своей, выпрямил спину, одернул парадный двубортный китель.

Магдалина улыбнулась и сделала кокетливый книксен. Только сейчас она заметила на шее и подбородке Роланда пару свежих царапин. Очевидно, дрогнула рука бравого капитана, когда он брился, собираясь на аудиенцию с председателем гильдии. Волновался Роланд, быть может, не так сильно, как она, но все же их сердца бились в унисон.

– Я много раз приходил сюда по приглашению твоего дяди, – задумчиво сказал Роланд. – И вроде бы сегодня так же ярко, как всегда, светит солнце и в саду кричат павлины. И точно такой же запах корицы и кофе ждет меня за парадной дверью. Но сегодня почему-то все по-другому, – он растерянно оглянулся. – И в голове крутится еще не случившийся диалог, словно я репетирую сцену сам с собой.