Текст книги "Сомов и другие"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
М и ш а. Спевка – здесь, в семь?
С е м и к о в. Да.
М и ш а. Арсеньеву – не видал?
С е м и к о в. Была, занавес чинить ушла.
М и ш а. Стихи читать будешь?
С е м и к о в. Могу.
М и ш а. Старые?
(Людмила в дверях.)
С е м и к о в. Нет, вчера написал:
Года за годами бегут,
А людям жить всё трудней,
И я понять не могу
Бешеный бег наших дней.
Куда они мчатся, куда?
М и ш а. Ну, ты это брось! Кому интересно, чего ты не понимаешь?
Л ю д м и л а. Как это, Ванечка, в башке у тебя заводятся такие скушные слова? Пахинида какая-то...
С е м и к о в. Говорят – "панихида", а не "пахинида".
Л ю д м и л а. Ну – ладно, сойдёт и пахинида! Сбегай-ко в клуб, там, наверное, дядя, скажи – обед давно готов. И Арсеньеву зови, если она там... (Семиков обижен, уходит. Людмила садится на стул.) Знаешь, как Саша Осипов прозвал его? Стихокрад; он, говорит, чужие стихи ворует, жуёт их и отрыгает жвачку, как телёнок. Ой, Мишка, надоело мне хозяйничать! Учиться хочу, а как быть? Уговариваю дядю – женился бы! А я – в Москву, учиться! Ежели здесь останусь – замуж выскочу, как из окна в крапиву.
М и ш а (солидно). Замуж тебе – рано!
Л ю д м и л а. Много ты понимаешь в этом! Не бойся, за тебя не пойду.
М и ш а. Да я бы и не взял эдакую...
Л ю д м и л а. Ох, ты... барашек! Нет, серьёзно, Мишка, ты – умный, ты послушай: дядю оставить на чужого человека – тоже не годится, работает он, как пятеро хороших, пить-есть ему – некогда, обшить, обмыть его – некому, о себе подумать – не умеет.
М и ш а. Ты с Арсеньевой посоветуйся...
Л ю д м и л а. Советовалась. Она решает просто – учиться! А мне дядю-то жалко, он меня на ноги поставил. Начала от скуки цветы сажать. Ну, – люди из сил выбиваются, а я – цветочки поливаю. Стыдно.
М и ш а. Да уж... Смешновато.
Л ю д м и л а. Костю Осипова не видал?
М и ш а. Нет. Не понимаю, где он увяз? Третьего дня пошёл в Селище, в сельсовет...
[Арсеньева входит.]
А р с е н ь е в а. А я вас ищу, Миша! Вот вам парусина, краска, кисти, лозунги ликбеза, идите-ка, намалюйте их поскорее, получше.
М и ш а. Дело знакомое. Людка, у тебя – можно?
Л ю д м и л а. Иди, только не очень пачкай там.
М и ш а. Ладно. Буду – не очень.
А р с е н ь е в а. Почему у тебя мордочка скучная?
Л ю д м и л а. Всё потому же...
А р с е н ь е в а. Слушай-ка, у Сомовых работает кухарка.
Л ю д м и л а. Знаю, Фёкла, забавная старуха...
А р с е н ь е в а. Не нравится ей там. Вот, давай пристроим её к дяде. Человек она хороший, честный и неглупа.
Л ю д м и л а. Поговорить бы с ней. Кто это?
(Крыжов идёт, осматриваясь.)
Л ю д м и л а. Вам кого, дедушка?
К р ы ж о в. Иван Терентьев здесь живёт?
Л ю д м и л а. Здесь.
К р ы ж о в. Ну вот, я к нему. Дочь, что ли?
Л ю д м и л а. Племянница.
К р ы ж о в. А это – жена?
Л ю д м и л а. Нет ещё.
К р ы ж о в. Невеста, значит.
Л ю д м и л а. Тоже нет.
А р с е н ь е в а. Знакомая, в гости пришла.
К р ы ж о в. Ну, это ваше дело! Умыться бы мне, девушка, да – испить водицы, а? Запылился старик.
Л ю д м и л а. Идите сюда.
([Людмила и Крыжов уходят.] Арсеньева идёт в кегельбан, садится к столу, развязывает узел, в нём – потрёпанные флаги, щёлкает ножницами, начинает шить. Идут Дроздов, Терентьев.)
Д р о з д о в (угрюмо). Есть песок в машине, есть!
Т е р е н т ь е в. Старые рабочие очень замечают это.
Д р о з д о в. А откуда песок сыплется – непонятно.
Т е р е н т ь е в. Вот, сегодня должен бы старик один придти, могу сказать, – учитель мой...
А р с е н ь е в а. Он уже пришёл.
Т е р е н т ь е в. Ага, Катерина Ивановна! Рад.
Д р о з д о в. Я тоже рад.
Т е р е н т ь е в. Он – в горницах, старик?
А р с е н ь е в а. Да.
[Терентьев уходит.]
Д р о з д о в. Мы с вами, Катерина Ивановна, встречаемся всегда в хорошие дни.
А р с е н ь е в а. Это вы – о погоде?
Д р о з д о в. О ней. Не помню, чтобы встречал вас в дождь, в пасмурный день!
А р с е н ь е в а. Редко встречаемся мы.
Д р о з д о в. Значит – надобно встречаться чаще, – верно?
А р с е н ь е в а (смеясь). Ловкий вы...
Д р о з д о в. Ничего, парнишка – не промах! И всегда, встречая вас, я чувствую...
А р с е н ь е в а. Зависимость погоды от моей личности, да?
Д р о з д о в. Вот – именно! Благодарить вас хочется.
А р с е н ь е в а. Не беспокойтесь.
Д р о з д о в. Даже – поцеловать готов.
А р с е н ь е в а. А я к этому не готова.
Д р о з д о в. Приготовьтесь.
(На террасу вышел Терентьев с куском хлеба в руках, стоит, прислушивается, хмурясь, пятится в дверь.)
А р с е н ь е в а. Вам не кажется, что вы немножко нахал?
Д р о з д о в. Нет, не кажется! Есть песенка:
Ты, говорит, нахал, говорит,
Каких, говорит, немало...
А р с е н ь е в а. Не продолжайте, дальше – неверно!
(Терентьев исчез.)
Д р о з д о в.
Но, говорит, люблю, говорит,
Тебя, говорит, нахала...
А р с е н ь е в а. Борис Ефимович! Вы бы попробовали отнестись ко мне серьёзно, а?
Д р о з д о в. Вы – обиделись?
А р с е н ь е в а. Попробуйте! Может быть, это будет более достойно и вас и меня.
Д р о з д о в. Не сердитесь, не надо! Честное слово... у меня к вам большая симпатия! Работница вы у нас – что надо! А если я шучу...
А р с е н ь е в а. Шутить надобно умеючи, не надоедая. Вы, кажется, у Яропегова шутить учитесь?
Д р о з д о в. Почему – у Яропегова?
А р с е н ь ев а. Не идёт это к вам. Человек вы, я знаю, не плохой...
Д р о з д о в (серьёзно). А – чем плох Яропегов?
(Идут Терентьев, Крыжов, за ними Людмила.)
Л ю д м и л а. Товарищ дядя! Скажи толком – обедать-то будем?
Т е р е н т ь е в. Отстань! Мы с Борисом закусили, Крыжов – не хочет. Погоди, ещё двое придут...
Л ю д м и л а. Что ж ты не сказал мне? Ведь не хватит.
Т е р е н т ь е в. Иди к чертям, Людмила! Борис...
К р ы ж о в. Порядка-то у вас нет?
Т е р е н т ь е в. Ну-ко вот послушай, Борис... Давайте, на солнышко.
(Арсеньева собирает флаги, хочет уйти.)
Т е р е н т ь е в (сухо). Вы не мешаете нам.
Л ю д м и л а (Арсеньевой). Давай помогу.
К р ы ж о в (набивая трубку). История, братья-товарищи, такая: приехала к нам, на завод, компания, чтобы, значит, реконструировать, расширить и так и дальше. Завод действительно заслужил этого, ещё до революции износился, и подлечить его давно следовало; мы, старьё, три года этого, как милостыню, просили. Ну, началась работка! Двигается всё туда-сюда, не торопясь, того – нет, того – не хватает. Командовал старик, моих лет, а раньше – Богомолов приезжал, тоже старик.
Д р о з д о в. Яков Антонов?
К р ы ж о в. Кто это?
Д р о з д о в. Богомолов-то?
К р ы ж о в. Не знаю. Детали рассказывать – не буду, а прямо скажу: устроили так, что раньше болванка из кузницы ко мне шла четыре часа, а наладили дело – идёт семь часов. И так и дальше всё. У меня – записано. Я и говорю старикам: как будто чего-то неладно вышло, братья-товарищи? Видим, говорят, однако – может, так и надо.
(Китаев на террасе, мрачно жуёт что-то.)
К р ы ж о в. Всё-таки решили поговорить с директором, он у нас литейщик с Лысьвенского завода, партизан, красным командиром был, по армии скучает. "Вот, говорим, Демид, брат-товарищ, какие штуковины наблюдаются". – "Вы, говорит, старики, неправильно считаете, и вообще, говорит, специалист, как паук, своё дело знает". И так и дальше. Успокоил.
(Китаев ушёл, потом вынес бутылку пива, сел, пьёт. Постепенно начинает вслушиваться в рассказ, встаёт, подходит к скамье. Людмила шьёт, тихонько напевая, Арсеньева, не переставая шить, внимательно слушает.)
К р ы ж о в. Успокоил, ну – не меня! Я, погодя немного, в завком. Там – тоже успокаивают. Ну, тут я поругался, эх, говорю, братья-товарищи, так вас и разэдак. Н-да. Погорячился. Какие, говорю, вы хозяева? И так и дальше. Вызывают в ГПУ, там у нас хороший парень сидит, однако и он тоже: "Ты, говорит, товарищ, разлад в работу вносишь!" А молодёжь начала и высмеивать меня. В стенгазету попал: склочник, бузотёр. Н-да. Только рабкор один, комсомолец Костюшка Вязлов, на моей стороне, ну – ему веры нет, он у меня на квартире живёт. Даже внука моя, тоже комсомолка, и та – против. Ну, ладно! Однако я всё считаю, записываю и вижу – нет, моя правда: нехорошо сделано! Стало так туго мне, что огорчился, выпивать начал. Девятнадцать лет сверлил, тридцать четыре на заводе, всё знаю лучше, чем дома у себя. Понял, что дело моё – плохо, пожалуй, и пить привыкну на старости лет. Ну и решил, скрепя сердце рассчитался и – в Москву! Вдруг тебя, Иван, вижу на станции. И вот я вам, братья-товарищи, прямо говорю: там дело нечисто, повреждённое дело! У меня кетрадка есть, в ней сосчитано всё, все часы, вся волокита...
Д р о з д о в. Можно взглянуть?
К р ы ж о в. На то и писано, чтоб читали. Разберёшь ли? Писатель я не Демьян... победнее его буду...
Д р о з д о в. Разберу.
К р ы ж о в (Арсеньевой). Ты что глядишь на меня? Понравился?
А р с е н ь е в а. Очень.
К р ы ж о в (толкая Терентьева локтем). Слыхал? Хо-хо! Вон оно что! У меня дочь старше тебя, только – дурой выросла. Ребят – родит, а – больше ничего не умеет. Вот внука, так эта – что надо! В Свердловск поехала, учиться. Ты – партийка?
А р с е н ь е в а. Нет.
К р ы ж о в. А чего делаешь?
А р с е н ь е в а. Ребят учу.
Д р о з д о в. Иван!
К р ы ж о в. Вам, молодым, надобно в партию записываться, круче дела-то загибать. Я вот ехал сюда – горой, водой, лесом, парусом, – как говорится, гляжу: тут – строят, там – строят, инде – выстроили, ух ты, мать честная! Бойко взялись за дело, крепко! Конечно, я и по докладам, по газетам знал, ну, а когда своим глазом видишь, это уж другой номер!
(Дроздов и Терентьев, сидя на другой скамье, рассматривают книжку.)
Т е р е н т ь е в. Склочником он не был.
Д р о з д о в. Да, не похож! А цифры – нехорошо поют.
К и т а е в. А ты – в партии?
К р ы ж о в. Я – нет. Мне – не надо, я и без того – природный пролетар. До Октября, до Ленина, я даже и понимать не хотел партию. Думал так это, молодёжь языки чешет. И дело у меня – строгое, требует всех сил. А заседать я – не мастер, да и грамотой не богат. Года три тому назад хотели меня в герои труда произвести, ну – я чинов-званий не любитель, упросил, чтобы не трогали.
К и т а е в. Это – напрасно! Коллектив знает, что делает, ему герой нужен...
К р ы ж о в. Герой, голова с дырой...
Д р о з д о в. Видишь?
(Терентьев молча кивает головой.)
Д р о з д о в. Зови-ко его в комнаты.
К и т а е в. Куда же ты едешь?
К р ы ж о в. Вот сюда приехал.
Л ю д м и л а. Что же обедать – завтра будем? Никто не идёт.
Т е р е н т ь е в. Отвяжись! Подь-ка сюда, Крыжов.
К р ы ж о в (идя). Порядка у тебя, видать, нет насчёт обеда-то? Остался ты, видно, как был, – беспорядочный, а? (Хлопает Терентьева ладонью по спине.) Приятно мне, что встретились!
Л ю д м и л а (около Арсеньевой). Бестолочь какая! И так – почти каждый день.
А р с е н ь е в а. Какой интересный старик!
Л ю д м и л а. Молодые – интереснее. Дроздов, например, а? Замечаешь, как он присматривается к тебе?
А р с е н ь е в а. У него такая служба...
Л ю д м и л а. Обыкновенная – мужская. А мне инженер нравится.
А р с е н ь е в а. Который?
Л ю д м и л а. Яропегов, конечно! Он в клубе читал лекцию по истории земли, по металлам, – интересно! Весёлый, чёрт!
А р с е н ь е в а. Что ж он – ухаживает за тобой?
Л ю д м и л а. Заговаривает. Смешит. Я – люблю весёлых!
А р с е н ь е в а. Ты бы лучше со своим с кем-нибудь веселилась.
Л ю д м и л а (вздыхая). Свои, свои... Вон Китаев просит записаться с ним.
А р с е н ь е в а. Неприятный парень.
Д р о з д о в (с террасы). Катерина Ивановна! Можно вас на минутку?
(Арсеньева идёт.)
Д р о з д о в. Помогите нам расчётец сделать – ладно? Папироску хотите?
А р с е н ь е в а. Не курю. Бросила.
Д р о з д о в. Отчего?
А р с е н ь е в а. Ребятам дурной пример.
Д р о з д о в. Резонно.
(Ушли. Людмила шьёт.)
К и т а е в. Скушно по воскресеньям!
Л ю д м и л а. Тебе и в будни скучно.
К и т а е в. Так – как же? Сходим, запишемся, а?
Л ю д м и л а. От скуки?
К и т а е в. Зачем – от скуки? От любви.
Л ю д м и л а. У тебя на пиджаке – капуста.
К и т а е в. Капусту я не ел.
Л ю д м и л а. Ну, тогда что-нибудь из носу.
К и т а е в. Ты очень грубая барышня.
Л ю д м и л а. Вот видишь! А приглашаешь меня в загс.
(Силантьев стоит за углом террасы.)
К и т а е в. Потому что влюбился. От любви и скучаю.
Л ю д м и л а. А что чувствуют, когда влюбляются?
К и т а е в. Это – в зависимости от девушки.
Л ю д м и л а. Всё-таки?
К и т а е в. Ну... примерно, как в опере "Деймон" – желаю видеть вечной подругой жизни...
Л ю д м и л а. А – она?
К и т а е в. Она, конечно, смеётся. Любовь – дело весёлое, игристое дело!
Л ю д м и л а. Ух, какой ты глупый, даже страшно!.. (Убежала.)
С и л а н т ь е в [входит]. Здравствуйте, товарищ Китаев! Я – к вам.
К и т а е в. Ну?
С и л а н т ь е в. Доски у меня взяли, те самые...
К и т а е в. Кто взял?
С и л а н т ь е в. Мишка-комсомол.
К и т а е в. Так просто – пришёл и взял?
С и л а н т ь е в. Нет, конечно, за деньги, только он платить стесняется.
К и т а е в. Почему?
С и л а н т ь е в. Нету денег у него, погоди, говорит! А мне нужно, я – бедный человек...
К и т а е в. Ты – не человек, а кулак.
С и л а н т ь е в. Какой же я кулак? У кулака пальцы сжаты, а у меня вот они – растопырены, потому – держать мне нечего.
К и т а е в. От тебя водкой пахнет.
С и л а н т ь е в. Ну, так что? Водку и немец пьёт.
К и т а е в. Немец – пиво! У тебя в кармане бутылка.
С и л а н т ь е в. Она мне не мешает.
К и т а е в. Ну, ступай! Доски меня не касаются.
С и л а н т ь е в. Так ведь вы заведуете клубом и всем этим... устройством. Ведь я вам за них...
К и т а е в. Ступай, ступай! Доски получишь... Водку пьёте, черти...
С и л а н т ь е в. Эх, трудно с вами, товарищи! Не деловой вы народ! (Уходит.)
(Троеруков навстречу; мимоходом – перешёптываются. Крыжов вышел с бутылкой нарзана, прошёл в кегельбан, прилёг на койку, курит.)
К и т а е в. Устал, старик?
К р ы ж о в. Есть немножко.
К и т а е в. Что там у вас, – вредители работают?
(Крыжов не отвечает.)
К и т а е в. Много вокруг нас чужого народа.
К р ы ж о в. Выметем.
(Троеруков смотрит на часы, щёлкнул крышкой.)
К и т а е в. А, учитель! Ты – что?
Т р о е р у к о в. Спевка у меня.
К и т а е в. Почему – здесь?
Т р о е р у к о в. Эстрада не готова.
К и т а е в (щёлкнув пальцем по бутылке нарзана). Аш два о! – Вода, значит. (Отводит Троерукова в сторону.) Стишки мои прочитал?
Т р о е р у к о в. Как же...
К и т а е в. Ну – что?
Т р о е р у к о в. Правду сказать?
К и т а е в. Обязательно!
Т р о е р у к о в. Стишки -дрянь, но – от души.
К и т а е в. То есть – как это?
Т р о е р у к о в. Очень просто, вы – не обижайтесь, товарищ Христофор. По форме они – дрянь, но по искренности – неплохи.
(Китаев мычит.)
Т р о е р у к о в. Видите ли: одно дело слова, другое – мелодия. Мелодия – подлинная песня души, то есть -самое настоящее, самая глубокая правда человека, – ваша правда...
К и т а е в. Угу! Да...
Т р о е р у к о в (оглядываясь, вполголоса). Например "Интернационал" можно петь церковно, на третий глас, на шестой. (Поёт.)
Отречёмся от старого мира.
К и т а е в (удивлён). Ах, чёрт! В самом деле. Это – смешно...
Т р о е р у к о в. И многие, когда поют "Интернационал", так не отрекаются от старого мира, а взывают к воскресению его; новый-то им уже надоел, понимаете...
К и т а е в. Верно! Поют некоторые! Ах ты, щучий сын! Замечаешь!
Т р о е р у к о в. Теперь, возвращаясь к вашим стишкам...
К и т а е в. Ты смотри, никому не говори, что я сочиняю!
Т р о е р у к о в. Я – помню! Ни-ни, никому! Так вот, стишки... В чём их недостаток? В том, товарищ Христофор, что вы взялись не за своё дело. По натуре вашей, вы – разрушитель, вам разрушать надо, а вы – строите и воспеваете стройку, казённое, не ваше дело. Поэтому слова не совпадают у вас с мелодией души, с настоящей вашей правдой, – вашей! Понимаете?
К и т а е в. Верно! Ей-богу, это – верно! Ах, чёрт! Действительно... Я и сам чувствую – не идёт у меня! Не то пишу!
Т р о е р у к о в. Вот видите!
К и т а е в (воодушевляясь). Ты – сам посуди: я – кто? Боец! Партизан. Я в армию пошёл, потому что – конюх, смолоду лошадей люблю, скакать люблю. У меня – натура есть, понимаешь! А меня мотали, мотали да – вот, наблюдай, как посёлок строят!
Т р о е р у к о в. Ну да!
К и т а е в. Я, бывало... Да я... поголовно истреблял... как собака тараканов! Хлеба не давать? Так я ж их поголовно! Как в сказке: ахну, и нет ничего, только пыль, брызг и сапоги! Вы – кто? Помещики, дворянство, буржуазия или просто – люди? Да я вас так, что от всей вашей массы только одни уши останутся... А теперь вот...
Т р о е р у к о в. Время не для вас, не для героев!
К и т а е в. Понимаешь? Теперь я – кто?
Д р о з д о в (вышел на террасу, оглянулся, идёт в сторону Крыжова, мимоходом). В самом деле, товарищ Китаев, вспомни-ко, – кто ты...
К и т а е в. Я помню!
Д р о з д о в. Не забывай. (Троерукову.) Вы что тут?
Т р о е р у к о в. Спевка будет здесь.
(Китаев и Троеруков скрываются за углом дачи. Дроздов, посмотрев на Крыжова, идёт к террасе. Встречу ему Терентьев.)
Т е р е н т ь е в. Ну, что он?
Д р о з д о в. Спит.
Т е р е н т ь е в. Значит: решили – завтра в Москву его?
Д р о з д о в. Ну да. Ты Китаева хорошо знаешь?
Т е р е н т ь е в. Вовсе не знаю. Он сюда недавно прислан.
Д р о з д о в. Дурак он, кажется.
Т е р е н т ь е в. А что?
Д р о з д о в. Чего он возится с этим учителем пения?
Т е р е н т ь е в. Учитель-то, похоже, полуумный. Кстати, Дроздов, ты за Арсеньевой ухаживаешь...
Д р о з д о в. А кому это вредно?
Т е р е н т ь е в. Ты ведь это так, для развлечения...
Д р о з д о в (усмехнулся, напевает).
Эх ты, моя белая,
Что ты со мной сделала?
Т е р е н т ь е в. Погоди, я – серьёзно! Она мне вроде как бы жизнь спасла...
Д р о з д о в. Рассказывал ты. Тогда они ещё плохо понимали нас, потому, изредка, и спасали. Если ты серьёзно, так – гляди, не ошибись...
Т е р е н т ь е в. Я, брат, года три бредил о ней... даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха... Ты, конечно, моложе меня, красивый.
Д р о з д о в. Ну, ладно...
Т е р е н т ь е в. Так что... вот! Понимаешь эту штуку?
Д р о з д о в. Ладно, понял. Человек она как будто хороший, работница на все руки...
Т е р е н т ь е в. Образованная.
Д р о з д о в. Всё это так! Но не нравится мне приятель её, этот учитель пения, малосольная морда.
Т е р е н т ь е в. Он ей – не приятель, и говорит она о нём нехорошо.
Д р о з д о в. А что – нехорошо?
Т е р е н т ь е в. Ты лучше сам спроси её.
Д р о з д о в. Мы живём среди хитрого народа, словам надо верить осторожно.
(Людмила вышла, ставит на стол две бутылки пива, стаканы.)
Л ю д м и л а. Вы что же – откупорили бутылки, а – не пьёте? Испортится.
Т е р е н т ь е в. Это – да!
Д р о з д о в. Вчера у Сомова был большой буржуазный выпивон и разъедон. Жена его, эдакая – просят руками не трогать – в платье сопливенького цвета. Какая-то толстуха в красном... как мясная туша. Троеруков на скрипке пилил, рояль балабонила. Я шёл мимо около полуночи, эх, думаю...
Т е р е н т ь е в. Пускай веселятся, лишь бы честно работали...
Д р о з д о в. Честно! Сие последнее есть самое главное, как говорил один товарищ у нас в кружке... лет пятнадцать тому назад...
Т е р е н т ь е в. Тебе – сколько?
Д р о з д о в. Тридцать три. Шахтинский процесс...
[Входит Миша.]
М и ш а. Товарищ Дроздов, – за Селищами раненого нашли...
Л ю д м и л а. Сашу Осипова?
М и ш а. | Неизвестно ещё...
Д р о з д о в. | Почему ты думаешь, что Осипова?
Л ю д м и л а. Он говорил мне, что грозят избить его...
Д р о з д о в. Кто?
Л ю д м и л а. Да – не знаю я!
Д р о з д о в. Ну, надо ехать...
Л ю д м и л а. Наверно, наверно, Сашу Осипова...
Т е р е н т ь е в. Не кричи! Ещё не установлено.
Л ю д м и л а. У вас – всё не установлено! И кто клуб поджигал, и кто Маше Валовой голову проломил.
М и ш а. Я – с вами, товарищ Дроздов, – можно?
К и т а е в (идёт). Почему шум?
Л ю д м и л а. Осипова Сашу избили.
К и т а е в. Хулиганил, наверно...
Л ю д м и л а. Врёте!
(Крыжов проснулся, слушает, набивая трубку.)
К и т а е в. Почему – вру?
Л ю д м и л а. Он про вас в стенгазете писал, вот почему!
К и т а е в. Кто под пулями гулял, тому стенгазета – муха!
К р ы ж о в. Убили кого-то?
Т е р е н т ь е в. Рабкора ранили.
К р ы ж о в. Эта мода и у нас есть. У нас сразу видно: кто рабкора считает врагом, доносчиком – значит, это чужой человек, не наш.
Л ю д м и л а. Ай, как хочется мне туда!
К р ы ж о в. На покойника поглядеть?
Л ю д м и л а. Да – не покойник...
К р ы ж о в (с упрямством старика). В покойнике ничего интересного нету. (Китаеву.) Дремал я тут, слышал, экую чепуху городил ты, парень!
К и т а е в. Ты – стар, тебе моих мыслей не понять!
К р ы ж о в. Где понять! Глупость – трудно понять. А этот, который с тобой балагурил, – поп, что ли?
К и т а е в (отходит). Не любишь молодых-то?
К р ы ж о в. Зачем? Молод да умён – два угодья в нём. Осердился. Вот теперь, отдохнув, я бы поел...
Т е р е н т ь е в. Идём.
Л ю д м и л а. Ну вот, нашли время...
(Уходят. Китаев пьёт пиво. Появляется Троеруков.)
Т р о е р у к о в. Опаздывают певцы.
К и т а е в. Придут. Петь – не работать, придут!
Т р о е р у к о в. Вы, товарищ Китаев, шофёром были?
К и т а е в. Кто тебе сказал?
Т р о е р у к о в. Не помню.
К и т а е в. Ну, а если – был, так – что?
Т р о е р у к о в. Правда, что шофёр так может срезать человека крылышком автомобиля, что никто не заметит?
К и т а е в (пристально разглядывая его). И человек этот – не заметит?
Т р о е р у к о в. О нём – речи нет.
К и т а е в. Так. А... зачем ты спрашиваешь?
Т р о е р у к о в. Чтобы знать. Меня ловкость интересует. И – не верю, что это можно сделать безнаказанно.
К и т а е в (не сразу). Ты – чему учишь? Петь?
Т р о е р у к о в. Да.
К и т а е в. Ну и – учи! Автомобиль тебя не касается.
Т р о е р у к о в. И – хорошо! А то – коснётся крылышком, и – нет меня!
К и т а е в (смотрит на него). Это... какая же мелодия в башке у тебя?
Т р о е р у к о в. Это просто любопытство. Вот, начинают собираться наконец! Товарищи! Сильно опаздываете...
(Идут: Дуняша, ещё две девицы, двое рабочих.)
К и т а е в (посмотрев на них, берёт бутылку пива). Предлагаю выпить! Кто – за? Кто – против? Воздержавшихся – нет? Принято единогласно... (Наливает, пьёт.)
(Собрались певцы. Дуняша и Людмила запевают.)
Вдоль да по речке,
Вдоль да по Казанке
Серый селезень плывёт.
(Китаев подошёл и тоже поёт. На террасе – Крыжов, хохочет, притопывая ногой. Терентьев, Арсеньева, глядя на него, тоже смеются.)
К и т а е в. Эх, мать честная! Здорово, ребята! (Кричит.)
А мы его по макушке
Бац, бац, бац!
ТРЕТИЙ АКТ
У Сомовых. Та же терраса. Поздний вечер. Луна. Л и д и я – в кресле. Я р о п е г о в – шагает мимо неё.
Я р о п е г о в. Допустим, что ты говоришь правильно...
Л и д и я. Говори мне – вы! Тут свекровь ходит.
Я р о п е г о в. Несёт дозорную службу.
Л и д и я. И вообще – довольно! Всегда говори со мной на вы!
Я р о п е г о в. Слушаю. Итак – допустим, что ты – пардон, вы рассуждаете правильно. Но у меня другой рисунок души, и я совершенно не выношу драм.
Л и д и я. У тебя – нет души.
Я р о п е г о в. Решено говорить на вы...
Л и д и я. Тише!
(Дуняша подаёт Лидии стакан молока.)
Л и д и я. Спасибо. Теперь вы свободны... Вот у Дуняши – есть душа. Она презирает всех нас.
Я р о п е г о в. Разве душа – орган презрения?
Л и д и я. Орган честных чувств. Дуняша честная с людьми.
Я р о п е г о в. Какой-то писатель проповедовал честность с собой. Это что-то вроде собаки, – собаки, которая водит слепого.
Л и д и я. А вы – не честный.
Я р о п е г о в. Спасибо. И – Сомов?
Л и д и я. Вы – все!
Я р о п е г о в (закуривая). Виноваты предки. Чёрт их научил избрать местом жительства этот идиотский земной мир! Представьте огромный арбуз, намазанный маслом. Страшно неудобно человеку стоять на нём, – скользишь направо, налево, вперёд, назад.
Л и д и я. Вы глупо шутите!
Я р о п е г о в. Может быть. Но – безобидно.
Л и д и я. С вами не стоит говорить о серьёзном.
Я р о п е г о в. Это – верно, ибо: что есть истина?
Л и д и я. Я думаю, вы кончите самоубийством.
Я р о п е г о в. Н-ну... едва ли!
Л и д и я. Или – сопьётесь.
Я р о п е г о в. Это – возможно.
Л и д и я. Вы вообще несчастный человек.
Я р о п е г о в. Не чувствую себя таковым.
Л и д и я. Ложь.
Я р о п е г о в. Но может случиться, что я пойду к какой-нибудь Дуняше и скажу ей: "Дуня – перевоспитай меня..."
Л и д и я. Удивительно пошло и лживо.
Я р о п е г о в. Напрасно рычите, Лида, я говорю... от души. В эту весну я особенно близко присмотрелся к рабочим, к мужикам. Рабочий довольно быстро перешивает мужичка на свою колодку, и вообще... дьявольски интересно жить в этой среде! Много свирепого, не мало глупого, но всё, что понято, понято отлично! Чувствовал я себя там... весьма молодо...
Л и д и я. Не верю я тебе, ни одному слову не верю! (Идёт к лестнице.)
Я р о п е г о в (следуя за нею, касается плеча её). Послушай, – что значит всё это? Откуда, вдруг...
Л и д и я (стряхивая его руку). Не – вдруг! Тупой человек... Я... не знаю... я не могу понять... (Молча смотрит в лицо ему.) Скажи мне – в двух словах – что такое фашизм?
Я р о п е г о в. В двух словах? Н-ну, это... трудно...
Л и д и я. Не хочешь сказать, да?
Я р о п е г о в (пожав плечами). Почему – не хочу? Н-ну... Ты знаешь: жизнь – борьба, все пожирают друг друга, крупные звери – мелких, мелкие – маленьких. Фашисты – мелкие звери, которым хочется быть крупными, а маленькие зверьки тоже хотят вырасти. Крупный зверь заинтересован в том, чтоб мелкий был жирнее, а мелкий – в том, чтоб маленький жирел. Для этой... доброй цели необходимо... именно то, что существует, то есть полная свобода взаимного пожирания, а для свободы этой необходима частная собственность, зверячий порядок. Вот большевики и пытаются уничтожить основу зверячьего быта – частную собственность... Понятно?
(Лидия молча идёт с лестницы.)
Я р о п е г о в (вздохнув). Ничего нового в фашизме – нет, это очень дряхлая и скверненькая катавасия... Зачем понадобилось тебе знать это?
(Ушли. На террасу выходят: Сомов, Богомолов, Изотов. Сомов несёт миску с крюшоном, Изотов стаканы. Затем Сомов плотно закрывает дверь и окна в комнату. Богомолов отирает платком лицо и шею. Изотов – закуривает.)
Б о г о м о л о в. Дышать нечем.
И з о т о в. Н-да. Хлеба – горят.
Б о г о м о л о в. Думаете – неурожай будет?
И з о т о в. Говорят.
Б о г о м о л о в. Недурно бы, знаете, а? (Сомову.) Мы – одни?
С о м о в. Да. Но – кажется – мы переговорили обо всём?
Б о г о м о л о в. И установлено: оборудование – накопляется, а строительство, понимаете, задерживается, насколько это возможно.
И з о т о в. Это – как аксиома.
Б о г о м о л о в. Затем: людей, которым наши планы не ясны...
И з о т о в. Или – ясны, но – не нравятся...
Б о г о м о л о в. Или – слишком ясны, – людей этих, понимаете, сдерживать в их стремлении отличиться пред товарищами.
И з о т о в. Переводить с практической на канцелярскую работу.
Б о г о м о л о в. И другими, знаете, приёмами. Вообще – сдерживать!
И з о т о в. Правильно.
С о м о в. Нужно ли повторять всё это?
Б о г о м о л о в. Не мешает, знаете, не мешает. (Изотову.) Вы, Дмитрий Павлович, несколько того... понимаете, несколько чрезмерно обнаруживаете ваш пессимизм, тогда как мы должны показывать себя оптимистами, верующими, понимаете, фантазиям товарищей...
С о м о в. Они – не глупы, у них есть чутьё. И не всё у них фантазии.
Б о г о м о л о в. Именно?
С о м о в. Разговоры о пятилетке, социалистическое соревнование...
И з о т о в. Карьером – далеко не ускачут.
Б о г о м о л о в. Но надо нахлёстывать, знаете, – нахлёстывать! Поощрять фантазии одних, развивать скепсис – других, понимаете... А пессимизм – неуместен в нашем положении.
И з о т о в. Я не пессимист, но, когда рискуешь головой...
Б о г о м о л о в (возбуждается). Головы, знаете, не имеют особой ценности, ежели они служат для того, чтоб по головам били дикие люди, да-с! Головы, понимаете, надобно держать выше, чтоб кулак дикаря не доставал до них! Надобно, понимаете, помнить, что руководство промышленным прогрессом страны – в наших руках-с и что генштаб культуры – не в Кремле сидит-с, а – именно в нашей среде должен быть организован, – понимаете! За нас – история, вот что надобно усвоить, – история! Пред нами безграничные возможности. Довольно адвокатов у власти, власть должна принадлежать нам, инженерам, – понимаете?
И з о т о в. Да, во Франции адвокаты командовали и командуют бездарно.
С о м о в. Командует – капитал...
Б о г о м о л о в. Далее вы скажете, что правительство служит промышленникам и так далее, сообразно догматике товарищей. Но – забастовка адвокатов – ничего не может изменить, а если забастовка инженеров? Как вы думаете? То-то! Вы, дорогой, немножко, знаете, заражены нигилизмом Виктора Яропегова.
И з о т о в. Неприятный мужчина.
С о м о в. Он – талантлив.
Б о г о м о л о в. Н-но!
И з о т о в. Ему бы фельетончики писать в газетах товарищей.
Б о г о м о л о в. Он, понимаете, как раз из тех, кого надобно сдерживать. Таких, знаете, следует сажать на бумажки, пришпиливать к бумажкам...
С о м о в. Вы забываете, что такие – грамотны и умеют считать...
Б о г о м о л о в. Н-ну, мы будем пограмотнее. Мы – похитрее...
С о м о в. Тише говорите, здесь – гуляют.
И з о т о в. В будни-то!
С о м о в. За решёткой – дорога к реке. Сегодня снова приходил Лисогонов.
Б о г о м о л о в. Был и у меня. Всё спрашивает, когда будет пущена его фабрика.
И з о т о в. Дрянь фабрика. Старьё.
Б о г о м о л о в. Не брезгуйте, не брезгуйте! На неё можно затратить миллиона три. Можно и больше.
И з о т о в. Ага! Вы – с этой точки зрения? Ну, омерщвлять капитал такими порциями – длинная история!
Б о г о м о л о в. Но, между прочим, знаете, и это полезно. Между прочим! Мелочи – незаметны, но туча комаров – одолевает медведя, знаете!
С о м о в. У Лисогонова – диабет. Он умрёт скоро, наследников не имеет.
Б о г о м о л о в. Найдутся!
И з о т о в. Сын есть.
Б о г о м о л о в. Сын – помер. Диабет, знаете, и у меня есть. Доктора запретили вино, природа – запретила женщин, осталось одно удовольствие карты...
С о м о в. Яропегов идёт.
И з о т о в. Пьяный?
[Входит Яропегов.]
Б о г о м о л о в. Ну, нам – пора! Виктор Павлович! Совершили прогулочку под луной?
Я р о п е г о в (выпивши). Именно. И даже – с девицей.
Б о г о м о л о в. С хорошенькой? Счастливец! Вчера я видел вас тоже... кажется, с племянницей директора завода?
Я р о п е г о в. Именно с ней.
Б о г о м о л о в. Демократ вы! Что ж? Мы все – демократы.
Я р о п е г о в. Из принципа: "С волками жить, по-волчьи выть".
