Текст книги "Музыкальные диверсанты"
Автор книги: Максим Кравчинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 13. Культуртрегеры
«Мы барды, менестрели, акыны и ашуги,
Мы песнями взлетели, вздымая крылья-руки
Мы шансонье, мы зингеры,
Мы скальды, миннезингеры,
Мы песенки из сердца
И для души поем…»
Р. Фукс, «Памяти Вертинского»
Стоит обратить внимание и на то, что в каждом подобном проекте песни, как правило, переводились на язык страны издания или как минимум на английский. Шария и вовсе перед каждой песней зачитывал на корявом английском ее краткий перевод. И неслучайно среди создателей альбома значится имя Миши Аллена. Для тех, кто в теме, имя его овеяно легендами. И вполне заслужено.
Уроженец Литвы Михаил Юрьевич Каценеленбоген попал на Запад в годы нэпа. Обосновался в Канаде и взял фамилию попроще – Аллен. Его отец всю жизнь интересовался фольклором, занимался переводами литовских сказок и песен. Увлечение передалось по наследству.
В годы Второй мировой молодой человек служил в армии. По долгу службы ему не раз доводилось бывать в лагерях, где содержались «остарбайтеры» и «Ди-Пи».
По вечерам бывшие «осты» собирались около своих бараков и пели какие-то песни со знакомыми мотивами, но незнакомыми словами.
Первый переводчик песен Высоцкого на английский коллекционер Миша Аллен (1911–2001) вместе со своим кумиром. Торонто, 11 апреля 1979.
Фото из архива Марка Цибульского
Магнитофонов тогда практически не было. Заинтригованный Миша принялся все тщательно заносить в тетради и собрал довольно внушительную коллекцию.
Когда «рекорд-машины» стали доступны каждому, Аллен столь же истово принялся собирать магнитиздат. Уже в начале шестидесятых всеми правдами и неправдами он выискивает пленки с записями первых советских бардов.
Он ценил и любил их всех: Окуджаву, Галича, Ножкина, но Высоцкий сразил его буквально наповал.
С подачи Миши летом 1968 года в «Новом Русском слове» был напечатан первый материал о Высоцком. По незнанию издатели ошиблись с именем и назвали его Виктором, но тем не менее опубликовали несколько текстов, расшифрованных с фонограмм.
Зимой 1970 года в приложении к газете «Оюб энд Мэйл» вышли четыре песни Владимира Высоцкого в английских переводах Миши Аллена. Ими стали ранние вещи поэта: "ЗеКа Васильев и Петров ЗеКа", «Уголовный кодекс», «Свой первый срок я выдержать не смог» и не принадлежащая Высоцкому «Рано утром проснешься…». Вслед за этим последовали десятки статей в русских эмигрантских и западных СМИ.
В журнале «Тайм» (сентябрь 1970) выходит его статья «Музыка инакомыслия», где автор так объяснял западному читателю происходящее:
Распространенная в России практика samizdat-a (само-издания) хорошо известна на Западе. Посредством самиздата русские бесконечно перепечатывают и нелегально распространяют произведения таких запрещенных русских писателей, как, например, Александр Солженицын. При всевозрастающей доступности магнитофонов другая практика, именуемая magnitizdat (издание с помощью магнитофона), становится даже более популярной, чем самиздат. С помощью магнитиздата артисты записывают песни, неприемлемые для официального распространения. Записи затем переходят из рук в руки со скоростью молнии, поскольку каждый делает копии для своих друзей.
В отличие от самиздата, который запрещен, магнитиздат не был объявлен противозаконным… Все же… советские власти на деле вовсе не восхищены этой тенденцией. Недавно советскими таможенниками были конфискованы записи, приобретенные в России несколькими западными туристами. Правительство также попыталось отвлечь внимание народа от острых новых баллад с помощью переиздания на пластинках старых любимых песен, таких как дореволюционные цыганские напевы, которые до последнего времени осуждались как декадентские…
В очерке «Советские трубадуры» («Русская мысль», декабрь 1971) Аллен копает еще глубже:
…Новое поколение бардов в своих сатирических балладах отражает полное цинизма отношение жителей России к образу своей жизни, к насаждаемой путем притеснений и преследований со стороны власти идеологии. Современный трубадур уже не удовлетворяется прямым контактом с аудиторией, будь то в небольшом кафе, на квартире у друзей во время вечеринки или просто в пивной, – нет, сын XX века, он использует современное средство техники – магнитофон.
Не будет преувеличением сказать, что из всех достижений электроники, появившихся в советской России за последние двадцать лет, самое большое влияние на жизнь интеллигенции и студенчества оказал именно он – магнитофон. Он позволил расширить аудиторию до невероятных размеров и сделать достоянием масс те произведения, которые в рукописях доходили лишь до незначительного числа читателей. Ленты легко переписать, и этот способ размножения позволяет успешно избегать цензуры, которая была бы обязательна при изготовлении граммофонных пластинок.
Магнитофонные ленты позволяют заглянуть в советскую действительность гораздо глубже и увидеть многое из того, что тщательно и успешно скрывается в официально поощряемом советском искусстве и прессе. Песни, записанные на магнитофонных лентах, доносят до нас живые голоса с самого «дна» советской жизни. В них поется о тиранической бюрократии, которая заставляет советских людей возвеличивать предавших их вождей и клясться в верности идеям, в которые они не верят.
<…> Новое поколение трубадуров разоблачает миф о «новом» советском человеке очень эффективно. Поэтому они и навлекают на себя гнев «вышестоящих инстанций».
Узник – этот образ был всегда дорог русскому сердцу. Вне зависимости от совершенного преступления, заключенный вызывал сострадание. Это отношение не изменилось и после падения царизма. Ярким доказательством тому является популярность записанных на магнитофонные ленты песен целой плеяды поэтов, никогда не печатавшихся и никоим образом не одобряемых властью.
Художественное достоинство этих произведений иногда невелико. Но не это главное. Значение этих песен – в их искренности и подлинности, как документов, отражающих самые сокровенные чувства советской молодежи.
«Запрещенные песни» охватывают огромный круг тем, которые традиционно считаются табу для советского искусства. Здесь затрагиваются такие проблемы, как тяготение народа к религии, отвращение простого человека к вездесущим доносчикам-кагэбистам, спекуляция, семейная жизнь руководящих кругов советского общества и, наконец, – всепроникающая отрава ханжества и лицемерия. В этих песнях проводится четкая граница между патриотизмом, истинной любовью к России, с одной стороны, и тошнотворной рекламой идеологии, оправдывающей существование отвратительного режима, – с другой.
…«Руководящие инстанции» не упускают случая, чтобы периодически атаковать подпольных издателей и авторов, будь то Солженицын или очередной поэт-«бард», записывающий свои произведения на магнитофоне.
Так, например, в прошлом году был приговорен к заключению некий Макаренко[41]41
Директор картинной галереи Дома ученых Сибирского отделения Академии наук СССР в Новосибирске Михаил Макаренко (1931–2007) был арестован в сентябре 1970 и приговорен к восьми годам колонии строгого режима с конфискацией имущества. Два тома его уголовного дела (из пятнадцати) были посвящены Галичу. В 1978 году освободился и уехал в США.
[Закрыть] по обвинению в «паразитизме и антиобщественном поведении». Среди инкриминируемых ему поступков было приглашение певцов-трубадуров А. Галича и В. Высоцкого на выступление в Академгородок – закрытый поселок для элиты советской науки. Макаренко был заведующим клубом – или кафе – в Академгородке, в обязанности которого входила организация подобного рода развлечений для проживающих в поселке ученых и членов их семей.
И тем не менее сегодняшняя советская цензура не в силах прекратить распространение песен трубадуров, не в состоянии оторвать их от народа.
…Самым плодотворным и самым популярным – безусловно – является Владимир Высоцкий. У него теперь в Советском Союзе самое большое число почитателей во всех слоях студенчества и интеллигенции. Поэт «отбыл» свой положенный срок в трудовых советских лагерях[42]42
Автор отправляет Высоцкого в лагерь, где тот никогда не был по незнанию или из желания немного попугать западного читателя. В предисловии к первой книге Галича, вышедшей на Западе в 1969 году, также утверждалось, что он побывал в тюрьме.
[Закрыть], когда был еще юношей. Освобожденный в период хрущевской «оттепели», вернулся в Москву и работал в знаменитом Театре на Таганке, где выступает и по сей день. Если поискать хорошенько, можно наверняка найти магнитофонные пленки с песнями Высоцкого и в «приличных» домах высокопоставленных советских и партийных работников.
…Они разные, современные советские трубадуры. Но всех их объединяет одно: их сатира горька, как груба и горька сама правда.
В апреле 1979 года, когда Высоцкий гастролировал в Торонто, состоялась теплая встреча поэта со своим первым переводчиком.
«Он произвел на меня исключительно хорошее впечатление – очень порядочный, очень скромный. И очень больной, – вспоминал Миша Аллен [29] в интервью Марку Цибульскому. – Чувствовалось, что ему было нехорошо. Мы поговорили о его стихах, о переводах. Он надписал для меня буклет “Владимир Высоцкий”, выпущенный в Москве. Потом мы сфотографировались вместе. Я спросил, можно ли это фото опубликовать. Он ответил, что после его смерти можно будет опубликовать всё. Я сказал, что он оставляет мне немного шансов, поскольку я старше на двадцать пять лет. На это он заметил: “Поэты в России долго не живут”…»
Как дань памяти, в 1987 году Мишей была выпущена кассета «Стихи и песни Владимира Высоцкого», где его переводы читал американский аюгер, а потом эта же песня звучала в авторском исполнении.
Американская пластинка Булата Окуджавы. 1968
Вот такой уникальный и фанатично преданный русской песне человек выступил одним из создателей альбома Нугза-ра Шария «Песни советского подполья», содействовал Миша и подбору песен для дебютного диска бывшего одессита Алика Ошмянского.
Усилия Миши Аллена по пропаганде «запрещенной песни» сделали свое дело. Примерно в тот же период в США вышло сразу две пластинки с аршинными буквами на обложках Underground soviet ballads.
На первой (выдержавшей, судя по различному оформлению) два или три переиздания) эти самые подпольные «бэлладс» пел Булат Окуджава. Его портрет сопровождала фотография статьи из «Нью-Йорк тайме» за 1966 год, смысл которой сводился к следующему: советская молодец давно обращается к властям с просьбой разрешить автор, скую песню, но натыкается на непонимание и отказы. Но благодаря американской фирме ARFA голос popular balladeer теперь звучит в полную силу.
Американская пластинка Владимира Высоцкого. 1972
Второй диск принадлежал Владимиру Высоцкому, хотя из-за недостатка информации и неважного качества туда «заплыла» песня Галича «Облака». В короткой заметке говорилось;
«…Песни Высоцкого невероятно популярны. Они широко распространены на магнитных лентах. Все усилия агентов КГБ конфисковать эти пленки сводятся на нет фанатами певца, которые решительно настроены продолжать записывать и распространять его песни.
…Высоцкий поет о сталинских лагерях смерти, о любви и дружбе и чести. Но самое главное то, что его песни правдивы…» (Интересная деталь: на конверте этой пластинки, хранящейся в Музее Высоцкого, абзац про КГБ аккуратно вырезан бритвой).
Издание «запрещенных в СССР» исполнителей становится прибыльным бизнесом. Зачем искать артиста, платить за аренду студии, аранжировки и права, если можно переписать все с контрабандных пленок и вложиться только в тираж и нехитрый дизайн?
В 1971 году на волнах радио «Свобода» в эфир выходит программа «Они поют под струнный звон». В дебютном выпуске Галина Зотова сообщила:
«Мы недавно начали новую серию передач, передач-песен. Редко исполнявшиеся публично, записанные на магнитофонные ленты, они обошли страну. Тексты их, размноженные на машинке, ходят по рукам Эти песни популярны в народе. Несмотря на это, в эфире вы их вряд ли услышите. Мы решили их поэтому для вас передавать. Хочу добавить, что все эти песни мы передаем без ведома и согласия их авторов и исполнителей. Стандартное вступление к нашей этой новой серии “Они поют под струнный звон” исполняет Юлий Ким. Юлий Ким – поэт. Его стихотворения не раз были помещены на страницах печати. Вы, вероятно, их читали. Ким – геолог. Он один из молодых в плеяде поэтов, поющих свои вещи под аккомпанемент гитары. Он прекрасно исполняет и свои, и чужие песни. Тематика у Кима самая разнообразная. Очень много поет он о молодежи, школьниках, студентах. Сегодня я хочу предложить вам прослушать его песню, которая называется *Мешает жить Париж”.
Ты что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?
Ты посмотри, вокруг тебя тайга.
Подбрось-ка дров в огонь,
Послушай, дорогой,
Он там, а ты у черта на рогах…»
Здесь ведущая допустила обычную для того времени ошибку – приписала авторство и исполнение другому. Песенку «Про Париж» написал не Юлий Ким, а Юрий Кукин во время работы вместе с Глебом Горбовским в геологических экспедициях. По причине никудышного качества записей и отсутствия официальной информации о менестрелях из-за железного занавеса такие оплошности случались сплошь и рядом. Иногда они выходили боком (как с Владимиром Высоцким, на счет которого журналист «Советской России» отнес песни из репертуара Аркадия Северного!), а порой и наоборот – спасали от расправы.
Патриарх жанра Александр Городницкий [30] в мемуарах «И вблизи и вдали» с улыбкой реконструировал события далекого прошлого:
«.. Вспоминается история, произошедшая со мной в начале 1977 года на борту научно-исследовательского судна “Академик Курчатов”, пересекавшего Атлантический океан. Мне в каюту неожиданно позвонил начальник радиостанции и сказал: “Ну-ка иди скорей в радиорубку – тебя Би-би-си передает…” Не слишком обрадовавшись этой новости, я все же пошел в радиорубку, а когда вошел, то увидел, что там уже сидят капитан, первый помощник и еще один член экспедиции “в штатском”, которого в команде называли “Федя – лохматое ухо”. Из динамика несся мой голос, поющий песню. Все присутствующие обратили на меня свои участливые взоры – так смотрят на дорогого покойника. Сесть никто не предложил. Наконец песня кончилась, и диктор Британского радио произнес: “Мы закончили очередную передачу из цикла “Русский магнитофониздат”: поэты-певцы, не признаваемые советским правительством…”Взгляд первого помощника, устремленный на меня, приобрел стальную жесткость и непримиримость. “Перед вами только что прозвучала, – продолжал диктор, – песня Юрия Визбора “Чистые пруды” в исполнении автора…” “Ну что, слышали?” – сказал я присутствующим и ушел».
Но вернемся ненадолго в студию радио «Свобода».
Ведущая программы о бардах Галина Николаевна Зотова и сама хорошо пела. Частенько на «свободных» волнах можно было услышать в ее исполнении переделки на мотивы известных песен (прием знакомый, не правда ли?):
Ехали на тройке с бубенцами,
Вдруг колеса отскочили прочь,
Долго торговались с кузнецами,
Обещали парни нам помочь.
Рублями длинными, им заплатили мы,
И наша тройка снова мчится вдаль,
Колеса крутятся, в мозгах распутица,
Но нам рублей растраченных не жаль.
Ехали на тройке члены тройки,
Чтоб невинным что-нибудь пришить,
Как сказал Ляксей Максимыч Горький,
Не сдаешься – значит задушить!
Годами длинными им заплатили мы,
Как буря, тройка пронеслась,
Но благородные суды народные,
Как прежде тройки, вновь сажают нас.
Израильская пластинка «Неизданные песни русских бардов». 1975
С приходом в редакцию Галича программу Зотовой прикрыли, справедливо посчитав, что личное присутствие «символа магнитиздата» вполне утолит культурный голод.
Интерес слушателей к живому слову был достаточно велик, и его по мере сил старались удовлетворять.
В 1975 году в Израиле меломанам предлагаются «Неизданные песни русских бардов» [31]: «Современные русские барды удивительнейшее и вместе с тем закономерное явление советской действительности. Песни их, прорвавшиеся сквозь самый совершенный в мире аппарат удушения общественной мысли, сквозь дурман массового оболванивания и демагогии, несут в себе мысли чувства, будоражащие сердца и умы.
Александр Галич, Булат Окуджава, Юлий Ким, Владимир Высоцкий, Юрий Кукин, Евгений Клячкин, Юрий Визбор, Александр Дулов, Александр Городницкий, Юзеф Олешковский (орфография сохранена. – М. К). Официально непризнанные, часто старательно замалчиваемые, исполняемые чаще всего где-нибудь на дому, их песни пользуются огромной популярностью в Советском Союзе. Став одной из ветвей “самиздата’’, они распространяются в бесчисленных магнитных записях…»
Двумя годами позже в Париже, не где-нибудь, а в издательстве «ИМКА-пресс», издается уже не пластинка, а целых 30 кассет и трехтомник «Песни русских бардов»:
«Три маленьких сборничка – тексты песен с тридцати имеющихся в распоряжении издательства кассет современных русских, можно сказать, бардов, а можно и шансонье, трубадуров, разве что “барды” более обрусевшее слово.
Придирчивый эстет мог бы вздохнуть по поводу поверхностности и эпигонства бардов второго, третьего и п-го разряда по поводу разрыва между ними и такими настоящими поэтами, как Окуджава, Галич, Ким, Высоцкий (парадоксально выигрывающий в чтении – даже не любитель его песен обнаруживает стихийную изобретательность его поэтики). Но издание не задумано как антология, как лучшее из лучшего, оно верно и объективно отражает картину того, что поют сейчас в России. И кто поет сейчас в России. Каждый – особенно каждый юный – читатель сам разберется, что ему нравится, что он сам запоет, зная теперь точный текст и подыгрывая себе на гитаре, или подпоет одной из подобных же кассет. Кажется, особенно полезно будет это издание для “эмигрантских детей”: даже у бардов малого калибра они найдут сегодняшний, живой, иногда забористый, насыщенный уличным жаргоном русский язык.
Одно обидно: кассетные барды полностью отождествлены с текстами, которые они поют. Только одному Хлебникову повезло: над песней Евгений Бачурина “Как по речке по Ирану” написано: “стихотворение Велимира Хлебникова” (вероятно, эти слова взяты прямо с пленки, все остальные песни Бачурина – на его собственные тексты). Но Бертольт Брехт и Иосиф Бродский, Борис Слуцкий и Андрей Вознесенский, прелестный детский поэт Эдуард Успенский и совершенно офальклоренный Юрий Алешковский (и снова орфография сохранена.) – вот первые попавшиеся имена не удостоенных упоминания авторов текстов. Даже “Очи черные” и “Утро туманное, утро седое” попали в песни Высоцкого, раз уж он их спел и записал. Конечно, не всегда легко установить реальное авторство некоторых песен, но стоило, во-первых, сделать это во всех поддающихся определению случаях, во-вторых, поместить хотя бы краткое издательское примечание о том, что наличие песен на кассетах того или иного барда не всегда означает авторство текстов. К слову, об авторстве двух песен, то признаваемых за лагерный фольклор, то оспариваемых разными авторами. Уже упомянутому Алешковскому принадлежит написанная в начале 1960-х годов песня “Товарищ Сталин, вы большой ученый”. Знаменитая песня “Стою я раз на стреме” сочинена в 1946 году ленинградским филологом-германистом Ахиллом Левинтоном, который в тот момент отнюдь не предполагал, что и ему придется скитаться по тюрьмам, но вскоре получил свои двадцать пять (свидетель обвинения – провокатор Север Гансовский). Обе песни, войдя в фольклор, обросли многочисленными вариантами, не всегда совпадающими с изначальным текстом».
Портрет Булата Окуджавы на титульном листе книги стихов издательства «Посев». /97/. Художник Я. Трушнович
Конечно, наши советские барды никакими «диверсантами» не являлись, но их песни, изданные на Западе эмигрантами, на пластинках с совсем несоветскими названиями обретали, согласитесь, иной смысл. Этот реэкспорт заставлял искать подтекст даже во вполне безобидных текстах. И видеть скрытые символы там, где их, может, и нет.
Но участники холодной войны с той стороны баррикад делали свою работу и старательно искали подрывные мотивы во всем.
Например, казалось бы, вполне лояльного режиму и признанного Окуджаву, воспевшего «Комиссаров в пыльных шлемах», издавали в семидесятых в таком одиозном издательстве, как «Посев». Чего добивались инициаторы подобных акций? Создать еще одного Солженицына или Галича? Столкнуть поэта лбом с властью и потом переманить на свою сторону? Может, и так… А скорее всего, тонко чувствующие конъюнктуру эмигранты просто искали возможность необременительного заработка на известных именах. Ведь ничто не привлекает так сильно, как запреты. Все «подпольное», «замалчиваемое», «урезанное цензурой» тут же разжигало любопытство и окутывалось привлекательным флером недоступности и тайны…
Справедливости ради замечу, что, по свидетельству коллекционера Владимира Ковнера, в первых записях Окуджавы (которые относятся к 1959 году) звучала не только лирика, но и, например, старинная тюремная песня «Течет реченька». Да и в целом ранние песни Окуджавы («А мы швейцару…», «Девочка плачет», «На Тверском бульваре») были явлением совершенно необычным для того времени. Недаром секретарь ЦК комсомола С. Павлов заявил в 1961 году:
«…что касается Булата Окуджавы и иже с ним, то уж таким сподручнее делить свои лавры с такими специалистами будуарного репертуара, как Петр Лещенко».
Советская политика запретов и репрессий невольно способствовала созданию целой плеяды звезд и раскрученных брендов: Пастернак и «Доктор Живаго», Солженицын и ГУЛАГ, Сталин и Siberia, Толстой и tsigane были (да и остаются) известны каждому без перевода.
Обложка пластинки с саунд-треком из фильма Д.Лина «Доктор Живаго». 1965
Грамотный продюсер всегда найдет применение таким раскрученным в массовом сознании образам. Стоило вспыхнуть грандиозному скандалу с вручением Нобелевской премии Борису Пастернаку и запретом его романа в СССР, как он стремительно (в рамках спецоперации ЦРУ) был опубликован по-русски на Западе, а вскоре экранизирован. Песня Лары и другие мелодии кинофильма лет двадцать кочевали потом с пластинки на пластинку. Когда десять лет спустя история повторилась, оборотистым парням оставалось лишь не мешкать и ловить момент.
