Текст книги "Неправильный солдат Забабашкин (СИ)"

Автор книги: Максим Арх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5
Бег

Поднял немецкий пистолет-пулемёт, что лежал возле одного из тел, пощёлкал изуродованным затвором, убедился, что оружие находится в нерабочем состоянии и выбросил его, как ненужный хлам. На ходу взвёл курок нагана.

Я прекрасно помнил закон подлости, по которому главный плохой злодей в последний момент всегда стреляет в спину хорошему герою, поэтому решил такую гипотетическую возможность пресечь на корню. Провёл контрольные выстрелы в головы двум солдатам, находящимся возле бронетранспортёра, что позволило исключить любые возможные сюрпризы в будущем. Живы они были до этого или нет, было неважно. Вполне ведь могло быть так, что кто-то из них после болевого шока был жив и просто валялся без сознания. И такой, очнувшийся в самый неподходящий момент недобиток, мог причинить множество бед, начав стрелять. А потому патроны я не жалел.

Копаться в обожженных телах в поисках документов и прочего не стал, решив, что таких страстей мне не надо. Вместо этого обошёл секреты. Никакого «контроля» там проводить было не нужно, ведь все мои выстрелы из «мосинки» попали точно в головы врагов. Поэтому просто забрал у них документы и три магазина к MP-40, которые, по возвращению, собирался отдать Воронцову. Увидев немецкий походный ранец, открыл его и кроме ненужного хлама обнаружил там кое-что интересное. А именно: две банки консервированных сосисок и кожаную куртку. Находка порадовала. Еда, нам явно лишней не будет, а куртка, тем более.

«Интересно, где этот мародёр её взял? Впрочем, это и так было понятно – украл где-то», – понял я очевидное, рассматривая предмет одежды чёрного цвета.

По фасону куртка напоминала те, в которых красные комиссары времён революции, представлены в художественных фильмах. Решив, что немцу, она больше не понадобится, и, учитывая, что продолжал идти дождь, и мне было холодно, решил провести конфискацию.

Надел её на себя, поверх нацепил оружие и, повесив на плечо ранец с банками, направился к Воронцову.

Куртка, размером, оказалось мне чуть великоватой, но, тем не менее, защищала от дождя и ветра, а потому, можно считать, что была самый раз.

Осмотрелся и, поняв, что мне делать тут больше совершенно нечего стараясь не шуметь и в очередной раз пригнувшись, побежал к месту лёжки командира и пленного.

Через пять минут был почти на месте. Не доходя двадцати метров до лежащих в траве, для привлечения внимания сломал сухую ветку и, заметив, что лейтенант, услышав звук, всматривается в темноту, своей ладонью негромко три раза стукнул по дереву:

– Командир, это я.

Лейтенант автомат опускать не стал, продолжая шарить им из стороны в сторону.

Не спеша приблизился и, не дойдя четырёх-пяти метров, аккуратно выглянул из-за дерева, повторив:

– Да я это, Воронцов. Не стреляй!

– Забабашкин? Ты⁈

– Я, конечно! Кто ж ещё? – видя, что тот чуть отвернул ствол, подошёл и обессиленно упал на землю. – Уф!

– Ну, ты, Забабаха, даёшь! Такую «забабаху» там устроил! Такой салют, что за версту видно! Ты, что, склад боеприпасов взорвал? Тут аж уши заложило. – И тут, он, скорее всего, увидел, что вместо больничной пижамы на мне что-то надето и потрогал меня за плечо. – Что это?

Пришлось рассказать про ранец, после чего добавить:

– Я ещё и провианта немного добыл. Немецкие сосиски.

Воронцов похвалил меня, но предложил позавтракать тогда, когда мы пробьёмся к своим, и спросил:

– Так, что там немцы? Сколько их было? Что с бронетранспортёром случилось?

Вопросов было много, и интерес лейтенанта был понятен. Я бы на его месте тоже проявлял любопытство. Но дело в том, что нам было не до разговоров. Время поджимало и работало против нас.

Однако в двух словах описать ситуацию было необходимо, и я доложил:

– Семь фашистов уничтожено. Что же касается взрывов, то вначале был взрыв от гранаты, а дальше пошла детонация боекомплекта в уничтоженном броневике.

– Ты его взорвал? Уничтожил? Как? Гранатами?

– Так точно. Одной гранатой даже. Но повторю: предлагаю эту тему оставить на потом. Сейчас времени нет. Нам нужно срочно выдвигаться по намеченному маршруту и пробовать прорваться на тот берег. Думаю, что очень скоро сюда немцы нагрянут, и в большом количестве. Ясное дело, что рвануло всё в овраге, но взрыв всё равно был слишком громким, а вспышка слишком яркой, чтобы их никто не заметил. Так что давайте, ноги в руки, и бегом к реке. А пока вот, возвращаю револьвер. Там пять патронов осталось.

– Да потом отдашь.

– Нет. Забери. А то потеряю ещё. Ты ж сам говорил, что память.

– Да, память… – Коротко признал Воронцов, убрал в карман наган и, протянув мне парабеллум, встал сам и стал поднимать с земли немецкого офицера.

Передал лейтенанту магазины для пистолета-пулемёта, что ранее изъял у прятавшихся в секрете гитлеровцев, схватил немца под локоть и вышел с ним на опушку. Посмотрел по сторонам и, приказав пленному командой «шнель» бежать вперёд, помчался за ним по голому полю.

Как нельзя некстати, не обращая внимания на продолжавший накрапывать дождь, из-за туч вышла луна, заставившая вновь вспомнить о законе подлости. И хотя лейтенанту и пленнику свет от неё помогал, ведь они теперь хоть что-то могли различать в темноте, этот же свет играл против нас, демаскируя и освещая наши силуэты.

Но прошла минута, за ней другая. Мы продолжали бежать, а нам в спину никто не стрелял. Ну а вот я чуть не высадил половину обоймы парабеллума, прежде, чем понял, что неожиданно ожившая почти под ногами куча – это не вылезавший из земли вурдалак, а наш боец, что полз в направлении реки.

– Ты, ёлки-палки, кто? – навёл я пистолет на оживший холм, коря себя за то, что перестал использовать свой неожиданно развившийся талант.

Воронцов отпихнул за спину немца, закрыв собой, и направил трофейный MP-40 на вставшего с земли человека, которому на вид было лет тридцать-тридцать пять.

Это был здоровый, метра под два ростом деревенский мужик с огромными лапищами, в которых он, словно игрушку, держал винтовку.

– Красноармеец Садовский, – пробасил он, оглядываясь по сторонам. – А вы кто будете?

– А мы твои командиры, – ответил я и, толкнув немца, приказал тому: – «Шнель»! – А заодно и новенькому: – И ты давай за нами.

Услышав немецкую речь, назвавшийся Садовским широко выкатил глаза и стал трясущимися руками передёргивать затвор винтовки.

Но в этот момент пришёл в себя Воронцов и, вытирая лицо от влаги, что оставил мелкий дождь, прохрипел:

– Отставить! Это пленный. Ещё раз, фамилия?

– Садовский! – повторил красноармеец скрепя зубами.

– Так вот, Садовский, я лейтенант госбезопасности Воронцов. Поступаете в моё распоряжение. У нас ценный язык. Поможете его довести до наших.

– Слушаюсь! Но зачем нам немчура? Давайте его шлёпнем! Ненавижу их!

– Для допроса, зачем же ещё? Это ценный офицер, поэтому его нужно беречь как зеницу ока. Так что, отставить разговоры! – рявкнул Воронцов и побежал. – За мной! Не отставать!

Не сбавляя предложенный темп, я сфокусировал зрение, пробежался взглядом по полю и, увидев ещё около десяти ползущих и таившихся «кучек», громко закричал:

– Бойцы! А ну все подъём! Хватит ползать как тараканы! Сейчас тут будут немцы! У нас максимум пять минут! Все бегом к реке и на другой берег!

От неожиданности Воронцов аж поперхнулся, и зашипел на меня:

– Ты чего орёшь, Забабашкин? Ты же нас выдаёшь на всю округу!

– Надо кричать, товарищ лейтенант, – пояснил я, отдуваясь на бегу. – Очевидно, что тут пока никого нет, иначе по нам бы уже давно вели огонь, но наши-то отступающие бойцы этого не знают, вот и продолжают ползти, как черепахи. А сейчас не ползти надо, а бежать!

– А ты что, их видишь? – лейтенант подтолкнул рукой с портфелем начинающего задыхаться пленного.

– Лейтенант, мы тут чуть на Садовского не наступили, какой «видишь»? – Деланно возмутился я. – Да ты же сам смотрел, как под ракетами фрицы стреляли по нашим, не всех же они нашли!

Пробежав ещё пару десятков метров, увидел невдалеке двух затаившихся красноармейцев. Когда мы стали приближаться к ним я их окрикнул и сказал, чтобы они перестали в нас целиться и поднимались.

Встреча прошла точно так же, как и ранее с Садовским. Воронцов представился, объявил новоприбывшим красноармейцам с фамилиями Якименков и Зорькин, что те поступают в его распоряжение и приказал следовать за нами.

Путь до реки Багрянка, которая являлась притоком реки Волхов, занял не более десяти минут. Река была неширокой – около двадцати метров в ширину, однако скорость течения говорила о том, что река довольно стремительная. В отличие от своих спутников я видел, как быстро бежит в ней вода, а это значило, что переправа нам предстоит непростая.

Спустившись по небольшому уклону к воде, посмотрели на противоположный берег, который был метра на три выше того, где находились мы. Покрытый травой крутой склон резко обрывался, превращаясь в небольшой песчаный пляж. И это было не очень хорошо, ведь, поднимаясь по склону наверх, мы могли бы стать отличной мишенью, если противнику в момент подъёма удастся нас обнаружить.

Но до этого было ещё далеко. Сейчас во главе угла стояла другая задача – нам предстояло преодолеть реку.

– Так бойцы, будем переправляться. Но вначале нужно проверить глубину. Все умеют плавать? – Воронцов осмотрел нас.

Все красноармейцы покивали, кроме…

Немец отрицательно покачал головой, когда я ему перевёл вопрос. Ну как перевёл? «Вассер, швиммен, ферштейн?» – На большее моих знаний не хватило, но тот вроде понял.

– Вот же гад, – стиснув зубы, прошептал Садовский и предложил: – Товарищ командир, а давайте его пристрелим, сволочь фашистскую.

– Отставить. Он может быть ценен для нашего штаба, – тут же отверг конструктивное предложение лейтенант.

– Тю, чем же он ценен может быть? Портфель-то его у вас. Там, наверняка, ценные сведения, – кивнул на саквояж догадавшийся красноармеец. – Так что он ни вам, ни нам не нужен! Кокнем его и вся недолга!

Немецкий офицер словно бы почувствовал, что речь идёт о нём и быстро что-то заговорил. Однако вникать в его слова смысла не было. И так всем было без перевода понятно, что он просит, чтобы мы его не убивали.

– Отставить! Я сказал: он должен быть доставлен в штаб. Это приказ, и он всех касается! – вновь сказал Воронцов и, вздохнув, констатировал очевидное: – Раз никаких плавсредств у нас нет, будем пробовать найти брод. Якименков, проверь глубину реки, и если она глубокая и по дну перейти нельзя, то плыви влево отсюда. Зорькин, ты плыви вправо. Как услышите свист, возвращайтесь назад. Забабашкин и Садовский прикрывают. Я слежу за пленным.

Названные красноармейцы быстро скинули сапоги, гимнастёрки и, не снимая штанов, полезли в воду.

Река, к нашему сожалению, была приличной глубины. Якименков сделал всего пару шагов от берега и уже оказался по шею в воде.

Чтобы быстрее переправится на нашу сторону, я предложил развязать руки немцу, перевернуть его головой вверх и тащить на тот берег, словно бы мы спасаем утопающего.

– Гм, мы его, пожалуй, так утопим, – с сомнением в голосе произнёс Воронцов.

Я пожал плечами, выдав прописные истины о том, что пути Господни неисповедимы, и что Бог ни делает, то к лучшему.

А потом, увидев ошарашенный взгляд командира, пояснил, более атеистическим языком:

– У нас всё равно другого выхода нет. Не бросать же его тут, если уж почти довели.

Глава 6
Переправа, переправа…

К этому времени красноармейцы провели разведку глубины, и окончательно стало ясно, что брода они найти не могут. Точнее сказать, что это пока было ясно только мне, потому что никто ничего в темноте разглядеть не мог.

Чтобы не терять времени, я снял кожанку и убрал её в лежащий на песке полупустой вещ мешок, который принадлежал кому-то из бойцов. Немецкий же походный ранец, выкинул в поле.

'Не нужен он мне. Только лишние вопросы вызовет, когда к своим выберемся. Если выберемся конечно", – решил я и стал перекидывать обувь и личные вещи на другой берег.

В этом мне очень помог богатырь Садовский, который легко, словно пушинки метал вещмешки через шуструю речку, забрасывая груз в кустарник, что рос метрах в пяти от воды.

Прошла ещё пара минут, и Воронцов негромко посвистел, давая сигнал к сбору.

Наши разведчики вернулись и доложили, что река везде имеет большую, более трёх метров, глубину, и что брода нигде обнаружить не удалось.

– Понял. Якименков, Садовский, Зорькин, берите своё оружие и переправляйтесь на противоположный берег. Надеюсь, вас учить сплавляться не надо?

Красноармейцы нестройно загудели, мол, знаем, что к чему, не замочим самое ценное – оружие, да и вообще не лаптем щи хлебают.

– Хорошо. Как доплывёте – Садовский останется там, а остальные вернутся, заберут наше оружие и поплывут обратно с ним. Ну, а мы с Забабашкиным, тем временем, попробуем немца переправить, – отдал команду лейтенант. – Все поняли? Исполнять!

– Да я на всё готов, лишь бы отсюда быстрее убраться, – пробасил, снимая сапоги, Садовский.

Красноармейцы сняли с себя обувь и гимнастёрки, после чего засунули их в свои вещевые мешки и, оставив их на пляже, пошли в воду. Они без проблем переплыли на тот берег, положили свои винтовки на песок и поплыли назад, оставив прикрывать здоровенного детину. Тот посмотрел им в след, а затем, подняв одну из винтовок, навёл её на воду и словно бы прицелился.

В темноте никто, кроме меня, этого видеть не мог, поэтому столь странный поступок бойца никто не заметил. Но его увидел я, и это мне показалось очень подозрительным.

– Слушай, командир, не нравится мне то, что мы с тобой без оружия останемся. Давай-ка лучше сделаем вот как: ты плыви на тот берег с портфелем, а как доплывешь, возьмёшь в руки оружие и контролируй мою переправу. Немца мне поможет переправлять кто-нибудь другой. Например, Зорькин.

– Почему? Ты им не доверяешь? – напрягся Воронцов.

– Всем я доверяю, – отмахнулся я, поправив привязанную бинтом к ноге финку, и тут же нелогично закончил: – Просто нельзя полностью доверяться незнакомым людям, которых буквально только что нашёл в поле.

– Согласен, – кивнул лейтенант и, не дожидаясь, пока Якименков с Зорькиным вернутся на наш берег, взял портфель и, держа его над головой, поплыл.

Я услышал, как лейтенант что-то сказал встретившимся по пути бойцам. Те ему что-то ответили и продолжили переправляться ко мне.

Минуту спустя вернулись бойцы, выбрались на берег и отдышались. Якименков поднял с земли оружие и вошёл в воду, а Зорькин, взяв немца под руки, помог мне вести того к воде.

Пленный майор, очевидно, понимал, что, если он откажется плыть, его, скорее всего, ликвидируют, потому что никто офицера живым отпускать не будет. Поэтому проследовал он в воду без особого упорства.

Зашли в реку. Я предупредил его, что в случае, если он начнёт сопротивляться и попытается бежать, то конец его будет скор. Освободил ему от ремня руки, а сам ремень надел на себя.

Держа одной рукой голову пленного над водой, стали переправляться.

Но спокойной наша переправа была недолго. А именно – до тех пор, пока позади нас, с той стороны леса, откуда мы пришли, не послышались звуки моторов, следом за которыми в небо взлетели две осветительные ракеты. Загрохотали очереди, по меньшей мере, двух пулемётов.

– Немцы! – прохрипел Зорькин, обернувшись на звуки.

Мы были ниже уровня поля, поэтому нас враг пока заметить не мог. Но, то, что за спиной начали стрелять из пулемётов, всех нас очень сильно напрягло. Да что душой кривить, не то, что напрягло, страшно стало до дрожи в коленках.

«Неужели новые засадные группы приехали? По всей видимости, что так. И, судя по количеству пулемётных стволов, их там прибыло немало», – подумал я, невольно занервничав из-за такого неприятного расклада.

А вот пленный майор, наоборот, буквально воспарял духом. Появление совсем рядом своих камрадов его явно воодушевило. Вероятно, в нём затеплилась надежда, что его вот-вот отобьют, и он засуетился, начал хватать своими руками наши руки и ноги, мешая нам грести. Плыть в таких условиях было практически невозможно, и наше движение застопорилось. Якименков не мог нам ничем помочь, потому что переправлял оружие, и руки его были заняты.

Я на секунду отвлекся на очередные выстрелы, которые, казалось, раздались уже ближе, и в этот момент немец ударил Зорькина головой в нос. Не успел я обернуться как фриц, нырнув, скрылся под водой.

– Что у вас там, я не вижу? – перекрикивая звуки стрельбы, прокричал Воронцов, который, вероятно, услышал шум.

– Немец ушёл! – зло крикнул я.

– Что? Что ты сказал? Повтори! – продолжил кричать лейтенант.

Но я ему не ответил, потому что уже скрывался под водой, нырнув за идущим ко дну Зорькиным. Немец своим сильным ударом, его, видимо нокаутировал, и тот, потеряв сознание, ясное дело, тонул.

Открыв глаза в воде, совершенно не обращая внимания, что я после операции, и проточная вода может занести инфекцию, разглядел тёмный силуэт, опускающийся всё глубже и глубже. Времени терять было нельзя. Двумя руками сделал хороший гребок, одновременно с этим оттолкнулся ногами и всем телом устремился вперёд, однако быстро осознал, что совершил ошибку – когда я в спешке нырял, то воздуха в лёгкие едва успел набрать. Практически сразу я стал понимать, что надолго меня не хватит. К счастью, спустя пару мгновений, мне удалось дотянуться до утопающего и схватиться рукой за его гимнастёрку. Собравшись с силами, рванул его вверх. Затем ещё раз. И ещё. Воздуха в лёгких уже практически не было, их жгло и разрывало изнутри. Мне едва хватило сил вытолкнуть бойца на поверхность и вынырнуть самому.

От недостатка кислорода голова кружилась, в глазах стоял туман и плясали шальные искры. Не выпуская из руки голову находящегося без сознания бойца, помотал головой, глубоко вдохнул, ловя ртом капли дождя вместе с живительным воздухом и, чуть придя в себя, осмотрелся вокруг. Немца нигде видно не было.

Перевёл взгляд на берег и увидел, что Садовский вглядывается в реку. Вероятно, он видел что произошло. А потом он схватил винтовку и побежал по пляжу, по течению вниз.

– Садовский, стоять! – закричал Воронцов.

Я старался отдышаться и, держа голову Зорькина над водой, одной рукой стал грести к берегу.

– Забабашкин, что там? – лейтенант повернул голову ко мне.

Сил ответить ему у меня не было.

Я смотрел на фигуру, стоящую на берегу, как на ориентир, и грёб, грёб, грёб.

В этот момент до берега доплыл Якименков. Он выбрался из воды, подошёл к своему вещмешку, вытащил оттуда что-то тускло блеснувшее железом и шагнул к смотрящему на реку Воронцову.

Я хотел было крикнуть, предупредив об опасности, но не успел. Якименков воткнул штык лейтенанту в спину, пронзив командира насквозь, и тот, громко вскрикнув, как подкошенный, упал на песок лицом вниз.

«Что за фигня?!?!?!» – обалдел я от увиденного, всеми силами стараясь выровнять дыхание.

Дождь стал сильнее, и капли на поверхности воды устраивали пляску, разлетаясь брызгами, назойливо попадая в глаза и мешая наблюдать за гадом, убившим лейтенанта. Кроме этого, я понимал, что Зорькину, которого я сейчас пытался спасти, необходимо как можно быстрее оказать помощь. Однако для начала нужно было самому остаться в живых.

Якименков поднял автомат, прищурился, протирая лицо от бьющих струй ливня, и полоснул наобум очередью по реке. Затем ещё раз. Пули прошли в двух метрах от нас, выбив фонтаны воды. Не попал враг только потому, что из-за темноты и дождя не смог разглядеть цели. Просто выпустил пули в ту сторону, в которой, как ему казалось, мы должны находиться.

Ещё раз дав очередь, которая так же прошла мимо, Якименков согнулся и стал всматриваться в воду пытаясь разглядеть наши силуэты. Все его движения, как и его самого, я прекрасно видел. И понимал, что если вновь Луна выйдет из-за туч или дождь хоть немного ослабнет, то судьба наша будет предрешена. Враг, имея большой арсенал оружия и патронов, в конце концов обязательно в нас попадёт, если даже он не очень точный стрелок. Пуля хоть и дура, но свою цель со временем обязательно найдёт. Возвращаться же на противоположный берег было тем более нельзя. Во-первых, жизнь Зорькина висела на волоске. Ему нужна была срочная помощь. А во-вторых, на том берегу были немцы, которые, увидев, что их бронетранспортер и солдаты уничтожены, скорее всего, предпримут попытку найти тех, кто это сделал. А это значило, что мне придётся столкнуться с ними практически безоружным. Ведь в моём распоряжении сейчас был только нож. А точнее, привязанная к ноге финка покойного Воронцова.

В мгновение ока, взвесив все за и против, решил воспользоваться единственным шансом на спасение.

Стараясь не дать утонуть красноармейцу, которого я спасал, рванул из бинтов нож, глубоко вздохнул, насколько позволяли усталые лёгкие и с силой метнул финку в предателя. Тот схватился за шею и, захрипев, упал возле кромки воды.

Повезло ли мне? Не знаю. Возможно, да. Даже, скорее всего да. Ведь я попал сразу, с первого раза, да ещё и из такого неудобного положения. Хотя не стоит списывать со счетов и кое-какие навыки. Очень может быть, что мышечная память из прошлой жизни дала о себе знать, когда-то моим хобби тогда, кроме всего прочего, было ещё и метание ножей, топоров и полотен напильников в многострадальную дверь своего деревенского сарая. Кто же знал, что часы, проведённые за, казалось бы, бестолковым занятием, когда-нибудь вот так смогут мне пригодиться?

Наконец, я добрался до спасительного берега. Вытащил Зорькина из воды, уложил бойца на бок и сразу же бросился к лежавшему на земле предателю. Ударом ноги выбил из его рук MP-40, который он продолжал сжимать мёртвой хваткой и подобрал оружие. Затем вытащил из шеи финку, вытерев кровь о гимнастёрку врага, положил её в карман и, недолго думая, выстрелил Якименкову в голову.

«И проконтролировал, на всякий случай, и оружие проверил на исправность», – отметил я, сплюнул на песок и вернулся к лежавшему без движения Зорькину.

Тот лежал на боку и находился без сознания. Надеясь, что мне удастся вырвать его из рук костлявой хотя бы его, перевернул, как учили, лицом вниз, уложил животом на колено, чтобы вытекла вода из лёгких, сдавил ему грудину и спину. К счастью, это возымело свой эффект. Боец затрясся и закашлялся, выплёвывая остатки воды.

Оставил его приходить в себя, а сам, поскальзываясь на мокрой земле, то ли пошёл, то ли пополз к Воронцову. Тот лежал, уткнувшись носом в песок, а штык так и торчал у него между лопатками.

– Как же так? – с сожалением проскрипел я зубами, проклиная себя за то, что не полностью послушал свою «чуйку», которая появилась у меня перед переправой.

Потрогал лейтенанта за плечо, как бы прощаясь, и чуть в обморок не упал от испуга, когда тот, неожиданно для меня, простонал.

– Живой! – обрадовался я, стараясь сообразить, что мне нужно сейчас делать в первую очередь.

Но хорошенько обдумать это не успел – с той стороны, куда убежал Садовский, раздался выстрел.

Этот выстрел напомнил мне, что вражеский диверсант тут может быть не один. Вполне возможно, что другие присоединившиеся к нам отступающие бойцы тоже вражеские шпионы-лазутчики. Враги, которые, очевидно, собирались под прикрытием отступления, вместе с окруженцами, попасть в наши части, для дальнейшей их дезорганизации и саботажа.

«Например, тот же Садовский. Куда он убежал? Помогать немецкому офицеру спастись? Выслужиться хочет пред своими хозяевами? Думает, за такой подвиг его хорошенько наградят⁈» – задал я себе сразу несколько вопросов.

Ответов на них у меня, конечно, не было, но очевидно было одно –нужно быть начеку.

Покосился на Воронцова и решил пока по его поводу, ничего не предпринимать. Вытаскивать сталь из тела, сейчас, здесь, в отсутствии профессиональных хирургов, было нельзя. Это бы сразу же привело к обильному кровотечению и смерти. Мне нужны были носилки и помощники, которые помогли бы мне доставить раненого лейтенанта в медсанчасть, но перед этим я должен был обезопасить себя, разобравшись с Садовским и сбежавшим пленником.

Плавать он не может, чёртов ганс! И ведь поверил ему, и лейтенант поверил!

Во всяком случае, для личной безопасности необходимо было метров на двести-триста осмотреть прилегающую к пляжу местность по течению реки.

Чтобы лейтенант не захлебнулся кровью, осторожно повернул его на бок и пошёл искать вещмешок, в который перед переправой мы убрали «Парабеллум». Найдя его, сунул пистолет за пазуху, и дал указание продолжающему кашлять и отплёвывать воду Зорькину следить за тем, чтобы лейтенант не пытался лечь на спину или на живот. Сам же поднялся на ноги, подготовил трофейный МР-40 к стрельбе и собрался идти ликвидировать убежавшего диверсанта.

Но не успел это сделать, потому что искомый диверсант пришёл к нам сам, неожиданно выйдя из кустов, что росли на возвышении в десяти метрах от воды. Да не один, а со что-то бурчащим немцем на плече.

Я навёл на Садовского оружие и ледяным тоном, прекрасно понимая, что вопрос звучит абсурдно, спросил:

– Ты где был⁈

– Гаврика этого ловил, – тяжело дыша, ответил тот и, скинув немца в лужу, своей огромной лапой поправил висящую на плече винтовку.

– Оружие на землю! – моментально отреагировал я, приготовившись к стрельбе. – И медленно, а то я сейчас нервный. Руки дрожат. Стрельнуть могу.

– Хорошо, – пробасил Садовский. Снял винтовку, положил её на песок и, отойдя на шаг назад, спросил: – А что у вас тут произошло?

– Много чего, – ответил и, не отводя от потенциального врага оружия, через плечо крикнул Зорькину. – Боец, ты как там, жив?

– Жив, – прохрипел тот.

– Вот и хорошо, – одобрительно произнёс я.

Но сказать ещё что-то не успел, потому что в стороне наших позиций бахнуло, словно бы выстрелила пушка. А затем на поле, в стороне, где были немцы, раздался взрыв.

– Наши, наверное, – пригнулся Садовский.

– Может наши, а может и ваши, – хмыкнул я, прикидывая, как мне теперь со всем этим делом управляться.

А картина складывалась печальная. На руках у меня было двое раненых – Воронцов и немец Шульц. А также двое потенциальных диверсантов – Садовский и Зорькин (которого я тоже не скидывал со счетов). Кроме живых, был ещё неживой гражданин Якименков. И если последнего можно было списать со счетов, просто бросив здесь, и забыв, как страшный сон, то с оставшейся в живых четвёркой мне предстояло как-то взаимодействовать и что-то с ними со всеми делать. Осталось только понять, что именно, и как их всех доставить в целости и сохранности до наших позиций⁈

Но долго думать мне не пришлось. Неожиданно кусты, откуда только что пришёл Садовский, раздвинулись, и на пляж высыпало с десяток советских красноармейцев в касках, плащ-палатках и с винтовками наизготовку.

– А ну-ка, руки вверх, сволочь фашистская! Вверх, я сказал! Кто дёрнется всех положим! Хенде хох, етить-колотить! – зарычал их командир, обводя наш разношерстный коллектив неприветливым взглядом.

* * *