Текст книги "Прекрасное далёко (Сборник рассказов) (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

6. Хронопарадокс

 
…И колёса времени стачивались в трении —
Всё на свете портится от трения…
 

В. Высоцкий

Я, конечно, окна выключил и включил по всем стенам «закат на лесной реке», с «одиноким костром» и с кузнечиками – глубокий релакс. И пустил запах «лесная свежесть», с «туманным вечером» – уют, поэзия. Сделал красиво, как мог, в общем, дистанционно, пока в лифте ехали. А ещё вспомнил, что из угощения у меня – один энергетик, связался скоренько с быстрожоркой поприличнее и заказал еды класса «традиционал». И дверь в свою капсулу распахнул – как старинный олигарх в свой фамильный замок.

Делия вошла, огляделась, улыбнулась – и говорит:

– Ты, киборг, романтик, что ли?

– Не без того, – говорю. – Не так часто живые птахи залетают в эту берлогу, понимаешь.

Хотел, чтоб психовать перестала. Она и перестала. Еда тоже сильно помогла.

– Ух, ты! – говорит. – Ты натуральные бургеры ешь? А я-то думала, киборги вообще ничего не едят, они же как машины…

– Брось, малышка, – говорю. – Мы в хорошей компании очень не прочь съесть то-сё…

Вообще-то, я обычно кишечник отключаю, перехожу на генератор. Потому что, если есть – то и гадить надо же, а это дело геморройное, хлопотное. А если на деле приспичит? А ведь он ещё и расстроиться может, кишечник-то… В общем, да, машинное функционирование гораздо проще, не так непредсказуемо.

Но девочку киборгами в детстве пугали – нельзя ей сразу всё показывать, пусть очухается и поймёт, что к чему, думаю.

Посидели душевно. Как в старые времена, пока нарисованный костерок не догорел – она про свою провинцию рассказывала, я байки травил – врал, понятно, чтобы шло позанимательнее. Потом ей постельку раскрыл из рабочего кресла – без никаких, я киборг, а она – порядочная девица. И профилактику запустил, только когда она уснула. Смущают непривычный люд разъёмы в башке, что поделаешь.

Связь заблокировал. А что, думаю, кто-нибудь ещё вломится в честный дом среди ночи, перепугает барышню-то… живые – они нервные, хрупкие… Ну, как в воду глядел!

Дэну под утро занадобилось что-то перетереть. А у меня доступ закрыт. Он и занервничал, не хуже живого – старые товарищи, вроде, да ещё и, как бы сказать, подельники. Мало ли что.

И разбудили мою Делию колокольчики от входной двери: семи часов нет, а нашим друганам уже не спится, такая бодрость спозаранок – куда с добром-то!

А она только и спросила:

– А твои друзья ведь тоже киборги? – сделала вид, что ей это всё равно. А на деле-то Мида её перепугала куда больше, чем я. Она же восхитилась, Мида – и тут же начала давать советы, а Мидины советы живой барышне – как сигарета бензобаку.

Я даже встрял, хоть и негоже встревать, когда дамы щебечут.

– Мида, – говорю, – душа моя, ты не наседай. Дай человеку оглядеться.

– Ах, – говорит, – Делия – такая миленькая, я ведь тоже когда-то была такой свежей незабудкой, прямо слёзы выступают, как вспомню. Девочке до апгрейда хоть паричок нужен, да и про ножки бы нехудо подумать, а то – такая честная бедность, что можно от жалости заплакать…

И то сказать, поглядишь на них обеих – так вылитая старинная картина «Опыт и невинность», прямо не знаешь, то ли ржать, то ли смущаться.

А самое главное что: я ведь понимаю всё. Делия-то, цыплёночек – провинциалочка, без профессии, без связей, без образования. Мадам Фряк её чуть не продали с потрохами; не займись я её будущим, так и будущего никакого не будет. Первый встречный сутенёр приберёт к рукам… дорого пойдёт, пока живая. А потом сделают из неё некроморфа или биомеханическую шалаву, вроде Миды – и пиши пропало.

Вот и выходит, что нет у неё тут никого, кроме меня. Такие делишки.

Делия на Миду поглядела опасливо и говорит:

– Ладно, я, наверное, пойду уже?

– Ага, – говорю. – Нету такого места, куда ты можешь спокойно пойти. Разве что – обратно в провинцию, может быть, но я бы и за твою маменьку, задрыгу жизни, не поручился: один раз попыталась тебя продать, и другой раз попытается. Ты не смотри, что мы – нелегальные машины и тупое бычьё: тебе сейчас иной живой хахаль опаснее, чем биомеханический вышибала.

Наивненькая-то она наивненькая, но не дурочка. Всё, похоже, оценила и взвесила. И кивнула.

– А я тебя не стесню? – говорит. То ли мне показалось, то ли ей полегчало чуток.

А я сделал старорежимный жест, олигарховский такой.

– Чего, – говорю, – у меня в берлоге места мало? Другие двадцатиметровую капсулу считают невесть каким богатством. Ты тут располагайся, не дёргайся – все свои, нашим доверять можно. Ни я, ни дружки мои тебя обижать не станем.

– А я, – Мида говорит, – сейчас за паричком сбегаю. Розовый с искрой, каскадом подстрижен – самый писк, кто понимает, примеришь, малютка.

Но тут встрял Дэн.

– Ты, – говорит, – отдохни малёхо, крошка. Мы с Ронни сейчас уйдём по дельцу, а ты отдохни и живую девчонку не пугай. Посиди с ней пока.

Во как, думаю.

Делия на меня посмотрела снизу вверх, уже так посмотрела, как полагается: ждала инструкций, вроде. Можно сказать, доверилась и бояться перестала.

– Ну вот, – говорю. – Мы сейчас с дядей Дэном на пару часиков отлучимся по делам, надо башлей нарубить – а ты тут подожди. Закажите с Мидой плюшек каких-нибудь и можете кино глядеть или кости нам мыть до самого процессора, сколько захотите, в общем – всё занятие.

Мида захихикала – и Делия захихикала. А когда девочки хихикают – всё, можно сказать, в порядке.

И мы с Дэном пошли.

На улице он мне стал объяснять.

– Босс, – говорит, – меня разбудил, считай, среди ночи. Представь: в порту, где он склады арендует, прямо рядом с нашими ангарами, где стоит, сам знаешь, что – ночью объявился какой-то лысый хрен непонятно откуда. Просто с луны свалился или из канализации выполз – а при нём крайне сомнительная электроника пашет, даже дежурной по порту не понятно ни фига… Короче. Босс кинул на ангары силовое поле и нам с тобой велел разобраться, кто это там такой дерзкий.

– Ясно, – говорю. – Как день. То ли конкуренты, то ли инопланетяне, то ли белая горячка у дежурного на пульте.

Дэн хмыкнул.

– Исключается, – говорит, – белая горячка. Ванесса дежурит, она ничего в рот не берёт, кроме карамелек.

Это точно. Ванесса – охранник с официальной лицензией, дама суровая, корпулентная, из лиги победившего феминизма. И рот у неё такой – им гордиться можно. Как у пираньи. Если уж она этим ртом доложила боссу, что аномалия у наших ангаров – значит, и впрямь аномалия. Надо разобраться, кому по этому поводу ноги выдернуть.

Подруливаем к ангару. Над ангаром силовое поле мерцает, купол – как мыльный пузырь под солнцем, так и переливается. И изнутри об него бьётся указанный хрен – как муха об стекло. И хрен этот – не лысый, можно сказать, вообще.

Странный хрен. Мы поле скинули, сняли пушки с предохранителей и пошли поближе поглядеть.

Одет в натуральное сплошь – в старинные синие штаны и футболку из бумажной ткани, с агрессивным принтом – оскаленная пасть и знаки какие-то. Не вооружён ничем – некуда оружие спрятать, весь в обтяжку. Корпус у него отменный, как у боевой машины – прямо залюбуешься, но, что показательно – не ощущается, чтобы было под этой шкурой что-то, кроме живых мускулов. Ни грамма апгрейда. То есть, стопроцентно живой мужик; не иначе, как возится с собственными мускулами, будто пожилая примадонна – с личиком, целыми днями.

На мускулы – залюбуешься, а морда – очень неприятная. Волосатый, бородищу отпустил, как киборг, который хочет татушку на подбородке волоснёй закрыть, лопатой бородища, а над ней – мелкие глазки, мутного цвета, цепкие. Взгляд странный, то ли наглый, то ли заискивающий.

И бормочет непонятное.

Мы с Дэном переглянулись – и вызвали информаторий, чтоб перевод дал. База минуты три грузилась, необычный язык оказался – а выдала, что говорили на таком аж полтораста лет назад. Прямо скажем, чудной говорок – сплошные архаизмы.

Ну что. Запустили синхронный перевод. И я спрашиваю:

– Ты что в чужих частных владениях делаешь, морда твоя волосатая, и где у тебя тут электроника ночью пахала? Сам скажешь, или нам поискать?

А он на нас глядит во все глаза и выдаёт:

– Господа, я прибыл сюда из прошлого. Электроника – суть машина времени, а цель моего визита… – и закашлялся.

Дэн говорит:

– Вот с этого места – поподробнее.

Волосатая морда приосанился.

– Мои, – говорит, – сподвижники выработали стратегию создания рая на земле. И по нашим прогнозам, рай должен воцариться через полтораста лет. Вот я и прибыл сюда, чтобы взглянуть… на рай… и рассказать… о нём… сподвижникам.

Теперь и я кашлянул.

– Слышь, – говорю, – мужик… это… не хочу тебя огорчать…

А Дэн:

– Хватит тут сантименты разводить. Показывай машину времени.

Этот волосатый, по всему видать, решил, что мы имеем право требовать. Не стал спорить – показал свою штуковину. С виду – как квадроцикл, только по бокам вроде солнечных батарей пришпандорено, а вместо колёс – хрень какая-то, этакие стеклянные спирали, закручивающиеся вовнутрь. Сиденье неудобное. Электронная начинка чувствуется, даже чувствуется, что необычная – но еле-еле греет, выключена.

– Вот так шик! – говорю. – И что ж, вот на этой штуковине можно в любой век попасть?

Волосатый мордой покачал опечаленно:

– Нет, в любой – не выйдет. Пока что так настроена, что из моего текущего момента можно было попасть ровно на сто пятьдесят лет вперёд – и вернуться можно только обратно в мой текущий момент. Никак иначе.

Дэн выпятил губу и говорит:

– Подумаешь, хреновина какая-то… – будто он машин времени видел валом, и они ему уже надоели до зевоты. – Вали, мужик, обратно в свой текущий момент, пока педали не накрутили.

У волосатого морда совсем опечалилась.

– Я же, – говорит, – почти ничего и не видел! Что же мне рассказать сподвижникам?

– Чего, Дэн, – говорю. – Пусть поглядит.

Дэн помотал башкой.

– Ну уж дудки! Я кино смотрел. Там такой хрен в чужой эпохе накашлял, начихал, какую-то букаху раздавил – и катаклизмы начались.

– Вот тупой киборг! – говорю. – Тот в прошлое путешествовал, а этому мы – будущее.

А Дэн:

– Какая разница! Думаешь, этот никаких микробов из своего средневековья сюда натащить не может? А если технологический секрет стырит какой-нибудь?! Мужик-то непростой – вон, машину времени построил; стырит запросто. Вот тебе и будет в прошлом, вроде как, раздавленная букаха!

Резонно, думаю.

– Слышь, – говорю, – хрононавигатор! Признавайся, за передовыми технологиями припёрся?

Он как-то растерялся, смешался и затряс башкой.

– Я, – говорит, – господа, машину-то не строил… только использую. Вообще-то, мои сподвижники считают, что всё это высокотехнологическое – оно от беса…

– От кого? – Дэн не понял, и я не особо.

– От беса, – говорит. – От дьявола. А эту машину батюшка благословил использовать один раз, на благое дело. Сподвижников воодушевить.

Мы с Дэном опять переглянулись.

– Это он чего? – говорю.

А Дэн:

– Средневековье… А, ляд с ним, пусть прогуляется. Только с нами. Часок. Под присмотром. И тут же назад, в свой текущий момент. Идёт?

Волосатый просиял.

– А можно, – говорит, – я диктофон возьму? И фотоаппарат?

Точно, средневековье, думаю.

– Валяй, – говорю. – Бери, чего там…

Достал он из своей машины времени какую-то небольшую вещицу, вроде портативного аккумулятора, и мы его технику снова прикрыли силовым куполом. Замкнули на личный код Дэна. И нам спокойнее, и владельцу тоже.

А владелец волосатый покосился, но ничего не спросил и не сказал. И мы пошли к выходу в город.

По дороге он решил с нами пообщаться. Видимо, типичных представителей в нас узрел – других-то желающих с ним трындеть в обозримом пространстве нет, делать нечего.

– Разрешите, господа, – говорит, – задать вам несколько вопросов.

– Валяй, – говорю, – не тушуйся.

– Какой вы, – говорит, – позвольте узнать, национальности?

– Я-то? – удивляюсь. – Я по национальности – химера. Меньшая часть организма у меня, вроде, смутно английских кровей, с китайской примесью, а большая – как будто русский или поляк, но я не уточнял.

У волосатого глаза на лоб полезли. А Дэн хмыкнул:

– Не знаешь – не суйся. Вот я точно в курсе, справлялся. Один отец у меня – американский немец, второй – французский араб, а вынашивала итальянская еврейка, хотя я и не уверен, что её гены тоже есть, – и добавил со сдержанной гордостью. – А баба моя – эфиопка японского происхождения. Шикарная.

Волосатому понадобилось некоторое время, чтобы впучить глаза назад, хотя уж у Дэна-то с родословной всё в порядке.

– Слышь, путешественник, – говорю, – ты не переживай. Мало ли, что там у киборгов понамешано. Из них половина – химеры, ты бы людей поспрашивал.

А Дэн одёрнул меня оскорблённо:

– Я, знаешь, ли, не химера. У меня только собственный корпус и синтетика.

Волосатый слегка опомнился и спрашивает:

– Простите… а что такое «химера»?

– Организм из кусков других организмов, – говорю. – Я – из двух людей, а вообще бывает по-разному.

Волосатый на меня посмотрел, будто у меня изо рта на его глазах вылезло что-то непотребное. Хотел что-то сказать, но проглотил. Помолчал. И спросил:

– А вы это… в бога верите?

Дэн, тупая машина, просто заржал. Не понимает, ящик с микросхемами, что со средневековыми жителями надо помягче – они-то ещё дикие, мыслят примитивно, с предрассудками. И я попытался объяснить мягко:

– Ты не нервничай. Тут же твоё будущее. Ну как он может верить, если он – жмур, набитый электроникой? Ему и верить-то нечем. То есть, душа у него есть, но не религиозная никак. А взять меня? Ну ты подумай…

И мы с Дэном отчётливо увидели, как волосатый хочет вернуться. Но Ванесса уже открыла ворота – и вот он, утренний город, как на ладони. На рай абсолютно не тянет.

А волосатый бормочет:

– А я ж говорил! А я ж предупреждал! Никакой генетики! Никакой биологии! Никакой медицины этой бесовской! Назад, к предкам, назад…

Дэн говорит:

– Не выйдет у тебя к предкам – мощности маловато у твоей машины времени.

А волосатый прыгает взглядом по окружающему миру, глаза дикие, борода встопорщилась – и не понятно, то ли он в ярости, то ли в ужасе.

Мне жалко стало. Что ж он, виноват, что ли, бедный дикарь, что ему будущее так против нутра пришлось? Он, может, мечтал, что через полтораста лет все национальности разделят заборами и в бога верить заставят – и теперь ему худо. Ну, предрассудки. А что, человечество, как только кончило мамонтов забивать, так сразу – в космос и генетика?

А волосатый ткнул пальцем в пространство и лепечет:

– Кто это? Кто это?

– Это генмодификат, – говорю. – Гермафродит, наверное, они в моде сейчас. Милашка.

– Как это, – говорит, – «в моде»?! А когда выйдет из моды?!

– Выйдет, так сделает новый корпус себе, – говорю. – Делов-то…

– А вон те… крашеные мальчики?

– Это не мальчики, – говорю. – Это девушки. Курсантки ГенМилитари. Апгрейдят себя под асекс, у них считается круто.

– А та… красоточка?

– Это не красоточка, – говорю. – Это парень. Трансвестит. Шлюха, наверное, домой возвращается с плешки. Ты отметь: если такие сиськи – то явно шалава, всё равно, какого пола. Приличные барышни себе грудь так не надувают, а парни – и тем более.

Волосатый к рекламному щиту прислонился, весь в поту, хоть утро и прохладное. Замкнул тактильный контакт на рекламной директории, ангел-голограмма запел райским голоском: «Самый свежий запах, самый надёжный дезодорант, для самых крутых мужчин…» – Дэн его выключил.

Волосатый вытер лоб. Морда у него обвисла.

– Но вон те-то – нормальные? – спрашивает шёпотом.

– Конечно, – говорю. – Что в них ненормального. Традиционалы. Живые. Мужчины. Любовники, похоже.

– Почему? – стонет. – Почему они традиционалы, если они любовники, ради бога?!

– Потому что традиционалы, – говорю, – это те, кто сам живой и спит с живыми.

– А другие, – спрашивает страшным голосом, – что, с мёртвыми?!

– Да по-всякому бывает, – говорю. – Не обязательно. Может, с некроморфами, с машинами, с куклами, с голограммами… Мало ли, кого человеку может захотеться, какая разница…

Вот тут он и не выдержал. Замахал руками, взрыднул и побежал обратно. Мы с Дэном за ним еле угнались, чтобы скинуть поле с его машины времени.

Не попрощался и не поблагодарил. Сразу вскочил в седло – и давай раскочегаривать свою тарантайку. Бормоча: «И атеистов… и генетиков… и пидоров… и либеральных журналистов… и феминисток… и биологов… и космополитов… и электронщиков… и программистов… да всех учёных вообще!» – а взгляд совершенно безумный и борода дыбом.

Мы пронаблюдали, как он вернулся в свой текущий момент: и свечение, и верчение, и ту электронную бурю, которую Ванесса засекла. Дэн смотрел – и ухмылялся, как акула.

– Круто, – говорит, – ты его сделал. Я, правда, не понял, как – но круто. Он же обделался по уши, хрононавигатор хренов…

И я ухмыльнулся, хоть тоже не понял, как его сделал. Но тут меня вдруг как коротнёт!

– Дэн, – говорю, – а зря мы его отпустили. Мочить его надо было, гниду. Это ведь он что бормотал-то? Что его поганые сподвижники собираются делать со всеми этими, а? С целой массой народу? С атеистами, биологами и электронщиками? А вдруг убивать? Это, знаешь, будет не бабочка. Это будет такой катаклизм… Социальный… Ты, часом, того? В бога не поверил?

И тут Дэн как заржёт! Прямо пополам согнулся, до слёз.

– Ронни, – говорит, – тупой киборг, если бы у него сработало, мы бы верили в бога с самого начала! Тут одно из трёх, врубись: либо он не добрался до текущего момента, либо у них со сподвижниками ни фига не вышло, либо отросла другая ветвь вероятности. Где все сидят в гетто и богу молятся. Хронопарадокс, понимаешь?

– Ну слава богу, – говорю.

У Дэна такая морда сделалась на целую секунду, что стоило это сказать, право слово!