Текст книги "Тысячи причин любить"

Автор книги: Макс Уэйд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Макс Уэйд
Тысячи причин любить

Плей-лист

“Lonely People” – Demi Lovato

“House On Fire” – Sia

“Saint” – Maggie Rose

“Sabotage” – Bebe Rexha

“Happy All The Time” – Sam Williams & Dolly Parton

“Give In To You” – Dan + Shay

“Growing Up Is Getting Old” – VICTORIA

“Dancing Queen” – ABBA

“Touch It” – Ariana Grande

“Young And Beautiful” – Lana Del Rey

“Darling” – Halsey

“Lust For Life” – Lana Del Rey & The Weeknd

Глава 1

Джозиас

Я взял почти пустой портфель и отправился на занятия. Дедушка Иоаннис дремал в своём кресле, когда я захлопнул дверь. Он выглядел подавленным: переживая за нашу семью, дед нередко проводил ночи за разговорами по телефону с моим в стельку пьяным отцом. Дедушка обессиливал уже к середине дня, поэтому я перестал его будить, когда покидал мастерскую. Вместо этого я ступал на крыльцо и тихо захлопывал за собой входную дверь.

Иоаннис не любил, когда я прогуливал занятия в университете. Он говорил, что его родители – мои прабабушка и прадедушка – делали всё, чтобы их потомки могли получить образование в лучших заведениях Греции. Пропуская занятия, я демонстрировал своё неуважение к роду. Мне никогда не забыть складку между сведёнными седыми бровями деда и лёгкие движения кистей, когда он поглаживал свою бороду.

Дед воспитывал мою маму в строгости. Он не позволял ей прогуливать занятия ни в школе, ни тем более в элитном университете, куда стремились попасть юноши и девушки со всей страны. Отношение к образованию в нашей семье было серьёзным, и я стал первым, кто позволял себе вести себя столь нахально.

Иоаннис говорил моему отцу, что прогулы ни к чему хорошему не приведут, а папа в свою очередь читал мне нотации. Мне было тошно, когда он вновь пытался вжиться в роль отца после недели пьянства. Разумеется, я никого не слушал. Если я и ходил на занятия, то ради того, чтобы всё ещё числиться в студентах и не лишиться стипендии.

Я вприпрыжку спустился с невысокого крыльца мастерской и побрёл по улице. Я обернулся и ещё раз посмотрел на мастерскую. Каменный домик был построен на окраине Палео Фалиро около пятидесяти лет назад. Свежий морской воздух, виды скалистого берега и небольшой участок с плодородной почвой – какая в Афинах встречается очень редко – привлекли ещё моего прадеда. Изначально постройка должна была служить временным летним жилищем, внутри которой была всего одна просторная комната. Но после смерти прадедушки и прабабушки за домик взялся мой дед, в то время проживавший в нашей квартирке.

Иоаннис не жалел сил, когда дело касалось обустройства мастерской. Одним летним утром он выбрался на рынок, что находился недалеко от набережной, и вернулся спустя несколько часов с полной стройматериалами тележкой. Ремонт занял не больше года, и вскоре дедушка мог распоряжаться домиком так, как ему хотелось. Однажды он принёс туда старые мольберты, палитры и кисточки, вероятно, приобретённые с рук. Сколько бы отец ни говорил, что всё купленное было обыкновенной дрянью, от которой прежним владельцам нужно было срочно избавиться, дед не слушал его. Он в прямом смысле затыкал уши пальцами до самого вечера и делал вид, что не слышит его. Дедушка хранил в мастерской всё, что считал нужным: начиная треснувшими цветочными горшками и заканчивая антиквариатом. Больше всего он, наверное, обожал виниловые пластинки и гипсовые фигурки.

Внутри пахло пылью, кофе и специями. Тот, кто хоть раз ступал внутрь мастерской, уже не мог забыть тот необычный аромат. Иоаннис обожал кофе от эспрессо до макиато, но ещё большее удовольствие ему доставляла варка. Часто раскачиваясь на своём плетёном кресле, он наблюдал за морем из окна и пил домашний кофе – обязательно мелкими глотками, чтобы растянуть удовольствие.

На проводах, раскинутых над домами паутиной, осели голосистые пернатые. Мимо проезжали юноши и старики на велосипедах, приветливо улыбаясь мне. Я никак не отвечал прохожим. Чем выше я поднимался, тем больше становилось людей: жители отдалённых районов стекались к центру, где рассаживались по автобусам и разъезжались по Афинам.

До университета всего пара остановок, но мне было лень идти пешком, потому я всегда выбирал общественный транспорт. Дедушка не одобрял моих разъездов: он был за здоровый образ жизни, и моё нежелание лишний раз поднапрячься злило его.

Но было нечто необычное в поездках на автобусе – что-то притягательное, заставляющее снова обращаться к ним. Будто по волшебству меня уволакивали мысли, когда я поудобнее устраивался на свободном местечке. Это сравнимо с чашкой кофе, которую, попробовав однажды, начинаешь пить каждое утро. Это становится привычкой – привычкой видеть знакомые лица пассажиров, парки, здания, и рассуждать о жизни. Дедушка должен был понять меня, ведь он умел обращать внимание на всякие приятные мелочи.

Меланхолия возвращалась ко мне на протяжении всего дня. В один момент я хотел сойти с автобуса и броситься прочь, потеряться в толпе туристов, вернуться в мастерскую, забраться под одеяло и не вылазить оттуда ещё день. Мне было тошно видеть, как улыбаются окружающие. В голове всплывали воспоминания о моей семье, которая оказалась в руинах после смерти мамы.

В октябре начались пары, но я, к слову, едва посещал половину из них. Под моими глазами были синие мешки, кожа раскраснелась от пролитых слёз – я выглядел подавлено и не хотел привлекать к себе внимания.

Раньше я был весёлым и жизнерадостным парнем, но смерть мамы сломила меня, как спичку.

В первых числах октября я серьёзно поссорился с папой: тот настаивал на постоянном посещении лекций, а я считал, что скитания по городу помогут мне отвлечься. Казалось, что ничего другое, кроме моей учёбы и телевизора, отца не интересовало: я приходил «с занятий», мы с ним ругались и расходились по комнатам. Отец тянулся за бутылкой, чтобы избавиться от тяжёлого ощущения горя. И так было каждый день, пока восходило солнце. Прогул за прогулом, ссора за ссорой – меня душили воспоминания.

Отец ежедневно отгонял их выпивкой. На журнальном столике в гостиной больше не находилось место для новеньких журналов, а старые папа выбросил: они напоминали ему о маме. Я злился на него, топал ногами, один раз перевернул мусорное ведро у нашего подъезда, чтобы отыскать их. Когда я проходил в гостиную, сильнейший запах перегара и сигаретного дыма выворачивал лёгкие наизнанку. По своей неосторожности отец часто опрокидывал пепельницы. Папе становилось сложнее жить день ото дня.

Я больше не мог проводить дни в квартире, и тогда сбежал в мастерскую. Дедушка Иоаннис отругал меня, но я не хотел его слушать. После нескольких ночей, проведённых в его кресле, он всё же сколотил мне койку не то из жалости, не то потому, что никак не мог согнать меня со своего любимого места.

Мастерская напоминала мне склад. Стены, украшенные гипсовым орнаментом, не знали порядка: вещи были разбросаны тут и там. Иногда негде было ступить: пол скрывался под папками со старыми, пожелтевшими от времени бумагами, слоем облупившейся краски и многочисленными кисточками. Дед пробовал себя в живописи – он нарисовал картину на моё десятилетие. Она по сей день украшает одну из стен мастерской, удачно закрывая трещину. Спустя время Иоаннис взял паузу. Вдоль стен мастерской больше не были выставлены ряды деревянных рам для картин, а мольберты покинули свои привычные места. С тех пор они ютились по углам, изредка напоминая о себе негромкими падениями. Бесчисленные холсты долгое время лежали без дела подле громадного круглого окна. Бумага желтела, но и тут дед заприметил некую красоту. Позже, порезав холсты на лоскутки, он расписал каждый из них. Дед продал свои миниатюры за небольшие деньги, хоть я и упрашивал его не делать этого. Но ему приносило удовольствие видеть, как по лицам покупателей, таких же ценителей рукоделия, расползалась довольная улыбка.

Правда, он никогда не улыбался так же искренне. Казалось, дедушке чего-то не хватало, чтобы наконец почувствовать удовлетворение от проделанной работы. Он пахал не покладая рук до глубокой ночи, когда небо уже было усеяно звёздами, а под волнистыми листами папоротников кричали заблудшие кошки.

Однажды я навестил деда после занятий и застал за сколачиванием мебели. У противоположных стен расположились невысокие деревянные столы, на скорую руку выкрашенные в белый цвет. Столешницы были завалены керамическими и стеклянными баночками, дребезжащих, когда Иоаннис решал чуть сдвинуть столы. Повыше он расположил полки с рядами небольших бутылей, заполненных разноцветными жидкостями. Это были красители и ароматизаторы. По краям стояли высокие восковые свечи, чьи молочного оттенка фитили тянулись к сводам под потолком.

В мастерской всегда играла классическая музыка. Дедушка не забыл перенести туда свой проигрыватель и несколько виниловых пластинок. Когда Иоаннис оставлял дверь незапертой, всё побережье могло наслаждаться незатейливыми мелодиями фортепиано и виолончели.

Иоаннис стал изготавливать свечи. Сначала для себя, а затем на заказ. Он топил литры воска на водяных банях, добавлял ароматизаторы и разливал всё по баночкам. Ваниль, корица, лимон и лайм – каждый запах был особенным.

Если говорить на чистоту, любимые занятия деда не внушали доверия в моего отца. Он продолжал считать изготовление свечей и миниатюр пустой тратой времени.

Автобус остановился напротив университета, и я уже был уверен, что, сойдя, заплутаю по улицам и пропущу занятия. Но что-то удержало меня на месте.

Девушка находилась за фонтаном подле крыльца. Круглые маленькие плечи, небольшая грудь, мягкие изгибы её тела в мгновение ока очаровали меня. Поэтому, чтобы полностью рассмотреть незнакомку, мне пришлось обогнуть фонтан и приблизиться к крыльцу. Она же, заприметив меня ещё на дорожке, скромно улыбнулась. Мне вдруг стало жарко, и октябрьский ветер никак не мог высушить испарину на шее. Я видел, как жизнь текла по венам девушки с огромной, безбашенной скоростью, разгоняя по телу неистовое тепло. Наверное, поэтому ей, разодетой в лёгкую блузку, не было так холодно. И, когда я обошёл фонтан, я заметил серую инвалидную коляску. Я встал в нескольких шагах от девушки и не мог сдвинуться с места.

– Лея! – она неожиданно протянула мне правую руку и беззаботно улыбнулась. Сквозь стёкла её очков я видел искрящиеся карие глаза.

Она была парализована ниже пояса, что заставило меня сначала встать в ступор. Мне пришлось переминаться с ноги на ногу, чтобы развеять неприятное ощущение от увиденного.

В её голосе слышалась уверенность, в то время как я растерянно мычал, переводя взгляд с её лица на ноги и обратно. Казалось, ей не впервой приходилось наблюдать подобную реакцию при знакомстве. Не дожидаясь, когда я протяну руку ей в ответ, Лея продолжила:

– Мне нужна помощь, не могли бы Вы помочь мне подняться на крыльцо?

Её голос глубоко проник в мою голову, явно не намереваясь улетучиваться. Слова звучали вновь и вновь, как заедающая пластинка, но, в отличие от последнего, голос девушки был прекрасным. Пусть она немного хрипела, пусть связки еле слышно дрожали, но я не мог сомневаться в его красоте, мелодичности и в то же время простоте.

Я коснулся руки и чуть пожал её, забыв представиться. Затем посмотрел за плечо Леи, где было крыльцо. Самостоятельно она бы не забралась по крутым рейкам, поэтому я, собравшись, обошёл кресло и взялся за ручки. Внутри всё сжалось не то от страха, не то от жалости.

– Спасибо, – еле слышно ответила девушка.

Ком в горле мешал говорить, и между нами повисло неловкое молчание. Я старался не обращать внимания на кресло, но глаза как нарочно бродили по подлокотникам, спинке и подставке для ног. Я сглотнул. Лея не подавала вида, продолжая вести себя дружелюбно. Она поинтересовалась:

– Первый раз здесь?

Я бережно развернул коляску, остерегаясь резких движений, и толкнул её по направлению к рейкам.

– Нет, не первый, – робко ответил я, не узнав собственного голоса. Я ощутил потребность что-то добавить, но у меня как назло не находилось нужных слов.

Её греческий звучал хорошо, но не идеально. Я догадался, что Лея приезжая. Её редкое имя, какое я ранее не слышал в наших краях, навело меня на ту же мысль.

В присутствии девушки мне не хотелось думать о занятиях в университете. Лея вскружила мне голову, а я никак не мог понять, чем же именно. Её харизма, эмоции, отражающиеся на лице, вытесняли остальные мысли. Признаюсь, мне захотелось узнать о Лее побольше. Её решительность поразила меня. Она была мне в новинку. Придумывая вопросы и темы для разговора, я катил коляску вверх по рейкам. Но, когда мы очутились на крыльце, где наши взгляды вновь встретились, я точно проглотил язык.

Я остановил кресло Леи. С крыльца открывался замечательный вид на площадь перед университетом. Девушка с затаённым дыханием обводила взглядом всё вокруг, вглядываясь в детали. Она посмотрела на струи фонтана, бьющие прямо в небеса, и на мелкие капли, приземляющиеся подле него. Студенты в разноцветных одёжках бегали вокруг да около, и отчего-то суета заворожила Лею. Она прислушивалась к разговорам, наверняка улавливая лишь обрывки.

Я вытянул вперёд руку и чуть встряхнул ею, чтобы наручные часы оказались циферблатом ко мне. Пары должны были начаться через несколько минут, поэтому я, наконец, заговорил:

– Скоро начало занятий, не хочешь присоединиться?

Звучало глупо, и мои щёки налились румянцем. Лея повернулась ко мне и ужаснулась:

– Занятия начинаются сегодня?

Я растерялся, но всё же ответил:

– Они начались неделю назад, – сказал я, а позже мягко добавил: – Разве ты не ходила на них?

Девушка встрепенулась:

– Я заселилась в общежитие буквально час назад.

Я опять не нашёл, что ответить. Лея подъехала к дверям, и я тотчас сообразил, что нужно помочь ей открыть их. Я придерживал тяжёлую дубовую дверь, пока девушка заезжала в заполненный студентами холл. Я ступил внутрь следом за ней.

– Мне нужно к ректору, – судорожно повторяла девушка. Прежняя уверенность в её голосе пропала после моих слов. – Спасибо, что помогли. До встречи!

Она махнула мне, а затем скрылась за спинами студентов. Последним, что я видел, оказались её волосы оттенка горького шоколада с чуть завитыми кончиками. Я мог ещё долго кружить вокруг Леи и изучать её взглядом. Это ощущение лёгкости и тепла, появляющееся в её присутствии, зарождалось в обледеневшем сердце и растапливало его. И, как бы мне не хотелось признаваться, я был сильно огорчён, когда нам пришлось расстаться.

В тот день я не сделал ни одного конспекта. Вместо этого я разрисовывал поля тетрадей, вспоминая встречу с Леей. Вид её спутанных волос, её лучезарной улыбки всплывал у меня перед глазами вплоть до последней пары.

Я робел, как обычно робеют маленькие дети. Я упустил её, упустил, упустил…

Лея

Мари прикладывала все усилия, чтобы укрепить нашу дружбу. Эта девчонка всегда знала, что можно со мной обсудить, и запас наших общих тем бесконечно пополнялся. В основном она рассказывала мне забавные истории из своей жизни. В детстве Мари была настоящей непоседой, и вряд ли находился такой день, из которого девочка не делала бы приключение. Новый день для неё был наполнен различными эмоциями и забавными происшествиями, которыми она торопилась поделиться. Раньше я не переносила рассказы о счастливой жизни: они резко напоминали мне о собственном несчастье. Но с Мари всё было наоборот. Я искренне радовалась, когда она заводила новые знакомства, и горько плакала, когда судьба разлучала её с друзьями. Одной Мари были известны мой плач и смех, и за это я очень ценила подругу.

Иногда она рассказывала мне о своей жизни в школе. Так как мне несколько лет назад пришлось покинуть кабинеты, Мари старалась поддерживать в моей памяти образы длинных коридоров, неудобных стульев и педагогов, с которыми я не успела проститься. Я с превеликим удовольствием слушала рассказы подруги о мероприятиях или просто смешных ситуациях, постоянно происходивших там.

В первый же вечер, проведённый в Афинах, я решила созвониться с лучшей подругой. Она переживала не меньше моей мамы: идея переезда в Грецию казалась сумасшедшей им обеим. У нас не было в Афинах ни родственников, ни знакомых. Я оказалась совершенно одна в незнакомой стране, вдобавок без возможности подняться на ноги. Но Мари и мама знали, что, если поступление в университет мечты сделает меня счастливой, то нет смысла сдерживать меня. Думаю, я убедила их благодаря своей целеустремлённости. Мама всегда желала мне лучшего, и она видела, что я не просто витала в облаках.

Я с детства была очарована Грецией. Мифы, которые мы проходили на уроках литературы, запали мне в душу, а история античности и без того была моим любимым курсом. Спустя время знаменитый Акрополь находился всего в нескольких остановках от моего общежития, и, когда я вспоминала об этом, ощущала гордость за себя.

Глубоко вдохнув, я набрала номер Мари. Вскоре мне предстояло сменить оператора, но, вспоминая о девушке, я не могла думать об этом. Я решила отложить все проблемы до следующего дня, а пока разрешить себе насладиться первыми плодами своего труда. Подруга ответила на вызов спустя гудок:

– Лея, почему не набрала меня раньше? – услышав родную болгарскую речь, я расслабилась. После нескольких часов практики греческого мне был необходим перерыв.

Я закрыла глаза и улыбнулась, представляя, как забавно выглядела подруга при этих словах. Мари всегда била тревогу раньше времени.

– Я заселялась в общежитие, со мной всё хорошо.

В динамике послышался шум, и я торопливо отодвинула смартфон подальше от уха.

– Слава Богу, – выдохнула девушка, – я так за тебя переживаю! – она произнесла эти слова не меньше пятнадцати раз перед моим рейсом.

Комната в общежитии оказалась больше, чем я ожидала. Внутри расположились две немаленькие кровати, застеленных чистым бельём, рабочий стол, у которого стояли несколько стульев на колёсиках, и большой шифоньер, где я разложила большую часть своих вещей. Из окна, прикрываемым шторами оливкового оттенка и тюлем, открывался потрясающий вид на город. Я не могла налюбоваться Афинами, они казались мне прекрасными во всех проявлениях: я с обожанием разглядывала произведения искусства уличных художников и настенные граффити, черепичные крыши трущоб и бетонные многоэтажки, засматривалась на выбитые дорожки и современные развязки, наблюдала за тем, как по небу плыли облака и как пылало южное солнце.

– Всё будет хорошо.

– Не сомневаюсь в тебе. Как кампус? Смотрела фотографии в интернете, выглядит впечатляюще.

Здание университета было возведено в девятнадцатом веке. Оно выглядело изумительно: высокие колонны тянулись вверх, поддерживая резные своды. Особенно мне запомнился античный орнамент, расположенный на стенах главного здания университета. Хотелось дотянуться до камня и ощутить его шершавую фактуру, провести рукой по мраморным карнизам и самостоятельно распахнуть массивные деревянные двери. Сантиметры были пропитаны историей.

– Тебе стоит увидеть университет вживую.

Я испытала настоящую эйфорию, когда подъехала к крыльцу учебного корпуса. Моё сердце так сильно колотилось, что содрогались рёбра. Мои глаза разбегались от красоты и величия.

– Мне придётся подождать до окончания семестра.

Мама должна была прилетать в Афины с моим врачом по окончании семестров, но я отчаянно упрашивала её взять с собой подругу. В конце концов, мама согласилась, и я ждала Мари вместе с ней.

– Я уверена, всё сложится наилучшим образом, – мой голос звучал непоколебимо.

Многие ожидали, что я растеряюсь, оказавшись в другой стране, среди других людей с иным нравом, но я крепкий орешек. Я не позволяла эмоциям брать верх. К слову, за год подготовки к перелёту я научилась многому.

– Ты обязательно угостишь меня местным вином, – настаивала подруга.

– Обещаю, мы сходим в лучший ресторан.

– Так держать!

Некоторое время мы просто болтали ни о чём, вспоминая проведённое вместе детство. Мама обожала мою подругу. Её всегда можно было потискать за щёчки – иными словами, делать то, чего я не позволяла делать с собой – и угостить вкусным пирогом. К слову, от последнего Мари в детстве никогда не отказывалась, и я частенько напоминала ей об этом.

Мари тоже поделилась впечатлениями от университета, в который она поступила, и поблагодарила меня за вафли, которые я попросила ей передать. Раньше я любила приводить Мари к маме в пекарню, а та всегда была щедра и никогда не отказывала моим друзьям в лакомствах. Несколько раз Мари бывала на кухне, и мама учила её печь булочки с сахаром.

Смахивая слёзы, я наблюдала за заходящим солнцем. Это был один из тысячи закатов, которые мне предстояло встретить в Греции. Продолжая беседовать с Мари, я мысленно поставила галочку в одном из маленьких квадратиков.

Вдруг подруга спросила:

– Ты уже знакома со своими одногруппниками?

Я отпрянула от окна своей комнаты и подъехала к кровати, продолжая прижимать телефон к уху плечом. Оперевшись на матрас, я перебралась из инвалидного кресла в постель.

У меня не не было времени, чтобы знакомиться со студентами. Вместо этого я планировала с головой погрузиться в учёбу.

– Вообще-то я пропустила целую неделю, как мне сообщил ректор. Я уже было начала переживать, но он поспешил меня утешить, заявив, что занятия начались раньше обычного, и мои пропуски не засчитают. Кстати, мне удалось обменяться парой фраз с несколькими студентами, – призналась я. – Одна из них – моя соседка по комнате.

Мари разочарованно вздохнула:

– Это настоящий провал, Лея, – мне подумалось, что подруга беспокоится за пропущенные пары, но она быстро опровергла мои предположения: – Тебе необходим помощник.

– Вовсе нет. Будь спокойна, я справлюсь со всем сама, если Селена не захочет мне помогать.

Я осознанно шла на риск и знала, к чему это могло привести. Хоть Селена и не была похожа на грубиянку, ей вряд ли хотелось катать девушку-инвалида по коридорам. Она показалась мне милой, но отчего-то я решила, что дальше формальностей наше общение не пойдёт.

Мари не стала тянуть кота за хвост и спросила прямо:

– Кто был вторым?

– Я не знаю его имени, – я повернулась на бок и начала разглядывать узор на ветхих обоях. Проводя пальцем по длинной линии, я ожидала новой порции вопросов от подруги.

– Его? – уточнила Мари. Она могла зацепиться за одно слово и развить из него целую новеллу, и в этом ей не было равных.

Я закатила глаза:

– Да, это был парень. Он помог мне подняться на крыльцо, ничего более.

Незнакомец был неаккуратен, но в этом моё сердце распознало изюминку. Чёрная чёлка чуть выступала из-под серой шапки. Его янтарного цвета комбинезон шелестел, когда парень делал шаг. Когда я вспоминало его, по телу разливалось приятное тепло. Я ощутило его внизу живота, затем в груди, а потом на кончиках пальцев. Но он был так краток и немногословен, что у меня отпало любое желание знакомиться. Я перевернулась на спину и протянула:

– Вряд ли мы с ним будем общаться.

– Провал, – напомнила мне Мари.

Меня начинал раздражать её пессимизм.

– Давай не будем об этом, хорошо? – взмолилась я. – Мне предстоит ещё долго учиться здесь.

– В этом и дело, Лея. Ты никого там не знаешь.

Я постаралась заверить подругу:

– Я не пропаду.

Когда дело касалось моего здоровья, я нервничала. Наверное, это была единственная вещь, в которой я не была уверена на все сто. Но я изо всех сил старалась мыслить позитивно.