Текст книги "Толя-Трилли"

Автор книги: Макс Бременер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Ирина, улыбаясь, читала нашу газету. Её окружили ребята.

– А что теперь будет Усачёву? – спросил кто-то.

Ирина перестала улыбаться.

– Исключат, – ответила она. – Его отцу уже сообщили, чтоб завтра за ним приехал.

Все молчали, только кто-то из девочек сказал:

– Всё-таки жалко…

А назавтра произошли события, которых никто не ожидал.

8

Мы с Мишей сидели на скамейке в парке, и он показывал мне свои камни.

– Этот вот – сердолик, – говорил Миша, – а этот называется лунный камень, он и правда на луну цветом похож, верно? Про эти я не знаю, что за породы, – так просто отбил, в школе разберутся…

– А где ты их отбил? – спросил я. – Ты так и не сказал вчера.

– Так тогда рядом Людка была, а потом тоже всё время кто-нибудь около был, – ответил Миша. – Понимаешь, никогда б мне этих камней не увидеть, если б… – Миша остановился: к нам быстро подходил Леонид Фёдорович.

В упор глядя на Мишу, он спросил:

– Волошин, ты вчера утром был на острове?

Миша побледнел и твёрдо ответил:

– Был.

Я подумал, что он с ума сошёл: ведь на острове был вовсе не он, а Усачёв. Это всем известно, чего же Миша болтает ерунду!

– Так, – сказал Леонид Фёдорович. – Ещё одно: каким образом ты туда попал?

Миша ещё сильнее побледнел, несколько секунд молчал и наконец ответил:

– Я не могу сказать…

– Ясно! – проговорил Леонид Фёдорович.

Ни о чём больше допытываться он не стал и удалился. Но мне было совсем не ясно, что произошло. То, что я видел, было вроде сна, который может присниться, если очень неудобно лежишь на кровати.

– Как он мог узнать? – будто про себя, спросил Миша, нахмурившись и закусив губу.

– Так ты на самом деле был на острове или нет? – не выдержал я.

– Был. Это, Володька, так получилось. Я когда стал лётчиков звать на костёр, один говорит: «Ладно, мы придём обязательно. А сейчас мы на прогулку едем на глиссере – не хочешь ли с нами за компанию?» Ещё бы не хотелось! И, главное, на острове минералы добыть можно. Мы ещё в горный поход, может, пойдём, может – нет… А тут, думаю, я уже точно камней для коллекции наберу. Я ведь обещание в школе дал, что минералов привезу…

– И вы поехали на остров?!

– Поехали. Молоток специальный даже захватили– у одного там был. Я подумал так: если разрешения сбегать спросить, может, ждать не станут. И потом, Володька, они со мной всё время, как со своим, как с ровней!.. А сказать «пойду разрешения спрошу», посчитали бы: «Ну, малец!» Вот я и…

– Усачёва ты на острове сразу заметил? – перебил я.

– В том-то и штука, – ответил он, – что я его там и в глаза не видел. Мы со стороны моря подчалили, в маленькой бухточке поставили глиссер, потом я по узенькому коридорчику между скалами прошёл немного и начал молотком породу отбивать. Наотбивал – и в глиссер обратно. А на той площадке, где Усач пританцовывал, я и не был вовсе.

– Значит, ты только маленькую часть острова видел? – спросил я.

– Конечно, – сказал Миша. – Я даже не добирался до той части, которая с берега видна. Я в глиссер сел, кататься больше не стал, а попросил, чтоб меня на берег сразу доставили. Они и доставили.

Я посоветовал Мише, чтоб он рассказал Георгию Борисовичу, как всё вышло. По-моему, Георгий Борисович после этого не очень бы рассердился.

– Нет, – ответил он, – я тогда лётчиков подведу.

– Да им ничего не будет! – сказал я.

– Будет, – возразил он. – Я Леонида Фёдоровича знаю, что-нибудь им обязательно будет.

Я поразмыслил немного.

– Им могут только сказать, что непедагогично было брать тебя на остров, а больше им ничего не могут сделать, – решил я.

– Точно, – кивнул головой Миша. – Больше ничего. Людям лечиться надо, отдыхать, а им втолковывать начнут: как же вы да зачем… Думаешь, приятно? Нет, я лётчиков не выдам.

К нам, запыхавшись, подбежал Усачёв.

– Волошин, послушай, это я тебя подвёл! – Усачёв волновался. – Я не нарочно, честное слово!

– Что?.. – Мы удивились.

– Я предполагал, что у меня была галлюцинация, и поэтому рассказал Леониду Фёдоровичу, – продолжал Усачёв.

– Что рассказал? – спросил я.

– Что предполагал? – спросил Миша.

– Я видел тебя на острове, – пояснил Усачёв, – всего одну секунду. Потом ты скрылся за какой-то скалой и совсем исчез. Я считал, что у меня была галлюцинация.

– Как?.. – недоверчиво переспросил Миша.

– Я решил, что ты мне померещился. Я как раз читал недавно, что с теми, которые затериваются на необитаемых землях, случаются галлюцинации.

Я понимал, что Усачёв говорит правду. Действительно, застав на острове Мишу, он мог буквально остолбенеть.

– Ты бы меня позвал, я б откликнулся, а ты бы и догадался, что я тебе не привиделся! – сказал Миша.

– Я тогда не хотел звать. Я хотел, чтоб обо мне подольше… – Усачёв запнулся, – чтоб, в общем, не знали, где я. А ты потом куда делся?

Миша не ответил.

В тот же день на сборе отряда мы обсуждали проступки Миши и Усачёва. За несколько минут до сбора Мише крепко не повезло. К Ирине пришла её знакомая с почты, та самая, которую когда-то Миша попросил соединить его с Курской областью. Она узнала Мишу, поздоровалась с ним и брякнула:

– Это твой мальчик, Ирина? Он у меня однажды был…

Так что получилось, что у Миши целых два проступка. Но всё-таки Усачёва ругали гораздо больше. Все чувствовали, что он сбежал только для того, чтоб о нём поволновались. Но в то же время к нему относились не так пренебрежительно, как раньше, а лучше. По-моему, играло роль, что он на сборе не задавался. А кроме того, хотя он доставил много хлопот, у некоторых прибавилось к нему уважения, оттого что он сумел один догрести до острова. Но попадало ему от всех здорово.

Мише попадало меньше. Все ведь знали, для чего он забрался на остров. Его не очень осуждали, а Саконтиков, который и сюда пришёл следом за Мишей, даже сказал:

– Миша Волошин совершил очень хороший проступок. Плохой человек никогда не совершил бы такого хорошего проступка! Он хотел подарить своей школе минералы и теперь подарит. Он молодец…

Суровее всех говорила Ирина. Она поставила Мишу и Усачёва на одну доску и назвала их «такими нарушителями, которых мы не можем терпеть».

После сбора все вожатые ушли в кабинет Георгия Борисовича. Говорили, что они там вместе с ним составляют приказ об исключении провинившихся. Все слонялись под окнами конторы, но оттуда голоса не доносились. Видно, никто ни о чём не спорил.

Миши возле конторы не было. Я начал его искать и нашёл в пустой палатке. Он укладывал в чемодан свои камни, каждый по отдельности завёртывая в бумагу. Один продолговатый лунный камень он оставил на одеяле.

– Володька, ты… твоя мать серьги носит? – спросил он.

Я изумился такому неожиданному вопросу, но всё же ответил:

– Носит… У неё с детства уши проколоты. А для чего…

Миша протянул мне камень.

– На, – сказал он. – Ей обточат… ну, мастер какой-нибудь… и будет хорошо. На серьги хватит…

Я обернул камень носовым платком и спрятал в карман. Мы помолчали.

– Знаешь что? Давай адресами меняться, – предложил Миша. – У тебя карандаш есть?

– Подожди, – ответил я, – может, мы ещё в один день уедем! – И побежал в контору.

Я собирался сейчас же, не откладывая ни на минуту, объяснить Георгию Борисовичу, что нельзя равнять Мишу и Усачёва. Миша ведь и после отбоя отлучился, потому что хотел спросить шефа, что сделать, чтоб всем в лагере не было скучно, и коллекцию не для себя собирал…

Но меня не пустили в кабинет. Там сидел с Георгием Борисовичем отец Усачёва, который только что приехал на «Победе». Ребята видели, как он вошёл к Георгию Борисовичу, а вожатые из кабинета вышли.

Потом Ирину позвали обратно. Через несколько минут она сбежала со ступенек крыльца и окликнула Усачёва. Мы окружили её и наперебой спрашивали одно: какой будет приказ.

Ирина не ответила и только бросила подошедшему Усачёву:

– Никуда отсюда не уходи, жди здесь.

– А Волошин как же? А с Волошиным что? – раздались ей вдогонку вопросы.

– Не знаю, на линейке услышите, – ответила Ирина, но все разом по голосу поняли, что Мишу исключают.

– Значит, Волошин хуже Усачёва? – набросились мы на Ирину.

– Тольку из-за отца оставляют! – крикнул Жора Фёдоров.

Ирина обернулась и строго спросила:

– У тебя откуда такие сведения?

– Видите, спрашивает, откуда! – обратился к нам Жорка. – Значит, так и есть… Наверняка Усач останется, а Мишка… Эх!

Жорка сказал это так убеждённо, что ему поверили. И теперь мне припомнились слова: «Усачёв, сын Усачёва». Мы над ними посмеялись тогда, а вот что они, оказывается, значили!.. Нет, такого мы не допустим!

– Айда сейчас всем отрядом к Георгию Борисовичу Волошина защищать! – выкрикнул Жорка.

– Нет, всем не надо, – возразил рассудительно Гера, – лучше трём или четырём человекам пойти.

– Я пойду, – сказал я.

– Правильно! – поддакнул Жорка. – А с ним пусть Усачёв идёт!

– Я обязательно! – подхватил Усачёв.

– И говори знаешь что? – велел Жорка. – «Я хуже Волошина! Я хуже, а вы меня не исключаете…»

– Ладно, – сказал Толя, – так и скажу.

В это время на крыльце появился Усачёв-старший, а шофёр в «Победе» сразу включил мотор. Толя бросился к отцу. Отец был одного с ним роста, но намного шире, толще и с лысиной.

Усачёв-старший не поцеловал Толю, а громко сказал ему:

– Я надеюсь, недоразумений больше не будет. Мама шлёт тебе привет и тоже надеется, что недоразумения, Анатолий, не повторятся.

Шофёр распахнул дверцу «Победы», Усачёв-старший сел в машину и уехал.

Толя глядел машине вслед. Я взял его за локоть, и мы направились к Георгию Борисовичу. Перед дверью нас остановила Ирина.

– Георгий Борисович очень устал, – вполголоса сказала она мне, – он иногда бывает вспыльчивый… сейчас сильно сердится на ваш отряд, так что…

Я постучал в дверь, услышал: «Войдите!» – и мы вошли. Я подошёл к столу, а Усачёв остался у двери.

– В чём дело? – спросил меня Георгий Борисович.

– Насчёт Волошина… по поручению отряда… – начал я и рассказал о том, зачем Миша отлучался после отбоя и ездил на остров с лётчиками. Под конец я сказал: – Исключать Волошина – это несправедливость! – Из всей речи, которую я в мыслях приготовил, только эти последние слова я в точности сохранил.

– Несправедливость? – переспросил Георгий Борисович. – Так ты сказал?

– Так, – ответил я. – И её быть не должно.

– Вот как, – проговорил Георгий Борисович в раздумье. – А отряд на нарушителей дисциплины влиял?

– Отряд тоже виноват, – сказал я.

– Ах, «тоже»? – Георгий Борисович покачал головой. – Понятно… Ну, а ты что? – вдруг обратился он к Усачёву.

– А я хуже Волошина, – сейчас же отозвался Усачёв, как велел ему Жорка.

– Возможно, – спокойно согласился Георгий Борисович. – И что же?

– Я хуже Волошина, – повторил Усачёв и от себя добавил: – Если его исключите, то мне нельзя здесь оставаться, потому что я больше него виноват.

– Ясно, – сказал Георгий Борисович. – А с чего ты взял, что сам в лагере остаёшься? – Он пристально посмотрел на Усачёва.

– Я?.. А разве… – Усачёв растерялся. – Не знаю, с чего… Только Волошина не надо…

– Его мы и не собираемся исключать, – твёрдо проговорил Георгий Борисович.

От радости я вскочил со стула и чуть не заплясал.

– Вот здорово! – вырвалось у Усачёва.

Георгий Борисович поглядел на его очень довольное лицо и тоже сказал: «Здорово!» – не знаю, насчёт чего.

– А с Усачёвым как будет, Георгий Борисович? – спросил я.

Начальник лагеря повернулся к Усачёву:

– Я сказал твоему отцу… – Георгий Борисович помедлил немного, – что, наверно, ему придётся тебя отсюда забрать. Но, прежде чем решить окончательно, я хотел с тобой потолковать.

Усачёв опустил голову.

– Немного мы уже поговорили, – продолжал Георгий Борисович, – а теперь вот что: сам ты чего больше хотел бы, вернуться домой или остаться здесь?

Усачёв покраснел и пробормотал:

– Не знаю…

Я уверен, что он хотел остаться, но из-за самолюбия ответил так.

– Не знаешь сам? Та-ак, – протянул Георгий Борисович. – А тяжёлая с вами работка, не находишь? – обратился он ко мне.

– Конечно, – сказал я вежливо.

– Значит, сочувствуешь?.. Ну, позови ко мне Волошина.

Я бросился было за Мишей, но вдруг сообразил, что в разговоре нечаянно выдал лётчиков.

– Георгий Борисович, обещайте мне одну вещь, – попросил я.

– Какую?

– Что лётчикам ничего не будет.

– Так ты их тоже оберегаешь?

– Нет, – признался я, – их Волошин…

– Ну, позови его, – приказал Георгий Борисович.

– А лётчики…

– Марш за Волошиным!.. Будут спать спокойно…

Усачёв остался с начальником, а я пулей вылетел из кабинета и понёсся за Мишей. К счастью, он был рядом.

Миша, Усачёв и Ирина пробыли в кабинете Георгия Борисовича с полчаса. Мы ждали их у конторы. Наконец, они появились. Миша прежде всего сообщил:

– Ребята, у нас скоро поход настоящий будет!

– А ещё раньше выговор, – добавила Ирина.

– Ага, – сказал Усачёв, – нам с Мишей строгий, а отряду – обыкновенный…

– Володька, Усач, идея есть! – Миша отвёл нас в сторону. – Давайте к костру…

Он не договорил. Заиграл горнист, и мы побежали на линейку получать выговор.

МОРСКОЙ ДЕСАНТ

1

В час послеобеденного отдыха вожатые лагеря собрались в кабинете начальника для необычного и очень секретного совещания. Старший вожатый Коркин должен был познакомить их с планом завтрашней военной игры пионеров.

– Все ли здесь? – спросил Коркин, занимая место во главе длинного стола, покрытого красной, спадавшей до пола материей.

– Все, – ответила вожатая Марина, – кому положено.

– У стен нет ушей?.. – деловито поинтересовался Коркин.

– В соседних комнатах никого, – сказала Марина. – И они заперты.

Коркин сделал паузу.

– Итак, – сказал он, – прежде всего: ребята делятся на «синих» и «жёлтых»…

И началось совещание, о котором ни «синие», ни «жёлтые» так никогда и не узнали.

2

Доклад Коркина затягивался. Пока старший вожатый говорил о том, что «синие» наденут синие безрукавки, а «жёлтые» – жёлтые, да о том, что «синие» будут в обороне, а «жёлтые» – в наступлении, всё шло гладко. Но, когда он перешёл к плану игры, его начали перебивать.

– Ход событий предлагаю следующий. – Коркин разложил на столе карту. – Рано утром «жёлтые» во главе с Аркашей Голубовым уйдут к подножию горы, откуда через несколько часов начнут наступление. В качестве наблюдателя с ними буду я…

– Просто непонятно! – вмешалась Марина. – Это что, для шутки? Аркашик Голубов – во главе! Ты видел хоть раз, чтоб он у ребят в каком-нибудь деле был главой?

– Я объясню потом, а сейчас буду продолжать, – сказал Коркин, но, секунду помолчав, всё-таки добавил: – Голубов – дисциплинированный пионер.

– Ещё бы! Ему очень легко быть дисциплинированным, потому что он паинька! – выкрикнула Марина.

Коркин не обратил внимания на эти слова.

– Что касается «синих», – продолжал он, – то они займут оборону в кустарнике, на возвышенности, у дороги, ведущей к детской технической станции. Командиром «синих» назначим Геру Ивашова, а…

– Вот это правильно! – опять подала голос Марина. – Что верно, то верно.

– …а наблюдателем штаба игры у них будешь ты, Марина, – закончил Коркин. – Подхожу к главному, – снова заговорил он. – Цель игры для «жёлтых»– захват детской технической станции. Цель «синих» – удержать станцию в своих руках. Через четыре часа после начала игры «жёлтые», проведя разведку, начнут наступление по дороге к станции. «Синие», понятно, приготовятся к отпору. Однако исход игры решится не здесь, а в другом месте… – Коркин сделал паузу и подошёл к распахнутому окну, из которого было видно море.

По всей линии горизонта застыли тяжёлые тучи, похожие на огромную горную цепь. И заходящее солнце не окунулось сегодня в море, а скрылось за этой призрачной горной грядой. Так что море не казалось сейчас безграничным.

Прибоя совсем не было. И на несколько вечерних часов Чёрное море превратилось в тихое горное озеро, гигантское, но не бескрайнее.

– Исход игры, – продолжал Коркин, – решит морской десант. Большая лодка с двенадцатью «жёлтыми» – я поплыву с ними – неожиданно причалит к пляжу, где никого не будет. Оттуда десант двинется к станции, захватит её, и «жёлтые» победят.

– Постой, ещё ничего не известно, – возразила Марина. – Мы выставим на пляже у причала охрану и там посмотрим, двинется ли ваш десант к станции…

– Никакую охрану вы не выставите! – категорически ответил Коркин. – И не вздумай ребят надоумить! Десант должен быть неожиданным и пройти по незащищённому пути, иначе… Ты только представь, что было бы, если б «жёлтые» и «синие» столкнулись лоб в лоб?!

– Ух, и заваруха была бы! – воскликнул один из вожатых и тут же смолк.

– В том-то и дело! – сказал Коркин.

– Ладно… Но для чего играть, если конец… если всё известно заранее? – не сдавалась Марина.

– Это тебе известно, – ответил Коркин, – а ребятам ничего не известно. Для них всё будет неожиданно, и конец особенно. После победы «жёлтых» все пойдут на парад на костровую площадку. – Коркин положил карту в папку и завязал тесёмки.

Все молчали.

– Что ж, тогда на линейке оповестим об игре, а потом ознакомим каждую воюющую сторону с её задачей, – заключил Коркин.

3

Серёжа Машин попал в отряд «синих», которым командовал Гера Ивашов. Серёжа был очень рад и тому, что сможет участвовать в предстоящей военной игре, и тому, что его начальник – Гера Ивашов.

Недавно, когда пионеры лагеря отправились в поход, Серёжа, простудившись, слёг в изолятор. И так бывало очень часто в его жизни и раньше, до лагеря. Как раз накануне экспедиции юных краеведов, в состав которой его включали, или нового спектакля в детском театре, на который собирались идти всем классом, или другого долгожданного события Сергей начинал отчаянно чихать либо кашлять, и его укладывали в постель. Болея гриппом, он читал приключенческие книги.

Ему хотелось быть таким, как волевые люди в этих книгах: играть скулами, сжимать сильные челюсти и бросать на окружающих властные взгляды. Но скул, как ему казалось, у него не было вовсе, а когда он сжимал челюсти, этого никто не замечал. У него были такие пухлые щёки, что за ними не обозначались челюсти, и в этих щеках появлялись совсем немужественные ямочки, если Сергей улыбался. Ямочки очень нравились матери и её подругам, а его самого приводили в отчаяние. «Немужественный, незакалённый!..»– думал он о себе и, охваченный желанием начать закаляться тотчас, не теряя ни секунды, вдруг вскакивал с постели и босиком бежал отворять заиндевевшую форточку…

Услышав о военной игре, Серёжа Машин несколько раз осторожно глотнул: горло не болело. Значит, он будет завтра здоров. Хорошо бы, Гера Ивашов поручил ему какое-нибудь особое задание!..

4

Ранним утром «синие» были разбужены сигналом боевой тревоги. Они выстроились возле детской технической станции, и Марина торжественно зачитала им приказ. После этого Гера Ивашов скомандовал: «Шагом марш!» Колонна двинулась строевым шагом, чтобы уже через пятнадцать минут занять оборону на дальних подступах к ДТС. Через двадцать пять минут начиналась игра, так что можно было сразу же ожидать наступления «жёлтых». А «жёлтые» ещё на рассвете ушли куда-то к подножию горы, где разбили свой боевой лагерь.

Сначала «синие» шли по шоссе. Впереди – барабанщик и горнист, за ними – по четыре в шеренге – остальные. У каждого за плечами подпрыгивало в рюкзаке солдатское снаряжение: кружка, котелок, ложка. А в арьергарде шагали двое «синих» без рюкзаков и несли за ручки большой медный котёл, стараясь в то же время не сбиться с ноги. И, должно быть, у всех был строгий, подтянутый вид, потому что попавшиеся им на пути загорелые малыши крымчане, заметив их, раскрыли рты и, всё забыв, побежали следом за отрядом так, словно он был частью Советской Армии…

Когда малыши отстали, Гера Ивашов сказал:

– Если так идти, о нашем расположении потом разведка «жёлтых» от кого-нибудь узнает. Опросят мирных жителей и узнают… – И Гера Ивашов приказал свернуть с шоссе на узенькую тропинку, по которой пришлось гуськом карабкаться вверх.

Тропинка непрерывно петляла и становилась всё круче, земля вырывалась и сыпалась из-под ног.

– Не отставать! – вполголоса командовал Гера. – Мы не можем терять время! – И размахивал огромным трещоточным пулемётом, сколоченным в ДТС по случаю военной игры.

Только теперь, когда они свернули с шоссе и Гера стал отдавать приказания вполголоса, Серёжа Машин ощутил, как непохож стремительный марш, в котором он участвует, на обычную экскурсию или поход. Они продвигаются укрытой от глаз тропой, а впереди сражение!..

Серёжа посмотрел на Геру, который с ним поравнялся: тот шёл так легко, будто и не было подъёма в гору, будто ничего не весил громоздкий пулемёт. И Серёжа почувствовал гордость за своего командира. Ему захотелось как можно скорее отличиться, совершить такой смелый поступок, после которого Гера сказал бы фразу, не то придуманную только что, не то прочитанную когда-то Сергеем:

«С такими боевыми друзьями, как Машин Сергей, не страшен никакой враг!»

Серёжа ещё совсем не представлял себе, чем заслужит такую похвалу, но ясно видел лицо командира, который при других бойцах скажет о нём эти слова.

…Наконец «синие» пришли на позиции. Они закрепились в густом кустарнике по обеим сторонам дороги.

Отсюда, с возвышенности, обозревалась метров на сто и сама дорога, по которой могли приблизиться «жёлтые», и огороженные плетнями виноградники справа, и почти голое пространство слева, поросшее лишь ломкой сухой травой, репейником да полынью.

После того как все замаскировались, а трещоточный пулемёт направили на дорогу, Гера Ивашов негромко спросил:

– Есть добровольцы в разведку идти?

Добровольцами вызвались идти все, кроме одного мальчика, по фамилии Сахаров, который сказал, что на него иногда вдруг «нападает смех» и из-за этого он в разведке может нечаянно себя обнаружить. Гера поинтересовался, в какие моменты на него «нападает смех», и Сахаров ответил, что только в самые серьёзные, например, когда он стоит у доски или беседует с завучем. Тогда Гера распорядился, чтобы при появлении неприятеля Сахарова немедля эвакуировали в тыл. И, отдав это приказание, Ивашов посмотрел на стоявших возле него «синих» тем решительным и властным взглядом, которым в жизни ещё никого не удавалось окинуть Серёже Машину, сколько он ни старался.

– Кто умеет ползать по-пластунски? – отрывисто осведомился Гера Ивашов.

На этот вопрос откликнулись лишь двое «синих». Остальные молчали понурясь: ясно было, что их не пошлют в разведку. Пластуны получили от Геры боевое задание и покинули позиции.

– Остальным вести наблюдение за местностью! – приказал после этого командир.

Серёжа Машин, как все «синие», сначала проводил взглядом разведчиков, которые ползли, почти не отрываясь от земли, а потом стал следить за пустынным пространством перед собою. И ему было жаль, что не он скрылся сейчас из виду, что не его будут теперь нетерпеливо дожидаться… Ведь он сумел бы – конечно же, сумел бы! – пробраться к «жёлтым», он бы всё приметил и намотал на ус! А потом, появившись внезапно в расположении своих, доложил бы коротко, спокойно и молодцевато, что нужные сведения добыты…

В это время Серёжа услышал, как Гера Ивашов громко произнёс его фамилию. Он обрадовался, но командир тут же выкликнул и Сахарова, и у Серёжи почему-то сердце упало от такого соседства. Однако в ту секунду он всё-таки не предвидел, до чего обидное, небоевое, а к тому ж ещё и хлопотливое дело достанется на его долю. Ему и Сахарову велено было оттянуться на двести метров от передовой линии и там приняться за приготовление обеда для всех. Серёжа открыл было рот, чтоб возразить, но Гера Ивашов отчеканил:

– Выполняйте!

И они побрели выполнять.

5

Витя Сахаров сидел на бугорке земли вышиною с садовую клумбу перед холмиком картошки, которую ему предстояло почистить. Он переводил тоскливый взгляд с длинного ножа, лежавшего у него на коленях, на высокий холмик и набирался решимости начать… Впрочем, момент, по-видимому, не казался Сахарову уж очень серьёзным, потому что смех на него пока что не «нападал».

Серёжа Машин стоял на цыпочках в нескольких шагах от Вити, перед большим медным котлом.

В этот котёл сжалившаяся над Серёжей вожатая Марина – наблюдатель штаба игры – насыпала столько крупы, сколько нужно было, и только после этого дала Серёже ложку, длинную, как сабля, сказав:

– Мешай, пока не закипит, а потом – ещё часок. – После чего Марина отправилась наблюдать за событиями на фронте, на прощание добавив: – Дело твоё, Серёжа, нетрудное, пустяки…

Но это оказались не пустяки.

Котёл стоял на двух камнях. Между камнями горел хворост. Серёжа должен был то и дело подкладывать новые порции. В то же время ему приходилось мешать кашу, стоя на цыпочках и с трудом доставая до дна котла. Что и говорить, было жарко. Но дальше– больше! Каша начала кипеть. Теперь она пузырилась, клокотала, пар шёл от неё клубами, и Серёже подумалось, что, возможно, каша иногда убегает, как молоко, а Марина просто забыла сказать ему об этом…

Сергей, тяжело дыша, всматривался в кашу, которую застилал пар. Пар превращался на его лице в капельки тёплой воды. И для того ли, чтобы получше осветить эту картину, или ещё зачем-нибудь из-за белого облака, рыхлого и медленного, выглянуло солнце и начало палить изо всех сил. На лбу у Серёжи выступил пот и смешался с паром. Но и в эту минуту он мечтал и фантазировал.

«Вот, – думал он, – придут наши во время передышки пообедать. Поедят и скажут мне: «Вкусно готовишь!» А разве этим я хотел прославиться?..» Тут Серёжа отрицательно замотал головой, будто не сам он себе, а кто-то другой ему задал такой вопрос. И совсем неожиданно для себя Серёжа проговорил со злостью и так громко, как вовсе не положено вблизи от передовой:

– Не нужна мне слава поварская, а нужна мне слава боевая!

При этом возгласе Витя Сахаров выронил недочищенную картофелину, которая покатилась под уклон, по направлению к Серёже.

– Что ты спросил? – полюбопытствовал Сахаров, охотно отвлекаясь от кухонной работы.

Смущённый Серёжа не ответил. Тогда Витя снова взял в руки нож и повернулся к Машину спиной. Это тотчас повлияло на Серёжу. У него и раньше уже мелькала мысль о том, чтобы без приказа, тайком, пойти в разведку. Но тогда это сразу заметил бы Витя, заинтересовался бы, куда он собрался…

Теперь же Витя на него не смотрел.

Серёжа помешал на прощание ложкой в котле, вытер мокрое лицо и гигантскими скачками спустился по отвесной тропке к просёлочной дороге. Эта узкая, неасфальтированная дорога, по обе стороны которой метрах в двухстах отсюда занимали оборону «синие», впадала в широкое шоссе, – оно и вело к расположению «жёлтых». Но, прежде чем добраться до «жёлтых», предстояло миновать линию обороны своих, а это – Серёжа вдруг сообразил – невозможно было сделать незаметно. Он остановился, задумавшись, посреди дороги и вздрогнул от окрика.

– Жить надоело?! – В двух шагах затормозил пикап.

Шофёр распахнул дверцу и высунулся из кабинки.

– Голову напекло? – осведомился он всё ещё грозным голосом, но глядя на растерянного Серёжу уже не так яростно.

– Извините, пожалуйста, – пробормотал Серёжа и, как учила его в раннем детстве мать (виноват перед человеком – смотри ему в глаза!), в упор посмотрел на шофёра.

Тут обнаружилось, что шофёр совсем молодой парнишка, и Серёжа почувствовал себя бодрее.

– Подвезти?.. – спросил парнишка без всякой свирепости.

Подвезти?.. Вот это идея! Он промчится мимо своих позиций, он, если машине по пути, достигнет боевого лагеря «жёлтых» за несколько минут! Останется только дойти обратно к своим!

Серёжа поспешно забрался в кабинку. Через минуту они проскочили тот участок дороги, на который был направлен трещоточный пулемёт. Серёжа на несколько мгновений закрыл лицо руками, но и без этой предосторожности его вряд ли кто-нибудь успел бы узнать.

– Из лагеря? – спросил шофёр.

– Ага. Наши на экскурсию ушли, а я догоняю… – Серёжа постарался улыбнуться как можно простодушнее.

Шофёр не должен был и подозревать, что оказывает услугу разведчику «синих».

Но шофёр не стал больше ни о чём расспрашивать попутного пассажира. Наоборот, он сам стал ему рассказывать о дороге и о встречных.

– На этом вот месте в один день две машины гробанулись, – сообщил шофёр, как раз на этом месте сняв зачем-то руки с руля. – Такой отрезок. Как услышим, кувырнулся кто-либо, уже знаем: здесь.

Он засвистел. Серёжа, не зная, что сказать, поцокал языком.

– Видишь, друг стоит, – снова заговорил шофёр, указывая на милиционера возле мотоцикла, прислонённого к стене. – Это такой друг, что, если у тебя фара мигает, он тебе талон сменит и удушит безо всяких…

– Жуткий тип, – заметил Серёжа, чтобы поддержать разговор.

Шофёр кивнул.

– Его имеем позади, теперь, товарищ, газанём! – объявил он весело и, выплюнув в окно недокуренную папироску, действительно увеличил скорость. Да так увеличил, что тотчас обогнал грузовик и на повороте чуть не задел бородатого старика в белом костюме, который, шарахнувшись к обочине, крикнул:

– Лихач! Штрафовать надо за такую езду!

– Красную шапку сперва надень! – отвечал шофёр, притормаживая ради этой реплики. – Тогда взыщешь!

Они помчались дальше. Серёже за эти несколько минут очень понравилась быстрая езда, а также независимая манера шофёра объясняться с прохожими, хоть он и не разобрался, для чего было встречному старику надевать красную шапку. И, прощаясь с новым знакомым, после того как увидел из окна раскинувшийся внизу, почти у берега, боевой лагерь «жёлтых», Серёжа благодарно ему сказал:

– Большое спасибо! Дальше я теперь сам… Приезжайте к нам, пожалуйста, в воскресенье на костёр, а? – Вообще говоря, никто не уполномочивал Серёжу Машина приглашать кого-либо на лагерный костёр, но восторженное чувство к шофёру искало немедленного выхода.

Шофёр пообещал «заскочить» на костёр, если выберется свободное время, и Серёжа остался один на шоссе. Отсюда, спрятавшись на всякий случай за пирамидальным тополем, он несколько минут с бьющимся сердцем озирал территорию «жёлтых». Наблюдательный пункт был на редкость удобным. «Жёлтых», рассевшихся на поляне, при Серёжином остром зрении можно было хоть пересчитать. Они же его снизу едва ли могли приметить.

Пересчитывать «жёлтых» Серёжа не стал. Он только определил на глаз, что они все в сборе и, значит, ни крупных, ни малых сил к фронту пока не придвигают.

С этим известием, которое, как-никак, имело цену, Серёжа опрометью понёсся по дороге назад к своим позициям, изредка вспоминая о том, что разведчику надлежит маскироваться и опускаясь в такие моменты на четвереньки.

На бегу он представлял себе, как принесёт сейчас важные сведения о «противнике» и как командир с заместителем простят ему всё. Или, лучше, не простят, а скажут так:

«За геройство, проявленное в разведке, наградить Сергея Машина боевым орденом. – И приколют этот орден к его бушлату. – А теперь за нарушение приказа – расстрелять его!» – Прикажут они. И его расстреляют…