Текст книги "Голубая луна (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Эт-тот человек... Он... Он в конюшне. Их там двое... – кабатчик мелко дрожал, по его лицу тек пот, мокрой от обильно выступившего пота была и его рубаха.

– Ты опоздал, – Герда услышала во дворе шум драки, сдавленные крики, звуки невнятной возни внутри дома. – Что-то еще?

– Они... о...ни...

– А, если так? – Она проколола кожу на его горле и пустила кабатчику кровь.

Он дернулся от боли, захрипел, но она тут же ударила его другой рукой по губам.

– Ну?!

– В лесу. С лошадьми, – создавалось впечатление, что от страха мужчина разучился говорить связно, произнося за раз одно, максимум – два слова.

– Сколько?

– Трое.

– Сколько в доме?

– Д... два... наверху.

– В конюшне?

– Двое.

– Есть еще?

– Нет.

– Ну, видишь, – ухмыльнулась Герда, – можешь, когда хочешь.

Хотела было врезать ему коленом по яйцам, но в тяжелой юбке сильно не разгуляешься, еще спасибо, что смогла перепрыгнуть через стойку. Пришлось бить кулаком. Можно было бы и куда-нибудь в другое место, но у нее от злости голова кружилась, и в висках стучала кровь. Врезала по яйцам. Кабатчик охнул, дернулся и, едва не насадив себя на нож, упал на колени, зажимая обеими руками причинное место.

– Злая вы, виконтесса, – усмехнулась, проходя мимо, Тильда, она тащила за ногу, как труп, одну из служанок, ту, что помоложе. – Не будете возражать, если я ее парням на потеху отдам?

Герда бросила взгляд. Подол платья и нижняя юбка задрались у женщины чуть ли не до горла, обнажив крепкие ноги и широкие бедра, между которыми курчавился темный лесок лобковых волос.

– Только чур, я тоже буду смотреть! – Герда вдруг остро захотела увидеть все, что случится, собственными глазами. Буквально все!

Темное, пряное желание, туманящее взгляд кровавой пеленой, заставляющее сердце биться быстрее. И, хотя сама она, в свое время, в Венге, чуть не убила предводительницу разбойников как раз за это самое, за интерес к тому, что мужчины могут сотворить с несчастной женщиной, сейчас она посчитала ситуацию с моральной точки зрения вполне удовлетворительной. Ведь, не вмешайся в дело Другая Она, сейчас Герда была бы на полпути в могилу. Однако жить ей еще не надоело, и любой покусившийся на эту жизнь, был достоин самой страшной кары. Наверное, и такой, как изнасилование. Воображение ее разыгралось, и Герда начала представлять себе всякие ужасы вперемешку с возбуждающими картинами грязного секса.

Впрочем, худшего, в результате, все-таки не случилось. Вмешался Бу Нурен, и служанок просто придавили.

– Изнасилования и грабежи плохо сказываются на дисциплине бойцов, – коротко объяснил он ситуацию Герде. – Не обижайтесь, госпожа.

– Не обижаюсь. – Темное помутнение, как возникло, так и ушло, возбуждение спало, взгляд очистился.

– Сами допросите? – кивнула она на все еще корчащегося на полу кабатчика.

– Да, госпожа. Думаю, я справлюсь.

– Тогда за работу!

Герда взяла с полки большой кувшин и вышла во двор. Ручей, который она приметила еще раньше, протекал совсем рядом с домом. Герда умыла лицо, – время еще не вышло, хотя и следовало поспешить, – тщательно прополоскала кувшин, набрала воды и вернулась в дом. Там уже во всю шло потрошение пленных. Наблюдать за допросом Герда, впрочем, не стала. Поставила кувшин на один из уцелевших столов, достала из кармашка на поясе нефритовую бутылочку с "Поцелуем ангела" – универсальным антидотом и самым сильным из противоядий, известных науке, – накапала с помощью золотого дозатора пять капель, досчитала до десяти, и, сделав большой глоток прямо из кувшина, пошла обносить "живой водой" всех остальных.

Допрос продлился часа полтора, но ничего толком не дал. Впрочем, Герда на многое и не рассчитывала. Покушались на нее не эринорцы, а всякий сброд, собранный анонимным нанимателем в Горанде, что называется, с бору по сосенке. Наемники, но не из тех, кого можно считать настоящими профессионалами, и люмпены – портовые бичи и городская бандитская мелюзга. Оттого, собственно, они и не решились на открытый бой, пусть даже из засады. Знали, что прямого столкновения с отрядом конгарских наемников не выдержат. Отравление в этом смысле представлялось убийцам лучшим решением. Вот, собственно, и все. Нанимал их некто, говоривший на горанде без акцента. Может быть, даже местный, кто-то, кого наняли для этого дела эринорцы. Он же дал бандитам яд и указал, какой дорогой идти, чтобы "забежать вперед". Так что ничего особенно ценного допрос не дал, но заставил "задуматься". Расчет времени показывал, что впереди может оказаться еще одна засада, и совершенно определенно, кто-то мог идти по их следу.

– Пойдем быстрее, – сказал Нурен после краткого обсуждения.

– Двое в дозор, – предложил Юэль, – двое в арьергард.

– Согласен, – поддержал идею новгородский шпион. – Выходим перед первым светом.

Всех захваченных в плен бандитов – и кабатчика заодно – наемники закололи, разбросав убитых так, словно здесь был настоящий бой. Прихватили немного еды впрок, подожгли таверну и ушли, как и планировали, перед рассветом. Герда на этом этапе решила, что время маскироваться прошло, переоделась в свой дорожный костюм, вытащила из тюков оружие и теперь мало чем отличалась от других наемников.

***

Следующие пять дней прошли относительно спокойно. Отряд двигался с максимально возможной скоростью, но чем выше они поднимались в горы, тем тяжелее становилась дорога. К тому же испортилась погода. Прогремела гроза, пролился ливень и, наконец, зарядил долгий унылый дождь. Свернув с главной дороги, чтобы спутать след, отряд Нурена шел какими-то узкими тропами, а то и вовсе по бездорожью. Темп движения резко упал, но отряд упорно продвигался вперед, и, хотя, Нурен и остальные знали уже, что Герда отнюдь не домашняя кошечка, все они нет-нет, да поглядывали на нее с опаской: не выбилась ли дамочка, случайно, из сил, не запсиховала ли, или еще что. Спокойными оставались только Юэль и Тильда. Эти двое точно знали, чего от Герды можно ожидать, и чего от нее ожидать не следует.

На пятый день к вечеру, перевалив через Узкое Седло, они спустились в Змеиную узость – узкое ущелье, получившее свое название не от того, что в нем водились змеи, а из-за своей конфигурации. На протяжении полутора миль ущелье трижды меняло направление. К этому времени уже стемнело, и продолжать дорогу через заваленное битым камнем русло мелкой реки стало невозможно. Поэтому разбили бивак и в дорогу на следующий день вышли только тогда, когда достаточно рассвело. Это был трудный участок пути, но зато после полудня они вышли в долину Белопенной, сократив свой маршрут на добрых шестьдесят миль.

Здесь, в долине, отряд Нурена снова вышел на тракт, и дело пошло веселее. Дорога стала лучше, тут и там на ней стали попадаться фермы, деревеньки и постоялый дворы. Изменилась и погода. Прекратился наконец дождь, но зато стало значительно холоднее. Впрочем, холод не помеха, а хорошая дорога и знание местности позволяли проходить до сорока миль в день, прихватывая и вечерние часы, когда двигаться приходилось с зажженными факелами.

На очередном привале – короткая дневная остановка, чтобы перекусить и оправиться, – Герда ощутила далекий пока, но уже вполне отчетливый зов, а вечером, расположившись у костра на биваке в удобном гроте недалеко от тракта, она смогла определиться уже с расстоянием и направлением. Не могло быть сомнений, что она снова оказалась вблизи места силы, и Герда решила, что просто обязана там побывать. Слишком редкое это диво и слишком важное для ее дара, чтобы пропустить такую возможность.

– Мастер Нурен, – обратилась она к возглавлявшему их экспедицию новгородскому шпиону, – не спрашивайте, пожалуйста, зачем. Я все равно не смогу ответить. Но завтра нам надо будет свернуть с дороги. Я покажу где. Зайдем поглубже в лес, разобьем лагерь и встанем на дневку. Я должна кое-куда сходить.

– Одна, – остановила она попытавшегося было возразить мужчину. – Со мной пойдет Юэль. Этого достаточно.

Помолчали. Нурен явно обдумывал непростую ситуацию. Прямой приказ князя требовал от него не оставлять Герду без присмотра, но он уже понял, что Герда не та женщина, которая позволит собой руководить. Она соглашается с разумными доводами, но бессмысленное исполнительство отвергает на корню.

– Хорошо, госпожа, – сказал он наконец вслух, – мы так и сделаем.

Так что на следующий день он уже не возражал, когда, заметив подходящий распадок, уходящий от дороги в нужном направлении, Герда увела отряд с тракта. Примерно в миле от поворота нашлось удобное место для дневки: склон скалистой сопки с приличных размеров пещерой у самой подошвы, ручей и просторная прогалина в сосновом лесу, позволявшая хорошо контролировать подходы к лагерю. Здесь Герда и Юэль оставили товарищей, а сами пошли в глубину распадка. И чем дальше они шли, тем отчетливее становился зов. Герда могла уже различить не только направление, откуда он приходил, но и тональность призыва.

– Ты ведь понимаешь, что здесь пахнет злом? – спросила, появляясь рядом с ней, Другая Она.

– Не дура, – коротко ответила Герда.

Призыв стал похож на голос Рока, и, хотя Герда не могла разобрать отдельных "слов", общий смысл песни, звучавшей в горах не одно тысячелетие, до нее все-таки доходил. И это была отнюдь не веселая песня. Мрачная, безрадостная мелодия, суровые, гневные слова. По-видимому, что-то такое почувствовал и старшина. Повел плечами, как будто сбрасывал напряжение, бросил вопросительный взгляд на Герду.

– Все в порядке, – успокоила она его. – Ничего страшного с нами не случится.

На самом деле, уверенность ее была наигранная, знать наверняка, что там и как, она не могла. Могла надеяться на лучшее, этим и занималась.

Между тем, они прошли довольно приличное расстояние, – никак не меньше трех миль, – поднялись на очередной склон и увидели, что у этой сопки не одна, а две вершины. Они стояли на первой, поросшей соснами и кедрами. Эти деревья и заслоняли от поднимавшихся на сопку людей вторую более высокую вершину, на которой ничего не росло.

– Оставайся здесь, Юэль, – приказала Герда. – Туда я пойду одна.

Она сбросила с плеч дорожную сумку и пошла туда, куда вел ее зов.

На второй вершине невидимое снизу находилось языческое капище. И оно было совсем не похоже на святилище Черной луны. Это сооружение было куда древнее, на много веков старше, чем храм Неистовой.

Герда миновала тринадцать высоких ступеней, сложенных из огромных грубо обработанных каменных плит, и подошла ко входу в храм, образованному двумя вертикально установленными менгирами. Пройдя между ними, она оказалась в узком проходе, вырубленном прямо в скале, являвшейся, по-видимому, телом сопки, и оказалась на просторной круглой площадке, ограниченной тринадцатью установленными вертикально плитами-менгирами. Посередине круга стоял огромный дольмен, внутри которого – под перекрытием – Герда рассмотрела жертвенный алтарь. Здесь, внутри ограды из каменных глыб, древняя песня звучала куда отчетливее, чем внизу, у основания сопки. Герда не знала, что это за язык, но она понимала, о чем поют камни. Это была, и в самом деле, крайне мрачная песня, хотя Герда и не взялась бы пересказывать ее своими словами. Но общий смысл улавливался без труда: это был гимн Смерти, Великой Повелительнице Пределов, Хозяйке Судеб, Властительнице Ночи.

Какое-то время Герда просто стояла там, где остановилась, не в силах идти дальше. Вообще, не способная сдвинуться с места, поднять руку, сказать слово. Но потом, – сделав над собой неимоверное усилие, от которого кровь застучала в висках и по лицу потекли слезы вперемешку с потом, – все-таки пошла к алтарю. Шаг за шагом. Медленно. С трудом, словно, преодолевая встречный ветер. Сколько времени шла, не запомнилось, но в какой-то момент Герда просто обнаружила себя стоящей на коленях у самого жертвенника. Она не помнила, с какой целью пришла сюда. Она просто чувствовала, что должна это сделать.

Запустив руку во внутренний карман плаща, она вынула подношение, которое приготовила минувшей ночью, завернув его в чистую тряпицу. Положив сверток на жертвенный камень, Герда развернула его. На белом батистовом платке лежала самая большая ее драгоценность – сапфировый гарнитур.

Тебе! – сказала мысленно Герда и склонилась в поклоне.

Смелая девочка, – голос, раздавшийся в ушах Герды, был похож на слабый шелест ветра, но она отчетливо слышала каждое слово. – Умная. Щедрая.

Герда не знала, что на это сказать, и надо ли вообще отвечать на эти слова.

Сильная, – шепнул тот же голос. – Неистовая входила в тебя четыре раза, и ты все еще жива.

Повисла тишина, но Герда чувствовала, разговор не окончен.

В тебе слишком мало зла, – сказала богиня. – Мягкая, добрая... Грозишься, но не убиваешь. Твоя месть спит, твой гнев не пылает, а тлеет, а жалость пристанище слабых.

И снова тишина.

Хорошее подношение, – наконец, заговорила богиня, измучив Герду долгим ожиданием. – Не поскупилась. Возьми и мой дар. Твой нож!

"Нож?" – Герда удивилась, но слово богини закон, тем более, слово такой грозной богини, как та, которой было посвящено это капище. Безымянная, она знала все имена, и все дороги.

Вопрос, откуда Герда все это узнала, возник позже, а тогда, стоя на коленях пере алтарем, она просто знала и не нуждалась ни в каких объяснениях. Она достала свою наваху, раскрыла и положила на алтарный камень рядом с принесенными в жертву драгоценностями. Секунду, другую ничего не происходило, а потом сапфиры ярко вспыхнули и разом превратились в голубое сияние. Золото потекло, мягкое, как разогретый на огне воск, и на глазах Герды впиталось в рукоять навахи, словно, вода в сухой песок. Тогда голубое сияние окутало клинок и буквально через несколько мгновений исчезло, поглощенное сизой сталью.

Бери и уходи!

Герда взяла нож, не слишком понимая, что делает и зачем, встала, выпрямляясь, и чуть было не упала. Ноги едва держали враз отяжелевшее тело. В мышцах слабость, в голове пустота, в ушах звон...

Она не помнила, как вернулась к Юэлю, и что случилось потом, воспринимала в полсознания. Смутно вспоминалось, как он дотащил ее до бивака. И там, напившись вина и завернувшись в плащ и два одеяла, Герда легла поближе к огню, согрелась и, наконец, заснула сном без сновидений. Спала долго. Нурен, посовещавшись с Юэлем и Тильдой, дал ей выспаться до первого света, но, проснувшись, она не смогла есть и весь день чувствовала себя обессилившей и разбитой. Почти не разговаривала, сидела нахохлившись на своей лошади, но из седла не выпадала, ехала со всеми. Днем на привале сжевала горсть черного изюма, запив его парой глотков вина, и до вечера, как сомнамбула, качалась в седле. Никто ее ни о чем не спрашивал, но все смотрели с подозрением, вот только ей на это было наплевать. Все стало вдруг безразлично, ко всему пропал интерес, но она безропотно двигалась с отрядом по горным дорогам, которые с каждым днем становились все хуже и хуже. Ехала, шла, ела и спала. Голова была пустой, и все вокруг представлялось серым и безжизненным.

Так прошло дней пять или шесть, – Герда не считала, – а потом... Она вынырнула из своего странного забытья сразу вдруг. Вздрогнула, почувствовав на себе чужой взгляд, отклонилась назад, пропуская над собой летящую ей в грудь стрелу, и скатилась с лошади, упав в можжевеловый куст. Вокруг, как гром среди ясного неба, разверзся ад. Ржали и крутились на месте зажатые в скальной узости лошади, кричали люди, звенела обнаженная сталь. Однако Герда, вылетевшая из седла несколькими мгновениями раньше, каким-то чудом оказалась вне боя, а еще через минуту и вовсе нашла себя за спинами нападавших. Судя по одежде и оружию это было какое-то горное племя, и напали они с обычной для горцев целью – ограбить жителей низин. Но люди Нурена оказались трудной добычей, они умели воевать и дрались не на жизнь, а насмерть. Это была их работа. Этому их учили. Этим они занимались всю жизнь.

Понаблюдав за схваткой пару-другую мгновений и уяснив себе характер боя и расклад сил, Герда с трудом выпуталась из куста, сбросила мешавший двигаться плащ, прошмыгнула между больших валунов и, оказавшись за спиной одного из нападавших, ударила его засапожником под левую лопатку. Сделала она это, подчиняясь автоматизму отработанного приема, и даже не подумала о том, хватит ли у нее сил, чтобы убить одним ударом довольно крупного мужика. Сил хватило, роста – тоже. Горец рухнул, как подкошенный, а Герда, успевшая вырвать кинжал, уже неслась к другому воину. Этот что-то почувствовал или, может быть, услышал, и как раз разворачивался к ней, но попросту не успел, нож из ее рукава вылетел раньше. Кидала с левой руки, на бегу и не отдышавшись. Метила в грудь, попала в лицо. Куда-то в верхнюю часть бороды – в рот или подбородок, – но главное, выиграла то самое мгновение, которого иногда не хватает, чтобы решить, кому жить, а кому умирать. На этот раз жить выпало ей: кинжал вспорол брюхо горца, а удар плечом в грудь опрокинул его на спину.

"Можно и в позе наездницы..." – Но додумать Герда не успела, получив удар в бок.

К счастью, бил не мужчина, а женщина – какая-то горянка с занавешенным "салфеткой" лицом. Сила удара не та, да и женский сапожок не то же самое, что окованный железом сапог могучего воина. Тем не менее, Герда от боли чуть не взвыла, упала на плечо, оставив засапожник в животе поверженного врага, и оказалась безоружная лицом к лицу со взбесившейся женщиной, чьего мужа или брата – ну, не отца же, в самом деле, – она чуть было не оседлала. У горянки ятаган, – и ударь она им вместо ноги, дело обернулось бы худо, – а у Герды лишь ее короткая наваха и сломанные ребра. Тем не менее, ей хватило самообладания, сил и ловкости, чтобы уклониться от первого удара, поднырнуть под второй, и в следующее мгновение ее нож вошел женщине в горло. И в этот момент с Гердой случилось странное. Она почувствовала жар, словно в лицо ей пахнуло из разверстой хлебной печи, и жар этот "омыл" ее всю, разом сжигая усталость, боль и растерянность. Сердце ударило в грудь, кровь вскипела, и Герда почувствовала непреодолимую жажду убивать. Следующие полчаса она этим, собственно, и занималась. Сначала с ятаганом, потом с коротким копьем, которое достала из мертвой руки убитого ею воина, а потом с чьей-то саблей, которая была для нее тяжеловата, но в азарте боя Герда этого даже не заметила. Она металась между камней, атаковала, не задумываясь о силе противника, парировала удары, рычала и орала непристойности, падала и поднималась, и снова раз за разом вступала в бой. Кровь заливала ее с головы до ног, стекала по лицу, засыхала коркой на разбитых губах, но ей все было нипочем, и ничто, казалось, не сможет ее остановить.

А потом все неожиданно закончилось, и она нашла себя стоящей среди трупов и все еще живых, но агонизирующих врагов, с окровавленной саблей в одной руке и ятаганом в другой. В паре шагов от нее стоял согнувшийся вдвое Нурен, но он, похоже, не был ранен. Просто устал и пытался отдышаться.

– Живая? – окликнул ее Юэль. – Ну и горазда же ты драться, Аниз! Просто бешеная сука, не прими за оскорбление!

"Оскорбляться? – рассеянно подумала Герда, осматривая поле боя. – Еще не хватало!"

– Сам-то как? – спросила, выглядывая остальных участников экспедиции. Кто-то был на ногах, а кто-то, увы, нет. Слуга Нурена, например, и Карл Борг. А Тильда была ранена и пыталась зажать рукой рану на плече.

– Подранен слегка, – поморщился старшина, отвечая на вопрос Герды. – Стрелой, выблядки, в спину кинули. Ты, поди, тоже не без дырок. Вся в крови...

Но "дырок" на теле Герды не оказалось. Ребра были сломаны, ушибов столько, что и не сосчитать. Все тело, наверное, один большой синяк. И болело все тоже не по-детски, но при всем при том, Герда ощущала удивительный подъем. Ее сердце ликовало. В душе праздник, и кровь несется по жилам, как вода в горной реке. Нашлись силы и Тильду подлатать, и Юэля, и других. Обрабатывала раны часа два, чистила, зашивала, перевязывала, и только потом пошла к близкой реке, разделась догола, окунулась в ледяную воду, вынырнула, выдохнула со стоном и снова ушла под воду. Но, когда обтершись наскоро запасным платьем – спасибо, хоть лошади не разбежались, – переоделась в чистое, и, выпив яблочного бренди, которое до этого дня в рот ни разу не брала, села у наскоро разведенного костра, то едва ли не со звериным аппетитом сжевала краюху трофейного ржаного хлеба, приличный брусок козьего сыра с запашком и круг копченой колбасы, запивая все это простое, но сытное пиршество ягодным вином из захваченного у горцев бурдюка.

К этому времени, ситуация уже прояснилась. Напали на них действительно горцы, и все, что характерно, полегли, хотя их и было более, чем вдвое больше. В основном, мужчины, но среди них находилось и несколько женщин, которые дрались не менее отважно, но в силе и воинском искусстве значительно уступали своим мужчинам. В отряде почти все были ранены и четверо убиты. Пострадали несколько лошадей и пропала часть груза. Нетерпеливые горцы, еще даже не победив, начали срезать с захваченных лошадей вьюки, а когда ситуация переменилась, упустили добычу, частью уронив в пропасть, а частью в реку. К несчастью, в тех тюках, что попали в воду, лежали сухари, мешочки с кукурузной мукой и пшеничным зерном и прочая походная еда. Потери удалось частично возместить трофеями, но у горцев почти не оказалось муки и крупы, одни только мясо и сыр, да еще вот хлебные лепешки. А территория, по которой предстояло идти в ближайшие шесть-семь дней – высокогорные плато, охваченные ранней зимой, – не сулила ничего хорошего: здесь практически не было человеческого жилья, и виды на охоту были весьма сомнительны. Зверья здесь сейчас было мало, зимняя бескормица.

Тем не менее, раненые, замерзшие и голодные они одолели эту часть пути и, спустя, восемь дней уже спускались в долину Мены, по ту сторону Высоких гор. Герда прошла весь маршрут то пешком, то на коне, не жалуясь, и не стеная. На самом деле, она, разумеется, делала и то, и другое, но только строго про себя. Желание сохранить перед окружающими образ бесстрашной и неутомимой воительницы оказалось сильнее жалости к себе и всех прочих глупостей. Однако правду сказать, намерзлась она на горных тропах едва ли не на всю жизнь. Так ей, во всяком случае, казалось. Усталость и пустой желудок тоже не способствовали хорошему настроению. Но было и кое-что еще, что приводило Герду в полную растерянность и заставляло страдать по-настоящему. С тех пор, как она посетила древний мегалитический храм перволюдей, ее магия исчезла, кажется, без следа. Сейчас Герда не смогла бы зажечь и самого слабенького светлячка. Все, что у нее осталось от прежнего могущества, это пара амулетов, да немного экзотических зельев, сваренных ею в Ароне на пике своей силы. Не приходила к ней больше и Другая Герда, а Неистовой богини и след простыл, словно бы, никогда рядом с Гердой ее и не было. Единственное, что вселяло в сердце Геры надежду, была ее наваха. Нож, получивший странное благословение Древней богини, придавал ей силы, когда их уже не было и в помине, согревал стылыми ночами, отгонял страхи, сжигал робость. И это не являлось плодом ее воображения. Так все и обстояло. Стоило Герде взять его в руку, как нож оживал, делясь с ней бодростью, силой и теплом, и кое-чем еще, о чем она точно не просила: гневом, темной страстью, мстительной злобой и неукротимым желанием убивать врагов...

2.

То, что обстоятельства дважды заставили отряд сменить маршрут своего движения, в конце концов, сослужило им хорошую службу. Они спустились с гор гораздо восточнее того пункта, куда направлялись первоначально, и оказались в цветущей долине Мены. Средина осени в этих краях – это теплая пора. Летняя жара уже спала, а зимние холодные дожди еще не начались. Сбор урожая прошел совсем недавно, и цены на продукты упали до самого низкого уровня за сезон. Главная дорога – Хлебный тракт – шла здесь по левому гораздо более заселенному берегу реки. Просторная долина плавно стекала с юга на север, постепенно расширяясь по мере того, как многочисленные притоки превращали Мену в полноводную, а значит и судоходную реку. Так что вскоре путешествие Герды вступило в новую фазу. После лишений перехода через высокогорье, отряд мастера Нурена путешествовал сейчас со всем возможным комфортом. Сначала они ехали по хорошей дороге, останавливаясь на ночлег в отличных гостиницах и на постоялых дворах, а потом купили места на большой речной барке и за три дня сплавились достаточно далеко на север, чтобы совершить оттуда пусть и тяжелый, но зато достаточно короткий переход степью к другой большой реке, которую Птолемей называл Даикс, а местные племена – Яиком. Это был совсем не тот маршрут, который изначально запланировал новгородский шпион, но он, по словам Юэля, был даже лучше прежнего, поскольку позволял пройти большую часть пути по воде: сначала по Яику до Хазарского моря, потом вдоль морского побережья до устья Итиля, именуемого так же Волгой, и затем вверх по течению этой великой реки до самых новгородских земель. Места там, по уверению мастера Нурена большей частью обжитые – города и деревни стоят едва ли не каждые несколько миль, если не верст. В общем, сытно, мирно и не утомительно, хотя и несколько дольше, чем по первоначальным планам.

Герда не возражала. Ей было все равно, как ехать, – лишь бы уже как-нибудь приехать, – и она неукоснительно следовала указаниям мастера Нурена, в частности, рекомендовавшего дамам переодеться в связи с патриархальными нравами местного населения в платья. Поэтому, когда в Хазторокани перед самой посадкой на струг их с Тильдой вознамерились похитить, участвовавшие в набеге ногайцы посчитали их просто двумя "свободными, белыми" женщинами и, разумеется, сильно просчитались.

А дело было так. Ввечеру, Герда и Тильда вышли с подворья, где их отряд дожидался утра, когда можно будет грузиться на струг, и пошли по главной улице городка, присматриваясь от нечего делать к лавкам и торговым лабазам. Идут, разговаривают, смеются, и обеим невдомек, что в этих местах люди просто так по городу на лошадях не скачут. Оказалось, набег, что здесь иногда все еще случается, но местные-то, заслышав топот копыт, тут же рванули кто куда – лишь бы с дороги убраться, да на глаза налетчикам не попасться, – но ни Герда, ни Тильда не были знакомы с местными реалиями, это их и подвело. Оглянуться не успели, а руки уже схвачены арканом в локтях и прижаты к телу, и кто-то подхватывает тебя на скаку и ловко взбрасывает перед собой поперек лошадиной спины.

В общем, Герда нападение прошляпила, отвлеклась, не сразу поняла, что за шум, и отчего все вдруг начали кричать, и зачем кому-то нестись "аллюром три креста" по центральной улице тихого захолустного городка. А когда все-таки встрепенулась и сообразила, было уже поздно, и она связанная лежала поперек седла...

"...как какой-нибудь сраный мешок с зерном".

От обиды на то, какая же она дура, – раз за разом влипает во все мыслимые и немыслимые неприятности, – Герда аж зубами заскрежетала. Но обижалась она недолго. Гнев и злость, поднявшиеся в душе сразу за тем, сожгли все иные чувства, включая, естественно и страх. А улица тем временем осталась позади, всадники проскочили распахнутые ворота в бревенчатом тыне, служившем городу стеной, и, прибавив коням прыти, помчались прочь.

"Сейчас!" – решила Герда, понимая, что еще немного и может стать поздно.

Из оружия у нее с собой были только наваха и метательный нож в рукаве. Правда, руки были прижаты к телу, но похититель не успел связать ее по-настоящему, и веревочная петля при движении лошади немного ослабла и, освободив локти, сдвинулась вверх. Герда повернула голову и взглянула на похитителя. Типичный степняк. В рукопашной схватке наверняка невероятно хорош, в джигитовке, скорее всего, тоже. Но он от нее никакого подвоха не ждет и о том, что она вооружена, не знает. К тому же он занят и на нее не смотрит.

"Тебе же хуже!" – Герда осторожно, но без промедления, вытряхнула в ладонь левой руки метательный нож, а пальцами правой руки вцепилась в край седла.

"Ну, с богом!"

Она уколола коня в шею. Тот испугался, заржал и вильнул в сторону. В то же мгновение, воспользовавшись инерцией, Герда вскинулась, ударив плечом всадника в грудь. Из седла, впрочем, не выбила, – слишком хороший наездник, чтобы сходу взять его на испуг, – а сама, напротив, оказалась в неустойчивом положении, готовая слететь на землю. Однако ногаец рефлекторно выбросил руку, чтобы ее удержать, и Герда воспользовалась возможностью, развернув тело с опорой на руку мужчины, и всадила нож ему в горло. Удар смертельный, но смерть небыстрая, а конь мчится вперед, и Герде потребовались все ее силы, вся ловкость и вся чертова удача, чтобы, не упав под копыта мчащегося со всей дури коня, выбросить из седла своего похитителя, освободиться от аркана и наконец нормально сесть в седло.

Оказавшись в седле, она первым делом оценила ситуацию. Степняков было с дюжину – минус один, – и рвались они, скорее всего, к своим, то есть туда, где их будет много, и с ними ей уже не справиться. Полонянок, не считая ее, было семеро, но Герда прежде всего нашла взглядом Тильду и сходу, не раздумывая, метнула в спину всаднику свой единственный метательный нож. Кидать нож на скаку, да еще на пределе дальности, совсем непросто, но у Герды получилось. Попала, и, видимо, достаточно удачно, потому что ногаец вдруг выпустил повод, вскинул руки и начал заваливаться набок. И тут уже в игру вступила Тильда, которая, небось, тоже готовилась к рывку. В общем, буквально через несколько секунд их стало уже двое в седле. Причем, Тильда разжилась маленьким кавалерийским луком и вскоре, буквально через пару мгновений начала стрелять. К тому времени, как степняки заметили неладное, они потеряли троих, остальные развернулись и попытались взять Тильду в клещи. Убивать ее они пока не хотели. Видимо, блондинки в их краях стоят дорого, и они не хотели терять деньги или предмет торга и коррупции. Бакшиш белой женщиной, наверняка, стоит того, чтобы рискнуть из-за него головой. Чего они не заметили, так это того, что противник у них не один. В сумерках они попросту не рассмотрели Герду, мчавшуюся на коне прямо к ним. А между тем, сейчас она была невероятно смертоносна, поскольку в наследство от убитого ею степняка она получила не только коня под седлом, но и тяжелый одноручный шестопер. Вот этим "ужасным ужасом" она и треснула первого из ногайцев, до которого добралась. Врезала, что называется "со всей дури" и неожиданно для себя самой вышибла воина из седла. Второй, попавшийся ей под руку, получил прямо в лоб. Он как раз развернулся, а шестопер уже летел ему в голову, но вместо затылка разбил лоб. Понимая, что другой шанс вряд ли представится, Герда отобрала у мертвеца его странный изогнутый меч, и ринулась в схватку. Теперь ее видели, а значит, подобраться сзади уже не получится, но, как говорится, лучше умереть свободным, чем жить в рабстве. Герду переполнял такой сильный гнев, что она готова была рвать налетчиков голыми руками, но рубить их тяжелым кривым мечом было, разумеется, куда лучше.