Текст книги "Серебро и Золото (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Как бы нам не попасть в бурю! – озабоченно сказала Елизавета, все время поглядывавшая на мелькающие за окнами автомобиля улицы и площади. – Я помню зимнюю грозу, случившуюся, когда мне было десять лет. Ужас!

Она говорила в меру сдержанно, хотя, находясь на вакации, в неформальной обстановке, могла, разумеется, позволить себе большую свободу в выражении мыслей и чувств, чем в иной, кодифицированной ситуации. Однако в огромном вездеходе генерала они были не одни. По-видимому, дед Томаса пользовался определенными привилегиями: во всяком случае, для поездки в горы он воспользовался чем-то вроде передвижного командного пункта. Роскошно оборудованный и предназначенный, по всей видимости, для офицеров высшего командного звена – это, тем не менее, был типичный армейский автомобиль. Шесть колес – Дамаль сказал: "две пары ведущих " – просторный салон, где со всем мыслимым в машине комфортом разместились не только водитель и четверо друзей, но и генерал фон Байер вместе со своим адъютантом и секретарем. Были здесь еще и консоли с приемо-передающей радиоаппаратурой и какие-то весьма интересного дизайна оптические приборы, но к поездке в горы это отношения не имело.

– Как бы нам не попасть в бурю! – сказала Елизавета, озабоченная драматическими имениями, приключившимися с погодой всего за одну только ночь. – Я помню зимнюю грозу, случившуюся, когда мне было десять лет. Ужас!

– В самом деле? – переспросил генерал, вздергивая седую кустистую бровь, отчего чуть не уронил монокль. – Зимняя гроза, а?! Глупости!

Он был невысокого – "не генеральского" – роста, темнолиц и носат. Однако, несмотря на желтоватую старческую седину, – седой была не только голова, но и брови с усами, – выглядел по-юношески подтянутым, и, по первому впечатлению, был крепок и скор в движениях. Его серые, как и у Дамаля, глаза то светились интересом, то застывали холодной сталью.

– В одиннадцатом году, – сказал он после паузы, как раз тогда, когда глаза его в очередной раз превратились в жерла нащупывающих противника стволов. – В Иерусалиме... Я был тогда прикомандирован в качестве офицера связи к третьей Галилейской бригаде. Это была тяжелая бригада... девять батальонов, два артиллерийских полка... Впрочем, вам это, верно, неинтересно. Так, вот гроза. Базилевс Никанор сам тогда возглавил армию... Томас, вы изучали уже Сирийскую компанию одиннадцатого года?

– Да, дедушка, – сразу же откликнулся Дамаль. Лицо его оставалось бесстрастным, но и только.

– Это хорошо, – кивнул генерал. – Армия Никанора высадилась в Латакии... Флот прошляпил, разумеется, и Стратилат Маврикий двинулся ускоренными маршами через Триполи и Хомс – двумя колоннами – на Дамаск. Увы, у царя Иеремии не было и вполовину столько сил, поэтому алуф – это они так называют своих генералов – Бин Нун отступил из Дамаска, удержать который не представлялось возможным, и, оседлав перевалы и горные тропы, приказал держать их до подхода главных сил. Главные же силы царя находились на тот момент в горах Эритреи, и ожидать их скорого прибытия было бы верхом самонадеянности...

– У-гху! – как бы случайно кашлянул Томас.

– Я увлекся? – как ни в чем не бывало, скосил на него серый глаз генерал фон Байер вом унд цум Вёгл.

– Вы хотели рассказать о зимней грозе, ваше превосходительство, – подала реплику ротмистр Тракаль ("Зовите меня просто Беа, ведь вы же не служите в армии!").

Беата Тракаль являлась личным адъютантом генерала, носила очень шедшую ей, ушитую по фигуре голубоватую кавалерийскую форму, и вообще отличалась броской и запоминающейся внешностью: васильковые глаза, льняные коротко остриженные волосы, полные губы и высокая грудь, украшенная, впрочем, двумя крестами за личную храбрость.

– О зимней грозе, – словно бы и не случилось паузы, кивнул генерал.

По-видимому, он был из тех людей, смутить которых просто невозможно.

– Ротмистр, вы меня крайне обяжете, если сварите порцию хорошего черного кофе, – выражался он несколько витиевато, но предельно ясно. По существу. – Грета, если вас не затруднит...

Личный секретарь генерала – Грета д'Эвола – улыбнулась и, не дожидаясь продолжения, обернулась к встроенному в перегородку салона бару.

– Коньяк? – спросила она, как о чем-то само собой разумеющемся.

– Да, благодарю вас, доктор.

Черноволосая и кареглазая, Грета защитила докторскую диссертацию в Гейдельберге. Об этом Елизавете с неподдельной гордостью рассказывал Томас, для которого Беата и Грета являлись едва ли не членами семьи.

– Итак, гроза... – Сбить с мысли старого генерала лучше было и не пробовать. – В Иерусалиме, представьте себе, снег зимой отнюдь не редкость. Правда, лежит он недолго, но снежная буря с грозой, молниями и громом, хотел бы я подчеркнуть, так вот гроза, что захватила наш маленький отряд в районе Латруна, была явлением из ряда вон выходящим. Подъем там, судари мои и сударыни, – улыбка, полупоклон. – Крутой, а дорога узкая и неровная... – кивок в сторону окна, за которым все еще мелькали унылые урбанистические пейзажи. – Лошади понесли, с горных склонов в ущелье покатились камни...

Рассказ продолжался добрых полчаса, но длинным никому не показался. Генерал, как выяснилось, умел увлечь аудиторию сочными подробностями воинской службы и перипетиями головокружительных приключений, да и рассказчиком он оказался умелым. В салоне вырвавшегося наконец из городских узостей вездехода было тепло и уютно, вкусно пахло свежесваренным кофе – его пили вместе с генералом Елизавета, Грета и Беата – и благородным коньяком. Все расслабились, и настроение стремительно пошло вверх, даже у насупленной с непривычки к "большому тесному обществу" Тилли ван дер Шенк.

– Да, кстати... – неожиданно сказал генерал, завершив рассказ. – Прогноз погоды благоприятный: снегопад в горах будет, но не сегодня, а завтра – в Рождество...

***

Энтберг оказался классическим позднесредневековым замком. Продолговатый скалистый холм, глубоко вдающийся в воды озера, квадратная башня, стена, "стекающая" к обрезу берега там, где скала отступает от воды, и, собственно, замок – весьма причудливая постройка, состоящая из перестроенного средневекового донжона и всевозможных приделов и надстроек, которыми наградили его эпоха Возрождения и Новое время. Впрочем, рассмотреть родовое гнездо Байеров удалось только на следующий день, в Рождество. А вечером, когда кортеж из двух вездеходов достиг Энтберга, было уже слишком темно, чтобы по достоинству оценить и сам замок, и окружающую его местность: горы, заснеженный лес и холодная серо-стальная гладь озера.

Дорога в очередной раз повернула, лес – темные стены деревьев по обе стороны шоссе – расступился, и в сгущающейся ночной мгле где-то справа от дороги засветились призывно многообещающие огни. Свет в окнах, фонари над каменной аркой, давным-давно лишившейся створок ворот, освещенный электричеством указатель на "частное владение Энтберг"... Машины съехали с автострады и по подъездной аллее – кажется, она была обсажена огромными древними липами – поехали к замку, неожиданно вставшему впереди и выше на высокой скале. Еще немного, еще один плавный поворот, и, въехав в гостеприимно распахнутые ворота, машины остановились во внутреннем дворе как раз напротив главного входа. Если не считать немногочисленных архитектурных деталей, возникших в ходе более поздних перестроек, место это показалось Елизавете на редкость хорошо сохранившимся образчиком лаконичного и функционально оправданного средневекового фортификационного строительства. Здесь даже деревянная галерея, опоясывавшая двор на уровне второго-третьего этажей, смотрелась аутентичной, и припорошенные снегом сухие плети вездесущего плюща спускались от крутых черепичных крыш по потемневшим от времени камням стен.

– Здесь водятся привидения? – спросила Тильда, задрав голову и, как зачарованная, поворачиваясь вокруг себя.

– Ну, что ты... – начал было успокоительным тоном Томас, но дед не позволил ему завершить фразу.

– Непременно! – весело ответил на вопрос девушки старый генерал. – Один мой предок... Яго Тригерид... за добрый нрав друзья прозвали его Правой Рукой Тьмы... Существует предание, моя дорогая фройлен Шенк, что однажды в гневе Тригерид убил свою жену, буквально нашинковав нечастную, словно капустный кочан, своим огромным мечом. Говорят даже, что у него имелся для этого серьезный повод, но неупокоенный дух фру Тригерид имеет привычку появляться временами в пиршественном зале и моей собственной спальне...

Трудно сказать, насколько серьезен был в этот момент генерал: смутная улыбка блуждала по губам рассказывающего эту "леденящую кровь" историю, Густава-Эмануэля барона фон Байер, и клубы пара и табачного дыма – он только что раскурил сигару – выплывали в морозный воздух вместе с медленными неторопливыми словами.

– Так это случилось в Энтберге?! – Елизавета определенно слышала уже эту историю, но полагала отчего-то, что преступление свершилось в Зальцбургской цитадели.

– Именно, именно, – покивал генерал и выпустил изо рта сизоватое в желтом электрическом свете облачко табачного дыма.

Дым пах горящими буковыми дровами, изюмом и горячим шоколадом, и скорее понравился Елизавете – "Будет ли Людо курить, когда войдет в возраст?" – чем наоборот.

– Именно здесь, фройлен Кейн. Именно в этом замке, и более того... – генерал обвел взглядом заинтересованные лица слушателей и победно улыбнулся. – Когда герцог Тригерид погиб... Вы ведь знаете, мои юные друзья, что, в конце концов, Аспид Каген убил герцога? Да? Тем лучше, мне не придется рассказывать сейчас еще и эту темную историю, но главное... Главное, что тень Тригерида, мятежная душа его вернулась сюда, в этот самый замок, и навечно поселилась здесь, чтобы еженощно просить прощения у духа своей жены... Звучит романтично. – Сказал генерал после короткой паузы уже совсем другим, "скучным" голосом. – Но когда эта сволочь гремит цепями на лестницах... – он снова пыхнул ароматным облачком табачного дыма и расстроено покачал головой в фуражке с узкой тульей. – Тогда становится не до романтики. Пойдемте в дом, дамы и господа, нас ждут плотный ужин и теплые постели. Вперед!

И, поставив такую странную точку в своем экспромте, генерал пошел в дом.

– Не беспокойтесь, – усмехнулась доктор д'Эвола, перед тем как направиться вслед за генералом. – По-правде сказать, за все время, что я провела в замке, "цепи Тригерида" я слышала всего один раз, да и то не уверена, не приснилось ли мне это вообще...

***

Ужинали поздно, но обильно и долго, компенсировав неслучившийся обед. Да к тому же – Рождество все-таки, каникулы, праздник. За узкими стрельчатыми окнами гостиной – сводчатого темноватого зала, декорированного дубовыми панелями и старинными шерстяными гобеленами – завывал ветер. Дело шло к снегопаду и вьюге, и в просторном помещении – несмотря даже на многочасовую протопку – все еще было прохладно. Так что горячий айнтопф "Пихельштайм" – густой и острый суп с говядиной, копченой свининой, мозгами и картошкой – пришелся по вкусу всем собравшимся за длинным основательным столом, сервированным майсенским фарфором, цветным хрусталем и столовым серебром с эмалями и позолотой и освещенным свечами, горящими в тяжелых канделябрах и жирандолях восемнадцатого века. А еще на стол подали традиционный картофельный салат, и лесные грибы, запеченные в сливках под золотисто-коричневой сырной корочкой, и пышный пирог с олениной и луком, и, разумеется, рождественские творожные кнодели с грушами. И в довершение чудес этой ночи, генерал фон Байер разрешил молодежи пить мозельское игристое "без ограничений", вернее, попросту не обозначил границ дозволенного. Ну, а все, что не запрещено, все равно, что разрешено. Во всяком случае, именно так понимались издавна в королевстве писаные законы. Впрочем, неписаные понимались точно так же.

– А вы, Ловис? – получив благосклонный кивок генерала, Беата Тракаль расстегнула верхнюю пуговицу мундира и закурила тонкую черную сигару. – Вы фехтуете?

– Немного, – улыбнулся Людо, и Елизавета почувствовала, как забилось сердце.

Разумеется, она никому не позволила увидеть охватившего ее возбуждения, но и то сказать: спросить Людо, владеет ли он искусством фехтования, то же самое, что заподозрить птицу в том, что она не умеет летать.

– На рапирах? – продолжила задавать вопросы ротмистр.

– На шпагах, эспадронах, и кинжалах... – продолжил ее мысль Людо.

– Вот как! – подняла прозрачную бровь Беата. – Попробуем?

Он взяла со стола нож и крутанула его в тонких, но крепких пальцах, одновременно производя скручивающее движение узкой кистью.

– Всегда к вашим услугам, – Людо легко поднялся из-за стола и, шагнув в сторону, остановился, поворачиваясь лицом к Беате. Между тем, в левой руке у него неожиданно оказался столовый нож. Когда юноша успел подхватить его со столешницы, никто не заметил, зато сейчас все увидели, как вращается – словно бы сам собой – "предполагаемый кинжал". Происходило это только за счет перебора пальцами, без малейшего изменения в положение кисти руки, притом вращение стремительно ускорялось, а еще через мгновение перешло в череду замысловато сложных и невероятно быстрых перехватов.

– Дага, – с одобрением пыхнул трубкой генерал. – В правой руке, молодой человек, у вас шпага, не так ли?

– А в левой – кинжал, – еще шире улыбнулась ротмистр Тракаль. – Классическая "Эспада-и-дага". Вас учил настоящий эскримеро, ведь так?

– Фехтование есть искусство наносить удары, не получая их в ответ, – чуть поклонился Людо, процитировав Вольтера.

– Завтра, – сказал тогда генерал фон Байер и сделал недвусмысленный жест слуге, указывая на свой бокал. – Завтра пофехтуете. Томас тоже иногда бывает неплох... и Грета, когда у нее появляется настроение, ведь так доктор?

– Не так, – пожала покатыми плечами секретарь генерала. – Но что это меняет?

– В северном крыле у барона оборудован великолепный зал для фехтования, – пояснила Беата, возвращая серебряный нож на место. – Там и защитные костюмы имеются, и оружие на любой вкус...

– Буду рад составить вам компанию, госпожа ротмистр, – вернувшись за стол, Людо тоже отложил нож и улыбнулся Елизавете, поднимая за тонкую ножку бокал рубинового стекла.

Биться "на ножах" он начал учить Елизавету уже на следующий день после того, как подарил ей кинжал. Мастер же фехтования, принадлежавший к братству святого Луки, приходил к ней два раза в неделю: в понедельник и среду уже семь лет подряд...

Завтра, – ответил ее взгляд.

Непременно, – согласился он.

Елизавета пригубила мозельское, потом вздохнула коротко и сделала изрядный глоток. Вино было вкусным, и кружило голову, наводя на разнообразные "странные мысли". Но она знала, что это всего лишь иллюзия свободы, которой на самом деле она не могла себе позволить. Но если бы даже и могла, ее Людо был чем-то настолько особенным, что даже у нее, графини Скулнскорх, существа не вполне заурядного по сравнению с обычными людьми, порой возникали сомнения в человеческой природе ее собственного мужа. Людо был неизмеримо сложнее и не то, чтобы выше жизненных императивов, он просто находился от них в стороне.

И, тем не менее, не успели затихнуть шаги и голоса слуг, последними покинувших коридоры и лестницы хозяйской половины, как Елизавета, – поспешно накинув байковый халат и вдев босые ступни в высокие войлочные туфли, похожие на старушечьи боты – выскользнула из предоставленной ей гостевой спальни и тенью летучей мыши ринулась к комнате Людо. В такую ночь она непременно хотела заснуть в его объятиях. И еще. Мозельское игристое по-настоящему ударило девочке в голову, и Елизавета в тайне надеялась, что супруг уступит наконец "естественным проявлениям своей мужественности" – фраза, целиком позаимствованная из какого-то тетушкиного готического романа, – и сделает то, на что недвусмысленно намекал еще в первую их общую ночь. Впрочем, ни тогда, ни позже дело дальше поцелуев и объятий не пошло. Людо был восхитительно сдержан и никогда не терял головы, хотя несколько раз Елизавета ощутила "нечто особенное" в том, как целовал ее муж. Это не являлось, разумеется, подлинным – неоспоримым – знанием, но интуиция подсказывала, что губы и руки не лгут... А его губы...

"Сегодня!" – решила Елизавета и толкнула дверь.

Разумеется, она была не заперта. И конечно же на прикроватном столике горели три свечи в тяжелом серебряном подсвечнике.

– А еще, – сказал Людо, улыбаясь. – У меня есть бутылка мозельского, но пить придется из горлышка... По очереди.

– Ты чудо! – ее сердце "взлетело" птицей и заметалось в груди. – И ты обязан меня поцеловать!

Однако стать женщиной в эту ночь ей было не суждено. О, да, она почти добилась своего, приблизившись к "таинству" так близко, как никогда прежде. Ночь вращалась вокруг Елизаветы, ее обдавало жаром изнутри и снаружи, и странные запахи – острые, пьянящие – заставляли девушку сходить с ума. И Людо, похоже, уступил наконец судьбе. Он был упоительно нежен и полон страсти. Его губы заставляли сердце Елизаветы то замирать – как перед прыжком в ледяную воду, – то трепетать пойманной бабочкой. И руки Людо "совсем потеряли стыд", что оказалось просто восхитительным. Но в тот самый момент, когда совершенно нагая Елизавета прижалась к суховатому и крепкому телу мужа, чтобы "вполне отдаться страсти", за дверью спальни загремели железные цепи, и раздался душераздирающий женский вопль.

Они вздрогнули от неожиданности и разом разжали объятия, отстраняясь друг от друга. А в следующее мгновение Людо уже взлетел с постели орлом, подхватывая на пути к двери кочергу и швыряя Елизавете ее кинжал, с которым девушка не расставалась даже ночью, – тем более, ночью. И она легко и естественно "взяла" клинок из воздуха, поднимаясь на ноги. И тут дверь распахнулась, и "бомбой с зажженным фитилем" в комнату ворвалась Тилли ван дер Шенк. Ворвалась, пролетела "по инерции" большую часть пути от двери до кровати, увидела голую Елизавету, изготовившуюся встретить кинжалом неведомую опасность, затормозила, оглянулась через плечо, рассмотрела голого же Людо, скользящего к дверному проему с "обнаженной" кочергой в руке, и заорала еще громче. Хотя, видит бог, ее предыдущий вопль тоже был не из рядовых!

И вот Тильда стоит посреди спальни и орет почем зря, так что, кажется, еще немного, и рухнут, не выдержав испытания, тяжелые потолочные балки. И вдруг Елизавета замечает, как выглядит сейчас ее подруга, и начинает непроизвольно хохотать. И смех ее стремительно переходит в совершенно возмутительное ржание, тем более что в сумраке за дверью обнаруживается уже некое осторожное движение, и Елизавета начинает подозревать, кто это отступает там, "прикрывая отход главных сил", вооружившись гизармой, позаимствованной у одного из доспешных "рыцарей", украшающих парадный коридор.

Сцена, и в самом деле, полна откровенного комизма. Двое голых любовников застигнуты в самый неподходящий момент. Это так бесспорно, что уже достаточно смешно. Но и нарушившие их уединение "свидетели" выглядят немногим лучше. Тильда стоит и орет, совершенно позабыв, что прибежала в спальню Ловиса босиком, а ночная рубашка, спущенная на бедра, выглядит на ней балетной юбкой, что, в принципе, даже мило, однако совершенно не прикрывает маленьких, "дерзко торчащих" грудей. Очков на Тилли, по случаю, тоже не оказалось. Но на ее "герое", отступающем с алебардой наперевес, не было и той малости, что имелась у Тильды. Из одежды на Дамале остался один лишь нательный крест.

– Ооо! Хм... – Тильда замерла вдруг на полузвуке и оскорблено запыхтела своим вздернутым носиком. – Ты... Я... А ты!... Ты!...

– Извини! – легко согласилась Елизавета и пожала плечами. – Мне просто стало смешно.

– Смешно?! – возмутилась, вздергивая огненно-рыжие брови, Тильда.

– Э... – сказал, появляясь "на авансцене" Дамаль. – Кажется, мы с тобой, Тилли, недостаточно тщательно одеты.

– Это они! – гневно возразила Тильда и только в этот момент обнаружила, насколько прав ее Дамаль. – Ой!

– Что случилось? – взяла инициативу в свои руки Елизавета и, подхватив с постели одеяло, шагнула к Тильде. – Я слышала звон цепей. – Она обняла Тилли правой рукой и запахнула одеяло наподобие плаща. – А потом ты заорала, и я подумала, что тебя режут или... насилуют.

Все-таки она не удержалась и улыбнулась мальчикам, спешно прикрывающим срам, кто, чем мог.

– Мы с Дамой не брат с сестрой... – виноватым голосом, переходящим в обвиняющий шепот, сказала Тилли. Она еще пыталась защищаться, а значит, потрясение оказалось слишком сильным.

– Ты не поверишь! – улыбнулась в ответ Елизавета. – Но мы с Ловисом тоже. И ты заорала в самый неподходящий момент! Так что все-таки произошло?

– Тригерид пришел, – коротко объяснил Томас, пытавшийся обвязать чресла гобеленовым чехлом с кресла. – У покойного герцога скверная привычка... подглядывать за...

– За любовниками, – закончил он, краснея.

– Что серьезно? – Елизавете все еще было смешно.

– Да, – кивнул Томас, справившись, с грехом пополам, с толстым узлом. – Мне... э... одна знакомая...

– Знакомая? – нахмурилась Тилли, и подозрительно прищурилась на Дамаля, хотя, возможно, щурилась она из-за отсутствия очков.

– Да, нет же! – вскричал расстроенный Томас и, разумеется, всплеснул руками, в связи с чем не слишком надежный узел, оставленный на произвол судьбы, развязался самым естественным образом, и соскальзывающую гобеленовую "юбку" удалось перехватить только у самых колен. – Вот, черт!

И тут же в коридоре раздались инфернальный хохот и энергичный звон цепей.

– Сукин сын! – это было первое бранное слово, которое Елизавета услышала из уст всегда уравновешенного и "умеющего держать себя в обществе" Томаса фон дер Тица.

– Кто?! – в один голос спросили Тильда и Людо.

– Тригерид...

– Кто она?! – кажется, это был единственный вопрос, который волновал сейчас фрейлен Шенк, но вот у Елизаветы и, похоже, не только у нее, начал формулироваться в голове совсем другой вопрос.

– Беата... – пожал широкими плечами Томас, восстанавливая импровизированную юбку. – Она как-то сказала, что ее Тригерид чуть до истерики не довел: шесть дней подряд...

– А где она сейчас? – спросил Людо, обмотавший бедра банным полотенцем.

– Как где?– вскинул брови Томас. – То есть... одно из трех...

– Или у себя в постели, – стала перечислять Елизавета, прижимая к себе под одеялом начавшую явственно дрожать Тильду. – И тогда, она должна была уже услышать наши вопли.

Наши. Она великодушно распределила на всех присутствующих шум, поднятый Тильдой.

– Или в какой-нибудь другой постели, – осторожно предположил Людо.

Его гипотеза касалась, по-видимому, барона фон Байера и доктора д'Эвола.

– Похоже, мы здесь одни, – высказала вслух очевидное Тильда.

– Да, если они сейчас в мыльне... – Томасу явно не хотелось распространяться о подробностях личной жизни членов его и без того небольшой семьи.

– То нас никто ни в чем не упрекнет, – сформулировала вслух уже ставшую очевидной мысль Елизавета. – Аминь!

И тут же из залитого сумраком коридора раздалось нервное бренчание цепей.

– Герцог! – строго сказал Людо, делая шаг в направление по-прежнему распахнутой двери. – Или заходите, и познакомимся, или проваливайте в свой ад и не мешайте порядочным людям отдыхать!

От этих слов у Елизаветы сердце вздрогнуло", пропустив удар, и чуть сжало виски и переносицу, и запахло корицей или чем-то очень на нее похожим.

"Сейчас!" – поняла она едва ли не с ужасом, стремительно переходящим, впрочем, в восторг, и увидела, как сгущается мрак в проеме двери.

Герцог Тригерид "сплотился" прямо из обрывков тьмы, клубившейся в коридоре. И это не странно, если учесть, под каким прозвищем он жил и умер.

"Правая рука тьмы..." – вспомнила Елизавета, видя, как возникает перед ними фигура, словно бы сотканная из бесплотных теней. Но как бы ни были нематериальны "свет и тени", через несколько ударов сердца образ Яго Тригерида сформировался настолько, что герцога можно было уже узнать. Высокий сутулый мужчина с узким темным лицом и длинными кистями скованных цепями рук был, несомненно, похож на парадный портрет Правой Руки Тьмы, писаный мейстером Готфридом из Мюнстера.

– Рад знакомству! – сухо поклонился герцогу Людо.

Взаимно.

Слышал ли кто-нибудь еще – кроме Людо и Елизаветы – этот бесплотный голос? И если слышал, различил ли ту особую интонацию, с которой "говорило" привидение.

– Елизавета! – повернулся к ней Людо. – Разреши представить тебе герцога Яго Тригерида.

– Моя жена, герцог, – добавил он спустя мгновение, позволив Тригериду склонить голову в церемонном поклоне.

– Герцог! – улыбнулась через силу Елизавета.

Графиня! – создавалось ощущение, что сгустки тьмы, служившие привидению глазами, смотрят прямо на нее. – Или мне следует титуловать вас...?

– Я думаю, это лишнее, – остановил герцога Людо. – Пока.

Возможно, – согласился Тригерид и повернул голову к Томасу. – Виконт!

– Он что-то сказал? – напряженным голосом спросил Дамаль.

– Он назвал тебя виконтом, – ответила ему Тильда.

Твоя женщина слышит меня, вот так случай! – в голосе привидения явственно слышалась ирония. – С чего бы это, мой лорд?!

– Я не женщина, – возразила Тильда.

Но ты же не мужчина?! – искренне удивился Тригерид.

– Девочка, – предположила Тилли дрогнувшим голосом. – Девушка...

Но тебе же пятнадцать лет, милая, – "ужаснулся" герцог. – Какая же ты девочка? Моя первая жена родила в тринадцать...

– Теперь так не делают, – осторожно вмешалась Елизавета, почувствовавшая замешательство Тильды.

И поэтому, госпожа принцесса пустила господина барона в свою постель. – Теперь в "голосе" герцога отчетливо слышался неприкрытый сарказм.

– Вы что с ним разговариваете? – нахмурился между тем Томас.

– Ну, да! – отмахнулась от него Тилли. – А откуда вы знаете...? Ну, про это...

С этой стороны видно многое, скрытое от глаз живых. – Пожал плечами Тригерид. – В любом случае, я не прошу прощения за доставленное мною беспокойство, но хотел бы поблагодарить за полученное удовольствие. Для мертвеца, знаете ли, бывает приятно вспомнить славные дни молодости. А у меня, признаться, это получается только тогда, когда...

– Не продолжайте, герцог, прошу вас! – остановил привидение Людо. – Мы уже догадались, что доставляет вам удовольствие.

– Мог бы и не звенеть! – тихо буркнула себе под нос Тильда, но Тригерид ее услышал.

Мог бы, – не стал он спорить. – Но ты должна понять, принцесса, у меня скверный характер, и после смерти он не улучшился... Засим, позвольте, откланяться, дамы и кавалеры. И вот, еще что ... Завтра в полночь приходите в казематы под Красной башней... Я сделаю вам подарок, но поспешите! Завтра, потому что послезавтра я, скорее всего, уже передумаю, пожалев о проявленной щедрости... Завтра... – Его "голос" слабел, а фигура – расплывалась. – И сводите виконта к лекарю... Раздражает, знаете ли...

Как ни странно, инцидент так и остался незамеченным. Никто из взрослых ничего не услышал и не обратил внимания на возникшую в Малой анфиладе – коридоре второго этажа – суматоху. То ли они все спали, плотно отужинав и немало за тем ужином выпив, – в том числе и куда более крепких напитков, чем мозельское игристое, – то ли и, в самом деле, как предположил Томас, парились в замковой бане. Но, так или иначе, тревога не поднялась, а покойный герцог ушел, и цепями больше не бренчал. Однако визит "тени отца Гамлета" – переживание не из рядовых. Такое быстро не забывается, и к "порядку дня" после такого сразу не перейдешь. Во всяком случае, о том чтобы после пережитого этой ночью заснуть детским, счастливым сном, не могло быть и речи. Впрочем, какие уж тут дети. Они – каждый из друзей в отдельности, и все четверо вместе, – осознали вдруг, что, как ни крути, но так и есть: они уже не дети. Детство закончилось, поскольку к ребятишкам по традиции приходят ночью лишь феи, да чудовища. А герцог Тригерид... Такие, как он, не просто так появляются, и не перед всеми открываются. Да и многочисленные вопросы, возникшие "походу" и "в связи", требовали немедленного – или близкого к тому – разрешения. Поэтому не прошло и четверти часа с того мгновения, как растворился в породившем его сумраке герцог Тригерид, а вся компания – разумеется, приведя себя в подобающий приличиям вид – вновь собралась в спальне Людо.

Девочки забрались под одеяло, мальчики устроились в креслах у камина, в котором уже снова плясали, потрескивая, желтые и оранжевые языки пламени.

– Итак, – начал Томас фон дер Тиц на правах хозяина. – Нам следует обсудить некоторые недоразумения и недоумения...

– Меня зовут Елизавета Скулнскорх, – представилась Елизавета и приложилась к бутылке мозельского на три упоительно долгих глотка. – Я графиня и, один бог знает, кто еще... – продолжила она после паузы и передала вино Тильде. – Но главное, я жена Людвига, титул которого мы пока обсуждать не станем.

– Жена?! – поперхнулась вином Тильда.

– То есть, как...?! – вскинулся совершенно растерявшийся Томас.

– Нас обручили в раннем детстве, – ровным голосом объяснил Людо и, встав из кресла, пошел к кашляющей и перхающей Тильде. – Несколько позже над нами свершили таинство бракосочетания по Старому Праву и Неизменной Традиции. – Он взглянул на Тилли, как бы спрашивая, не нужна ли ей помощь, увидел, что не нужна, и забрал из ее рук бутылку. – По императорским законам, никогда, к слову, так и не отмененным, мы оба, я и Лиза, совершеннолетние супруги. Так что... – Людо пожал плечами и с улыбкой протянул бутылку совершенно обалдевшему, если судить по выражению лица, Дамалю. – Так что мы.... Ну, это было в рамках приличий, я хочу сказать...

Похоже, он все-таки смутился, и это было просто замечательно. Елизавета любила его именно за то, что, будучи блистательно великолепным, он был трогательно не безупречен во всем, что касалось ее. Вот в чем дело.

– Виконт, – сказала она вслух, как бы подводя итог предыдущей теме. – По некоторым обстоятельствам, нам с Людо было удобнее взять одно из моих родовых имен и представиться братом и сестрой, тем более что официально – для публичных властей – мы так и так находимся на попечении моей тётушки Жозефины. А что не так с тобой?

– Я... – запнулся Томас. – Ну, я наследственный бургграф Хам и Зост...

– То есть, ты Ламарк? – повернулся к нему Людо, как раз, подкидывавший в камин дубовое полено. – Но тогда...

– Тогда я еще и граф фон дер Марк, – уныло согласился Томас. – Буду. Когда-нибудь. Если раньше король не решит, что я претендую на слишком большой кусок...

– Наш король либерал, – не очень уверенно возразила Тильда.

– Это да, – кивнул Томас. – Он такой...