Текст книги "Чёрное солнце"

Автор книги: Макс Карнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 7. Цепи прошлого

Беспамятство отступило как бесовское наваждение и боль кокаиновым вальсом прошла по телу. Меркнущие глаза вяло раскрылись и кладбищенски-тусклый свет, криво торчащей лампы, кирпичом обрушился с потолка. Задымлённая мертвенным обмороком голова затрещала, словно бы её раздавили железные клещи, тогда интеллигентный и изнеженный сладким благополучием Семён Эдуардович Жуляк мучительно застонав, схватился за рычащие дрелью виски. Поюлив огорошенными глазёнками, утомлённый пресыщенной жизнью, добропорядочный торговец, к великому изумлению своему, обнаружил себя не в мягчайшей домашней постели, а на голых бетонных плитах. Это неудача крайне ошеломила гражданина Жуляк, потому даже гложущая его свирепая боль казалась теперь не столь беспощадной.

– Боже мой, где я? – жалобно простонал узник, испуганными глазками вбирая отвратительную серость и грязь затянутых могильным сумраком стен. Теперь, очень верящий в Бога Семён Эдуардович торопливо перекрестился и очумелым взглядом просквозив по жутким рёбрам тюремной решётки, принялся лепетать святые молитвы, чьи строфы, как подобает истинному христианину, знал наизусть. – «Господь милосердный, за что наказуешь меня? Я что, мало тебе жертвовал?» – обидчиво вопросил набожный страстотерпец. – «Куда же я попал, Господи? Кто же упрятал меня сюда?» – через хмурую ветошь отчаяния и страха гадал он, боязливо вздымаясь на ноги. – Может менты? – тягучим дымом марихуаны отлетела к ободранному потолку нечаянная догадка. – Нет, какие, на хрен, менты, когда все они с моих рук жрут? – просветлённо и хитро припомнил образцовый почитатель Христа, теряясь в кромешном лабиринте неведения. – «Конкуренты!» – молнией изверглась жгучая, неприкаянная мысль и Семён Эдуардович поражённо обхватил упитанный животик, холмиком выпиравший из-под дорогой, полосатой рубахи. – «Точно! Грязный! Это он, сука!!!» – в ошеломлении глотая запёкшийся воздух темницы, смекнул невольник. – Замочить меня решил, гнида, чтобы самому на рынке хозяйничать!!! – едва не плача проскулил бедняга, нервно сминая гладкие, без единого мозоля, пальчики. Но вдруг метущиеся мысли его скомкались и рассыпались, потому что из многоликих обличий тьмы, из логовищ её, топорщились на него жуткие глаза помянутого врага. Подлый злодей таращился на него с колченогой, облезлой табуретки, одиноко кособочившейся в безобразной скверне. В этом насквозь пронизывающем взгляде бездонной дырой зияла трупная мгла оледенелых, неподвижных зрачков и перепугано запищав богобоязненный торговец попятился назад, вспотевшей спиной уткнувшись в толстые колья решётки. – Боже мой… Боже мой… помилуй меня… помилуй… помилуй… – надломленным голоском, по овечьи заблеял праведный молитвенник, и отрезанная голова Грязного дружелюбнее улыбалась ему уродливым оскалом искривлённого рта, радостно вывалив лилово-серый лопух омертвевшего, гниющего языка. Тогда неописуемый страх ржавым трезубцем зверски расцарапал нежную шкуру Семёна Эдуардовича, в миг позабывшего о тюремном смраде, о болях и Боге.

Глава 8. Дождь

Затушив тлеющие уголья заката чернилами, ночь пролила над всеми бродячими скитальцами прекраснейший звёздный жемчуг, но тёмный дым ворчливых, неповоротливых туч заволок звёзды и почерствевшее небо заплакало.

Контрреволюция, наехав на нас, довела до больницы – вырос живот,33
  Строки из песни группы ДДТ. Контрреволюция


[Закрыть]

Рок-н-ролл стёрт, я учусь играть джаз, но меня рвёт – полный рот нот,

Старости нет, есть только усталость, от баррикад ничего не осталось,

Скупые коллеги, любовь на панелях, бутылки от пива на рок-батареях, – произнёс Маркел, одинокой тенью блуждая по городу, утонувшему в полуночи. Остановившись у белого платья загрустившей берёзы он распечатал бутылку водки и без всякой закуски отпил её истины. Утеревшись рукавом джинсовки, Сердобов глянул в занесённое тучами небо, отправившись неизвестно куда.

Контрреволюция ставит вопрос: как подключить к тебе мой насос?

Шелестит шоколадками вечная глупость,

Твоя дальнозоркость, моя близорукость,

Справедливость еды и вечная жажда,

Как выйти сухим из воды этой дважды?

Жить по писанию, но веруя в «если»,

Эксгумируя спьяну великие песни,

И только, и только осенний дождь в окно,

О сколько, ты знаешь сколько, мне без тебя дано? – промолвил Маркел, безмятежно подставляя лицо падающему дождю.

И многое здесь переварено в студень,

Умные мысли надёжнее великих идей!

Контрреволюция не всем как людям, а каждому как у людей,

И лучшие чувства давно не с нами,

Доскреблись до чистилищ, разбирая завалы,

И, как водится, в след за погибшими львами,

Бредут, разбирая их кости шакалы, – говорил Сердобов, забредя под обветшалую корягу брошенной подворотни, в дремучих трущобах которой блуждали мрачные потёмки, неприкаянные души и коты, среди которых Маркел чувствовал себя хорошо. Поэтому без опасений он достал из куртки опробованную бутылку, страстно припав к её стеклянному горлу.

Северный ветер рвёт ваши тени – Че Гевара, Вальтер, Гарри Поттер и Ленин,

Контрреволюция добра и гуманна, но очень туманна и непостоянна,

Есть в демократии что-то такое, до чего не приятно касаться рукою,

Хрипит перестройка в отвоёванных кухнях, ждёт когда эта стабильность рухнет… – вымолвил он и переступив через мутную рытвину лужи, безбоязненно зашагал по чащобе разбойничьих задворок.

И только, и только, осенний дождь в окно!

О сколько, ты знаешь, сколько, мне без тебя дано? – еле слышно пропел Сердобов, вкушая премудрую горечь водки и всего себя отдавая дождю.

Утонул наш Титаник, в шампуне и водке,

Тусуясь на майках дешёвой рекламы,

Попса носит модные косоворотки,

Пробитые кровью погибшей Нирваны,

Поглупевшее время, заела икота,

Я тоже буржуй и у меня есть холодильник,

Пятнадцать гитар, осень, ночь и будильник,

Но мне не до сна, изо рта лезут ноты, – изрёк Маркел, рассматривая перед собой мрачные обличья воспоминаний и скитавшуюся вместе с ним ночь.

Дураки называют нас совестью рока,

Циники видят хитроумный пиар,

А я не желаю дохнуть до срока,

У меня в глотке рвёт связки дар,

Всё возвращается на круги своя,

Рок-н-ролл это когда-то ты, да я!

Но контрреволюция вечно с тобой,

Лежит в постели третьей ногой,

Сексуальной ногой, виртуальной ногой, да уж… – разочарованно вздохнул он, глотая просветляющий хмель алкоголя и теряясь в поэзии дождя и кривых зеркалах пропащего захолустья.

И только, и только осенний дождь в окно…

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано!

И только, и только осенний дождь в окно…

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано!

И только, и только осенний дождь в окно,

О сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано… – вторил Маркел, касаясь дождя, сливаясь с его отшельнической душой и пропадая, растворяясь бесследно в этом несчастном дожде.

Глава 9. Никакого убийства на сегодня

Океан ослепительной белости размывал чёрные берега потёмок. Растерянно перебирая босыми ногами Семён Эдуардович Жуляк шёл к белейшему чуду и, оно ласково объяло розовое, изнеженное дорогими маслами, шёлковыми халатами и восхитительной пеной джакузи, тело набожного работника торговли. Разомлелый он блаженно полоскался в этой сказочной неге, но внезапно, по какой-то чудовищной издёвке, исполинской башней, выгромоздилась из-под земли отрезанная голова Феди Грязного. Ощерившись отвратительной улыбкой посинелых губ, она злорадно прокричала ошеломлённому свояку: «Просыпайся Сёма, ты не в сказке, ты в аду!!!»

– А-а-а-а-а-а-а-а… – завопил Семён Эдуардович захлёбываясь неописуемым ужасом, под дьявольский хохот мертвеца. Тогда несчастный праведник низвергся в кромешную яму и проснулся в тёмной, грязной, холодной темнице. Беспомощно забившись в ошмётках тьмы он жёстко треснулся затылком, брякнулся на спину и умер. Но перевалившись на четвереньки, с мучительным стоном, гражданин Жуляк в изумлении обнаружил, что, ещё жив и темень не сожрала его. Завертевшись неуклюжей жабой, воскресший принялся озираться, вдруг за частоколом решётки узрев незнакомца. Красавец, лет тридцати, по происхождению очевидно цыган, беззаботно сидел на голом полу привалившись спиной к прутьям соседней камеры. Одетый в простецкие джинсы и поношенную, светлую рубашку он безмятежно курил сигарету, незлобливо посматривая на богобоязненного торговца. В этот миг, ужас превратил Семёна Эдуардовича в мерзкую лужу слякоти и, побелев, как пагубная дорожка кокаина, набожный завсегдатай церкви попятился в сторону, задрожав драной тряпкой.

– К-кто? К-кто здесь?.. Кто вы? – трясущимися губами пролепетал Жуляк, испуганно глазея на статного парня, совершенно не представляя, кто он таков и что зовут его необыкновенным именем Кало.

– Я благотворитель, предлагаю таким замечательным людям как ты приятное, товарищеское общение, – миролюбиво отозвался неизвестный, стряхивая иней сигаретного пепла, но Семён Эдуардович почему-то не поверил ему, заволновавшись больше прежнего. Однако же пытаясь не обделаться со страха, узник всё-таки вскарабкался на ноги.

– Что происходит? Где я? – проблеял Жуляк, потея дрожащим хребтом.

– Это моя любимая загородная вилла, мрачновато конечно, но мне нравятся приглушённые оттенки, – беззаботно ответил парень, выпустив в потолок гривастую струю дыма. – Да не волнуйся ты так, дружище, я просто пригласил тебя в гости, убивать мне совершенно не хочется, – поспешил успокоить собеседника Кало, вытащив из-за пояса грозный клык охотничьего ножа и рухнувший на колени торговец мигом превратился в бесплотную кучу, дрожащей мордой уткнувшись в пол.

– Прошу не… не… не убивайте меня! Умоляю пощадите… – надорванным, плачущим голоском проскулил Семён Эдуардович.

– Да не бойся ты, сегодня я уже зарезал троих отвратных выродков, поэтому убивать мне больше не хочется. Так что расслабься и вообще у нас дружеская беседа, не так ли? – вновь миролюбиво уведомил благотворитель, однако Семён Эдуардович отчего-то забеспокоился ещё сильнее, с мычанием поползя к дальнему углу.

– За что… за что вы меня сюда посадили? – проскулил он, обливаясь слезами. – По какому праву? – с тщедушным негодованием возглашал узник, не осмеливаясь даже оторвать дрожащую шкуру от сумрака.

– За чудеса, – поведал цыган, остриём ножа коснувшись горошины брильянтовой серьги в своём ухе. – Наркотики чудесная штука, не так ли? – проронил он, загадочно улыбнувшись.

– Наркотики? Какие наркотики, вы о чём? – пролепетал торговец, вздрагивая рыхлыми, розовыми щеками.

– Те самые, что приносят много волшебных моментов, – одобрительно заметил Кало, нерадиво отбросив прочь выкуренную сигарету и Семён Эдуардович даже перестал дрожать, поражённый тем, что этому жуткому незнакомцу известно его тайное занятие.

– А… а… а я… – попытался Жуляк перемолоть окаменевший разум, чтобы чем-то оспорить хлёсткое утверждение неизвестного, но толковые мысли пленника разлетались сбрендившими мухами. – Я в церкви пожертвования делал… – зачем-то бросил набожный поклонник Христа в своё оправдание, не понимая, что такого сказать ещё.

– О-о-о, я тоже этим увлекаюсь, когда нечаянно прикончу кого-нибудь, по неосторожности или в запале, – радостно возвестил Кало, благостно перекрестившись, и Жуляк едва не обмочился. – Веришь ли, попы все огрехи отпускают, особенно за хорошие деньги!!! – пояснил цыган лукаво усмехнувшись и сводя Семёна Эдуардовича с ума.

– Отпустите меня… что хотите для вас сделаю… – исступлённо заблеял он, сгорбившись гадкой тварью.

– Это просто замечательно, приятель, мне как раз нужна твоя помощь. Здесь в соседнем помещении прибраться надо, – провещал черноволосый красавец.

– Что пожелаете, всё исполню!!! – расплевался несокрушимыми клятвами узник, по-собачьи завиляв хвостом пресмыкательства.

– Ну тогда пошли, – изрёк Кало оторвавшись от пола и направившись к своему гостю. В этот миг Семёну Эдуардовичу померещилось, что цыган собирается его убить и торговец залязгал дрожащими зубами, но Кало всего лишь отворил дверь. Жуткая клетка неохотно раскрыла свою железную челюсть и, пытаясь набраться смелости, Семён Эдуардович трусливо затоптался на месте, но затем, согнувшись, выбрел из темницы в никуда. Застеленный подвальным мраком коридор потянулся безобразной пещерой, изрытой запертыми решётками. Озираясь оторопелой крысой, Жуляк в ужасе различал, как за этими оковами, молчат и глазеют на него, безразличными, измученными глазами такие же заключённые, как он сам. Правда эти люди уже напоминали теней и казались иллюзией.

– А э-это кто? – прощебетал тогда Семён Эдуардович, оглянувшись на своего необыкновенного провожатого.

– Ожидающие смерти, – беспечно ответил Кало, дружески подмигнув какому-то призраку и темень позади цыгана радостно оскалилась в адской улыбке. В эту минуту, боязнь разорвала наркоторговца, уставившись в мертвящие глазища ухмыляющегося сумрака, Жуляк стало мерещиться, что его ведут на казнь. – Вот и пришли, – между тем произнёс Кало, остановившись перед пустой клетью.

– А-а-а-а… – завыл впечатлительный Семён Эдуардович, вытаращившись на громадную и свежую лужу крови с размотанными по ней клубками внутренностей. – Боже, что это? – одурело завизжал Жуляк, отскочив вспять.

– Я же говорю, зарезал троих по горячности, – небрежно разъяснил потрошитель, с ласковой улыбкой глядя на умопомрачительный свой нож и праведному торговцу захотелось проломить лбом стену, только чтобы немедленно вырваться на свободу. – Да ладно, ничего исключительного тут нет. Обычное дело, прибирайся, – возвестил Кало, указав гостю на кособокое, мятое ведро, корчившееся в углу вместе с половой тряпкой. Тогда, рассыпаясь от ужаса, Жуляк каракатицей сполз на колени, рубищем тряпки завозюкав по кровавому киселю. Выжимая липкие, багряные ручьи в ведро, Семён Эдуардович рыдал, подвывал и стонал, покуда всё же не очистил комнату.

– Ы-ы-ы-ы… – промычал бедный невольник, с брезгливым омерзением оглядывая трясущиеся, вымазанные кровью руки.

– Ты славно поработал, теперь можно и отдохнуть. Ну оторвёмся? – благодарно проронил Кало, неожиданно выудив из кармана шприц с какой-то скверной, неприятного вида жидкостью.

– Что это? – огорошено квакнул Семён Эдуардович, попятившись.

– Любимая игрушка смерти. Очень расслабляет, – произнёс черноглазый красавец, добросердечно оправив бесчувственную иглу. Однако нипочём не желая умирать, узник отскочил в сторону, попытавшись ускользнуть от кошмарного отравителя.

– Зря ты глупишь, дружище, я этого не люблю! – злорадно посетовал убийца, вцепившись своей жертве в мягкое горло.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а… – погибающе взвизгнул Семён Эдуардович и изнеженное тело его бездыханно плюхнулось на пол.

Глава 10. Откровение Суры

Задёрнувшись полинялым бурьяном облаков, небо тосковало, необъяснимой, осенистой грустью, распростёршись над мглистой рекой. Безголовый труп осклизлой тухлятиной плюхнулся на каменное бедро набережной.

– О-о-ой… – с отвращением на пухлом лице выдохнул капитан Самарин, брезгливо оглядывая жуткий улов. – Ну вот, пожалуйста, вытащили сокровище! – угрюмо пробормотал он, позади которого чиркнула зелёная вспышка фотокамеры.

– Федя Грязный, собственной персоной и во всей красе, – сумрачно пробаял толстяк, почесав чёрную поросячью щетину на первом подбородке, хмуро оглядывая посинелую, искромсанную лезвием шею мертвеца, его раскисшие лапшой брюки и красную майку. – Наркоторговец… достопримечательная личность в общем! – пояснил Самарин, утомлённо отирая короткий, жирный загривок и пасмурным взором обведя бетонный обод набережной.

– Как же вы опознали его без головы? – осведомился долговязый и худой, как швабра, младший лейтенант Пыстин, не отрывая глаз от убитого.

– А вон, смотри, на предплечье наколочка у него, в виде карманных часов, такая только у Грязного была, – сказал капитан, всмотревшись в мутные, как сама печаль, волны Суры. – Вот и допрыгался, Грязный, так что лучше б мы его не вылавливали, – огорчённо провещал слуга закона, оправляя громадное брюхо, стогом пузырившееся под полицейской рубашкой.

– Ну и, как думаете, кто его притопил? – полюбопытствовал Пыстин.

– Да кто угодно, Жора! – брякнул в ответ Самарин, развернув к подчинённому мелкие, выпученные пуговицы глаз. – Бандюги, с которыми у него разногласия были, родители наркош, которые его ненавидели… Список подозреваемых широк и нескончаем, как запросы моей жены! – рассудительно возвестил офицер, уныло потирая ладони. Заслышав шаги за спиной он обернулся. В то же мгновение, сверлящий насквозь взгляд патологоанатома рассёк Юрия чудовищной секирой. Лишённое всяческой мягкости, продолговатое лицо эксперта затянутое сумрачной худобой, окоченело в циничной, пренебрежительной мине.

– Неживых… – озлоблено проскрипел Самарин, раздувая ноздри.

– На тебя тоже смотреть не радость, где труп? – отозвался знаток смерти, брезгливо скривив тонкие скребки губ.

– Там… – объявил Самарин, указав на гниль мертвеца.

– Великолепно, – напыщенно бросил тот, и задрав к верху длинный крюк носа, направился к раскиселившемуся телу. – Расчленёночка! – неожиданно радостно проворковал Неживых, рассматривая кошмарные кратеры язв, отслоения раскисшей кожи и проказу тухляти гниющего мертвеца. – Головы, как видите, нет, на шее рваная рана, предположительно нанесённая ручной пилой, – задумчиво промурлыкал он, поглаживая острый подбородок. – Смерть была невыразимо мучительной, – меж тем продолжал монолог рассуждений эксперт, трепеща и млея от какого-то необыкновенного наслаждения. – Что ж, теперь, по крайней мере, головные боли и насморк утопленнику не страшны, – умозаключил завзятый исследователь смерти. – Судя по гниению тканей, умер товарищ примерно неделю назад, – возвестил Неживых, кривя мёрзлую улыбку.

– Товарищ капитан, разрешите доложить? – тем часом обратился Пыстин.

– Давай Жора, соверши подвиг, скажи, что всё распутал! – воодушевлённо ахнул Самарин.

– Ну, тут всё плохо, товарищ капитан. Следов нет… – объявил младший лейтенант Пыстин, виновато понуряя взор.

– Замечательно, Жора! – немедленно и почему-то весело, прокомментировал этот досадный факт Самарин.

– Свидетелей нет… – продолжил Георгий горький перечень неудач, конфузливо потирая рукав своей формы.

– И свидетелей нет! Очень хорошо! – не менее обрадовано воскликнул толстяк, будто уже раскрыл это пропащее злодеяние. – А зачем они нам нужны? Мы ведь так вдвое быстрее преступление раскроем, а это нам ничуть не интересно, правда? – иронически вопросил Самарин, уставившись на парня хвалебным, одобрительным взглядом.

– Зацепок тоже никаких… – совсем удручённо проговорил тогда Пыстин и капитан торжественно обнял его, как делают это перед вручением награды.

– Спасибо Жора, порадовал! Порадовал! – благодарно проронил Юрий, похлопывая младшего лейтенанта по тощему плечу. – Теперь спать буду спокойно, что точно ни хрена не найдём, – выдохнул он, глянув на мрачную реку Суру в разносящихся тучах. – Иди братец, иди… Ты своё героическое дело сделал, дальше я думать буду! – по-отечески произнёс Самарин, и его молодой напарник послушно удалился, понуро свесив длинный нос.

– Вот так вот! Утопиться хочется, вслед за Грязным, – поделился личными мироощущениями доблестный сотрудник полиции, озабоченно раздувая толстые щёки, глазами уперевшись в изломанную буквенными извилинами красную змейку граффити. – Эх, Федя, Федя, что ж ты, гнида паскудная, нормально не сдох, так чтобы тебя вообще никогда не отыскали? – с огромным укором обратился Самарин к покойному, но труп безразлично молчал. – Расследуй теперь, кто, где, когда… – бедственно вздохнул опечаленный капитан, в превеликом расстройстве уткнувшись тоскующим взором в поблёкшие небеса.

Глава 11. Детские шалости

Обогнав неказистого, замаранного «Жигулёнка» необъятный «Лэнд Ровер» с кротостью смиренной овечки подвёл мощные шины к дорогим итальянским туфлям, в чёрном зеркале своего глянца отразив импозантный образ пятидесятилетнего мужчины.

– Здравствуйте, Игорь Александрович! – выдвинув лысую голову из окна, проронил молодой водитель. Старательно тягающий неподъёмную штангу в городской качалке, Евгений походил на хмурую скалу и мог запросто свернуть шею любому нехорошему человеку. Огромный, как сам внедорожник, которым он управлял, этот парень вовсе не был прост. Вопреки обличью устрашающей своей фактуры, Евгений любил интересные книги, слушал исключительно классику, обожал своеобразно пошутить и на его белом, квадратном лице, время от времени играла загадочная, хитроватая улыбка, из-за пугающих размеров великана порой казавшаяся людоедской. Алкоголем Евгений не увлекался, точнее совсем не пил, неустанно и назидательно повторяя любимую мораль своим менее беспечным приятелям: – Вы всякую дрянь пьёте чтоб вам весело было? Чтобы было весело, нужна фантазия, а не бухло!

В общем, этот невероятный исполин имел особенность поражать воображение не только глыбами мышц.

– Добрый день, Женя, – дружески произнёс Каргов, пожимая ладонь своего ответственного работника, что была размером с хорошую сковородку. – Поехали к детишкам. Давно их не видел, – с метелицей сожаления выговорил Игорь, усаживаясь в просторный салон.

– Сейчас сделаем, Игорь Александрович, – радостно отозвался силач и тронувшись внедорожник могучим колесом раздавил тусклое зеркало дорожной лужи. Из радио пошлой чепухой загнусавил пресловутый исполнитель и хорошее настроение Евгения смыло в туалетной бачок.

– Игорь Александрович, выключить эту дрянь? – поинтересовался великан, обернув к хозяину профиль с мрачной золой неприязни.

– Окажи услугу, Вань, – согласно молвил Каргов и гигант с облегчением переменил волну. – Развелось мрази на эстраде… – хмуро буркнул Игорь, отвернувшись к прорези окна. Избавившись от растленной помойки Евгений несколько приободрился, но вскоре помрачнел, ещё больше чем от извращённого блеянья попсы, ибо детский дом унылой тюрьмой выволокся из-за поворота.

– А ведь не должно быть в мире брошенных детей. Детские дома огромный позор народа!!! – морщась от горечи произнёс Евгений, свободной от управления ладонью сминая на груди ворот рубахи.

– В мире и подлости не должно быть… – возразил Каргов, гнетущим ответом выразив всю свою печаль.

– Что же делать, Игорь Александрович? – растерянно и горько проронил Евгений, словно нехотя притормозив у сеточной, ржавой ограды.

– Противостоять, – чёрство отозвался Каргов и оправив бежевый галстук, покинул автомобиль. Вглядываясь в уныло-серые плиты стен, финансовый делец постоял в безмолвии с затаённой у сердца тоской, будто шагая по неувядающим следам давно минувшего детства. Ещё не приблизился он к хмурым, навевающим безутешную грусть, стенам казённого дома, как радостная детвора облепила его дорогой пиджак, из чёрного атласа, осыпая миллионера счастливыми приветствиями, смехом и улыбками. Да, улыбки и смех были чрезвычайно редки в этих угрюмых, безжизненных вольерах, но, когда приезжал он, они волшебными бабочками загорались на детских молчаливых лицах.

– Привет, привет. Ну, как вы тут поживаете? – обнимая ликующую детвору игриво вопрошал коммерсант, разом потерявший всю свою коммерческую солидность. На широком лице Евгения, с любопытством, наблюдавшим за фантастической сценой из автомобильного окна, заискрилась скупая улыбка.

– Хорошо! – хором воскликнули малыши, гуще обступая доброго гостя.

– Дядя Игорь, а ты нам подарки привёз? – с большой любознательностью спросил веснушчатый мальчишка, жмурясь от нечаянно проступившего солнца.

– Конечно, привёз, Сашечка! Только, чур, не толкаться, – добавил Каргов, подав Евгению знак и отворив громоздкий багажник внедорожника, силач достал здоровенный красный мешок с игрушками, который взвалил на себя, будто пушинку.

– Что надо сказать, дети? – заискивающе пропела подлетевшая директриса. Сорокалетняя полная женщина, запыхавшаяся от спешки, теперь улыбалась Каргову, точно европейскому монарху.

– Спасибо, дядя Игорь! – грянул хор малышей, и Наталья Владимировна наигранно рассмеялась, восторженно заламывая руки на полновесной груди.

– Пожалуйста, дорогие, – любяще изрёк Игорь, обнимая детишек. – А ну, быстро за подарками… – прикрикнул он и счастливая детвора воробьиной стайкой перебросилась к подошедшему Евгению.

– Большое спасибо вам, Игорь Александрович. Что бы мы без вас делали? – благодарно сказала управляющая, нервозно сцепляя пальцы.

– Пустяки. Дети должны быть счастливы, насколько это возможно, – холодно произнёс благотворитель, смотря как позабывшие о своих горестях малыши расхватывают игрушки. – А давайте-ка я вам помогу… – смеясь предложил Каргов, шагнув к водителю и выудив из мешка акварельные краски с фломастерами. – Это у нас для Гали, она обязательно станет художницей! – торжественно сказал он, вручая цветные упаковки девочке, чьи русые, вьющиеся локоны покрывала голубая косыночка. – А это для Пашеньки… – объявил частый даритель и мальчик получил дивный игрушечный пистолет. – Мячик для Полинки, медвежонок для Зоиньки, меч-кладенец для Кости. Не толкайтесь, не толкайтесь, всем хватит! – балагурил Игорь, распихивая подарки по детским рукам. – Так, это ещё что такое? – удивлённо воскликнул мужчина, завидя синяк под глазом у рыжего мальчугана.

– Мы с Витей из-за машинки подрались, – смущаясь, сообщил Валера, не смело показав пластмассовый камазик.

– Нашли из-за чего драться! – прикрикнул тогда Каргов, критически разглядывая обоих сорванцов. – Я вам завтра десяток таких же машинок привезу. И не ссориться больше, не то пожалуюсь Змею Горынычу, уж он-то вас проучит! – строго пригрозил толстосум, одним глазом покосившись на Евгения, который рассмеялся, при упоминании об этом свирепом трёхглавом чудище, которого боялись все без исключения малыши. – Вы лучше скажите, ребятки, хорошо вы кушаете? Наталья Владимировна фруктами вас угощает? – поинтересовался Каргов, раздавая альбомы, тетрадки и куклы, а владычица детского дома выпилила ему ещё большую счастливо-пресвятую улыбку, горящую с боку золотым зубом.

– Угощает, дядя Игорь! – отмолвились дети, увлечённые новыми игрушками и директорша в облегчении, подогнула дрожащие колени.

– Ой… ах… А я… а я сейчас чай приготовлю, Игорь Александрович. Не откажите… – запыхтела она взбалмошной клушей, раскачиваясь и расшаркиваясь перед важным посетителем.

– Хорошо, почаёвничаю немного, – отстранённо уступил благотворитель и её сдуло ветром.

– Мы сейчас… мы скоро… – задребезжала она на бегу, испарившись в норе казённой общаги. Впрочем, Каргов не слышал её, прелестная малютка, в стороне ото всех одиноко собиравшая узорчатые, кленовые листья, увлекла мужчину. Обособленная, равнодушная к постоянному гостю, она не бежала к ярким подаркам как все дети и как будто вовсе не хотела игрушек, словно букетик из зелёных листьев являлся самым дорогим для неё сокровищем.

«Очевидно новенькая», – догадался он, рассматривая её небогатое серенькое платьице и тёмные, скромные туфельки. – Эй, иди сюда… – окликнул он кроху, и она возвела на него свои благоразумные, цвета смолы очи, но с места не двинулась. – «Наверное, боится меня…» – подумал меценат и взяв из рук водителя маленького плюшевого медвежонка, сам зашагал к малютке. – Не бойся, я не обижу, – с улыбкой пообещал Каргов, склонившись к загадочным, чёрным глазкам.

– А я и не боюсь, – отмолвилась крошка, совсем по-взрослому взирая на солидного мужчину.

– Молодец, тогда держи подарок, – сказал он, протянув мягкую игрушку, но девчонка почему-то вовсе не торопилась принять её.

– Тебе не понравился мишка? – озадаченно спросил он, досадливо сжав плюшевое ухо милого зверька.

– Он мне не нужен, – промолвило дитя, безразлично отвернувшись от медвежонка.

– Тогда что ты хочешь? – осведомился Игорь, настойчиво стараясь подобрать заветный ключик к маленькому сердцу.

– Я хочу предупредить тебя, – вдруг сказала малютка, мило улыбнувшись.

– О чём? – непонимающе спросил Игорь.

– Берегись Солнца! – ответила малышка и невинно моргнув бойкими глазками, побежала прочь.

– Куда ты? – словно пробудившись, воскликнул Каргов и бросился в погоню, но девочка шмыгнула за сирень. Едва не оцарапавшись, Игорь растолкал прекрасные гроздья ветвей, но черноволосая проказница испарилась, и в распаде мыслей Каргов уставился в дождливую пустоту.

– Игорь Александрович, а у нас всё готово! – радостно сверкая зубом, крикнула подоспевшая директриса.

– Что? – озадаченно переспросил Каргов, оглянувшись на женщину будто на свою кухонную тумбочку.

– Чай, готов. Идёмте… – напомнила она.

– Ах, да… – растерянно проронил богач, отступив от сиреневых кустов. – Наталья Владимировна, у Вас появился новый ребёнок? – спросил он, шагая под чутким присмотром директорши и всё ещё высматривая пропавшую малютку.

– Какой ребёнок? – непонимающе проронила заведующая приютом, при этом не забывая шире улыбаться.

– Девочка, лет пяти… черноволосая. Я только что разговаривал с ней… – пояснил Каргов, раздробленно оглянувшись на кусты сирени.

– Девочка? Черноволосая? – недоумевающе переспросила та, кривым бубликом скомкав полные губы. – Э-э… вы что-то путаете. Никакой такой девочки у нас нет, – припомнила она, закусив язык драгоценным зубом.

– Но я сейчас видел её… – смятенно провещал он, сжимая в ладони древнее золото.

– Все дети у нас прежние и новых к нам не поступало, – качнув упитанной головой, возразила директорша. – Игорь Александрович, вам что-то показалось, – уведомила она, торжественно растворяя перед гостем двери.

– Должно быть… – пасмурно согласился Игорь, потерянно глянув на печальное изваяние клёна.

Между тем клубнично-красный столик детского кафе, упорно отвергал тридцатипятилетнего, небритого мужчину, беззаботно и восторженно тянувшего апельсиновый сок, через белую, пластиковую трубочку, вьющуюся из весёлого, радужного стаканчика.

Внешне походивший на отъявленного пирата, Маркел казался чем-то ненормальным среди разноцветных столиков, мягких игрушек и карнавально-праздничных блёсток заснеживших собой это милое заведение. Поэтому на фантастического посетителя косились все: родители, угощавшие малышей сладостями, официантки, снующие с подносами печенья и лимонада, сами дети, заворожёно тыкавшие крохотными пальчиками в Сердобова и радостно смеявшиеся при этом.

– Что-нибудь закажите? – осторожно поинтересовалась девушка, в розовом платье феи, у обросшего щетиной флибустьера. Тогда, возведя на неё каверзный взгляд, он расползшись полуманиакальной улыбкой, дружелюбно проговорил: – Печеньку.

Изумление проступило на очаровательной фее, уставившейся в разбойничье лицо маргинала.

– Сейчас принесу… – оторопело выронила она, поспешив скрыться, когда вафельно-сказочные двери кафе распахнулись и здоровенный лысый бугай с рыжими усами, звякавший толстенной золотой цепью на бычьей шее, огорошенным взглядом окинул столики, бантики, рюшечки и детишек.