Текст книги "Чёрное солнце"

Автор книги: Макс Карнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Избежать можно многого, но только не смерти.

Глава 1. Пропавшее солнце

Разбрасывая чёрные кляксы своих чернил, тьма превратилась в многолапое, хвостатое и страшное нечто. Она расползалась уродливой, гадкой тварью, пока все звёзды не угасли от её дёгтя. Злобно и радостно ухмыляясь тысячью оттенков своей кромешной души, темнота похищала распутья улиц, причалы площадей и островки дворов. Пенза исчезала, таяли её мосты, театры, скверы и памятники, ибо мгла, чарами более тёмными, чем полночь, скрадывала всё, что ей попадалось. Божественные небеса истлели и где-то вместе с угасшим солнцем ещё одна наивная любовь умерла преданной, оболганной и распятой. Спустя мгновение тьма окончательно проглотила город, и художник раздосадовано отбросил кисть, отступив от застланного чернотой холста к синему пятну луны, разлившемуся под окном неряшливой мастерской. Пролившись с ночной агатовой ткани, лунный эль очертил статные линии профиля, тревожно стиснутые губы и колючий от щетины подбородок живописца.

Бродя отшельницей ночь смолила фасады, балконы и крыши соседних домов, а в комнату мастерской полнолунием вошла бескрайняя тоска. Удручённо взирая на померкший обломок улицы, сиротливо освещаемый одиноким фонарём, Маркел Сердобов подавленно отёр репьистые иглы янтарно-бледных волос, ибо мгла, царившая в неупокоенной душе мастера, была гораздо страшнее той, что оставил он на холсте. Уронив отрешённый взгляд в ничто, коварно молчащее за мраком простецкой занавески, творец несмело прикоснулся к плечу влезшей в дом темноты.

«Закурить и выпить, пока не ушла ночь!» – мраком на мрак высыпались помыслы живописца, взором эпилептика, ухватившегося за ледяной браслет луны, серебром пылающий в замшевой парче небес. Любимица поэтов и ведьм плескала через окно таинственное, магическое зелье, синим шёлком выкрасившее разбросанную кожуру изломанных пачек, по чьим унылым надписям, голосящим, что курение вредит всеобщему здоровью, Маркел зашагал к столу. Воспламенив очередную сигарету он вдохнул мускатные лоскуты дыма, как глотает целительное снадобье человек, ищущий покоя и забвения. Вздёрнутая на потолке лампа, тускло обнажавшая неухоженный гардероб комнаты, теперь, казалось, выплавляла свой мутный янтарь на него одного. – «Паршиво так, что сдохнуть не жалко…» – отзвенели потускнелые медяки мыслей и Маркел небрежно швырнул дымившийся бычок в помятую корзину ведра, уже переполненную обгорелыми останками сигарет. Не отыскав ни крупицы света в себе, Маркел вновь глянул в старинный дублон луны и вдруг подогнулся зарезанный невидимым толчком в грудь. Кашель пристал будто неотвратимое несчастье, словно неисчерпаемая печаль, до хрипоты раздирая нутро. Сложившись пополам и отплёвываясь, художник подобрёл к магическому квадрату окна, где неряшливым, перепутанным сборищем, торчали на деревянной подошве подоконника, опустошённые бутылки, оттеняя бездонное естество полуночи с медным венком луны. Пленившись ею, одинокий мастер налил в стакан милосердной водки, в омуте которой туманом стелилась вся безмерная грусть, делившая с ним бессонницу. Заглотнув крепительное зелье, он отравлено стиснул зубы, зажмурился и не дожидаясь желанного облегчения, наполнил гранёную чашу вновь, опорожнив её так, будто до этого ничего не пил. Водка, мучительной горечью истины, обожгла сердце, дотла, спалив безысходную тоску, и кисть вновь забилась в руке живописца, разбрасывая и рассыпая по холсту козни, хитрости, лживые секреты тьмы, все оттенки и каверзные маски её.

– Закончено… – прошептал художник, околдованный изображённой мглой и осушив последнюю рюмку, он отбросил выцеженную бутылку, вырвавшись в обманчивые переплетения улицы, в коварные сети её. Всё пропало в безжизненном мраке, написанного полотна, истлела, засорённая мастерская, померк, бесовский гривенник луны, исчезли страницы и строки улиц, безвозвратно стёртого города.

Глава 2. Обезьянник

Отвратительная ржавчина лужами расползлась по бересте дряблой, крошащейся штукатурки. Безобразные, грязные стены, смердели отбросами поломанных, пропащих судеб некогда коротавших здесь свой беспутный тюремный срок.

Январским вечером храним, под золотыми куполами,11
  Строки из песни группы ДДТ. Романс


[Закрыть]

Стою невидим невредим, храним мечтою, но не вами,

Вы постоянно в стороне, как смерть близки и неподвластны,

Но, тем не менее, прекрасны, как сны о мире, на войне! – вдруг потрясла эти бандитские, привыкшие к жестокой злобе и отчаянной матершине стены, прекрасная непорочность стихов. Сверкая лиходейской, кровавой ссадиной на щеке, Маркел припал на одно колено перед облезлой, исцарапанной гнусными надписями скамьёй, на которой весьма благополучно ютилась очаровательная девушка, щедро торгующая той самой знаменательной продажной любовью.

Я понимаю, что у вас, таких как я, довольно много,

И не украсит ваших глаз моя нелёгкая дорога,

Но я ищу-ращу слова, вам посвящаю каждый вечер,

Как объяснивший небо кречет, как хлеб познавший жернова, – изрёк Маркел, почтительно взяв девушкины пальчики в свою ладонь и слушательница, затаив на губах смущённую улыбку, застенчиво преклонила ресницы.

Когда вернётся рождество, звезда рассыплется на свечи,

И мы сольёмся в одного, и он возьмёт, и он ответит,

И поведёт нас под венец, у алтаря откроет тайну,

Что всё на свете не случайно и смерть для жизни не конец, – прочёл арестованный смутьян, нежно поцеловав женскую руку, и затем освободил её, поднявшись с колена с необъяснимой, чарующей улыбкой повесы.

– Ой, Маркеша, как здорово! Почитай ещё каких-нибудь стихов, пожалуйста, – восторженно запросила, околдованная поэзией, красавица, но хмурые шаги, зазвучавшие по ту сторону железной решётки, испортили её чудесную радость. Словно мрачные слуги тёмного божества из-за угрюмой изгороди коридора вышли правоохранительные фигуры полицейских работников.

– Вот, полюбуйтесь, товарищ капитан, опять этот злостный нарушитель, – произнёс бледный и худой как весло, младший лейтенант, длинным гвоздём указательного пальца осудительно тыча в сторону Маркела. Неисправимый озорник, прочно укоренившейся на стезе порока, тогда отрешённо опустился на истёртую спину лавки, всесторонне разглядев за порогом камеры, покрытую чёрной, поросячьей щетиной, скорбно-озабоченную физиономию школьного друга. – Прошлой ночью, пребывая в нетрезвом состоянии, гражданин Сердобов, устроил драку, разбил рекламный стенд, тем самым переполошив целую улицу, – перечислил все ужасающие злодеяния разгульного художника молодой страж порядка, крайне неодобрительно посматривая на беззаконного дебошира.

– Доброе утро, Маркел, – утомлённо произнёс Юрий Самарин, отстранённо-сумрачным взглядом взирая на приятеля из-за прутьев решётки.

– Приветствую тебя, Юра, – поздоровался Маркел, тепло улыбнувшись офицеру.

– Ты успокоился? – вопросил тёртый блюститель порядка.

– Более чем, – отозвался забияка, пасмурно отирая свою щетинящуюся небритость.

– Ты точно успокоился? – недоверчиво поинтересовался капитан, ещё опасаясь какой-нибудь нежданной и непоправимой беды. В ответ Сердобов безоружно и кротко качнул взъерошенной головой и на упитанном лице Юры загорелся румянец блаженного успокоения. – Тогда выходи, – отдохновенно провещал Самарин, загремев засовами решётки и великодушно растворяя двери камеры.

– А я… – встрепенулась девица, взволнованно и с надеждой поправляя на себе легкомысленную курточку с заячьим воротником, призывно облегавшую голубой шёлк видного платья.

– А ты посиди пока, – буркнул капитан, строгим взглядом из-под козырька фуражки, усадив грешницу на положенное ей место.

– Маркеша, не забывай меня. Приезжай к нам, я тебя бесплатно приму, – крикнула тогда путана, влюблённо потрясая ладошками, распростёртыми к освобождённому сокамернику, так словно желая ласково обнять его на прощание.

– Непременно заеду, милая, – обещал Маркел с порога послав распутнице незримую бабочку воздушного поцелуя. Ничуть не умилившись этим трогательным расставанием, черствосердечный офицер надёжно затворил дверь, без сожаления оставив девушку в печальном омуте одиночества.

– Прости, Юр, за беспокойство, – проронил Сердобов, покаянно отирая склонённую шею.

– Ерунда, – махнул упитанной ладонью Самарин, всепрощающе поморщив короткий, похожий на еловую шишку нос. – Ты главное больше не хулигань, – попросил Юрий с наивной верой в несбыточное чудо.

– Очень постараюсь, – побожился Маркел, чистыми, невинными глазами прощаясь с добрым и верным товарищем.

Глава 3. Выставка

Отражая на дымчатых боках смутные пятна прохожих, уныло жмурившиеся дома и неисцелимо увядавшее солнце, вальяжный автомобиль представительского класса неспешно гарцевал по суетному городу, когда из кармана модного пиджака, вдруг завальсировала нежная классическая симфония. Рассеянно оглянувшись на скромную пиццерию, гремевшую низменной попсой, Игорь скучающе взял мобильник.

– Господин Каргов, если не ошибаюсь? – осторожно поинтересовался деликатный голос незнакомого человека.

– Слушаю вас… – проронил Игорь, мысленно пытаясь воссоздать облик незримого собеседника.

– Широков вас беспокоит, в прошлую среду, помните ли, мы созванивались с вами? – вежливо произнёс торговец живописью, словно пытаясь извиниться за неожиданное вторжение своего звонка.

– Безусловно, Анатолий, вы тогда просили о встрече, – безгневно проговорил предприниматель, в чьей памяти хлопьями снежинок всплывали фразы забытого разговора. – Так вот, именно сейчас тот редкий случай, когда я ничем не занят, и мы можем увидеться, – изрёк Игорь, чьё пятидесятилетнее лицо смутно отражалось в боковом стекле.

– Есть недурное местечко, весьма располагающее к нашему разговору, – отозвалось по ту сторону связи бесхитростно и в то же время скрытно.

– Где? – спросил Каргов, лениво отвернув взор с пыльной, сутулой машины исчезнувшей позади.

– В выставочном центре около филармонии, – ответил Широков и в обходительном голосе его шампанским заплескалось удовольствие.

– Просветиться решили? – утомлённо и насмешливо бросил Игорь, в чьих затянутых ноябрьской распутицей глазах лепились, росли и пропадали бледневшие очертания Пензы. Угасавшее солнце должно было скоро погибнуть, потому что с запада, пятиглавым страшилищем, накатывалась на него безбрежная туча.

– Живописью любуюсь, – возразил Анатолий, как утончённый знаток и поклонник искусств, всесторонне презирающий омерзительно-пошлый авангардизм.

– А я не ценитель, – отрезал Каргов, скосив холодный мрамор глаз на блондинку наплевательски-разнузданно пристроившуюся к боку его автомобиля. – Но если вы так желаете, поглазеем на картинки, – неохотно согласился он, через зеркало взирая на пышный бюст девицы.

– Тогда до встречи, буду рад принять вас за своим столиком, – дружески сказал Широков, безвозвратно обрывая разговор и срываясь в пропасть слепого безмолвия.

Отороченные помпезным убранством коридоры, подмостки и павильоны выставочного собора не впечатлили Игоря, его смутило вавилонское смешение разговоров красок и лиц многолюдья непристойно разбросанного всюду. Размалёванная светскими одеждами толпа праздно бродила по длинным залам, обсуждая прекрасную экспозицию пензенских художников. Мужчины безостановочно срывали с блистательных подносов шампанское, разносимое быстроногими официантами, женщины хвастались нарядами, щедро сорили бестолковыми словами и улыбками, а все вместе почтенные посетители вернисажа ни черта не делали. За время, что бессмысленно теряли уважаемые любители художества, можно было оказать драгоценную помощь нуждающемуся, спасти чью-то жизнь и вообще, так сказать, совершить подвиг во благо всего человечества, но дурацкая болтовня, бесплатное шампанское и тупое шатание всех забавляло больше. Женщины к тому же умудрялись присутствовать в нескольких местах единовременно, потому запахами их духов благоухали даже мраморные колонны и, чертя твёрдую линию шага, Каргов в раздражении тёр нос, который бесцеремонно щекотали навязчивые ароматы.

– Я буду счастлива иметь эту картину. Она восхитительна и по цвету идеально подходит к нашей гостиной! – пропела стройная брюнетка своему коротковатому, но состоятельному спутнику. Оглянувшись на восхищённый цыплячий щебет, Каргов стал очевидцем того, как белая обтягивающая майка соблазнительно оголяла кремовый холмик левого плеча хозяйки, а чёрная, короткая юбка нахально раскрывала все прелести стройных ног. Бесспорно, красавица оценивала живопись исключительно по интерьеру своей гостиной, но погрешность эта, присущая многим дамам, ничуть не беспокоила её. Убедившись в этом, Игорь ступил на широкую, извивавшуюся террасу лестницы, крытую торжественным, красным ковром и мраморными ступенями уползавшую на второй этаж. Преодолев её, отуманенный бродячими мыслями Каргов, едва не столкнулся в холе с пышной блондинкой. Окутанная синим коктейльным платьем, любительница искусств крепко удерживала за руку толстобрюхого сына, умиравшего среди классических полотен от скуки и очевидно мечтавшего сбежать в ресторан быстрого питания к обожаемой Пепси-Коле и гамбургерам.

– Мам, пошли отсюда! – низким голосом пробурчал толстяк, мрачно раздувая хомячьи щёки. Но родительница не уступила его настойчивой просьбе, подтащив детину к сочному винограду, что по воле художника тяжкими изумрудными каменьями привалился к рубиново-алым яблокам, лакомой горкой румянящимся на серебряном листе подноса.

– Что ты Костя? Разве можно уйти? Смотри какая прелесть, всё как живое, прямо хоть бери и ешь! – с восторженным блеском в пресыщенных глазах увещевала женщина, но сын ещё угрюмее насупил светлые брови, сделавшись похожим на сердитый пирожок. Основательные материнские доводы, впрочем, совсем не обрадовали мальчишку, ведь слопать он жаждал отнюдь не беспритязательные фрукты, а хрустящие, жирные котлеты!

– Мам, пошли отсюда! – ещё более удручённо прогудел малец, когда Игорь высмотрел своего телефонного собеседника, среди каравана столиков, заносчиво обряженных в атлас. Зрелый мужчина, в бежевом костюме, тоже заметил его. С приветливой улыбкой искусствовед поднял изящный фужер, по кромку захлебнувшийся, сияюще-белым, искристым жемчугом изысканного вина.

– Рад встрече, Анатолий Генадьевич, – благоприязненно произнёс Каргов, подходя к столику и протянув крепкую ладонь.

– Взаимно, друг мой, взаимно, – отозвался известный в мире творчества собиратель живописи, дружественно пожав эту руку, и финансист присел на тёмное дерево элегантного стула. Полное, чуть румяное, лицо Анатолия Широкова с ямочкой на круглом подбородке, ярче подчеркнулось крупным носом и весёлыми, неопределённого цвета глазами. Запорошенные сединой волосы коллекционера, гладко зачёсанные к затылку и стянутые в тугой хвост, обманчиво выдавали его за художника. Эта незаурядная внешность, в очередной раз впечатлила Игоря, когда подоспевший официант поставил перед ним длинноногий бокал и выточенным жестом занеся над хрустальной кромкой бутылку, насытил кухонную утварь вином.

– Что-нибудь закажите? – почтительно осведомился молодой человек у новоявленного гостя.

– Нет, пожалуй, – невнимательно отказался Каргов, из-за чего услужливый труженик сервировки исчез подобно добродетели и союзнически скрестив ресторанные кубки, господа выпили за добрую встречу.

– Я хотел говорить с вами о моём деле. Через неделю открывается моя картинная галерея… – отставив алкоголь начал разговор Анатолий.

– Поздравляю, – загадочно и светло улыбнулся Игорь, поправляя бардовый галстук.

– Так вот в связи с этим мне и понадобятся ваши замечательные услуги, – сказал Широков.

– Цену я Вам уже озвучивал и у вас не возникнет никаких проблем, – напомнил Игорь и брови Анатолия задумчиво всплыли над переносицей.

– Ну что же… Меня вполне устраивает, – изрёк торговец искусством.

– Стало быть, договорились? – уточнил Игорь, на чьём запястье заворковал романтический перелив золотых часов.

– Договорились, – спасовав, ответил Анатолий улыбнувшись.

– В таком случае выпьем за это, – подхватил Игорь, наполнив заскучавшие бокалы.

– Да, да! – радостно вымолвил коллекционер и чокнувшись фужерами компаньоны осушили вино.

– И что особенного в этой мазне? – озадачился миллионер, пренебрежительно оглядев кичливо-разряженные образы гулящей толпы, стрекозами вьющейся у полотен.

– Живопись божественна, если только это настоящая живопись, или вы, может быть, поклонник Малевича? – с восторженно-озорной усмешкой поинтересовался Анатолий и по непроницаемому лицу Игоря проползла такая мрачность, что торговец рассмеялся.

– Я не люблю живописи, а таких сумасшедших идиотов как Малевич, вообще за людей не считаю, – с презрением и отвращением выдал Каргов, скосив глаза к окну витражами стёкол тянущемуся к выбеленной макушке потолка.

– Не зарекайтесь, драгоценный друг, истинное искусство пленяет всех и даже вы, при желании, могли бы отыскать здесь картину по душе, – с лисьей хитростью в обходительной улыбке возвестил любитель прекрасного, степенно смакуя напиток.

– Маловероятно! – наплевательски отмахнулся Каргов, холодно отстранив от себя вино.

– Ну, что же, не буду настаивать… – произнёс Анатолий и поднялся. – Это была приятная встреча, жаль, что она не может продлиться дольше, – сказал он, пожав Игорю ладонь.

– Да, дела требуют к себе внимания, – ответил делец, дружественно приняв рукопожатие и рассеяв галантные слова прощания, Широков ушёл, бросив на стол цветные бумажки денег за обед и спиртное. Одиночество, скучавшее у соседнего, пустого столика тотчас подсело к Игорю, улыбнувшись ему своей вязкой, холодной, тёмной ухмылкой. Печаль отравила мужчину, и он мрачно высыпал остатки белого нектара в свой фужер, угрюмо всматриваясь в счастливые лица галереи. Изысканный бокал утешающе коснулся губ, напоив всезнающим вином, в сладкой горечи которого, Игорь ощутил нестерпимое желание немного пройтись. Подчинясь завораживающему и неотразимому, как маниакальное помешательство, влечению, Каргов зашагал по холлу искоса рассматривая классическую череду портретов, пейзажей и натюрмортов. Но прекрасные королевы, русалки, богини, нимфы и пажи не волновали его, все они представлялись ему скучными, как прошлогодние, обветшалые открытки.

«Всё, хватит, ухожу…» – раздражённо объявил себе замученный светской швалью толстосум, заблудившись где-то в задворках галереи, где почти что не висело картин. С изжогой досады, он злобно развернулся, чтобы скорее уйти, вдруг провалившись в мёртвое, сожжённое погребальной тьмой небо и всё прочее облетело с Игоря тлелой шелухой. Словно заколотый жутким, разбойничьим ножом он оцепенел, и живописная тьма надломила в нём душу, отобрав свободу как хрупкую игрушку. Будто свирепый монстр она схватила мужчину и как в гиблое болото, он провалился в чёрную смесь скорби, сумрака и теней, чудовищами кишащих в омуте холста. Похищенный этой неописуемой мглой, Каргов очутился где-то вне мироздания беспомощен и беззащитен.

– Интересуетесь? – внезапно поинтересовался некто из-за плеча глумящейся тьмы. Тогда Игорь обернулся, так, словно позади него, на виселице легонько качался повешенный труп и оледенелый взгляд его скрестился с таинственными, как сама луна, глазами незнакомца.

– Кто написал это? – вопросил Каргов, сутуло собирая воедино разбитое самообладание.

– Я, – ответил неизвестный, и тогда Игорь пристальнее всмотрелся в него. Светлые иглы коротких взъерошенных волос хулигански торчали репейником, трёхдневная щетина избороздила худые щёки и гнутая черта упрямых, лукавящих губ производило впечатление прерасшабашное. А ещё, светлая рубаха с засученными по локоть рукавами, полинялые, истёртые джинсы, запах табака и сурового алкоголя крепко примешивавшиеся к незнакомцу превращали его в существо необыкновенное.

– Очень впечатляет, – проронил Каргов, взирая на художника, будто на нечто необъяснимое и немыслимое. – Игорь Каргов, – наконец сухо представился миллионер, смотря в помятое водкой лицо оригинала.

– Сердобов Маркел, – загадочно проговорил тот.

– А как называется ваше творение? – завороженно поинтересовался Игорь, в чьих глазах сновали и веяли призраки извивавшейся тьмы.

– Чёрное солнце, – вымолвил Маркел и миллионер одобрительно покачал головой.

– Я думаю это лучшая работа во всей выставке, – сказал он, гладью спины ощущая, как с траурного холста тьма незримо тянет к нему свои чёрные щупальца.

– И я того же мнения, – согласился Маркел.

– Послушайте, я хочу купить её. Сколько вы хотите за погибшее солнце? – вопросил Игорь ощущая злобно-радостное дыхание темноты за собой.

– Она не продаётся, – строптиво бросил Сердобов и уголки его красивых губ стыло опустились. Услышав совершенно неожидаемый отказ, финансовый исполин поперхнулся тяжким комком оторопи.

– Не продаётся?! Вы шутите? – преломляя губы в циничной кривизне проронил богач.

– Пошутить я люблю в полиции, когда в обезьяннике ночую, – назидательно отрезал Сердобов отвернувшись от Игоря и зашагав прочь.

– Постойте! – почти испуганно окликнул его Каргов, едва удержав руку, потянувшуюся к плечу художника. – Я даю вам тысячу долларов! – бросил он диктаторским, могущественным тоном, ожидая безропотного подчинения.

– Не стоит, – наплевательски просто отмахнулся мятежник, в полупрофиль обернувшись к смятенному толстосуму.

– Тогда две тысячи! – упрямо и властно швырнул Каргов, остановив бунтаря на полушаге.

– Заманчиво, – проронил Маркел, изощрённой иронией выказав своё презрение к предложенным деньгам.

– Цену набиваете? – проницательно и злобно догадался Игорь. – Пять! – бросил он, стиснув зубы, словно волк, готовый вцепиться своей жертве в загривок.

– Хорошая цена, аж печень заволновалась, – скупо усмехнулся Сердобов, взирая на огорошенного покупателя. – Не утруждайтесь. Мне не нужны ваши деньги, я дарю вам картину, – выпалил Маркел в лабиринтах серых глаз, скрывая искорки заплясавших сатиров и Игорь, которому ничто и никогда практически не доставалось даром в изумлении хлопнул ресницами, даже позабыв о дурманящей тьме. Потрясённый, он смотрел, теперь, на художника, будто на эльфа или другое сказочное создание, нежданно возникшее перед ним.

– Вы серьёзно? – недоверчиво пробормотал Игорь, ещё опасаясь быть обманутым.

– Ну я же не в обезьяннике, – со всей основательностью указал Маркел на бесспорный этот факт.

– Не ожидал… Спасибо, – сухо поблагодарил Каргов, потупливая растерянный и крошащийся взгляд. – А есть у вас ещё картины на подобную тематику? Я, кажется, стал вашим большим поклонником, – неприкаянно поведал он, оправляя брильянтовые запонки на белоснежном рукаве рубашки.

– Таких больше нет, есть другие, – ответил Сердобов.

– В таком случае вот… возьмите, – промолвил Каргов, по-королевски щедро передав свою визитку. – Надумаете показать, звоните, – предложил он, рукопожатием изловив ладонь художника и потирая заросший щетиной подбородок, Маркел всмотрелся в нехитрые письмена телефонного номера. Единение рук распалось, исчезла и болтливая толпа зрителей, где-то далеко растаял торжественный лоск и бесчисленные колонны выставки, осталась только непроглядная тьма, что клубилась на заднем сиденье шикарного немецкого автомобиля. Вздымаясь из тёмных бездн сумрака кромешная темень по-змеиному, коварно улыбалась Игорю и чёрные клочья её теней объяли своего пленника.

Огромная туча затмила траурным саваном ясное небо и с чёрного пепла её заморосил горестный дождь. Белоснежный лист солнца пропал, словно пролили на него чёрную тушь.