Текст книги "Чёрное солнце"

Автор книги: Макс Карнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 4. Затмение

Жёлтые, прекрасные листья, кружили по хмурившемуся серыми лопухами облаков небу, причаливая к маленьким корабликам и темноволосому мальчишке, что увлечённо строил фрегаты у большой, тусклой лужи, детским воображением, превращённой в бескрайнее море. Заворожённо и счастливо Игорёша опустил примитивный самодельный корабль в солнечный шар, блёкло пылавший в мутном стекле воды. Подталкиваемый задорным ветром, парусник заскользил по матовому сиянию, колыхавшемуся в буром кружеве волн. Плавание было восхитительно, но грохочущий, злобный лай, вдруг расстроил великое путешествие. Страх иголками пробежал по испуганной детской душе, мысли рассыпались в горелый прах, а дыхание изломлено стиснулось в груди. Оробело всматриваясь в пасмурную фреску пустоты, Игорёша ожидал кошмарного монстра, наводившего ужас на всю округу, но из-за бетонного угла многоэтажки никто не появлялся, и тишина неслышно падала наземь с грустью и золотистыми листьями берёз. Тогда позабыв о чудовище, малец облегчённо вздохнул и вновь отправился в опасное странствие. И вообще, скоро придёт с работы его мама. Она, как всегда, принесёт что-нибудь вкусненькое, с ней так хорошо, спокойно, совсем не страшно. Мечтая о великих подвигах, он отважно покорял океаны, пока на безлюдном перроне улицы не вычертился силуэт изящной женщины, идущей с остановки, чьи туфли красным вином расплывались в разбросанных дождём лужах, помахала сыну свободной рукой, в другой она держала тяжёлую хозяйственную сумку.

– Мама! – обрадовано крикнул Игорёша, бегом сорвавшись с пиратской бухты, но выскочивший из дворов зябнувшего квартала, громадный ротвейлер ошеломил, парализовав мальчика. Стремясь убивать, чудовищный пёс вцепился в женщину, повалив её словно бедную соседскую дворняжку, что разорвал с потрохами на прошлой неделе, и разбившись об угрюмые скважины подъездов, беззащитный человеческий крик, перемешался с бездонной болью и безысходностью, окаменевшими в изумлённых детских очах. И посреди пустой улицы не было никого, кто мог бы отогнать эту тварь. А маленький, напуганный мальчик до смерти, звал на помощь срывавшимся тонким голоском. Кромсая вопящую жертву, пёс вырывал кровавые куски плоти из её горла и блёклый асфальт неистово заполыхал ручьями разлившейся крови. Обмякнув тряпичной, игрушечной куклой, несчастная уже не кричала, но зверь по-прежнему жадно вгрызался в её распотрошённое горло, истязая уже безжизненное тело, а солнце, беспечно сиявшее у берега лужи, скрыла косматая лапища тучи. – Мама… мамочка… – глотая ужас с удушающими, будто чугунными комками слёз вскричал Игорёша, и оторвав пасть от своей поживы, разъярённый убийца уставился на него. С обнажённых клыков пса вязко потянулась наземь багровая пряжа человеческой крови, в пронизывающих, свирепых глазах чёрным огнём вспыхнула мысль о новой расправе и жутко зарычав беспощадный монстр понёсся прикончить маленького свидетеля трагедии. Тогда сердце Игорёши жалобно дрогнуло, тьма стала абсолютной и солнце пропало в её драконьей пасти во второй, окончательный раз.

Как водится, никого не нашли, а может, и не искали, хотя весь район знал истинного виновника несчастья.

– Извините, вы ещё что-то желаете? – через призрачные волны табачного дыма, всматриваясь в траурное лицо богатого посидельца, деликатно осведомилась официантка.

Игорь искоса возложил на девушку режущий, овеянный полуночной мглой взгляд и красавица невольно отступила от розовой парчовой мантии столика.

– Счёт мне, – мёрзлым туманом осени расползлись слова одинокого посетителя, необъятной грустью оттеняясь в пустой импортной бутылке и торопливо выдав долговой ярлык, девушка исчезла. Одиночество тотчас нашептало Игорю скверные повести о немыслимой тоске, от которой ничто не спасёт на свете. Одиночество глумливо наговорило ему притчи о бескрайнем, страшном отчаянии, потому что не осталось уже ни радости, ни любви, ни друга, а лишь холодной, бумажной грудой теснились в кармане роскошного пиджака одни только бездушные деньги. Именно так, за уединённым кругом элегантного столика мужчина, обласканный дорогим нарядом, делил ночь, луну, воспоминания и алкоголь с угрюмым одиночеством, что сгорбленно сидело напротив и смотрело на него обезличенным, тёмно-серым существом. Не обогретая мелодия, выплывавшая из уст, плачущих ресторанных скрипок, печалью отражалась в серых каменьях мужских глаз, унося сигаретный дым мыслей далеко-далеко в позднюю осень. – Несправедливость… – ещё блуждая в угрюмом зазеркалье непрошено воскресших теней, бессознательно прошептал Игорь, с гадкой плесенью на сердце сжав квадратный стакан, в хрустальном дне которого, золотистым озером искрилось элитное виски. Выкарабкавшись из потёртого сундука ночи, тьма поползла наружу ложью, подлостью, скверной и мерзкой отравой жестокой, отвратительной жизни…

Глава 5. Дрянь

Солнце золотой пудрой высыпалось на белоснежную подушку, и крепко спавшая звезда модных публичных страниц в социальных сетях и разношёрстных журналов всхрапнула, словно горластый, проспиртованный алкаш. Однако, не устрашившись её реакции, серебристые лучи рассвета вползли на иссушенное диетами лицо спящей, и девушка брезгливо поморщилась.

– Доброе утро, милая, – с очаровательной и дьявольской улыбкой, поприветствовал её Сердобов, заглядывая в искромсанные паническим безумием глаза любовницы.

– Мне приснился кошмарный кошмар… – испуганно, но уже с облегчением пробормотала завсегдатая подиумов, прижимая одеяло к плоской груди.

– Это кошмарно, – согласился с ней довольный Сердобов, когда мучительные клещи ужаса отпустили высокочувствительную фотомодель. Восстав с постели марионетка лощёных журналов и соцсетей накинула зелёный, шёлковый халатик, сонливой поступью отправившись в ванную.

– Маркеша, а когда ты обо мне напишешь, ты гадкий, лживый лжец? – сквозь нежный шелест осыпающейся воды пробренчал её обидчивый голос.

– Да мне бы только алфавит вспомнить! – героически отозвался Маркел, лениво подбредая к ноутбуку и под гламурной фотографией дивы, он бойко набрал два предложения. – Начало уже готово, – торжествующе возвестил он, снова брякнувшись в кровать.

– Сейчас проверю! – откликнулась она, явившись из душа обнажённой и трепля пуховым полотенцем шоколадно-тёмные волосы.

– «Фантастическая звезда озарила наш провинциальный город. Великолепные снимки Ксении Курицыной, будто созданы для полотна Рафаэля!» – прочитала красавица в виртуальном неводе ноутбука.

– Ах, котёнок, я так люблю тебя! – восторженно промурлыкала обрадованная фотомодель, заключив в объятья и страстно поцеловав избранника. Фальшивый, как силиконовое нутро лгуньи, поцелуй оборвался и Маркел хлопнул Ксюшу по аппетитному заду, который безусловно перевешивал её девственно чистый мозг.

– Очень жаль, зая, но придётся сейчас разбежаться, – будто бы с сожалением произнёс Сердобов, заметя как унылая смута исказила гладкий лоб подиумной куклы.

– Почему-у-у-у? – огорчилась Ксения.

– Потому что колонка о моей принцессе сама собой низачто не напишется! – ласково указал Маркел, всё твёрже убеждаясь, в той неоспоримой истине, что у милой Ксюши интеллект страуса. – Давай-ка прощаться, – сказал он, подталкивая одевавшуюся любовницу к дверям.

– Напиши обо мне сногзашибательную статью, милый, – в своей неподражаемой манере жеманно попросила она, страстно обняв мужские ладони.

– Не волнуйся, солнышко, эта статья уложит в гроб всех твоих соперниц! – заверил Сердобов, поцеловав Ксюшу, чьё личико воспламенила бурная радость.

– Ну пока, дорогой! – восторженно пропела она, грациозно помахав наманикюренными пальчиками.

– Всего хорошего, любовь моя, – сказал Маркел, обращаясь не то к ней, не то к её пятой точке, которую он проворно шлёпнул, пока ещё не успела она исчезнуть в сужающимся дверном проёме. Таким образом, избавившись от красотки, он забрёл на кухню и белое молоко тягучим, причудливым узором перемешалось с тёмной нугой крепкого кофе, чей ароматный дымок переплёлся с восхитительной музыкой и каким-то завораживающим голосом в аккордах которого отображалась вся Россия, до последней её берёзки: «Контрреволюция наехав на нас, довела до больницы, вырос живот. Рокенролл – стёрт, я, учусь играть джаз, но меня рвёт – полный рот нот…»22
  Строки из песни группы ДДТ. Контрреволюция


[Закрыть]

За белой изгородью изящного стола, Маркел вдыхал в себя поэзию излюбленной дождливой песни, запивая её ноты сладким кофе.

«Что ж, теперь не грех и родную редакцию навестить!», – припомнил он, когда последние слова и аккорды «Контрреволюции» отзвенели над ним, неслышно растаяв на дне опустевшей чашки. Набросив на плечи кожанку и подцепив компактную мужскую сумку, Сердобов собрался безвозвратно уйти.

– Ах да, чуть не забыл… – спохватился он, когда взгляд его упал в раскрытый экран ноутбука. Поскребя мизинцем ушную раковину, Маркел стёр медоточивые строки похвал, посвящённые своей неотразимой любовнице, набрав несколько не самых лестных предложений о ней…

– Правда дороже славы! – проронил он, беспощадно отсылая всё написанное в безбрежную степь интернета и осиротело закурив, вышел из своего уютного дома. Будто оживший из пропетых стихов, дождь печальной мелодией застучал по плечам Сердобова, благоухающим листьям яблонь и бардовой спине двухместного спортивного автомобиля из Бремена.

– Привет, народ! В эфире «Мост радио», с вами, как всегда, ваш позитивный ведущий Дмитрий, и я говорю вам друзья – жизнь прекрасна! – с ликованием воскликнуло автомобильное радио, так словно бы все обездоленные, сломленные и несчастные люди разом умерли, никого более не смущая своим неудобным существованием. – И я мечтаю дорогие друзья, чтобы вы, чем бы не были заняты в эту минуту, прямо сейчас позвонили мне и рассказали, что такое, по-вашему жизнь и как вы её любите! – с восторгом проговорил бодрый ведущий, назвав номер служебного телефона и звонок немедленно раздался в эфире. – А у нас звоночек, дорогие, друзья! – восхищённо просветил Дмитрий. – Алё, здравствуйте! Итак, скажите нам, пожалуйста, что же такое жизнь? – торжественно попросил он.

– Жизнь – скверное дерьмо, отвратное, гнусное и вонючее, такое же, как вся твоя передача, Дмитрий, – безмятежно поделился прокуренный голос Сердобова и в студии настала изумлённая тишина. – А, теперь, позволь я объясню тебе почему это так… Ты не против, Дмитрий? – вежливо отозвалась в этом гробовом безмолвии просьба Маркела, но связь мгновенно и умышленно оборвалась. – Всё-таки, ты против, сукин ублюдок… – сумрачно догадался выброшенный из эфира смутьян.

– Э-э-э… Дорогие радиослушатели дабы такие депрессивные мысли никогда не посещали нас, возьму на себя смелость поставить позитивную песенку чтобы все знали что у нас, в нашей великой стране, жить хорошо! – с мерзкой слащавостью пролепетал Дмитрий, всей доступной ему тошнотворной благостью пытаясь затоптать честные и потому страшные слова мятежника. – Прошу прощенья, уважаемые друзья! Безумно жаль, но случается, звонят нам такие вот ненормальные и ничего, к сожалению, поделать с этим нельзя, – проговорил ведущий торопливо, поставив незатейливую попсовую песенку очередной безликой певички, вытолкнутой на эстраду кошельком богатого спонсора и Сердобов с отвращением вырубил своё радио.

– Ну ты гнида! – презрительно и хмуро бросил Маркел, смотря на заплаканную дорогу и солнце провалившись за тёмную бересту туч, рассталось с ним.

Глава 6. Ночной калейдоскоп

Подворья, шкафчики, и помещения именитого нестоличного журнала переполнялись чудесной творческой суматохой, улыбаясь Маркелу как хорошему, давно любимому другу.

– Здорово, Маркел! – радостно воскликнул упитанный Валентин, выскочив к приятелю с дымящейся чашкой кофе в руке.

– Новый галстук? Шикарно, – похвалил Сердобов, краем глаза выхватив золотистый, расчерченный в тонкую красную полоску, предмет мужского гардероба.

– На распродаже оторвал! – с гордостью похвалился его коллега.

– С тебя обмывка, – назидательно обронил Маркел, семенящему позади щёголю.

– О чём речь, дружище? Зайди ко мне вечерком, – радостно воскликнул тот, с удовольствием прихлебнув кофе и Сердобов кинул ему из-за плеча утвердительный жест.

– О привет! – вывернувшись из приёмной, с улыбкой бросил Маркелу высоченный и худой дизайнер Слава. Дружественно шлёпнув по его вытянутой ладони своей, он окунулся в офисную плантацию кабинок и кабинетов.

– Всех приветствую, – отсалютовал Сердобов трудящимся собратьям, и они радостным возгласом пожелали ему доброго дня.

– Э-э-э… Маркел! Дай, пожалуйста, пятак до получки… – попросил молодой фотограф Валера, взлохмаченной головой высунувшись из общей сумятицы и Сердобов без колебаний вручил ему пятитысячную бумажку.

– Великое данке, Маркел! – возгласил фотограф и смахнув банкноту, занырнул обратно в толчею коллег.

– Прасковья Харитоновна, вы сегодня особенно очаровательны, – провещал Сердобов склонённой к полу уборщице и шваркающая шваброй пожилая женщина, обернулась к нему розовощёкой полнотой лица.

– Ой, Маркел, давно я тебя не видела… – сияя радушностью промолвила она, шестом швабры поправляя на виске бежевую косынку.

– Прасковья Харитоновна, работа – это такое место, куда часто лучше не заглядывать! – деловито отмолвился он, под раскатистый смех поломойщицы скрываясь в закутке корректора. Завалившись ворохом распечатанных бумаг красавица Анна вносила неотложные поправки к готовой статье. С проворством фокусника, Сердобов окинул девушку любопытным, штудирующим взором обнаружив, что золотистые волосы её, обычно стянутые в тугой хвост, сегодня отчего-то распущены и волнами опадают на стильный, серый свитер, провокационно обнажавшим нежную шею. Оценив непосредственную наружность модницы, он пришёл к выводу, что сменив причёску Анна стала ещё более очаровательна, когда бирюзовые глаза её оторвались от черновиков и взглянули на него фейерверком восхищения, радости и обожания.

– Маркел, тебя Денисовна просит! – торопливо воскликнула девушка, при виде Сердобова засветившись каким-то таинственным и неизъяснимым огнём.

– Да ладно! Чего я там не видел? – с изящной гаммой иронии и подчёркнуто небрежно отозвался он.

– Маркел, ну ты что? Иди! Там срочное что-то, – встревожено и смущённо сообщила она, влюблёно смотря на безрассудного гуляку.

– Пойду, но не по той несущественной причине, что мне платят за это неплохую зарплату, а только, лишь, потому, что ты Анечка просила меня об этом!!! – рыцарски возвестил Сердобов, высмотрев под столом привлекательный кусочек бедра.

– Иди-и-и… – смеясь, проронила она и Маркел направился к двери, нечаянно столкнувшись с тощим, холерного вида субъектиком, в костлявой руке которого болтался стакан кефира. Кисломолочный продукт сразу же вывалился на до омерзения тщательно выглаженную рубашку, расползшись ленивой, жирной лужей.

– Прости, Грабов, ненароком вышло! – неунывающе извинился Сердобов, когда уксусная желчь обезобразила высокомерную физиономию сотрудника из отдела рекламы.

– Смотреть нужно куда идёшь! – злобно прошипел он, отирая молочную кашу носовым платком.

– Спасибо за напоминание! – пообещал Сердобов и дружественно шлёпнув ехидника по хлипкой вешалке плеча, умчался в буйные заросли второго этажа.

– Что смешного? – ядовито проскрежетал Грабов смеющейся в тетрадь журнала Анне, и не дожидаясь отклика, выполз гадюкой прочь.

Сердобов без стука зашёл к главному редактору с блуждающей ухмылкой разгильдяя, на небритом лице.

– Здрасти! – очень вежливо и вместе с тем безалаберно, произнёс он, старательно, но совершенно напрасно, приглаживая взъерошенные иглы своих волос. Миловидная, сорока лет брюнетка, которую не портила сопутствующая ей полнота, приподняла дужку фасонистых, персиковых очков, наведя на неблаговидного своего работника пристальный, изучающий взгляд.

– Здравствуй, Маркел. А ты по-прежнему хорош, даже побриться не удосужился! – не злобно укорила женщина подчинённого, потупившего луны глаз, словно провинившийся хулиган. – Но таким ты мне и нравишься, – благосклонно сказала она, выказав осторожную улыбку.

– Вызывали, Ирина Денисовна? – смущённо поинтересовался Сердобов, неуклюже потерев затылок.

– Да, дорогой, проходи, садись, – пригласила дама, мимолётным жестом указав на кресло перед собою.

– У вас как у прокурора, всё по-простому, – не пряча лукавой улыбки, произнёс Сердобов, усаживаясь, напротив.

– Ха-ха, шутник… – хмыкнула главред, отложив ручку. – Так вот Маркел, шутки в сторону, у меня для тебя серьёзное задание, – возвестила она, озабоченно переплетя пухлые пальцы.

– Снова туалеты расчищать прикажите, как тогда, в прошлом месяце?.. – не удержавшись осведомился Сердобов и Ирина Денисовна против своей воли залилась смехом.

– Для этого у меня есть другие люди… – запинаясь, проговорила она, стянув с лица очки.

– Постойте… Неужели Грабова повысили? Неужели сбылась его коварная, давняя мечта и обошёл он меня, Ирина Денисовна? – померкшим голосом полюбопытствовал остряк, мастерски разыгрывая великое удивление.

– Замолчи негодник, замолчи, болтун, я умоляю… – напрасно пытаясь не смеяться, запросила женщина, свободной от персиковых очков рукою отмахиваясь от Маркела.

– Как пожелаете, Ирина Денисовна, помолчу, ведь, когда начальство просит молчать – лучше молчать! Оно как-то спокойнее, – мудро рассудил повеса, покорно кивнув головой.

– Итак, у меня к тебе важное задание… не туалеты… – утирая налипшие к глазам слёзы, пробормотала главный редактор. – Вчера за городом, в канаве, полиция нашла изуродованный труп Мамы Гули – весьма известной определённым кругам сутенёрши. Мне нужна подробнейшая статья по этому поводу, – хозяйственно сказала женщина, вернув модные очки обаятельным васильковым глазам. – Давай, друг, срочно займись этим и хорошенько всё разузнай об этой особе, её убийстве ну и заодно о жрицах любви, – наказала владычица, оправляя воротник своего представительного бардового костюма.

– Ирина Денисовна, уж лучше туалеты! – в смятении запротестовал он, мученически сложив руки на груди. – Сутенёрши, потаскухи, их убийства, это уже настолько всё измочалено, что даже одна мысль об этом, способна усыпить, хоть самого Грабова, известного всем зануду! – пожаловался вольнодумец, безжизненно опрокинувшись на спинку стула.

– Согласна, – кивнула взыскательная правительница, деловито накренив очки. – А ты напиши по-своему, интереснее, так, чтобы все ахнули. Ты же у меня самый талантливый! – похвалила она, не скрывая собственного восхищения, и Сердобов обречённо поднял над собой руки.

– Сдаюсь… – выронил он и, поднявшись со стула, вышел из уютного кабинета провожаемый благорасположенным взором начальницы.

Удушая и ужасая, опутанный тяжким сумраком коридор, полз нескончаемой, страшной пещерой и в сером тлении запылённых ламп, похожий на пингвина, безнадёжно лысеющий человечек, жалобно трепыхался в крепких руках, жестоко волокущих его куда-то. Тащить за собой увесистого Семёна Эдуардовича Жуляк было утомительно, и чтобы как-то развлечься двое здоровенных громил швыряли своего пленника будто прохудившийся, просящий каши расхлябанным ртом, башмак, отчего мрачные внутренности коридора переворачивались и кувыркались в перепуганных его глазах.

– Чего-то он плохо идёт, – проговорил здоровяк, на жёстком лице которого мгла обрисовала острый подбородок, ноздрястый, приплющенный нос, и насыщенные радостным блеском глаза.

– Так давай поможем! – воодушевлённо предложил, другой, что щеголял утиным носом, крупными скулами и густыми бровями. Раздумье было не долгим, распухший от прекрасной жизни, несчастный торговец отлетел к стене, размазавшись по ней куском простокваши, и друзья самоотрешённо принялись дубасить его ногами.

– Вперёд, тварь! – вскрикнул пышнобровый исполин, свернувшемуся калачом пленнику.

– Бегом! – гаркнул старательный напарник амбала, отвесив скулящей жертве ободряющий пинок по рёбрам. Тогда, превозмогая адскую боль и цепляясь за стену, милейший Семён Эдуардович тяжко вскарабкался на ноги, энергично поплётшись в начинённый зловещими тенями, кладбищенский сумрак. Обезумевшие глаза мученика поминутно ударялись о жуткие прутья решёток, за чьими оковами жались к мраку стен люди или призраки.

«Где я? Кто они? Что с ними? Они там живы или уже нет?» – вскачь пронеслись шальные мысли в полыхающей голове торговца, но оголтелый бег их перебил раздирающий душу скрежет растворяемой клетки.

– Здорово, мужики! Вы в компании, – прогремели басовитые слова поодаль и подавившись ужасом, горемычный Семён Эдуардович, узрел перед собой гиганта, необъятного, лысого, рассекавшего погребальную мглу пышными, рыжими усами.

– Добрый вечер, Женёк! Вот тебе свеженький квартиросъёмщик, – усмехнулся широкими скулами глумливый проводник, свирепо толкнув пленника и тот, врезавшись в каменную грудь великана, свалился ему под ноги. В тот же миг, исполинская ручища без усилий вздёрнула гражданина Жуляк за шкирку едва ли не к самому потолку.

– Г-господа… что з-здесь происходит? Д-давайте поговорим, господа… Я уверен, это какая-то ошибка… – попробовал наладить дружественный контакт дипломатичный торговец, но могучий удар в челюсть поразил его и мертвенный свет ламп погас.

Тьма, рассыпавшая багровую золу своих туманов омрачила небо. Через облитое угасающим солнцем автомобильное стекло, Маркел пасмурно всматривался в переплетающиеся реки сумерек, немо высказывая свою досаду загоревшейся над Сурским мостом луне.

«Напиши по-своему, интереснее, чтоб все ахнули… Попробуй-ка напиши, легче некрологи писать, чем пытаться состряпать увлекательную статью о шлюхах!» – хмурыми многоточиями расклеились мысли его, а тёмные краски сгущались, обращая всё вокруг в неведомое и чарующее иносказание. Словно убегая от смуты, Маркел набавлял скорость и за стеклом торопливее мчались, срываясь во тьму, разрозненные обрывки аллей, магазинов, домов, бесследно уносившихся с дымом зажатой меж пальцев сигареты. Заболев от непрошенных, грустных помыслов, Сердобов узрел прикрывшиеся отребьями мрака отмели пустыря и блудливые юбки первостатейных распутных девок у всем известного места за городом на базе отдыха. – «Нормальные люди едут к проституткам за сексом, а я за интервью!» – ничуть не удивясь этой странности, подумал огорчённый журналист, стряхивая за окно лохмотья пепла и присматриваясь к увлекательным барышням. Размышляя о подлостях коварной любви, к асфальтовой подошве трассы пристало пятеро красоток, притормозив возле которых он обнаружил, что все они одинаково не обстоятельно одеты. Дежурили путаны бойко, можно сказать, по-стахановски разудало, поигрывая донельзя обнажёнными бёдрами и щеголяя голыми животами, сверкавшими из-под узеньких топов. В битве за потребителя, никто не желал остаться в стороне, поэтому, едва только его «Мерседес» кабриолет притормозил, как вся бравая стайка распутниц приблизились к раскрывшейся дверце.

– Интересуетесь? – томно вопросила жгучая шатенка, склонившись к Маркелу и тот едва не проглотил сигарету, глазами столкнувшись с её пышным бюстом.

– Ага, – отозвался он, отбрасывая тлеющий окурок.

– Будете кого-нибудь выбирать? – пробормотала шатенка, отведя грудь подальше.

Тем временем избирательно-коварный взгляд Сердобова придирчиво зазмеился по грешницам и каждую кого он коснулся, обдал холодный ветерок неодобрения.

– Мне вон ту, – решительно указал он на рыжую, лет двадцати пяти, красотку. – И на всю ночь! – восторженно прибавил он. – Поехали! – весело объявил Маркел, распахивая восторженные небеса своих объятий.

– Ладно едем, постараюсь вас не разочаровать… – промолвила блудница, потянувшись к бардовой дверце автомобиля.

Прижавшись к сутулой, деревянной изгороди, затушёванного тьмой, беспризорного забора, «Мерседес» устало погасил фары. Тишина опоясала автомобиль, и лишь бродячая луна осыпала синим, магическим зельем сбежавшую ото всех, одинокую пару.

– Ну, здравствуй, Вера! – обратился Сердобов к некогда бывшей соседки.

– Здравствуй, Маркел! Я тебя тоже сразу узнала, – проговорила она.

– Как же ты оказалась на трассе? – вопросил он, только сейчас приметив, что ногти его незаурядной собеседницы выкрашены в различные цвета – розовый, синий, лимоновый, сиреневый, белый, а мизинцы словно бы заливала акварель морских волн.

– Это долгая история, – отмолвилась девушка, опустив веки, накрашенные алыми тенями.

– А у меня времени позарез, – беспечно улыбнулся Сердобов, подцепив из бардачка сигаретную пачку.

– Смеёшься?! Жизнь такая… – вздохнула Вера, стараясь не смотреть на него, а смотря на цыганский обруч луны, осязая как печаль колючей проволокой обвивает её сердце.

– Бывает девушкам улыбается удача и среди клиентов они находят заботливых мужей, – сочувственно произнёс Сердобов, сбрасывая отгоревший пепел за окно.

– У меня нет удачи, – холодно и горько отрезала красавица, с чёрствостью тоски на лице.

– Соболезную, Вера. Жалко, что судьба – вот так с тобой… – сумрачно вздохнул он, вышвыривая сгоревшую сигарету и вытягивая из пачки новую. – Жизнь у ночных девчонок не сахар, да я ещё слышал, какую-то вашу мамочку убили, – озабочено проронил он, заметив, как прелестные черты Веры желчно искорёжились, и дьявольская ненависть воспламенилась в них.

– А вот об этом никто из нас не сожалеет, – проговорила блудница, взглянув на Сердобова, и он воочию узрел огарки той неистовой радости, буйными ветрами заплясавшей в нефритовых её глазах, вместе с обманчивыми туманами ночи. – Эта жаба поганая та ещё тварь была… – припоминала Вера сбивчивым голосом, нервно таща из сумочки дамские сигареты. – Мразь и точка!.. – с ненавистью буркнула она, злобно чиркнув зажигалкой и задымив. – Надеюсь, она очень мучилась. – выдохнула красавица, ладонью царапнув по рыжим волосам, точно смахивая налипшую печаль. – Куда только, эта падаль, нас не швыряла, однажды в такую дыру запихнула. Я такой жути натерпелась! – поделилась Вера, нервозно затянувшись куревом и не дожидаясь расспросов начала пересказывать прожитое: – В общем однажды кто-то заказал меня и ещё трёх девок. Нам завязали глаза, усадили в тачку да повезли куда-то.

Замолчав, Вера стряхнула пепельные отребья, и растеряно-жалобная улыбка её криво переломилась в зеркале. – Знаешь, какие тогда мысли в голову лезли? – угрюмо полюбопытствовала она у Сердобова, чьи строгие линии носа, щеки и губ очертила бледной синевой плутовка луна. – Сейчас, думаю, закопают живьём, где-нибудь, за обочиной и никто даже не хватится! Гибель проституток неприятность маленькая и Гуля всего лишь найдёт себе новых рабынь, – грустно усмехнулась Вера, всматриваясь в дым, тянущийся к огненным волнам её причёски.

– А дальше что? – спросил Маркел, позабыв о своей сигарете, сиротливо тлеющей в пальцах.

– Приехали в тюрягу какую-то, в комнате бугаи сидят, сало с водкой трескают. Всю ночь они пили, и мы пили, потом по коморкам разошлись… А утром нас опять с завязанными глазами увезли, – сказала Анна, отерев изящный уголок своего носа.

– Что за тюрьма? – проронил Маркел, запоздало вспомнив о куреве и торопливо сделав последний глоток никотина.

– Не подумай, не ментовская. К ментам мы с завязанными глазками не ездим, – иронично разъяснила девушка, глядя как отброшенный приятелем бычок, канув в тёмно-синий мрак подворотни, навсегда угас пропавшей звездой.

– И кто же там сидит? – настороженно полюбопытствовал Сердобов, хрипло кашлянув.

– Виновные… – ответила путана и в голосе её выплавилось слепое неведение, обернувшееся тревожным молчанием.

– Ладно, спасибо тебе за интересный разговор, он останется между нами, – пообещал Маркел, после угрюмой сонаты беззвучия.

– Тебе спасибо. Давно я не говорила так по душам, – отозвалась Вера, пёстрыми ногтями огладив свои предплечья, когда Сердобов протянул ей свёрток из пятисотенных купюр. – Ты чего? – удивилась ночная дива, уставясь на деньги.

– Как чего? Принимай рабоче-крестьянскую позу китайских осеменителей рисовых полей, – воодушевлённо попросил он с беспечной улыбкой во всё лицо.

– Ты чего? – в изумлении пробормотала красавица, отодвинувшись от денежных фантиков будто от топора убийцы.

– Слушай Нечаева, я, знаешь ли, о тебе ещё с прошедших времён мечтал, и твоя дивная задница мне до сих пор в райском сиянии снится, так что давай сделаем нашу чудесную встречу ещё более чудесной! – милейше предложил её непредсказуемый друг, удобнее примостившись к оторопелой собеседнице. – Зря что ли я сюда приехал? – нахально осведомился повеса, потянувшись к девичьим бёдрам, но Вера озлобленно отпихнула его ладони.

– Да пошёл ты! – вскричала она, сверкнув дикой зеленью глаз и превращаясь в настоящую рыжую ведьму. – Пошёл ты знаешь куда?.. Бабло своё поганое запихни себе в задницу, козёл! – проревела она, разъярённой мегерой, неистово забившись о дверь иномарки, чтобы поскорее выскочить из неё. Но Сердобов разбойником набросился на строптивицу и остервенело закричав, она, с бешенством озверевшей пиратки, вцепилась в него когтями.

– Успокойся, Нечаева! Никто на твою честь не покушается, пошутил я! – ударились торопливые фразы о вопящую девушку, ошарашив её. – Ну прости, прости убогого… Натура такая, не могу не напакостить! Забирай деньги даром, это дочери твоей, – возвестил Маркел, сердечно обняв перепуганную и онемевшую красавицу.

– Ну, Сердобов, ты и гад!!! – оторопело пролепетала, как мел, побелевшая Вера, взяв из пальцев смеющегося хулигана облитые луной пятисотки.