Текст книги "Кофейная книга"

Автор книги: Макс Фрай

Соавторы: Алекс Гарридо,Алексей Толкачев,Елена Касьян,Алексей Карташов,Юлия Боровинская,Марина Воробьева,Евгения Горац,Оксана Санжарова,Лея Любомирская,Марина Богданова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Дора

Когда утром я надеваю синее платье – я немая Дора.

Я иду через двор, киваю дворнику, перепрыгиваю через лужу у ворот.

В синем платье я Дора-почтальонка. Я несу большую сумку и пою песни в своей голове.

Мне не нужно нигде останавливаться надолго, чтобы поболтать.

Когда днем я надеваю белое платье – я веселая танцовщица Дотти.

Я хожу в балетную школу и тяну носок у станка.

Мне нравится, как шуршат крахмальные пачки.

Я немая Дотти. но я не глухая. Я слышу, как шепчутся за моей спиной, и тяну носок еще сильнее.

Когда вечером я надеваю красное платье – я малышка Додо.

Я любовница директора балетной школы, старого развратника Джулио. Немая счастливица Додо, засыпанная цветами и подарками.

И даже жена Джулио относится ко мне с пониманием.

Быть немой в красном платье – горше всего.

Когда ночью я надеваю черное платье – я просто немая Долорес.

Я мелю крупные зерна арабики и варю кофе. Черный, как твои глаза, горький, как моя любовь.

Я сажусь писать тебе письма и беззвучно плачу.

Я пишу тебе обо всем, о чем молчала за день: о Доре в синем, о Дотти в белом, о Додо в красном.

Я кричу, как большая рыба, и, заламывая плавники, уплываю к утру в немые сны.

Завтра я пойду и куплю себе желтое платье, радостное желтое платье!

Я надену его и отправлю тебе все письма сразу.

Целый отряд почтальонов с огромными сумками постучит в твою дверь.

Ты будешь читать долго-долго, перебирая буквы, как зерна арабики.

И если в конце концов ты не онемеешь, значит, нет справедливости на свете.

Традиционный кофе из стопроцентной арабики

На одну порцию:

одна чашка воды

одна чайная ложка молотого кофе

В джезву залить воду, довести до кипения. Снять с огня, всыпать в кипяток молотый кофе, осторожно перемешать ложкой до образования пены и поставить на медленный огонь. Как только шапка пены поднимется, джезву снять с огня, влить туда одну чайную ложку холодной воды и тут же разлить по чашкам.

А давай так…

– Вы думаете, это из-за недостатка внимания? – Женщина на лавочке нервно поправляет очки и вопросительно смотрит на свою собеседницу.

Та пожимает плечами, переворачивает страницу и говорит как бы сама себе:

– Не знаю… мы еще с этим не сталкивались… нам только три месяца…

Рядом в коляске спит детка, и женщина с книжкой время от времени то покачивает коляску, то поправляет одеяльце. Тогда она чуть склоняет голову набок, и лицо ее освещает тихая нежная радость.

– Мальчик, девочка? – спрашивает женщина в очках и вытягивает шею, чтобы увидеть детку. В этот момент она становится похожа на серьезную гусыню, высматривающую утят.

– Девочка, – улыбается молодая мама. И добавляет нараспев: – Настенька…

– Вот и у меня девочка, – вздыхает женщина в очках и втягивает шею. Теперь она похожа на грустную черепаху. – В три месяца они все девочки… А теперь вон, посмотрите!

Женщина с книжкой выпрямляется и смотрит поверх коляски. По ту сторону аллеи, рядом с невысокой клумбой, сидит на корточках девочка лет шести. Ее действительно трудно принять за девочку, а со спины и вовсе никак. Волосы убраны под панамку, шорты на лямках, коленка в зеленке, майка закатилась, обнажив часть худой спины с торчащими позвонками…

Девочка сосредоточенно перебирает руками комки земли, словно выискивая в них что-то, перетирает землю в пальцах, высыпает обратно.

– Антонина, немедленно прекрати пачкаться! – неожиданно высоким голосом кричит ей женщина в очках.

– Я не пачкаюсь, – спокойно говорит девочка, поднимаясь и вытирая руки о шорты. – Я просеиваю грунт, чтобы червякам было легче дышать.

– Каким червякам, что ты выдумываешь? Ты не можешь играть как все нормальные дети? – женщина в очках снова переходит на крик.

Ребенок в коляске просыпается и начинает плакать.

– Ой, извините, ради бога, – говорит женщина шепотом, поправляет очки и виновато улыбается. – Видишь, – обращается она к девочке, – из-за тебя ребенок плачет. А все потому, что надо вести себя как следует!.. Куда ты пошла?.. Антонина, вернись, я сказала! Антонина!

Девочка идет не оглядываясь. Женщина в очках со словами «извините, извините еще раз» покидает лавочку и идет за девочкой в сторону детской площадки.

* * *

– Как тебя зовут? – Девочка с двумя жидкими косичками и большими бантами прижимает к себе большую куклу в платье, очень похожем на ее собственное.

– Тоня. А тебя?

– Меня – Люда. А это Каролина – моя дочка! – Девочка в платье торжественно поворачивает куклу лицом к Антонине. – Мне папа купил!

Тоня бросает взгляд на куклу, хмыкает и говорит:

– Давай так: ты как будто прилетаешь на космическом корабле на Марс, а я как будто марсианин, и мы налаживаем межпланетный контакт!

– Ты не видишь, что ли, я играю с куклой? Хочешь с нами в «дочки-матери»?

– Тогда давай так: кукла – это как будто робот, а мы должны поменять ей программу и спасти планету! – Тоня берет куклу за руку.

– Не трогай! – Люда вырывает куклу и отворачивается. – У тебя руки грязные! Я с тобой не играю!

На верхней ступеньке горки, сделанной в виде ракеты, сидит мальчик с пластмассовым мечом и наблюдает за всей сценой, свесив ноги. Время от времени он прижимается к бортику, чтобы дать протиснуться кому-то из малышей, которые поднимаются по лесенке. Иногда он выставляет меч, как шлагбаум, и говорит:

– Предъявите ваш билетик?

Тогда малыши делают жест, словно вкладывают ему в руку невидимый билетик.

– Проходите! – говорит мальчик, поднимая меч.

Малыши смеются.

Чуть поодаль двое мальчишек постарше играют в мушкетеров. Они фехтуют длинными прутьями, стараясь выдержать правильную позу: одна нога в выпаде впереди, свободная рука поднята и отведена назад. Получается красиво.

Тоня подходит ближе и садится на траву. Через какое-то время мальчишки замечают ее и опускают прутья.

– Что надо? Иди отсюда!

– А давайте так: вы как будто великаны и сражаетесь с драконом, а я как будто знаю тайное заклинание, но меня заточили в подземелье!

– Мы в такую фигню не играем. Не мешай нам тут!

– Или давайте тогда так: вы пускай мушкетеры, а я колдунья и перенесла вас в будущее!

– Ты не поняла? Иди отсюда! – Один из мальчишек замахивается прутом.

– Антонина! – кричит женщина с лавочки. – Немедленно иди сюда, я сказала!

Мальчишки поспешно уходят на другую сторону площадки.

Тоня поднимается, отряхивает шорты и идет к лавочке.

На минутку она останавливается у песочницы. Там две девочки, очень похожие между собой (но одна маленькая, другая постарше), играют с детской посудой.

– Теперь я буду варить кофе, – говорит та, что постарше, и загребает песок маленькой белой ложечкой в аккуратную белую кастрюльку.

– И я! Оля, и я! – подхватывает младшая и, порывшись в ведерке, выуживает такую же ложечку.

– Ты еще маленькая! Ты вари компот. Тебе кофе нельзя. Ты от него можешь умереть! – Девочка Оля делает большие глаза.

Младшая испуганно бросает ложечку.

– Я не умею компот, – растерянно говорит она.

– Ничего-то ты не умеешь, – по-взрослому качает головой Оля. – Тогда сиди и смотри!

– А давайте так: вы как будто сварили кофе, а я как будто гадалка, – Тоня присаживается на корточки, – я буду гадать на кофейной гуще и расскажу вам будущее.

– Нет! – говорит старшая девочка и отворачивается, заслоняя собой игрушки.

– А тогда давайте так…

– Нет! – с нажимом повторяет девочка.

– Нет! – звонко подхватывает маленькая.

Тоня вздыхает, еще минутку смотрит, как Оля крошит в кастрюльку несколько травинок, и идет к лавочке.

– Садись, я хочу с тобой поговорить. – Женщина поправляет очки, делает серьезное лицо, и между бровей у нее появляются две глубокие морщины.

* * *

Тоня сидит на лавочке и болтает ногами, прочерчивая в земле бороздки. В сандалии забивается песок, но она не обращает внимания. Мама говорит и говорит.

– Вот почему ты не поиграешь с той девочкой? Как ее зовут? – спрашивает она.

– Люда, – говорит Тоня.

– Хочешь, я попрошу Людочку, и она с тобой поиграет?

– Не хочу.

– А вон те две хорошенькие сестрички? Смотри, какая у них посудка.

Тоня молчит.

– Перестань болтать ногами, когда я с тобой разговариваю! Покажи руки.

Тоня перестает болтать ногами и показывает руки.

– Господи! Что за наказание? Мы же только вышли из дома! Ты можешь вести себя по-человечески? – с надрывом говорит женщина и снимает очки. И снова надевает.

– Могу, – говорит девочка, встает с лавочки и добавляет шепотом: – Наверное.

Тем временем мальчик с пластмассовым мечом спрыгивает с горки и прогуливается вокруг песочницы, поддевая ногой камешки.

Он подходит к Тоне и говорит:

– Давай так: ты как будто умеешь дышать под водой, а я водолаз и ищу затонувший корабль.

Тоня удивленно смотрит на мальчика. В ее глазах одновременно – и любопытство, и недоверие.

– Лучше давай так, – говорит она, – ты как будто водолаз, а я как будто призрак на корабле и не пускаю водолазов к сокровищам.

– Хорошо. А я как будто особенный водолаз и могу вернуть твой дух в тело! Тогда ты оживешь! – предлагает мальчик.

– Здорово! Только для этого тебе надо найти тайную книгу в затонувшем корабле, – оживляется девочка.

– Давай так: как будто в книге написано твое имя, которое надо произнести вслух! А сама ты не можешь, ты же призрак!

– А еще давай так…

– А еще лучше…

Когда женщина в очках спохватывается, мальчик с девочкой уже почти вышли из сквера. Они удаляются, держась за руки, и что-то оживленно обсуждают.

– Антонина, куда ты пошла? Вернись немедленно, я сказала! Антонина! – Женщина поправляет очки и бегом пересекает детскую площадку.

Две сестры в песочнице, забыв про кастрюльку с кофе, шумно делят пластмассовый меч.

Детский кофе от старшей сестры

Посуда имеет особое значение.

Она должна быть миниатюрной и выполненной из легких материалов.

Цвет предпочтительно белый.

Кофе готовится в маленькой двуручной кастрюльке.

Засыпать 6–8 ложечек песка, стараясь, чтобы в кастрюльку не попали стеклышки, мелкие камни и твердые комки земли.

Несколько травинок одинаковой длины мелко покрошить руками и всыпать, аккуратно помешивая.

Влить полчашечки воды из ближайшей лужи (при условии, что лужа образовалась не ранее вчерашнего вечера).

При желании можно украсить пухом одуванчика и накрыть блюдцем.

Настаивать на бортике песочницы до полной потери интереса.

Юлия Боровинская

Как получится

– В любой женской истории всегда есть любовь – или в начале, или в конце.

– В конце – лучше.

– Это смотря какая любовь…

– Я в христианский рай не верю, – шепчет она, притулившись головой между его рукой и телом так, что выдыхаемые слова щекочут сосок, и это не дает мягко сползти в сон.

– Почему?

– А мне там было бы неудобно.

Если не спать, то закурить бы, но правая рука касается ее волос, а за пепельницей и вовсе придется вставать, тогда и она закурит, придется потом проветривать…

– Ну вот представь: начала я прямо с завтрашнего дня молиться, каяться, что там еще положено?.. И попала после смерти в рай. А там уже Витька и Стах. И я каждого из них люблю.

– Ну и живи с обоими.

Неприятно, конечно. Уж в постели можно было бы и не… Но если показать, что неприятно, будет еще хуже. Или все-таки закурить?

– Не-а, никак. Трахаться можно с двумя, а любить – как? Или уж всю душу отдавать или – на фиг нужно? Да и не положено так в раю, наверное…

– Много ты знаешь, что там положено…

– Ну… я пред-по-ла-гаю. Ты сам тоже не знаешь – ты ведь в раю ни разу не был!

– Нет, – улыбается он и думает: «А надо бы заглянуть как-нибудь», – и все-таки встает за пепельницей, ловко выскользнув из-под ее рассыпавшихся волос.

Пепельница старая, массивная, квартирный хозяин оставил, а может, кто-то из прежних жильцов. Глиняный шершавый треугольник облезло-коричневый, а вместо углов – оскаленные драконьи морды. Из Китая, наверное. Или из Таиланда – кто их разберет?

Он забирается обратно под одеяло аккуратно, так чтобы не прижать ненароком разметанные по простыне и подушке пряди.

– Будешь?

– Давай.

Она коротко, но глубоко затягивается, медлит, впуская дым в легкие.

– А еще я бы страшно устала, – наконец говорит она.

– От рая?

– От себя. Это же одуреть можно – всю вечность быть собой. Тащить на себе рюкзаком и детские обиды, и чьи-то случайные слова и собственную вину, и чьи-то предательства. И даже однажды виденную задавленную собаку, из-за которой теперь отводишь взгляд от любой старой тряпки, валяющейся у обочины, – тащить.

– А ты представь, что у ворот в рай с тебя все это снимают. Стоит там такая корзинка, как в аэропорту перед металлоискателем, и ты туда все складываешь, складываешь, складываешь – пока не станет совсем легко и светло.

– Да, но кто же тогда войдет в эти ворота? Не я – это уж точно.

Он вспомнил, как два года назад, в метро, она плакала, прислонившись головой к какому-то глупому объявлению – то ли рекламе обувного магазина, то ли о новом, невероятно выгодном тарифе. А когда он только собрался что-то спросить, она резко сказала:

– Я даже и пытаться больше не хочу! – и вышла.

А вчера она курила на лавочке в его дворе – просто шла мимо, захотелось где-то присесть и покурить, – а он как раз вышел в магазин. Потом они ели мороженое в кафе – она заказала фисташковое, – и он спросил:

– А что ты еще хочешь?

– Покататься на карусели.

И все это было судьбой, несомненно, никакой вины он за собой не чувствовал, даже поцеловала она его первая – ладно бы от любви, но нет, от одержимости забыть кого-то, по кому были эти давние слезы в метро.

Ведь нелепо же предупреждать, что твои женщины всегда умирают, где-то там, в своих квартирах и на своих простынях, через день-другой просто перестают дышать во сне. Трижды так было, а больше он и пробовать не хочет – то ли бывшая жена к ведьме ходила, то ли такое уж цыганское счастье…

Но тогда она сама сказала, едва-едва успели разомкнуть губы:

– Знаешь, мои мужчины или умирают, или не любят, так что ты меня не люби, пожалуйста, совсем не люби, ты будешь чужой мужчина.

А вот теперь они курят в постели – такой банальный кадр! – и серый дым как цепь унылого безумия, одна на двоих. Ведь если и есть в жизни место чуду, то только как празднику – фейерверк, Новый год, – а то что же это за чудеса-то с удушливым запахом формалина?!

Он ткнул сигарету в пепельницу и долго не мог там ее задавить – хуже нет вони дотлевающего окурка! А она свою – потухшую – просто уронила и смотрела теперь на него – темные глаза, мягкий, оплывающий уже овал лица, верхняя губа с двумя вершинками. Что-то странно сильное чувствовалось в ней, словно гроза или песчаная буря лежала рядом в постели, но и безнадежно одинокое – кто же, в самом-то деле, поведет грозу кататься на карусели?

– Вот что, – сказал он, стараясь не заглядывать в черные колодцы ее глаз, – я сейчас пойду на кухню жарить кофейные зерна – у меня есть специальная сковородка, маленькая, чугунная. А потом смелю и сварю с имбирным корнем и каплей дынного ликера. А ты пока можешь проветрить комнату и расправить простыни. Когда я вернусь, мы будем пить кофе и курить, и уж наверное, целоваться, но вот чего мы точно не будем делать, так это обрекать себя на любовь или не-любовь. Просто поживем и посмотрим, что из этого получится. Может, и в парк завтра сходим. Карусели, конечно, еще не работают, но ведь и на санках можно покататься. А смерть, рай и весь прочий пафос запросто могут подождать лет сорок. Согласна?

Она помедлила и кивнула.

«И в самом-то деле, – подумал он, – ну кто там заметит всего-навсего сорокалетнее отсутствие одного-единственного ангела смерти? Или… – он взглянул в сторону кровати, – или даже двоих?»

Рецепт кофе с имбирем и дынным ликером (по-йеменски)

Ингредиенты на две порции:

Три столовые ложки кофе мелкого помола, кусочек корня имбиря (размером примерно с нижнюю фалангу большого

пальца руки), натертый на мелкой терке, сахар на кончике чайной ложки, один кристаллик крупной соли, чайная ложка дынного ликера.

Приготовление:

Медную джезву прогреть на рассекателе или на песочнице, всыпать смесь сахара, соли и кофе, согреть, чтобы сахар начал карамелизоваться (это можно почувствовать по запаху). Ну или просто подогреть, временами встряхивая. Всыпать имбирный корень, залить небольшим количеством родниковой холодной воды. Как только возле стенок джезвы на воде появятся пузырьки, долить водой до горлышка.

Когда поднимется пена, снять с огня, размешать, провести джезвой несколько раз в воздухе, снова поставить. И так три раза.

Разлить по чашкам, в каждую сверху (непременно сверху, чтобы алкоголь испарился, а дынный запах остался) влить по пол чайной ложки дынного ликера, кстати, не обязательно дынного – тут все зависит от личного вкуса и смелости экспериментатора.

Константин Наумов

Настоящий кофе

С ней мы стали на «ты» с первого дня и на много лет. Начал я: на лекции с последней парты спросил что-то о знаковых стимулах. Лекцию вела она, для группы психологов: моя тогдашняя блондинка намеревалась стать дорогим аналитиком, от нечего делать иногда сидел с ней на лекциях. Блондинка, встречаясь со мной, имела в виду изучить поближе живого психа; впрочем, я довольно быстро попал, но не куда хотела она – на кушетку, а куда хотел я – в ее постель. Лекция была по этологии: ребенком я лазил в шкаф за фантастикой, а полкой ниже стоял Лоренц; кроме того, меня любят животные (говорят, с моим диагнозом это бывает очень часто), так что нашлась общая тема.

Обычно мы вместе пили кофе. У нее был муж, у меня тоже кто-то, ревновать глупо, и потом – чуть не полвека разницы в возрасте. Однажды, когда мы лезли в окно к мужу моей девушки (свой дом, первый этаж, без решеток), чтобы уговорить его вынуть голову из петли, она сказала, принимая мою руку: «Видимо, я смогу сделать для тебя все». – «Кроме одного – я не буду держать для тебя свечку», – сказано было через полгода, но это была одна фраза. Наверное, я был единственным человеком, который мог погладить очень короткий седой ежик, другой прически никогда не было, – прикосновений к своей голове, даже случайных, она не терпела совершенно, но я терпел ее, а она – меня. Не думаю, что у любого из нас был кто-то ближе, а на слухи ей всегда было плевать, и ректор вуза был ее студенческим любовником.

Я узнал едва ли не последним. Страшная худоба, липкий от пота ежик на голове. «Эти мудаки запретили мне кофе, я не могу напоить тебя кофе, слышишь?» – и медленные слезы. Умница Наташа ее горничная, спустила в канализацию всю коллекцию, оставив какой-то случайный декаф в зернах (кофе без кофеина врачи разрешили). Его, с трудом добравшись до унитаза, спустила в канализацию сама хозяйка, она не терпела фальши. «Сигареты я тебе не принесу», – сказал я; это было честно, она никогда не курила при мне, но кофе – совсем другое дело. Глаза умирающей горели свирепым огнем, таким взглядом ее прадедушки заставляли осесть на задние ноги боевых коней моих прадедушек, чтобы ловчее всадить стрелу в открывшееся горло седока. Наташа плакала в коридоре: «Даже одна чашка может ее убить, ты это понимаешь? Я же сварила ей декаф». Куда больная вылила чашку фальшивого кофе, прежде чем высыпать в сортир зерна, по Наташе было видно: кофе плохо отстирывается от светлой блузки.

Наверное, странно вот так говорить у постели умирающей о кофе, да? Но как вам объяснить, что означало лишить ее кофе, лишить прихоти. Помню, как она орала на управляющего в чопорном старом варшавском отеле, в Варшаве вообще мало таких, после войны ее отстроили заново, с нуля, там скорее встретится новостройка какой-нибудь французской отельной сети. Она прилетела на конференцию, в президиум, я – просто так, за компанию. «Я почетный гость этого сраного отеля, – орала она. – И почетный гость этой сраной конференции, переведи этим мудакам, что, если я хочу жить в номере с молодым любовником, меня не ебет, нравится им это или нет, ебать меня будет любовник, а не этот жирный боров!» Я не переводил – во-первых, «жирный боров» понимал по-русски, во-вторых, она знала на три языка больше, чем я. Конечно, мы не спали с ней, вообще ни разу, и конечно, нам дали этот номер. В номере она увидела мой новый плоский ноутбук и на следующий день заставила меня найти ей такой же. «Такой же. Нет, лучше!» Не помню, чем лучше, кажется, чуть больше объем памяти, но это было очень важно. На террасе отеля хорошо шли итальянские сорта кофе, которые я покупал в маленькой лавочке у живого неаполитанца; голландские ей присылал друг, историк. В Гааге у него был двухэтажный дом, на первом жили его любовники – всегда больше одного, на втором – кабинет, она иногда ездила к нему – отдыхать.

За два дня она звонила мне раз пять: «Ты что, хочешь, чтобы я сдохла не от сердца, а от ломки, как поганый наркоман в засранном подвале, ты этого хочешь?!» На шестой раз я не выдержал и заорал в ответ: «Ладно, я сейчас куплю тебе растворимый кофе в дешевом кафе, я привезу тебе его в термосе, слышишь, извращенка, я вылью его в термос прямо из липкой чашки!» Она бросила трубку. Тот самый итальянский кофе я достал на следующий день к вечеру; кроме всего прочего, это стоило мне нескольких часов международных телефонных разговоров. Чью-то девушку, которая везла для меня два пакета, я встретил в аэропорту раньше, чем ее родители, – за 15 долларов меня пустили в транзитную зону; дура курьерша испугалась, что везет наркотики.

Пока я варил кофе, мы говорили, кажется, о Полин Рейдж: «Эта умерла в девяносто один, знаешь?» Очень крепкий кофе, густой, как обычно; держать что-то она уже не могла, я поил ее, как ребенка: в левой фарфоровая чашечка кофе, в правой – стакан «Perrier», она всегда пила кофе с водой. Глотать ей было трудно, густой кофе вырывался изо рта в чистую воду и мгновенно растаивал. Допив, она закрыла глаза (опять потекли слезы) и приказала: «Поставь на стол, не убирай ничего», – наверное, ей было важно, чтобы врач увидел пакет сильно обжаренных зерен и черную гущу на дне хрупкой дорогой чашки.

Через месяц после того, как все кончилось, зареванная Наташа принесла мне эти зерна, пакет долго лежал на полке, потом куда-то исчез. Очень дорогой кофе, знаете? Произведенный знаменитой итальянской фирмой, небольшой партией, совсем без кофеина, а на вкус такой, что даже хороший любитель не отличит. Быстро достать его – это была непростая задача даже для богатого гаагского гомосексуалиста. Очень, очень похож, и я пересыпал зерна в настоящую пачку от настоящего кофе этого сорта.

Она была умна, умнее всех, кого я знал, а я был юный балбес и только очень не скоро, проснувшись среди ночи в другом городе и другой жизни, вдруг понял: она знала, что я привез ей декаф, знала с самого начала. Выбирала между двумя привязанностями и выбрала – меня. Но как же ей, должно быть, хотелось тогда настоящего кофе.

Кофе без кофеина

Декаф – нелюбимый ребенок большой кофейной семьи; кофеманы всех мастей морщатся непроизвольно, когда речь заходит о нем. И правда, кофе – напиток куда более утилитарный, чем чай; его тонизирующие свойства для многих – не приятное дополнение ко вкусу и ритуалу, а причина, главный повод пить кофе. Если отнять у кофе кофеин, который даже название свое занял у зерен, разве это будет кофе?

Что только не делают с зернами, чтобы отнять у них, несчастных, кофеин: обрабатывают горячим паром – и это до жарки. Промывают хлористым метиленом (самый употребимый, к слову, способ) – растворителем для масляной краски. Даже при лучшем и самом «естественном» способе зерна сначала долго промывают водой, чтобы отнять у них и запах, и масла, и кофеин, потом кофеин удаляют уже из воды и снова вымачивают, выпаривают в этой воде зерна – чтобы вернуть им отнятый вкус и аромат, в любом из способов страдают и вкус, и запах; результат, по мнению многих, – уже и не кофе вовсе, а помои.

С другой стороны, если оставить знаменитое кофейное пижонство, декаф – единственный способ для людей с высоким давлением или болезнями сердца пить настоящий (по крайней мере, бывший настоящим до обработки) кофе. Сами производители хороших сортов никогда не готовят декаф – слишком дорого. Зерна везут на специальные фабрики, откуда он возвращается уже без кофеина, потом – все как обычно, кофе жарят, купажируют – до или после жарки, и дальше – по схеме производства, доставки, продажи. Магазин, и кофе попадает на полку холодильника – если вы, как предписано, храните открытую пачку в холоде.

С этого момента сменим тон: кофе куплен, упаковка вскрыта. Отсюда позволю себе только личное, субъективное мнение. Итак, с чем придется работать: у декафа слабее вкус и аромат. Здесь нет кофеина, вместе с ним ушла горечь, часто производитель компенсирует это более интенсивной обжаркой, которая, хоть и дает горчинку, безусловно, портит вкус. Вкус становится более грубым и плоским.

Что делать? Если вы, как и я, варите в джезве, вот совет – до декофеинизации кофе обрабатывают паром, поэтому варить стоит при более высокой температуре, но не дольше: переваренный декаф на вкус еще противнее обычного переваренного кофе. Декаф нужно класть щедро. Это очень простая и очень важная хитрость. Специи – хороший способ замаскировать недостатки. Мускат, имбирь – то, чем у меня получается компенсировать «провалы» вкуса и аромата. Говорят, для декафа хороша ваниль, это даже звучит как-то логично, и, скорее всего, так и есть. Сам не пробовал, так как не терплю ванильного кофе.

Несколько слов об эспрессо. Декофеинизированные сорта эспрессо бывают очень достойными. Настолько, что в напитках на их основе трудно отличить его на вкус, например, латэ, как и любой другой напиток с молоком на основе эспрессо, отлично маскирует декаф.