Текст книги "Что ты выберешь сегодня, Персиваль Грейвз?..(СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Словно чтобы искупить свою вину, Грейвз старался быть идеален во всём остальном. Он был деятелен и принципиален. Был великолепным аврором – стал превосходным начальником. Кабинетная работа тоже требовала беготни и не позволяла просиживать баснословно дорогие штаны на стуле. Однако опасности, подстерегающие его на вершине карьеры, не шли ни в какое сравнение с удовольствием от опасности полевой работы.

Он, конечно, не совался вперёд, размахивая палочкой, как это представила Конгрессу Серафина. Но иногда он руководил операциями на месте, выбирая задачки посложнее. В его должностных обязанностях не было запрета на непосредственное участие в оперативной работе. Более того, иногда это участие спасало его подчинённым жизнь.

Но это была слабость, а они всегда обращаются против тебя.

Тина.

Она продержалась полчаса. Крепкий орешек. Грейвз не мог давить слишком сильно, чтобы не выдать себя – хватило уже того, что он рявкнул на неё, не сдержавшись. Пожалуй, это был самый виртуозный допрос из всех, что ему приходилось проводить. Она раскололась.

Криденс был жив.

Ньют Саламандер встретил его на «Аквитании» посреди Атлантики и взял под крыло с той же нежностью, какую питал к прочим магическим тварям. Судя по отзывам Тины, это был человек приятный, не злой и душевный.

Может быть, так будет лучше.

Подальше от Америки, подальше от Гриндевальда, подальше от тебя, Персиваль, и от твоих загребущих рук.

Здесь хватало других проблем. Процесс над Гриндевальдом обещал быть громким. Серафина, как и собиралась, швырнула Грейвза на растерзание толпе.

Статья на весь разворот – «Персиваль Грейвз – директор отдела магической небезопасности».

Карикатура: «Персиваль Грейвз и Геллерт Гриндевальд: найдите десять отличий».

«Что бы сказал Гондульфус?..»

«Террор в Нью-Йорке: единичный случай?»

«О чём умалчивают авроры».

«Советы от Персиваля Г.: пять способов прохлопать обскури у себя под носом».

Грейвз не прятался. Служебное расследование тянулось медленно, всё было за то, что Грейвз не пренебрегал служебными полномочиями, когда лично возглавлял полевые операции. Его нельзя было толком обвинить даже в халатности, но Серафина требовала крови, и Грейвз мотался в Конгресс, как на работу, отвечая на новые и новые вопросы.

Тем временем обстановка в городе накалялась. Приближался суд над Гриндевальдом. Никто не сомневался, что его приговорят к смерти. Конфедерация прислала своих представителей и требовала экстрадиции, Серафина упиралась: хотели казнить его сами – держали бы под замком понадёжнее, а теперь он будет отвечать перед американскими законами за преступления на территории Америки. Поезд, мол, ушёл.

Стерва, но ею нельзя было не восхищаться.

День суда был назначен на двадцатое января, и в этот день всё полетело к чёртовой матери.

***

День суда над Геллертом Гриндевальдом был морозным и ясным, как стеклянный шарик. На горизонте замерла фиолетовая дымка, автомобили и вентиляционные решётки исходили паром, будто испускали дух. Круглое яркое солнце переползало с крыши на крышу, цепляясь за холодное небо.

Персиваль Грейвз стоял на ступенях Вулворт Билдинг и курил тонкую сигариллу, не снимая перчаток. Мороз покусывал за щёки, они даже слегка порозовели, но это было приятно.

Неприятно было, что в последние несколько дней у Грейвза разыгралась паранойя. Всё время казалось, что он упускал что-то совершенно очевидное. Вот только что?.. И где?..

Гриндевальда охраняли днём и ночью. Мощные заклятия – включая чары молчания, чтобы никого не заболтал – поддерживались на нём круглосуточно, за исключением допросов. На допросах он вёл себя вызывающе, охотно отвечал на любые вопросы, многословно рассуждал о своих идеях. Грейвз ловил себя на том, что, к мерлиновой бабушке, начинает его понимать.

Законы Америки оставляли за бортом таких детей, каким был Криденс. Всех тех детей со способностями, которые рождались у не-магов. Просто чудо, что Криденс оказался единственным обскуром. Его сила была… фантастической. Родись он в Европе – все директора школ глотки бы друг другу перегрызли, чтобы заполучить такой феномен. Но он родился в Америке, а тут над покоем не-магов трясутся, как над истеричной маразматической тётушкой: только бы не расстроилась, а то у тётушки нервы и чугунный утюг под рукой.

Грейвз сплюнул горькую крошку табака, попавшую в рот. Да, в Европе ему будет лучше. Наверняка найдётся толпа желающих обучить мальчика. Интересно, как быстро он начнёт делать успехи. В какой области у него откроются таланты. Повезёт кому-то увидеть первый восторг в его глазах…

Криденс боялся магии. И тянулся к ней. Грейвз рассказывал – скупо, сухо – прекрасно осознавая, что каждым словом нарушает проклятый закон. Не удержавшись, однажды достал из рукава и предложил потрогать свою палочку – да, мать вашу, ну хоть не член дал в руки, хотя так и подмывало сказать «у меня есть ещё кое-что для тебя» и расстегнуть ширинку. Ему и так хватило головокружения на полдня от того, как Криденс взял её кончиками пальцев, будто она была раскалённой, и погладил чёрное лакированное дерево. После этого раскалённым стало кое-что кое у кого в штанах, так что Грейвз торопливо попрощался, вспомнив о крайне важных делах, и аппарировал нахрен, чтобы не наброситься на мальчишку прямо в подворотне. До сих пор при воспоминании о пальцах Криденса, неумело и наивно ласкающих палочку, бросало в жар.

Грейвз затянулся в последний раз, так глубоко, как мог, чтобы горячий дым обжёг губы. Облизнулся и выбросил окурок.

Чтобы зал суда вместил всех зрителей и участников, пришлось увеличить его раза в три. Грейвз привычно пробежался по нему чарами обнаружения заклятий, забыв, что теперь кто-то другой отвечает за безопасность магического сообщества. Оглядел расставленных по залу авроров и испытал, выражаясь самым вежливым образом, крайнее замешательство.

– Привет, Редж, – он подошёл к плечистому аврору выше себя ростом, который стоял за рядом колонн у стены. Оглядел пустой проход, качнулся на каблуках. – Извини за вопрос – что ты тут делаешь?..

– Охраняю периметр, сэр, – мрачно ответил тот.

– Вот здесь, за колоннами, где ты практически не видишь зал?.. – Грейвз прищурился.

– Приказ мистера Валентайна, сэр, – пробурчал тот и пожал плечами, мол, сам всё понимаю, но мы люди подневольные.

Грейвз покачал головой, усмехнулся. Нокс Валентайн в своё время был кусачим соперником – такой же амбициозный, почти такой же богатый и в целом довольно сообразительный. Драка за пост директора тогда вышла знатной – Грейвз до сих пор вспоминал её с улыбкой. Серафина тогда занималась внешней политикой и дрессировала европейских послов. Ей было далеко до президентского кресла, но они оба уже понимали, что она туда сядет. Они подвинули Валентайна общими усилиями, использовав все средства, включая довольно грязные. Он был хорошим противником, сильным политиком.

Вот только директором отдела магической безопасности он был – никаким.

Грейвз за локоть потянул аврора за собой:

– Вот что – хотя бы сдвинься ближе к трибунам. И пусть тебя будет видно. Если что-то начнёт происходить, ты не потратишь лишнюю секунду на то, чтобы шагнуть из-за колонны.

Они переместились вдоль стены ближе к местам для судей.

– А кто накладывал чары?.. – спросил Грейвз.

– Кирстен, – ответил Редж.

– Кирстен!.. Да она вчера из Ильверморни выпустилась!.. Почему не Джеймас, он же хорош в защитной магии?

– Мистер Валентайн считает, что авроры должны исполнять приказы, а не рассуждать, – буркнул тот и добавил виновато: – Сэр.

«Это теперь не твои проблемы» – напомнил себе Грейвз, возвращаясь в зал. «Но легко могут стать твоими, если что-то случится и выяснится, что ты вмешался». Поздновато, конечно, было об этом думать, так что Грейвз отыскал Джеймаса, которого зачем-то поставили на верхнюю галерею, и велел ему поправить защитные чары: Кирстен была девочкой талантливой, но – не в этой области, а в медицине.

Грейвз задавался вопросом, что бы было, если бы он всё ещё отвечал за безопасность. Был ли у него самого шанс предугадать, предотвратить?.. Если бы Гриндевальда охраняли лучше, если бы он сам выбрал ему охрану, если бы он, поймав себя на том, что задумывается о его правоте, пригляделся бы внимательнее к своим ребятам?..

После недавних событий все были сосредоточены на том, как бы не дать Гриндевальду принять чей-то облик. И никто, ни одна собака не задумалась о том, что кто-то может принять облик Гриндевальда, чтобы помочь ему бежать.

В какой момент произошла подмена?.. Было ли это его изначальным планом?.. Может быть, он дал себя схватить только для того, чтобы дойти до суда?.. Чтобы в зале собралась вся верхушка магического сообщества Северной Америки, чтобы одним ударом избавиться от неё?.. Чтобы обезглавленное сообщество ударилось в панику, чтобы не-маги начали настоящую, не газетную охоту на ведьм?.. Мэри Лу Бэрбоун была бы счастлива, доживи она до этого дня.

Небоскрёб Вулворт Билдинг сложился сам в себя, как смятая листовка. Гриндевальд ударил снаружи – и только в этот момент обнаружилось, что в зале суда был кто-то другой с его лицом.

Грейвз был хорош в атаке, но не в защите. Да и кого тут атаковать, в полном зале вопящих от ужаса людей, которые будто забыли, что они волшебники, и метались между креслами, как тараканы? Стены, складывающиеся внутрь? Молнии, стреляющие из угла в угол?

Кто-то попытался аппарировать, в панике забыв, что из зала суда это невозможно. Кого-то придавило рухнувшей с потолка гигантской люстрой. Кого-то закатало во вздыбленный пол.

Грейвз метнулся к трибуне, где была Серафина, отгородился барьером. Жюри судей сползлось в кучку, накрытое мерцающим колпаком. Серафина была без сознания, если вообще не при смерти – одна из молний пришлась ей точно в центр груди.

Грейвз смотрел, как стены вминаются внутрь, и гадал, выдержит ли барьер. Пожилой волшебник – один из деканов Ильверморни – закрыв глаза, шептал заклинание. Его палочка была сломана, с пальцев сочились тонкие нити света, вплетались в барьер, который держал Грейвз.

Самое время сказать – Мерлин, помоги нам.

***

– Да вы издеваетесь, – сказал Грейвз.

Комната для допросов была прежней, он опять был без палочки и его опять обвиняли в пособничестве Гриндевальду. Шутка начинала затягиваться.

Нокс Валентайн, новый глава Аврората, сидел напротив и барабанил пальцами по столу. Если бы Грейвза допрашивал тролль, толку и то было бы больше.

– Вы признаётесь, что велели моим аврорам покинуть свой пост?

«Моим аврорам»!.. Мать твою за ногу…

– Нокс, откуда у тебя этот лексикон? Из детективных романов? Ты поставил Реджа за колонну. Что он там делал?.. Пауков охранял? Стены подпирал?..

– Вы признаётесь, что велели аврору Джеймасу изменить защитные чары в зале суда?.. – нудно продолжил Валентайн. У него было скучное лицо, короткие волосы с проседью уложены на прямой пробор и тщательно прилизаны.

– Ты на меня это не повесишь, – сказал Грейвз. – Даже не пытайся. Защитные чары дали вам время сориентироваться. Здание схлопнулось, как пряничный домик, и только чары не дали раздавить нас всех, как клопов.

– Слушай, Перси…

Грейвз хрипло рыкнул и откинулся на спинку стула. Не было способа надёжнее привести его в состояние белой холодной ярости, чем фамильярно назвать его «Перси».

– Твои авроры были сообщниками Гриндевальда, – Валентайн отбросил свой тон следователя и заговорил прямо.

– Так они мои или твои?.. – вежливо спросил Грейвз. – Или они твои на нижнюю половину, а мои – на верхнюю?..

– Вот как это выглядит… Перси, – повторил он, и Грейвз не сдержал короткой гримасы отвращения. – Ты был союзником Гриндевальда с момента вступления в должность. Ты набирал в отдел тех, кто потенциально мог перейти на его сторону. Всем известно, что у тебя были фавориты, что ты раздавал должности ни за что…

Грейвз закатил глаза и сложил руки на груди.

– Ты готовился к его появлению, – с нажимом сказал Валентайн. – А потом позволил своему хозяину занять своё место. И поверь мне, он не сидел без дела. Бостон, – Валентайн достал из серой папки и положил на стол колдографию, припечатав ладонью. Там рушились здания, толпа бежала прочь по улице, подгоняемая людьми в мантиях. Из волшебных палочек рвались молнии. – Чикаго. Детройт. Филадельфия. Лос-Анджелес. Вашингтон. – Он доставал новые и новые снимки. – У него были десятки сообщников. Десятки!.. Может быть, ты не прохлаждался на островах все эти несколько месяцев?.. Может, ты вербовал ему последователей, пока он занимал твоё место в Конгрессе?

– Ты спятил?.. – спросил Грейвз. – Меня допрашивали с легиллименцией полтора месяца назад.

Валентайн пожал плечами:

– Может быть, он стёр тебе память перед тем, как тебя нашли?.. Заменил воспоминания?.. Ты же понимаешь, все эти дни, что ты провёл в плену – они были… как бы это сказать… однообразными. Похожими один на другой. Может, это и был один день… Перси?.. – ухмыльнувшись, спросил он.

– Ты спятил, – повторил Грейвз.

– Знаешь, кто спятил?.. – вдруг разозлился тот. – Не-маги! Все крупные города стоят на ушах, от восточного побережья до западного! Люди кидаются на всех, кто кажется им похожим на колдуна! Тебе мало было вторых салемцев? Как тебе третьи? Пятые? Двадцать пятые? В Техасе сожгли пятерых не-магов, заподозрив их в колдовстве! В Калифорнии нашлись перебежчики, которые встали на сторону не-магов и возглавили погромы! Они привели толпу людей с факелами в наш мир, который ты был обязан защищать! Маги апачей привели всё племя в Финикс и просто сравняли город с землёй за одни сутки!

Грейвз молчал, глядя на колдографии.

В дверях появилась Серафина. Она выглядела невыспавшейся и бледной, даже несмотря на смуглую кожу. Завитки светлых волос под тюрбаном лежали неровно.

– Нокс, – хмуро сказала она. – Дай мне его на два слова.

– Госпожа президент, – тот встал на ноги.

– Наедине, – добавила Серафина.

Она провела пальцем по лбу, разглаживая морщинку, подождала, пока за аврорами закроется дверь.

– Пришла позлорадствовать?.. – спросил Грейвз, глядя на неё с сочувствием.

– Да, – сказала она. – Пришла позлорадствовать.

– Насколько всё плохо?..

Она сдвинула снимки в сторону.

– Настолько, что ты не выпутаешься.

Она помолчала, прикрыв глаза.

– Послушай… у тебя ведь были какие-то родственники во Франции? – вдруг спросила она.

– И сейчас есть.

Она покивала, посмотрела на лак на ногтях.

– И… как у них дела?.. Вы давно виделись?

– Лет десять назад, – тихо сказал Грейвз. Он уже понимал, к чему она клонит, и осознавать это было крайне неприятно.

– Думаю, тебе стоит им сообщить.

– Приговор уже у тебя на столе, да? – тихо спросил Грейвз. Они оба понимали, какой. Смертный.

– Я подпишу его сегодня вечером. Сейчас каждый сам за себя, Персиваль.

– М-да… – он усмехнулся, постучал кончиками пальцев по столу. – Каждый сам за себя… Я мог бы… – начал он, но Серафина перебила:

– Нет. Валентайн не даст тебе вывернуться. Именно потому, что ты мог бы.

– Там идёт война, а он думает о своих амбициях?.. Он идиот?..

– Ты дал ему в руки все карты, – она пожала плечами. – Кто просил тебя вмешиваться в охрану зала суда?..

– Ты была бы мертва, если бы я не вмешался, – сказал Грейвз. – Мы все были бы мертвы.

– Я, – со значением ответила Серафина, глядя на него в упор, – это знаю. Прощай, Персиваль, – она встала. Помедлила у двери, обернулась. – И, кстати… Не вздумай бежать. Город перекрыт. У тебя в доме обыск. Валентайн… очень старается нарыть всё, что может.

– Какая же ты циничная стерва, – с чувством сказал Грейвз и улыбнулся ей почти нежно. Как в юности.

Серафина смерила его холодным взглядом и отвернулась. Её лицо, как всегда, оставалось непроницаемым.

***

Штаб Конгресса временно организовали в Бруклине. Верхние этажи больше всего пострадали от разрушения Вулворт Билдинг, нижним досталось меньше. Что уцелело, переместили в старую пивоварню, закрытую из-за близкого строительства новой станции метро. Тюремные этажи, как ни странно, даже не затронуло.

На камеру были наложены все необходимые заклятья: антимагические, антиаппарционные, сторожевые чары. Ну хоть с этим Валентайн сумел справиться. Без палочки у Грейвза не было шанса выбраться. Впрочем, с палочкой они тоже были сомнительными.

Сесть было негде, и он стоял. Так же, как привык стоять у себя в кабинете, на советах, перед подчинёнными – спина прямая, локти назад. Плечи расслаблены. Руки в карманах. Не дрожат, даже удивительно. Грейвз вообще чувствовал себя на редкость спокойно для смертника. У него была хорошая жизнь, ему почти не о чем было жалеть.

Рядом с решёткой стоял аврор – новый, из валентайновских. Странно было не знать его имени. Грейвз привык знать по именам всех своих.

Он же, наверное, отведёт Грейвза к Омуту Забвения. И все твои грязные мыслишки, все твои страстишки и грешки, Персиваль, выплывут на поверхность и растворятся в чужих воспоминаниях. Интересно, чьё лицо возникнет там, в зеркальной глади?.. Это будет отец – строгий, сухой и требовательный?.. Это будет мать – красивая, с холодной улыбкой?.. Или Криденс – скрюченный, вечно мёрзнущий, льнущий к руке?..

Не о чем было жалеть из того, что было. Грейвз жалел только о том, чего не случилось.

Кто-то другой прикоснётся горячей ладонью между лопаток, заставляя выпрямиться, кто-то другой вложит в его руку волшебную палочку и научит первому заклинанию, покажет Криденсу тот мир, который тот робко обожал заранее. В который Грейвз не успел его привести. И он уже не увидит его первое восхищение, первую радость, он не направит его первые попытки волшебства. Он не будет у Криденса первым ни в чём.

Да, и его первым мужчиной он тоже не станет. Грейвз прикрыл глаза. Он столько раз представлял, как это произойдёт впервые. У стены в переулке, где ветер крутит у ног обрывки газет, и где они топчут рассыпанные салемские листовки. Грейвз наступает на лицо Мэри Лу с отдельным удовольствием. Криденс тычется лбом в кирпичную стену, расстёгивает ремень своих куцых брюк, они падают до лодыжек. У него холодные бледные ягодицы, голая поясница покрывается мурашками от сквозящего ветра. Грейвз гладит его по бедру. Рука в белой лайковой перчатке. Второй рукой Грейвз держит себя за член и проводит обнажённой головкой между ягодицами…

Или не так. Медленнее. С предвкушением своего головокружительного падения. Привести домой. Да, да, провести мальчишку мимо портретов своих уважаемых предков, пусть закатывают глаза и падают в обмороки, если хочется. Пусть сурово сдвигают брови и поджимают губы. Идти мимо них, держа его за талию, недвусмысленно прижимая к бедру. Может, даже по-хозяйски поцеловать за ухо.

Накормить – немного, так, чтобы не осоловел от сытости. Раздеть. Голышом отвести в ванную, сунуть в тёплую воду, дать кусок мыла. Сесть на край ванны, строго глядя на него. Приказать оттереть себя мочалкой и смотреть, как он это делает. Если клочок пены случайно осядет на чёрные брюки и растает, оставив мокрое пятно – а он обязательно осядет от неловкого всплеска – нахмуриться, опустить руку в воду, не боясь намочить рукав и рубашку, и взять Криденса за член. Сказать – я хотел быть с тобой ласковым, Криденс, но ты расстроил меня. Чтобы я не сердился, тебе нужно сделать для меня кое-что.

Приказать ему выйти из воды, встать на колени, на этот мягкий пушистый коврик перед ванной. Рукой стереть пену с его шеи, потянуть лицом к паху. Достать член из брюк и заставить Криденса как следует вылизать его. Держать за затылок, направляя голову… Приказывать смотреть в глаза. Приказывать целовать основание члена, головку, широкий край – и снова вылизывать. Старательно. Снизу вверх. Глядя в глаза. Руки за спину. Хочешь, чтобы я простил тебя, Криденс?.. Открой рот, Криденс, я кончу тебе в горло. Открой шире. Возьми его глубже. Ещё… Да. Молодец, Криденс. Я больше не сержусь. Ты хорошо постарался.

Или нет. Не так.

Всё-таки в этих грязных переулках, так слаще. Где в трубах журчит водопроводная вода, ветер треплет обрывки афиш, из вентиляционных решёток поднимаются клубы пара. Криденс стоит посреди тротуара, втягивает голову в плечи, будто за каждую листовку получает пощёчину. Он вздрагивает, чувствуя на лице взгляд Грейвза, поднимает глаза. Грейвз манит его за собой, и Криденс идёт – покорно, одёргивая короткий пиджачок. Запястья с тёмными волосками торчат из рукавов, пальцы теребят листовки. «Смерть колдунам и ведьмам». Криденс знает, что Грейвз – маг. Они оба – греховная тайна друг друга. Грейвз берёт его за руку, тянет за собой глубже в проулок, пряча от чужих глаз. Забирает листовки, и они с шелестом ложатся под ноги. Притягивает к себе, кладёт его голову себе на грудь, заставляя ссутулиться ещё сильнее, и…

И они стоят. Грейвз гладит его бритый затылок, короткие волоски покалывают пальцы. Тихо шепчет: «Шшш-ш-ш…» Криденс цепляется за его мантию, перебирая руками выше, комкая тяжёлую ткань. На белой шелковой подкладке потом останутся следы от влажных ладоней. Грейвз закрывает глаза. Сдержанно дышит. И они стоят.

Почему же больше ничего не вспоминается?.. Ведь была такая долгая жизнь, карьера, друзья. Были даже романы – давно, в юности, но ведь были. Был когда-то даже влюблён. В кого-то. Были чувства. Ведь точно были, он помнит. И лица, и имена. Пока не поднялся слишком высоко, чтобы стало опасно заводить отношения, пока был молод – влюблялся, смеялся, расставался, и от расставаний было больно где-то вот тут, под галстуком.

Почему тогда вспоминается только вот этот мальчик? У тебя времени до рассвета, Персиваль, а ты стоишь и думаешь о том, чего даже не было.

Может, потому и думается, что эту единственную прихоть ты себе не позволил?.. Всегда находил лазейки, чтобы совесть не просыпалась, всегда мог себя оправдать – не ты такой, жизнь такая. А тут не нашёл. Вот и споткнулся. Нет тут способа не запачкаться. Либо стой и держись, либо падай. И сам не понимаешь, что же тебя удержало. Что тебя удержало, Персиваль?.. Совесть?.. Ну себе-то не ври. У таких, как ты, совести не бывает. Извлечена из души давным-давно, сложена аккуратно и пристроена в дальний ящик архива, чтоб не повредить ненароком. Туда, к детским воспоминаниям, к холодной улыбке матери, к спокойному взгляду отца, к «Ты должен быть настоящим Грейвзом, Персиваль», «Ты можешь лучше, Персиваль», «Другого я от тебя и не ждал, Персиваль».

Вот твоя жизнь – красивая, успешная. Оправдал надежды. Добился. Заслужил. А оглянись – вспомнить-то нечего. Красивые костюмы? Светские приёмы? Чувство выполненного долга?

Ну-ка, ну-ка, и какой же долг ты выполнил?.. Страну удержал от хаоса?.. Магический мир защитил?.. Род продолжил?..

Всю жизнь, казалось, жил – будто ждал чего-то. Не дождался. Споткнулся на мальчишке, с которым даже не было ничего. И полетел вниз, сверкая белой подкладкой. Проморгал обскури, проиграл Гриндевальду – смачно проиграл, с треском.

Может, это тоже – магия?.. Думал, мальчишка забитый, беспомощный. Дрочил на эту слабость, почти безволие, на эту покорность. Опущенные глаза, испуганно сжатый рот, сжавшиеся плечи.

А мальчик сильнее тебя. Сильнее десятерых таких, как ты. Это первобытная, дикая, тёмная мощь. Думал – отпустит?.. Нет. Ещё сильнее хотелось приручить этого зверя, подчинить своей воле, заставить осесть у своих ног, сказать – Криденс, как ты прекрасен…

По каменному полу эхом разнеслись шаги, отразились от стен. Аврор у решётки развернулся, перехватил в пальцах палочку.

Тина. Хмурая, бледная, уставшая. С ней ещё четверо. Кит и Коррадо из президентской гвардии, Дороти и Паскалет из особых оперативников.

– Госпожа президент требует его, – Тина кивнула на Грейвза, – на оглашение приговора.

– Приказ есть? – спросил безымянный аврор. – Мистер Валентайн распорядился никого не выпускать без приказа.

Тина взмахнула палочкой, в воздухе развернулся свиток с подписью Серафины.

– Хорошо.

Лязгнула решётка, Грейвз шагнул из камеры, оглядел нацеленные на него четыре палочки. Улыбнулся Тине, подставил руки под зачарованные наручники.

– Плохо выглядишь. Много работы?

– Не разговаривайте, сэр, – сурово ответила она. – Идите за мной.

Двое шли впереди, двое – сзади. Тина цепко держала его за локоть, увлекая к дальним лифтам, наспех прокинутым по уцелевшим этажам. Грейвз шел спокойно, не дергаясь.

– Жаль, что именно тебе поручили… – начал Грейвз.

– Молчите, сэр, – перебила она, хмуря брови.

Заскрежетала решётка, открывая кабину лифта. Грейвз шагнул внутрь первым, обернулся. Авроры рассредоточились, Тина стояла снаружи. Ему в грудь упиралась его собственная палочка. Наручники, слабо звякнув, распались.

– Тина, – сказал Грейвз, – ты хоть знаешь, сколько законов ты сейчас нарушаешь?..

– Нет, сэр, – ответила она. – У меня всегда было плохо с зубрёжкой права. Зато вы наверняка отлично знаете.

Он забрал свою палочку. Гладкая лакированная ручка привычно легла в ладонь. Авроры стояли спиной к ним и ничего не видели.

– Мадам президент попросила передать вам ещё кое-что, – Тина выхватила из кармана маленький, но тяжёлый кошель, перекинула Грейвзу. – Она очень не любит быть в долгу. Особенно у вас.

– Я не могу вас бросить, – сказал он, оглядывая неподвижные спины авроров в кожаных плащах. Своих воспитанников. – Вы же понимаете, что вас ждёт за то, что вы помогли мне.

– Мистер Валентайн сейчас на совещании с госпожой президентом, – быстро сказала Тина. – Это часов на пять. Мистер Валентайн… Это не просто борьба за ваш пост, сэр. Он ведёт себя крайне странно. Возможно, именно он был главным сообщником Гриндевальда. Помог ему бежать, помог организовать… всё это, – тихо сказала она. – Он так старается повесить вину на вас, чтобы отвести подозрения от себя. Но госпожа президент пока ничего не может сделать. Нет доказательств, что он намеренно организовал слабую охрану зала суда. Нет времени разбираться с ним.

– Спасибо, Тина, – тихо сказал Грейвз. Шагнул вперёд и сжал её плечо. – Вы этого не запомните, но… спасибо.

– Никто этого не запомнит, кроме мадам Пиквери. А её никто не заподозрит – она ведь и так пыталась утопить вас всё это время. Лифт ведёт на крышу, – добавила Тина и коротко улыбнулась. – В городе вам оставаться нельзя. Вы знаете, что делать. Удачи, сэр, и… Будьте осторожны.

На сантименты не было времени. Он взмахнул палочкой:

– Ступефай! Обливиэйт!

На крышу намело снег, ветер был резким, колючим. С высоты город казался мирным, только над крышами Манхэттена поднимались клубы чёрного дыма. Грейвз вдохнул холодный воздух и аппарировал. Прочь.

***

В конце зимы в Нормандии было сыро и пасмурно. Ветер нёс по улицам запах ила и рыбы. Маленький городок Онфлёр стоял в самом устье Сены, смотрел на Ла-Манш и пытался вернуть былую славу крупного порта, торгуя лесом с Северной Европой. То есть, магглы, как их тут называли, пытались. Но ил, волшебным образом образующийся на дне гавани, не пускал крупные корабли. Онфлёру предстояло стать крупным портом для магов, и обычных людей вытесняли в соседний Гавр.

Грейвз добрался до Франции в начале февраля. Он бывал здесь и раньше, только обстоятельства были другими. Не-маги вступили в Первую мировую войну, Америка не осталась в стороне. Грейвз не рвался воевать, но понимал, что просто так, за красивые глаза (хоть они и вправду были красивыми) пост главы магического правопорядка ему не дадут. Он тщательно подобрал отряд, вызвался добровольцем, получил одобрение тогдашнего директора аврората и отправился помогать французам.

Американское магическое сообщество всегда было довольно консервативным, а после принятия Закона Раппапорт закостенело окончательно. Когда обсуждался вопрос о вступлении в войну за независимость, все чуть не передрались. Официально маги так и не поддержали простых людей, боясь разоблачения, но неофициально нашлось множество смельчаков, благодаря которым удалось вырваться из-под британского влияния.

Из-за Первой мировой войны велись точно такие же споры. Грейвз, как и Серафина, кстати, считал, что интеграция с не-магами по европейскому примеру была бы полезна. Американское общество добровольно отрезало от себя магов, рождавшихся в обычных семьях, и запрещало вливание свежей крови благодаря бракам с не-магами. Когда в жертву безопасности приносился здравый смысл, ничего хорошего из этого не выходило.

Иногда Грейвз с грустью думал о том, что идеи Гриндевальда об открытости для не-магов (если отбросить жажду мирового господства), совершенно здравые, кстати, идеи, оказались запятнаны именем автора. Никто в трезвом уме не стал бы вслух говорить, что разделяет их, потому что это сразу тянуло за собой обвинение в сочувствии международному преступнику. Так что Грейвз молчал. Как и Серафина. Хотя они и пытались планировать хоть какие-то реформы, консерваторы задавливали любые попытки хоть чуть-чуть ослабить удавку Раппопорт.

А что касается Первой мировой – с неё Грейвз вернулся героем. Отправляясь во Францию, он считал, что ввязывается в опасное и тяжёлое предприятие. Оказалось – опасное, тяжёлое и захватывающее. Он сам не ожидал, что на поле боя будет чувствовать себя так восхитительно хорошо. Постоянная близость смерти подтянула нервы, как провисшие гитарные струны, и в свои тридцать с лишним Грейвз чувствовал себя пятнадцатилетним. Каждая его операция была дерзкой и отлично спланированной. Битва на Марне принесла ему головокружительную славу. Грейвз ловил себя на том, что ему даже жаль окончания войны. После заключения мира он ещё некоторое время оставался во Франции, теша себя надеждами, что в ближайшее время развернётся ещё какая-то заварушка, но соваться в Россию ему не позволили, а мелкие стычки были ему неинтересны.

В Онфлёре жили дальние родственники по матери – Виржиль де Фуайе и его многочисленное семейство. Помня не столь давние события и не очень-то разбираясь в событиях за океаном, он принял Грейвза, как брата. Виржилю было почти пятьдесят, у него было трое сыновей и две дочери, миниатюрная красавица-жена из Лотарингии, дом, выходящий окнами к морю, и солидный банковский счёт: семья де Фуайе занималась морской торговлей с французскими колониями с момента основания этих самых колоний.

Виржиль по первой же просьбе выделил Грейвзу деньги, даже не заикаясь о возможности их возвращения, предложил комнату в доме и любую помощь, которая могла бы потребоваться.

После побега Гриндевальд вернулся в Германию и продолжил мутить воду там. Грейвз постепенно понимал, что же случилось. План Гриндевальда был, прямо скажем, прекрасен. Наученный опытом Первой мировой, Гриндевальд решил, что Америка слишком далеко тянет свои руки и ей хорошо было бы заняться собственными проблемами. Поэтому он и заманил Грейвза в ловушку. Поэтому он и занял его место в Конгрессе, поэтому он завербовал Валентайна, поэтому он позволил себя поймать, устроил нападение во время суда, развязал террор по всем городам. Америка, занятая своими делами, не полезет в военный союз с Европой. В этом плане Грейвз был винтиком: не имело никакого значения, выживет он или нет.