Текст книги "Бандит с Черных Гор"

Автор книги: Макс Брэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

32. УСЛУГА ЗА УСЛУГУ

Сейчас важнее всего было хоть одним глазом глянуть на пленника. На одном из поворотов Дюк съехал на обочину дороги и смог рассмотреть голову колонны. Сэм ехал верхом между шерифом и незнакомым Дюку человеком, Руки его были связаны за спиной, и тем не менее он сидел в седле выпрямившись, гордо; растрепанные длинные черные волосы падали ему на лицо, опускались на плечи. Окружавшие их всадники держали в руках факелы. Не было ни малейшего сомнения: они схватили Сэма.

Впервые Дюк увидел его лицо без маски. Сэм был невероятно похож на Салли, ну просто одно лицо! Сходство было таким удивительным, что у Дюка опять перехватило дыхание, и он счел более благоразумным не попадаться на глаза шерифу и прочим землякам и вернуться на свое место в строю.

Там он пристроился с самого фланга, после чего принялся слегка придерживать Понедельника, и в результате оказался в самой последней шеренге.

Избавившись наконец от компании людей, только что с азартом гонявшихся за ним по горам, он пришпорил коня и добрался до дальней окраины Хвилер-Сити. Там он натянул поводья и за амбаром, который некогда принадлежал семье Перкинсов, спешился. Он завел жеребца в брошенное строение. Вокруг носились крысы, а в дыры на потолке светили бледные звезды.

Теперь Дюку предстояло пробраться к амбару Джесси Уилкокса. Там он обнаружил то, что искал, – прекрасный табун прекрасных лошадей. Было еще совсем темно, но для человека, который прекрасно понимал лошадей, не составляло особого труда отобрать из полутора десятков коней лучшего, даже в кромешной тьме. Да, теми, кто любит лошадок, руководит безошибочный инстинкт, и Дюк получил именно то, что хотел.

И уж совсем никакого труда не стоило на ощупь обнаружить в амбаре седло и сбрую, и через пять минут он поставил в брошенном амбаре рядом с Понедельником прекрасно оседланного коня. Тем самым были подготовлены материальные средства для отступления, тем паче что большинство лошадиного поголовья в Хвилер-Сити было измучено только что «успешно» завершившейся облавой.

Дюк подобрался к задней стене тюрьмы с чувством полного удовлетворения, потому что он подготовил все наилучшим образом. Место это не слишком изменилось за три прошедших года. Заглянув в зарешеченное окно, Дюк увидел в слабом свете коптилки брата Салли, единственного заключенного на весь тюремный замок.

Юноша был без наручников. Он сидел на кровати, скрестив руки и опершись спиной о стену, спрятав лицо под широкими полями сомбреро. Шпоры его так нестерпимо блестели даже в слабом свете, что казалось, будто он вот-вот встанет и горделивой походкой направится на тюремное крыльцо.

Дюк рассмотрел и старого грязного Даулера, многолетнего тюремного повара и чернорабочего. В эту минуту он принес Сэму еду и решил подождать, пока юноша покончит с ней. Потом собрал посуду, расхохотался во весь голос и вышел из камеры.

Как же добраться до Сэма? Надо бы забраться на крышу и посмотреть, нельзя ли разобрать ее. Закинув голову, Дюк ухватился руками за решетку. И тут ему показалось, что железные прутья поехали под его пальцами!

Он не хотел верить самому себе. Плотнее ухватился за решетку и еще раз дернул ее па себя, только намного сильнее, чем в первый раз. Скрипнуло железо – и стальной прут легко подался.

33. ШИЛА В МЕШКЕ НЕ УТАИШЬ

В самом деле, он не верил ни своим глазам, ни ушам, ни рукам. Ну как можно довести тюрьму до такого состояния! Ведь еще три года тому назад в ней царил полный порядок! Надо было моментально воспользоваться этой дивной возможностью. Дюк подбежал к поленнице, сложенной недалеко от тюремной стены, и выбрал тонкое полено. Просунув его под нижний прут решетки, он стал действовать им, словно рычагом. И вот первый снизу прут отскочил. Осталось проделать ту же операцию со следующим. По в этот момент дверь камеры опять распахнулась. Дюк присел под окном.

Когда он опять поднялся, дверь камеры была уже закрыта. Похоже, за пленником следили очень бдительно и с этой целью через определенные промежутки времени распахивали дверь, чтобы убедиться в том, что с ним ничего не случилось. Он опять принялся орудовать импровизированным рычагом, и через пару секунд пришлось ловить в воздухе отлетевший тяжелый стальной прут. Не теряя ни минуты, Дюк принялся за третий прут, который оказался покрепче первых двух. Он еще не успел отодрать его, как увидел, что наконец-то Сэм заметил его и свечкой выпрямился на тюремной кровати. Дюк махнул ему рукой, и Сэм принял прежнее положение как раз в тот момент, когда дверь снова распахнулась.

Как только тюремщик вышел из камеры, Дюк набросился на третий прут. Он нс хотел поддаваться, но, навалившись на него со всей силой и со всем ожесточением, Дюк вырвал и его.

– Осторожней! – крикнул Сэм. Он стоял совсем рядом с решеткой, дрожа от нетерпения и страха.

Дюк посмотрел на него с удивлением. Он даже не предполагал, что юный разбойник может так сильно бояться; но на собственной шкуре ему было хорошо известно, что может сотворить тюрьма даже с самым сильным и бесстрашным человеком.

– Быстрее! – поторопил Дюк.

Но Сэм не нуждался в понуканиях. Он ужом проскользнул в образовавшуюся щель, проскользнул так, будто бы его тело было на славу смазано маслом. Вот уже плечи, тело, бедра проскользнули сквозь зарешеченное окно, и Сэм тяжело повалился вниз головой на землю. Он наверняка бы разбил голову о камни, если бы Дюк не подхватил его на лету.

Легко приподняв юношу, он поставил его на ноги. Теперь пленник был свободен, цел и невредим, но Дюк стоял совершенно ошарашенный, будто его огрели по голове рукояткой кольта. Он держал в своих руках женское тело, и это открытие ошеломило его. Это была сама Салли, перед ним стояла сама Салли – съежившаяся от стыда, догадавшаяся, что маскарад перестал быть тайной.

Это Салли по приказанию старика покинула на коне пещеру! Это Салли выбила Дюка выстрелом из седла! Это Салли склонилась над ним, чтобы перевязать нанесенную ею же рану и привести его в сознание! Это Салли спасла Дюка от погони, которая настигала его у самых Черных гор! Это Салли, оказывается, вела с ним полукокетливый диалог, с тем чтобы какую-то минуту спустя вылететь к нему как фурия в облике своего несуществующего брата!

Он просто не мог поверить в это! Это просто вывело его из равновесия! Значит, этот дерзкий бандит, этот странный всадник и грабитель и есть вот эта самая девушка, которая сейчас дрожит перед ним от страха, обезоруженная тем, что он догадался, проник в ее тайну переодевания, и это для нее куда страшнее, чем оказаться под прицельным огнем десятка револьверов!

В тюрьме раздался крик:

– Где он? Эй, Том! Том Аньен, он сбежал!

Шум, гам и полная неразбериха охватили тюрьму со всех сторон. Дюк схватил Салли за руку.

– Салли! – воскликнул он. – Нам надо бежать. Давайте вперед! Бегите прямо, сквозь деревья. Я следую за вами.

Пока наспех отряженная шерифом охрана, чувствующая себя глубоко оскорбленной подлым обманом, беспорядочно металась из стороны в сторону, издавая грозные крики, паля по каждой замеченной тени и производя совершенно невероятный шум, Дюк и Салли бежали прямо к брошенному амбару, где их дожидались Понедельник и прекрасный каурый жеребец. Они вскочили в седла и выехали из амбара. Дюк, придержав скакуна, сказал:

– Наше место Здесь. Сейчас они разошлют во все стороны всадников, старательно обыщут все холмы вокруг Хвилер-Сити, но сюда и не подумают заглянуть. Через некоторое время, когда они окончательно утомятся, мы тронемся.

Салли промолчала. Она совсем пала духом и потому сидела в седле, уронив голову на грудь.

– Салли! – вдруг резко произнес Дюк и натянул поводья так, что голова Понедельника вплотную приблизилась к голове каурого. – Салли, – вновь повторил он, – вы так переживаете из-за происшествия в пещере, да? Вы печалитесь, потому что он погиб?

– Потому что погиб? – удивилась Салли. – Вы думаете, что меня это волнует? Он был не человек, а дьявол, сущий дьявол. И я еще должна сожалеть о его смерти? О, если бы это случилось не сегодня, а хотя бы за несколько лет до того, как…

– Как что, Салли?

– Как я встретила вас, Джон Морроу!

– Салли! – взмолился он. – Не смейте плакать! Не плачьте, Салли! Что же я наделал такого, что вы…

– Вы знаете, что я просто… просто настоящая…

– Так кто же вы, Салли?

– Я просто настоящая бесстыдница!

– Почему?

– Потому что я разъезжала по окрестностям в мужском платье и… О, почему вы не оставили меня там, в тюрьме?!

– Позвольте, я вам искренне расскажу обо всем, Салли!

– Конечно, – прошептала девушка. – Но что вы собираетесь рассказать мне, Джон?

Голос, которым она произнесла его имя, причинил Дюку невыносимую сердечную боль, и он некоторое время не мог вымолвить ни слова. Наконец губы его разжались:

– Салли, я вовсе не думаю презирать вас. Вы думаете, я старался спасти из тюрьмы вашего брата? Вовсе нет. Все время сердце подсказывало мне, что в тюрьме были именно вы.

Она подняла лицо к небу.

– Я так не думала, – прошептала она, – но теперь, кажется, начинаю понимать, Джон.

– Потому что когда я впервые увидел вас там, па балкончике в «Уорнерс Спрингс», я полюбил вас, Салли. Вы верите мне?

– Я пытаюсь… – заволновалась девушка. – Я пытаюсь убедить себя, что вы так не думаете. Но как раз это у меня получается очень плохо, Джон; в самом деле, я не могу ответить вам теми же словами, потому что, Джон, я влюбилась в вас гораздо раньше, наблюдая с балкона, как все эти девушки отворачивались от вас и как вас охватывает гнев и разочарование!

– Салли, дорогая!

И он принял ее в свои объятия, и голова ее легла на его плечо… Дюк поцеловал девушку в губы и отер с лица слезы. Помолчав, он растроганно произнес:

– О, если бы мне удалось сделать одно дело, я бы доказал им всем, что я в самом деле уже не тот человек, что был прежде. Если бы я сделал это, каждый честный гражданин Хвилер-Сити с удовольствием пожал бы мне руку! Но не время говорить об этом. Я хотел бы теперь услышать вас. Расскажите о себе, Салли!

– О, это долгая история.

– У нас есть время. Нам все равно надо побыть здесь еще немного.

– Тогда начну сначала.

34. РАССКАЗ САЛЛИ

– Мне было восемь лет, когда родители приехали сюда из Монтаны и занялись сельским хозяйством. Но дела шли не очень хорошо. Мама умерла через месяц после переезда. Отец страшно переживал. Я смутно помню те годы. Столько всего случилось с тех пор! Так что я почти забыла о тех временах. Помню только, что отец разболелся и окончательно решил перебраться в другое место. Мы отправились в дорогу, гоня перед собой стадо коров. Сами мы сидели в огромной фуре, нагруженной пожитками; кроме того, сзади к ней была привязана пара лошадей. Вдруг что-то случилось, и коровы впали в какое-то бешенство и бросились бежать прочь. Мы пытались угнаться за ними, но ничего не получалось, тем более что запасные лошади порвали уздечки и тоже сбежали.

Отец остановил фуру и попытался сделать что-то вроде палатки и разжечь костер, но тут повалил страшный снег и погасил огонь. Становилось все холоднее и холоднее. Наконец снег окончательно засыпал фуру. Отец старался укутать себя и меня, чтобы хоть немного согреться и переждать снежную бурю.

Если бы он не был болен, то понял бы, что так нам не спастись. Чтобы согреться, следовало как можно быстрее двигаться, а он продолжал неподвижно сидеть. Так он и умер, держа меня в объятиях…

Голос ее замер. Дюк сжал ручку девушки.

– Не помню, как меня нашли. Дядя Генри никогда не рассказывал мне об этом. Я почти совсем окоченела, погрузилась в глубокий сон. Очнувшись, я увидела, что нахожусь в той самой пещере, в Черных горах. Там полыхал костер, и дядя Генри позаботился о том, чтобы я пришла в сознание.

– Так этот старик и был дядя Генри?

– Да.

– Он в самом деле был ваш дядя?

– Нет. Я никогда прежде не видала его. Но в то время он выглядел совсем не так, как теперь. Ведь все это случилось одиннадцать лет тому назад.

«Следовательно, ей девятнадцать лет», -отметил мысленно Дюк.

– Одиннадцать лет тому назад дядя Генри был ростом с вас, стройный как сосна. Уже тогда ему было за семьдесят, но силой он не уступил бы, я думаю, пятидесятилетнему мужчине. Его борода и волосы и тогда уже были седы, и, когда он склонялся надо мной, мне казалось, что сам дьявол пришел унести мою душу на тот свет. О, как я была тогда права! Он оказался настоящим дьяволом!

– Вы хотите сказать, что он вел себя очень плохо с маленькой больной девочкой, какой вы тогда были?

– Нет, он не обижал меня. Он держался со мной как с собственной дочерью. Но во всем мире для него не существовало никого, кроме собственной личности. Я догадалась об этом уже в первые дни жизни в пещере.

Он начал с того, что позволил мне привести пещеру в порядок. Он говорил, что я уже достаточно велика, чтобы взяться за серьезную работу, и завалил меня самыми разными заданиями. Я научилась готовить, чинить одежду – словом, все, что было необходимо, чтобы сделать жизнь в пещере сносной. Конечно, я ненавидела эти занятия, как ненавидела и дядю Генри. Трижды я пыталась бежать оттуда, но каждый раз он ловил меня. В первый раз он сказал, что нехорошо бегать от него, потому что я могу погибнуть от холода и голода. Я ответила, что лучше уж погибнуть, чем гнуть на него спину. Поймав во второй раз, дядя Генри пообещал наказать меня, если я еще раз попробую сбежать. Ну, а в третий раз он привел меня в пещеру и избил плетью, до крови.

– Гнусный пес!

– С тех пор я больше не решалась нарушать его приказания, – продолжила рассказ Салли. – Я должна была быстро и беспрекословно выполнять все, чего он потребует. Он ни разу не повторял свои задания дважды. Если я забывала, он молча избивал меня. Он никогда не бил меня просто от злости. Наказание было для него чем-то естественным, он относился к нему как к совершенно обычному занятию. Окончив побои, он, как ни в чем не бывало, закуривал свою трубочку и как будто забывал о том, что только что происходило. Так он избивал меня до тех пор, пока я сама не вспоминала, что мне следовало сделать. Конечно, прошло совсем немного времени, и я послушно, автоматически выполняла любой приказ, не задумываясь. Каждое слово, им произнесенное, навечно врезалось в мою память.

Так и прошла первая зима. Это было самое тяжелое время в моей жизни, В самом деле, вряд ли кому выпадали на долю такие мучения, как мне. Каждый день я подвергалась побоям за то, что якобы не выполнила то или иное поручение. Каждую ночь истязания снились мне, не давая отдыха душе.

Когда наступила весна, жизнь моя несколько изменилась в лучшую сторону. Он показал мне выход из пещеры. Достал для меня коня и выезжал со мной на небольшие верховые прогулки по окрестностям, но не слишком далеко. Обычно это происходило на рассвете или в сумерки, когда нас никто не мог видеть.

Иногда он совсем хорошо относился ко мне. Достал где-то банджо и научил меня играть на нем. Я выучилась довольно быстро, хотя он сказал, что не может гарантировать качество моего музицирования. Он научил меня петь. Дядя Генри знал огромное количество старых песен и потребовал, чтобы я выучила их и пела ему по вечерам. Вы можете подумать, это были идиллические часы? Вовсе нет! Он ни разу не сказал, что ему нравится мое пение. Ни разу он не сказал мне, что у меня хороший голос, Я слышала от него только попреки и укоры, когда я делала что-нибудь не нравящееся ему. А свое недовольство он чаще всего выказывал с помощью плетки.

– Несчастная… – начал было Дюк, но голос его пропал от очередного приступа гнева и сострадания.

– Я прекрасно помню первые годы в пещере, – продолжила Салли. – Это было ужасное время. Потом-то я почти привыкла к дяде Генри. Я думаю, вряд ли кто на свете сумеет помешать бедной девушке быть хоть временами счастливой. У меня был конь, и я его любила. Потом у меня появилось банджо. Как только выдавалась свободная минутка, я играла сама для себя. Да и дядя Генри иногда приносил для меня из своих вылазок кое-какие вещи.

Уже в первый год я поняла, что он – изгой, человек вне закона, и что наверняка на его совести страшные преступления. Как-то раз он дал мне понять: если пещеру обнаружат, то те же люди, что стремятся убить его, покончат и со мной. Я задумалась над этим и пришла к выводу, что я ничуть не лучше дяди Генри, который ворует все эти вещи, потому что я их с удовольствием надеваю, пользуюсь добром, награбленным у честных людей. С тех пор он, принеся мне из очередного похода книгу или платье, внимательно наблюдал за мной, и, если подарок нравился мне, он с удовольствием рассказывал, сколько человек пришлось ему убить, чтобы овладеть именно этим предметом. Он расписывал ужасающие подробности: кто в кого и как стрелял, как в муках умирали его жертвы, и рассказывал до тех пор, пока мне не становилось дурно. После таких сцен он в очередной раз внушал мне, что, если нас обнаружат, со мной тоже покончат, не задумываясь ни на минуту. И я верила ему. И вот, когда мне исполнилось тринадцать лет – пять лет спустя после нашей первой встречи, – он дал мне маленький легкий револьвер двадцать второго калибра и научил стрелять.

– Разве он не боялся, что вы употребите оружие против него самого?

– Нет, вовсе нет. Он столько рассказывал мне о своих схватках и о тех людях, которых он отправил на тот свет, что я готова была сразиться с отрядом солдат, но только не с ним. И он знал об этом и продолжал учить меня обращаться с револьвером. Мне и самой нравилось стрелять. Патронов он не жалел. Пожалуй, наблюдение за моей стрельбой было единственным занятием, которое совершенно не утомляло его. Я могла часами без перерыва бить по мишени, а он сидел и покуривал свою трубку, внимательно следя за мной и подсказывая, когда я делала какие-то ошибки.

Прошло немного времени, и я научилась вполне сносно стрелять. И тогда он принялся обучать меня ходьбе и бегу по горам. Показывал, как следует напрягать пальцы ног, как бегать на цыпочках. Он постоянно внушал мне, что я должна вести себя как настоящий мужчина. С этой целью он даже отобрал мои платья и сжег их. Он просто вынудил меня одеваться в мужскую одежду. Сначала все это было мне как-то странно и смущало меня, сама не знаю почему. Но мало-помалу я утратила стыд, и мой образ жизни стал просто очень даже нравиться мне. В своей новой одежде я чувствовала себя свободно, я могла бегать, скакать, прыгать. Вы понимаете меня?

– Конечно! – воскликнул Дюк.

– Между Тем, – продолжала Салли, – когда мне исполнилось пятнадцать, он сказал, что я заслужила хорошего, настоящего коня, и приказал мне самой подыскать себе подарок. С годами он сильно сдал, постарел и ослаб и все реже выбирался из пещеры. Ему становилось все труднее передвигаться, и все житейские заботы свалились па меня. Но он успел обучить меня всему – красть в округе все необходимое, чтобы обеспечить нашу жизнь. Он показал мне ближайшие ранчо, показал все ходы и выходы в Черных горах. Вечерами, у костра, он чертил на пыльном полу карты, и я училась читать их. Он стирал свои рисунки, и я должна была в точности повторить их. Он задавал мне самые разные вопросы: как я должна поступить, если опасность застанет меня? – и так до тех пор, пока я не изучила в деталях Черные горы и их окрестности, пока не научилась скрываться от погони в любом месте. Мне часто приходилось выходить с ним на дело, я внимательно следила за каждым его движением, изучала приемы, но сама никогда ничего не брала. И все-таки ему удалось внушить мне мысль о том, что я имею право взять себе все, что мне потребуется.

Каждый человек имеет право на то, что ему необходимо для жизни, – так он обычно говорил мне, и я верила ему. Впрочем, разве возможно было отказаться, когда он велел мне пойти и украсть лучшего в округе коня?

– Я отправилась на поиски скакуна. На одном из выпасов я и нашла великолепного пегого жеребца. В тот же вечер я набросила ему лассо на голову и вскочила на него. Немножко пришлось помучиться, пока он не превратился в отличного верхового коня. Но когда я вернулась с ним, необузданным, горячим жеребцом, в пещеру, это была самая счастливая ночь в моей жизни!

– Несчастный мой Пинто! – неожиданно произнесла она дрожащим голосом. – Так и текло время в пещере, а дядя Генри год от года становился все слабее. Но с каждым днем он внушал мне все больший ужас. Кроме всего прочего, я полюбила наш образ жизни. Я искала приключений. Мне нравилось ночами добывать на ранчо продукты, в том числе и на ранчо Гатри, который расставил повсюду стражу, чтобы схватить меня!

Вспомнив об этом, она самодовольно усмехнулась.

– Но вот однажды ночью я подкралась к школьному окну, за которым раздавались звуки музыки. Я заглянула туда и увидела, как танцуют молодые люди. До тех пор я ни разу не видела танцев. И пока я смотрела, как они колышутся в такт музыке, со мной что-то случилось; я сама стала покачиваться в седле в ритме музыки. И когда наступила пора уйти оттуда, я ощутила боль в сердце. Я была одинока. О, мне казалось, что я сей же час скончаюсь от страшного одиночества! Вернувшись в пещеру, я взяла банджо и принялась наигрывать мелодию, подслушанную под окном, и в обнимку с банджо принялась отплясывать так, как это делали молодые люди в школе. Когда дядя Генри увидел это, то произнес только два слова: «Это конец!»