Текст книги "Компания"

Автор книги: Макс Барри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Все это, конечно, для меня ново, и общая тенденция мне не совсем ясна… но я бы занялся курильщиками. – Он делает краткую паузу на случай, если кто-нибудь скажет: «У нас уже такой проект есть» или «И этот туда же». – Вам, разумеется, известно, что среднестатистическая компания теряет пять целых семь десятых рабочих дня в год на каждого курящего служащего – из-за дополнительных перерывов. Дискриминировать курильщиков незаконно, но компания, которая борется с курением, может добиться значительного подъема. Не говоря, конечно, о пользе для здоровья работников.

– Точно, – говорит Том. – Из-за курильщиков у нас увеличиваются страховые выплаты.

– Да, и это тоже, – соглашается Джонс. – Поэтому я, во-первых, предложил бы дать некурящим дополнительное свободное время – скажем, один день в год.

– И отнять тот же день у курильщиков, – добавляет Блейк. – Или обязать их отрабатывать сверхурочно.

– Нет, это было бы незаконно. – Джонсу не хотелось бы связываться с Блейком, поэтому он воздерживается от слов типа «всем нам ясно, что».

– Бац! – говорит Ева.

– Мне думается, – продолжает Джонс, – это обеспечит нам поддержку со стороны персонала. Многие служащие недовольны перекурами, которые устраивают себе их коллеги. Решение о дополнительном дне отдыха сделает их недовольство оправданным и усилит общественное давление на курильщиков, поощряя тех отказаться от вредной привычки. Ход довольно рискованный, но учитывая, что это делается для блага самих же курильщиков, попробовать, думаю, стоит.

– Ничего мальчик, а? – улыбается Ева.

– Во-вторых, – обретает уверенность Джонс, – предлагаю устроить для курения определенное место. Сейчас они все кучкуются по двое и трое у выходов.

– Погоди, – говорит Том, – чем это поможет в борьбе с курением?

– Установим загородку с надписью «Загон для курящих». В виде общественного порицания.

Вокруг стола прокатывается смех.

– Мне нравится, – говорит Клаусман. – Похоже, ты тут на месте, Джонс. – Выждав пару секунд, он продолжает: – Займись этим. Только не объявляй о добавочных отгулах официально. Пустим слух, что руководство об этом подумывает. А загон можно поставить у аварийного генератора, как думаете?

– Я могу дать поручение хозяйственникам, – говорит Блейк.

– Вот и отлично. – Клаусман складывает губы трубочкой. – От этих разговоров мне самому курить захотелось.

– И мне, – сознается Ева, – а я уже год как бросила.

– Значит, объявляется перекур, – встает с места Клаусман. – В десять продолжим.

* * *

Меган, секретарша отдела продаж, тяжело входит в спортзал на семнадцатом этаже. На ней обвисший спортивный костюм, приклеенный к телу, как ей кажется, целым галлоном застывшего пота. Сердце бьется так, что стук отдается в ушах. В это утро она решила идти на работу пешком. Когда вдали показался «Зефир», она прибавила шагу, а под конец побежала трусцой. Она не делала этого со времен средней школы, и пробежка чуть не доконала ее.

Тем не менее она счастлива. Вчера вечером, переключаясь с одного дурацкого телешоу на другое, она наткнулась на мотивационную речь. «Достигнуть желаемого в ваших силах, – сказал ведущий с не допускающей возражений квадратной челюстью, и палец Меган задержался на пульте. – Единственное, что вам мешает, – это вы сами».

Ночью в своей одинокой постели Меган не переставала думать о его словах. Почему она, интеллигентная в пределах разумного женщина двадцати четырех лет, сидит сорок часов в неделю за столом у стенки, где даже поговорить не с кем, и переставляет туда-сюда керамических мишек? Почему отмечает каждое движение Джонса (которого последнее время часто не бывает в отделе – она надеется, что у него нет проблем со здоровьем), вместо того, чтобы завести с ним разговор? Сидни изолировала ее от всех остальных, это так, и на секретарей в «Зефире», как правило, не обращают внимания – но изменить это в ее силах.Если ее уверенность в себе окрепнет, она перестанет дичиться людей. Если она немного сбросит вес и купит себе что-нибудь модное…

Сплошная фантастика. Но тот человек в телевизоре сказал, что Меган мешает только сама Меган,и если это правда, то она и Джонса способна добиться.

От одной мысли об этом она краснеет, как последняя идиотка. Смешно даже представить, что Джонс может влюбиться в нее. Он молод, динамичен и окружен девушками, которые без всяких усилий превосходят ее внешне, вроде Холли Вейл (стройной атлетической блондинки), Гретель Монаднок (красотки) и Евы Джентис (непозволительно красивой). Меган всю свою жизнь провела в тени таких девушек с блестящими волосами и сверкающими улыбками – они встряхивали этими своими волосами, смеясь над шутками мальчиков, которые нравились Меган. Она все про них знает. Они флиртуют, хотя у них уже есть бойфренды (всегда есть и всегда самые лучшие), и без всякого умысла притягивают к себе всех мужчин поблизости, напоминая им, как выглядит желанная женщина. Вот так она выглядит в отличие от очкастой толстухи Меган, которая с тем же успехом могла бы принадлежать к другому биологическому виду.

Сейчас она идет в душ при спортзале. Каждый шаг причиняет ей боль, но Меган кажется, что все ее тело поет. Она в полном изумлении. Не потому ли люди занимаются физкультурой? Если боль и изнеможение будут сопровождаться такими вот ощущениями, она уж как-нибудь выдержит. Каждый день будет бегать на работу и когда-нибудь станет такой, как Холли, – стройной, привлекательной, выходящей из душа в этот самый момент.

Меган замирает на месте. Холли, прикрытая одним только белым полотенцем, удивленно моргает.

– Привет, – говорит Меган, но в этом участвуют только губы – горло отказывается озвучить сказанное. Попытавшись его прочистить, она издает похожий на сморкание звук и замолкает, совсем уничтоженная.

– Не знала, что ты спортсменка. – Холли ставит ногу на скамейку, наклоняется вперед, сушит волосы другим полотенцем.

– Я только начала, – выдавливает из себя Меган; ей невыносимо стоять тут и смотреть, как играют мускулы на загорелых плечах Холли – плечах, так не похожих на ее собственные. Пройти мимо этих плеч в душ так трудно, что тело не сразу повинуется ей. Пальцы до боли сжимают сумку с рабочей одеждой.

– Молодчина, Меган, – говорит вдруг Холли.

Меган в шоке. Похоже, Холли сказала это совершенно искренне.

* * *

Четырнадцатый этаж делится на две половины: продажу тренингов, направо от лифта, и собственно тренинги, налево. Оба отдела похожи, словно зеркальные отражения. Все отделы «Зефира» похожи друг на друга, есть много анекдотов о рассеянных служащих, которые приходят в чужой отдел, садятся за стол и жалуются, что не могут войти в свой компьютер.

В совещательной комнате отдела тренингов жалюзи опущены и на внутренней стеклянной стене, и на окнах. Вокруг стола молча сидят четверо. Один, Саймон Хаггис, смотрит на Карен Нгуен – точнее, на черную выпуклую родинку у нее под носом. За те два года, что они проработали вместе, он никогда не обращал внимания на ее родинку, но после тридцати четырех часов в этой комнате ни о чем другом думать не может. Эта родинка внушает ему отвращение. Закрывая глаза, он продолжает видеть ее, угнездившуюся в изгибе ноздри. За последние два часа у него сформировалась уверенность: Карен знает, как раздражает его эта штука, потому и не удаляет ее.

Карен поднимает голову от листка с записями.

– В чем дело?

– Ни в чем. – Саймон достает мятный леденец. У всех остальных вырывается вздох.

– Саймон, – говорит Даррел Кпюстермен мягким страдальческим голосом – как врач, извещающий пациента, что опухоль неоперабельна. Он сидит рядом с Карен. Всеони сидят на другой стороне стола, потому что от Саймона якобы пахнет. Так они заявили десять часов назад. Сговорились против него, ясное дело. – Не надо больше, пожалуйста.

Саймон медленно, шурша целлофаном, разворачивает леденец.

–  Саймон, – говорит Хелен Пателли. Он видит только ее седеющую макушку, потому что она положила руки и голову на стол. – Еще одна мятная конфетка, и я тебе врежу, клянусь.

Саймон кладет леденец в рот и сосет его более энергично, чем требуется, при этом слегка причмокивая.

– Ну пожалуйста, – говорит Даррел. – Мы почти закончили. Давайте напряжемся еще на полчасика, а потом пойдем по домам.

– Ты это еще вчера обещал, – бормочет в сложенные на столе руки Хелен. – Вчера! –Ее голос ломается.

– Но мы же договорились. Последний рывок. Если будут еще какие-то изменения, пусть ими займутся другие. Надо только собраться для последнего…

Дверь открывается, в комнату проникает свет. Все оборачиваются, даже Хелен поднимает голову. На пороге стоит красивый загорелый мужчина, на нем красивый, в мелкую полоску костюм. Саймон не узнаёт его.

– Я не помещал, нет? Блейк Седдон, администрация. – Он улыбается, и сетчатка Саймона надолго фиксирует вспышку. – Решил заглянуть и сказать еще раз, какие вы фантастические работники. Вся администрация знает о вашем самопожертвовании, в том числе и Дэниел Клаусман.

Это вызывает у четверки волнение.

– Дэниел Клаусман знает про нас? – переспрашивает Хелен.

– Он под большим впечатлением. Распорядился, чтобы вам по окончании предоставили все, что вы пожелаете. Отгулы, премия – как скажете, так и будет.

Трое коллег Саймона дружно скалятся. Он не сразу понимает, что они делают, – он уже сутки не видел, чтобы они улыбались. Даже бородавка Карен Нгуен временно прячется за ее носом, и Саймону становится чуть легче дышать.

– А пока… – Блейк смотрит на листок у себя в руке, и Саймону делается плохо. То же самое произошло два часа назад, и за три часа до того, и столько раз, что Саймон уже и счет потерял: кто-нибудь приходит их похвалить, а потом… – Вы знаете, что в график надо ввести вот эти данные за пять лет, не так ли?

Все выпучивают на него глаза. Ничего такого они, конечно, не знали. Когда их задание уточнялось в последний раз, о пятилетней проекции никто не упоминал, и в позапрошлый раз тоже – вообще ни разу, даже когда этот кошмар только начинался и они еще были людьми.

Даррел откашливается. Саймон знает, что будет дальше. Даррел объяснит, в чем дело, а этот, в полоску, нахмурится и скажет, что не понимает, как такое могло случиться; после пяти минут выматывающего душу диалога станет ясно, что их тридцатичетырехчасовая работа практически бесполезна без пятилетней проекции, и все решат, что надо поднапрячься еще разок.Чтобы прекратить это, Саймон встает. Его штаны, чмокнув, отклеиваются от стула. Все смотрят с тупым удивлением, как он неверным шагом обходит стол.

– Да? – говорит Блейк.

Что-то поднимается по ногам Саймона в торс. Он сам не понимает, что это, пока оно не вливается через правое плечо в руку. За оставшуюся долю секунды он успевает спросить себя, действительно ли ему хочется заехать этому мужику в морду, и его кулак невербально отвечает на вопрос. Блейк с воплем падает навзничь, растягивается на ковре. Саймон спокойно стоит над ним. Он готов пойти дальше и убить Блейка, но сейчас пока наслаждается содеянным.

– Саймон! – визжит Хелен.

Он оборачивается. Смотри-ка, как они рты раззявили. Клоуны.

– Уп! Уп! О господи! – Блейк отползает, пытаясь унять кровь, капающую из носа ему на рубашку.

– Заседание окончено, – объявляет Саймон.

Карен поднимается первая. Другие реагируют медленнее, но тоже встают, отодвигают отсыревшие стулья и тащатся к двери. Потоптавшись на пороге, они обнимаются. Глаза Хелен полны слез. Все выходят из полумрака, щурясь на лампы дневного света.

* * *

Джонс, сунув руки в карманы, наполняет легкие воздухом. Утро понедельника выдалось солнечное и свежее – предвестие близкой сиэтлской зимы сочетается с отзвуком прошедшего лета. Джонс прогуливается по плитке у заднего входа в «Зефир». Курильщики, стоящие группками, уже вылезли на первый утренний перекур. Он для того и пришел сюда, чтобы за ними понаблюдать.

Десять минут одиннадцатого. Именно сейчас они всегда собираются, с точностью практически до минуты. О причине Джонс догадался не сразу, но затем понял, что раньше, до сокращения службы доставки, в это время по отделам разносили завтраки. Теперь их привозят от девяти тридцати до одиннадцати (выпечка либо черствая, либо сырая, фрукты холодные и твердые, как ледышки), но курильщики своей традиции не изменили. Джонса, разобравшегося наконец что к чему, это потрясает. Он побывал в разных стратегических точках здания и везде видел одно и то же. Это как зов невидимой сирены, которую никто, кроме них, не слышит. Курильщики, все одновременно, начинают ерзать на стульях, отвечать невпопад, хлопать себя по карманам в поисках сигарет и зажигалок. По одному и по двое они устремляются прочь из своих отделов, заполняют лифты и стекаются к заднему входу. Здесь их настроение улучшается: они улыбаются, здороваются и говорят о вещах, никоим образом с работой не связанных. Пока они тут, более счастливых людей в «Зефире» найти невозможно.

«Что это? – думает Джонс. – Воздействие никотина? Или некурящим тоже не помешали бы такие короткие перерывы?» Надо набрать контрольную группу и попробовать. Если получится, это может войти в новое издание «Системы Омега», и его открытие будет применяться во всем деловом мире.

Но больше здесь болтаться нельзя, иначе он вызовет подозрения. Джонс, испытывая радостный подъем, идет обратно в «Зефир». Распахнув дверь, он сталкивается нос к носу с Фредди.

– Джонс! Ты что тут делаешь?

– Так, подышать вышел. А ты?

Фредди проверяет, не слышит ли их кто-нибудь.

– Ее с утра нет на месте, ну я и решил потусоваться с ребятами.

– Ясно. – Джонс уступает ему дорогу.

– А ты, часом, не разнюхиваешь по-новой? – подозрительно щурится Фредди.

– Чего? А, нет. С этим все.

– Почему? Что-то уже разнюхал?

Джонс героическим усилием воздерживается от слов: «А что?»

– Нет, не то чтобы. Просто решил, что не мое это дело. Мне и своей работы хватает.

– Та-а-ак. Похоже, и тебя обломали. Дай поглядеть кнопку на животе.

– Чего?

– Ничего, просто прикалываюсь, – смеется Фредди. – Рад, что ты взялся за ум.

* * *

Джонс намеревался вернуться в продажу тренингов, но в лифте больше никого, и он решает заглянуть на тринадцатый, внести дополнения в свой проект. Он вставляет удостоверение, нажимает одновременно «12» и «14» и следит за табло, держа большой палец на кнопке открывания дверей. С каждым разом это приносит ему все более приятные ощущения. Кнопка нажимается в нужный момент. «Дзынь!» Тринадцатый.

В мониторном зале поставлены четыре компьютера для пользования агентов. Джонс, пройдя между рядами экранов, открывает свой новый файл. Через десять минут он увлекается и подскакивает на стуле, когда Ева Джентис выдыхает ему в ухо:

– Скажите, как интересно.

– Эй, – смеется он. – Не делай так больше.

– Ты просто фонтанируешь идеями. Дэниел в тебе не ошибся.

– Спасибо. – Губы помимо его воли разъезжаются в ухмылке.

Ева присаживается на его стол. Сегодня на ней сравнительно официальная серая юбка ниже колен.

– Можно спросить – ты в четверг вечером свободен?

– А что?

– У нас на «Сейфко филд» корпоративная ложа. Ты бейсбол любишь? Судя по лицу, да, – улыбается она.

– Все наши идут?

– Нет, я просто подумала: может, тебе захочется.

– Да. Конечно. Здорово.

– Я заеду за тобой в полседьмого. Баркер-стрит, да?

– Ты знаешь, где я живу?

– Мы, Джонс, знаем все, – укоризненно произносит она. Слезает со стола, удаляется. Джонс борется с желанием оглянуться. – Да, вот еще что, – говорит она.

Он оглядывается.

– Теперь ты работаешь в «Альфе» и не должен принимать близко к сердцу то, что происходит в «Зефире». Ты наблюдатель, и только.

– Я понимаю.

– Пока чисто теоретически. Когда это коснется тебя на практике, смотри не наделай глупостей, ладно?

* * *

В среду Джонс, Фредди и Холли идут обедать в «Донован», кафе через дорогу. Работая в «Зефире» третий месяц, Джонс ест здесь почти каждый день – как, очевидно, и большинство зефирских. Начиная с полудня, поток деловых костюмов выливается из лифтов, струится через вестибюль, собираясь в лужицы у дверей, затем течет через улицу, становится в очередь за булочками и сандвичами, обсуждает корпоративные новости. Джонс разглядывает их – финансистов, юристов, снабженцев. Теперь они не столько его коллеги, сколько подопытные.

– На Меган обратили внимание? – спрашивает Холли. – Когда мы уходили, она так и ела Джонса глазами.

Джонс предполагает, что это шутка. Фредди, изучая сандвичи под стеклом, бросает:

– Меган? Странное дело.

– Утром я ее опять видела в спортзале. Она молодец.

– Зря они завтраки сократили – теперь до обеда еле дотягиваешь, – жалуется Фредди. – Эти привозные, наверное, не так питательны.

– Вот и хорошо, – говорит Холли. – Я веду строгий учет калорий.

– Сократили только пончики, – замечает Джонс, – а они не особо питательные.

– Господи. Давайте не будем больше о пончиках, а? Мне и Роджера хватает.

– Не может быть, чтобы Роджер до сих пор думал про тот пончик, – беспокоится Холли. Фредди смотрит на нее с недоумением. – Дело закрыто. Его пончик взял Вендел, а Вендела больше нет.

– Роджер считает, что пончик взял не Вендел, – говорит Джонс, ища глазами свободный столик. – Теперь он думает на Элизабет. Слушайте, вы когда-нибудь подсаживаетесь к людям из другого отдела?

После ошеломленного молчания Фредди говорит:

– Это невозможно в принципе, Джонс.

– Кто сказал?

– Новый шимпанзе, что с тебя возьмешь. – Подходит их очередь. Фредди шлепает на стойку пять долларов, улыбается раздатчику. – Мне как обычно, спасибо.

* * *

Роджер, оставшийся один в Западном Берлине, потягивается, заложив руки за голову. Взор его блуждает. На уме у него Элизабет и пончики.

Ему ясно, что здесь с самого начала имела место подстава. Элизабет знала, что он сделает неправильный вывод и обвинит Вендела. Она им манипулировала. А теперь уж поздно наводить на нее указующий перст, поскольку Вендела выгнали – не из-за пончика, правда, но суть не в этом. Суть в том, что Вендел тут больше не работает, а потому все отдельские проблемы будут списывать на него. Роджер ориентируется в этом лучше других – он сам, переводясь в отдел продаж, повесил пару особо паскудных промашек на уволенных прежде коллег. Никто еще не уходил из «Зефира», не будучи впоследствии разоблачен как лгун, ворюга и полный кретин. Бывшие виновны в жутких перерасходах, в мошеннических заказах, в неправильно заполненных формах. Им посмертно приписываются обреченные на провал проекты. Элизабет по определению не может быть повинна в том, что можно свалить на Вендела, потому что Вендел ушел, а она пока здесь.

Она загнала Роджера в угол. Ее политические таланты отчасти восхищают его, но оставшаяся, гораздо более крупная часть не находит себе места от беспокойства. Одно дело, если Элизабет руководствовалась обидой и гневом за то, что он ни разу не позвонил ей после того перетраха. Это было бы понятно и даже приятно. Он знает, как вести себя с людьми, которые его ненавидят. Что его достает до печенок, так это мысль о неуважении. Роджер – сильный, уверенный, симпатичный мужчина – просыпается по ночам от страха, что другие вовсе не считают его таковым. В анкете, которую он заполнял при поступлении в «Зефир», был вопрос: «Что вы предпочитаете – быть успешным или пользоваться уважением?» «Вопрос на засыпку», – ответил Роджер, и это вошло в легенду.

В последнее время он стал замечать взгляды, которые украдкой бросает на него Элизабет. Однажды она пялилась на него без всякого выражения секунд пять, и его кольнул страх. Издевается, ясное дело.

Он не знает пока, как с этим быть, но предпринять что-то просто необходимо. Этого требует его честь, его эмоциональное равновесие. Элизабет еще пожалеет, что его пончик попался ей на глаза.

* * *

В четверг, в шестнадцать тридцать, Меган должна прийти к Сидни на предмет полугодовой аттестации. Меган не волнуется – для нее это всегда было чистой формальностью. Она подозревает, что аттестации проводятся только из-за нежелания «Зефира» открыто признать секретарей неполноценными служащими. Эта никому не нужная обязаловка всегда откладывается на самый последний момент, когда что-то отменяется или нужно срочно куда-то бежать.

Она переставляет медведей – рыбаки лучше всего смотрятся с левого края, где их удочки хорошо видны, – и стучится к Сидни. Следует пауза – Сидни ждет, чтобы Меган послала того, кто стучит, подальше. Через десять секунд Меган стучится повторно.

– Кто там?

– Я.

– Заходи.

Сидни сидит за столом, и Меган видны ее не достающие до пола ножки. Голову и верхнюю часть туловища скрывает огромный компьютерный монитор. Меган не хочется думать, что Сидни компенсирует этим свой маленький рост, но такого большого монитора она ни у кого другого не видела.

– Что, уже время?

– Да.

Меган садится напротив. Теперь она видит и Сидни, и весь ее заваленный бумагами стол. Одни бумаги, ни единой безделушки. Несколько мишек ей совсем бы не помешали.

– Хорошо. – Сидни перекладывает несколько бумажек – судя по всему, наугад. – Думаю, тебе не понравится то, что я собираюсь сказать.

– Да? Почему?

– Потому что я хочу, чтобы ты ушла.

– Куда ушла? – спрашивает Меган, сознавая, как это глупо.

– Из компании. – Сидни смотрит ей прямо в глаза. – Я тебя увольняю.

Меган слишком ошарашена, чтобы это переварить.

– Но… почему?

– Если честно, из-за твоих показателей. Я была вынуждена поставить тебе низшую оценку: «нуждается в улучшении». – Взгляд Сидни шарит по лицу Меган, но та до сих пор не реагирует. Сидни, явно теряя к ней интерес, складывает несколько листков вместе и ищет степлер. – Правила компании предписывают нам избавляться от служащих такой категории. Мне приходится эти правила соблюдать.

– А почему я нуждаюсь в улучшении? – У Меган свело горло, и она способна издавать только жалкий писк.

– Существуют критерии, согласно им я тебя и оценивала. – Сидни обнаруживает степлер, скрепляет бумаги, смотрит на результат. – А, черт!

Меган никогда не слыхала о таких критериях.

– В последний раз ты сказала, что формальная аттестация нам не нужна.

– Компания этим недовольна. – Сидни хмурится, как будто именно Меган навлекла неприятности на отдел. – Они хотят, чтобы я аттестовала персонал с полной ответственностью. А ты провалилась по нескольким ключевым позициям. Во-первых, беспорядок на столе. У тебя там медведи.

Рот у Меган открывается сам собой.

– При чем тут мои медведи?

– Порядок должен быть на рабочем месте, вот при чем. Посмотри. – Сидни обводит рукой собственный стол, где на краю болтается степлер.

– Ты никогда не делала мне замечаний!

– Это не я, Меган, это критерии. Слушай, что я тебе говорю. Пункт второй: ты не работаешь в команде.

– Я готова работать, если ты этого хочешь! Я ведь даже сижу отдельно от всех!

Сидни кладет руки на стол.

– Какой теперь смысл жаловаться?

– Зачем же тогда ты говоришь мне все это?

– Это входит в процесс. Я показываю, над чем тебе надо поработать.

– Значит, если я исправлюсь, то…

– Не здесь. Исправляйся в другом месте. Ты уволена, Меган. Это наш заключительный разговор, и проводится он ради твоего блага. Могла бы и спасибо сказать.

Меган, пожевав губами, выдавливает:

– Спасибо.

– Пожалуйста. Эти два критерия сильно повлияли на твою оценку, но самое главное – цели, которых ты не сумела достичь.

– Какие цели?

– В том-то и дело, что их у тебя нет. – Сидни помахивает серебряной авторучкой, пуская солнечные зайчики в глаза Меган. – Мы должны были определить их на последней аттестации, но так и не определили. Так что в графе «достигнутые цели» я поставила минус.

– Но если бы у меня были определенные цели, я бы, может, чего-нибудь и достигла.

– Может, и достигла бы. Трудно сказать.

– Как же ты можешь меня увольнять за недостижение целей, которых у меня не было?

– Ты же не хочешь, чтобы я указывала несуществующие результаты, правда?

– Но это неправильно! – Шок у Меган проходит, организм начинает реагировать адекватно, и теперь она говорит очень громко. – Я хорошо работала! Хорошо! – Она закрывает лицо руками.

Сидни молчит. Меган плачет, содрогаясь всем телом. Ей стыдно за истерику, устроенную в кабинете у босса, но она ничего не может с собой поделать. Потом ей вдруг начинает казаться, что Сидни смотрит на нее с улыбкой, что ее, Меган, позор Сидни не смущает, а только смешит. Движимая этой ужасной мыслью, она вскидывает голову и застает Сидни врасплох. Улыбка с запозданием сходит с лица менеджера, губы сжимаются.

– Бесполезно тратить мое время на споры. Решение принято. Это больше не в моей власти. – Сидни складывает руки на груди. – Тебя ждет охрана.

Меган сползает со стула, бредет к двери. Так и есть – у ее стола поджидают двое мужчин в голубых рубашках. Весь отдел, включая Джонса, выглядывает из-за перегородок.

– Меган Джексон? – спрашивает один из охранников.

Они стоят рядом, пока она складывает мишек в сумку одного за другим. Когда Меган хочет закрыть письмо, которое оставила на компьютере, охранник ее останавливает.

– Не трогайте компьютер, пожалуйста.

Все ее здешнее имущество собрано, и охрана ведет ее через Восточный Берлин. Меган чувствует, как смотрят на нее все эти люди, с которыми она работала в отделе продаж, так и не узнав их как следует. Ей почти смешно, невзирая на унижение: вот когда они впервые заметили ее по-настоящему! Она проходит мимо клетушки Джонса, длинного прекрасного Джонса, которого видит в последний раз. Лицо у него бледное, потрясенное, взгляд прикован к ней. Да, теперь он ее увидел.

* * *

На этот раз все не так, как в августе с Венделом. Когда они вышли из совещательной комнаты, его уже не было. Сегодня охрана увела человека у них на глазах. Они чувствуют себя как антилопы, когда львы, завершив охоту, волокут прочь убитую добычу. При виде охраны, вернувшейся за компьютером Меган, все невольно сбиваются в кучу, раздув ноздри и насторожив уши. Составные части компьютера поочередно выносят, стол протирают, задвигают под него обрызганный чем-то стул. Джонс смотрит на это не отрываясь.

– За что уволили Меган? – выпаливает он наконец. – В чем дело?

– Все в порядке, Джонс, – успокаивает Холли. – Бывает. Ничего не поделаешь.

Над Берлинской стеной вырастает голова Роджера.

– Фредди, а Фредди?

Фредди горбится, зная, что будет дальше.

– Чего тебе?

– Тотализатор. Кто ставил на Меган? Кто выиграл?

– Никто.

– Ага, – оживляется Роджер. – Значит, играем дальше?

– Играем дальше, – говорит Фредди.

* * *

Ева уже добрых пять минут стучится в квартиру Джонса.

– Ну перестань, – слышится из-за двери. – Это смешно. Я же знаю, ты там.

Как она в дом-то попала? Домофон он десять минут назад проигнорировал, а без ключа в подъезд не войдешь.

– Ты ее и не знал почти. Ты в «Зефире» три месяца и говорил с ней раза четыре. Время от времени людей увольняют, Джонс. Это входит в цикл бизнеса.

Джонс запускает руку в пакет, вытаскивает пригоршню чипсов. Он сидит на своем обшарпанном коричневом диване перед телевизором – звук он выключил, когда Ева начала стучать в дверь. Видя, что обмануть ее не удалось, он запихивает чипсы в рот и хрустит ими.

– Что ты дуешься, как маленький? Три дня назад я спрашивала, понимаешь ли ты свое положение, и ты сказал, что да.

– Если они работают непонятно для чего, – кричит Джонс, – зачем тогда их увольнять? – Мокрые крошки чипсов разлетаются по всей комнате.

– Потому что это часть программы. Мы наблюдаем за тем, как людей принимают, как они адаптируются, как работают и как уходят с работы. В нашу задачу не входит создавать корпоративную фэнтези, где всем дают работу пожизненно. Мы моделируем реальность. – Пауза. – Впусти меня, и я объясню.

– И без того понятно, – раздраженно бросает Джонс.

– Тогда поехали на бейсбол.

Это злит его так, что он вскакивает с дивана.

– У Меган были друзьяв «Зефире». Это была ее жизнь. – Вообще-то он не очень в этом уверен и говорит наобум. – Она была славная.Что с ней станет теперь? Или это вас уже не волнует?

– Она получит хорошее пособие и станет искать другую работу. А мы распустим слух, что ее взяли к себе наши конкуренты.

– «Усердие».

– Точно. Мы изобрели это пугало, чтобы пресечь контакты с бывшими служащими.

– Ей, само собой, ничего не скажут? Сколько бы лет человек ни работал на вас, правды он не узнает.

– Само собой, нет. Вообрази только, к чему бы это привело. Представь, как это может подействовать на человека – узнать, что последние годы он занимался ничем.^Засиживался допоздна, оставался без обеда, вкалывал, чтобы поспеть к сроку? Здравый рассудок обеспечивает только вера, что их работа имеет смысл. А ты хочешь у них это отнять?

Джонс молчит, стоя посреди комнаты с недоеденным пакетиком чипсов.

– Слушай, – голос Евы смягчается, – мне нравится, как ты к этому относишься. Увольнять людей гнусно, это факт. Но чего ты добьешься, встав в такую вот позу? Ведь совсем нетрудно найти компромисс. Тысяча менеджеров среднего звена сейчас едут домой, слушая аудиозапись «Системы Омега». Что мы им порекомендуем, то они у себя и внедрят. Так к чему это нытье? Действуй. Ищи способ получше.

Джонс идет открывать дверь. Он заготовил парочку ехидных замечаний насчет преобразования коррумпированных систем изнутри – взять хотя бы нацистов. Но при виде Евы горло у него опять перехватывает. На ней надето – если можно обозначить этим словом тончайшие лепестки ткани, прильнувшие к некоторым частям ее тела, – черное шелковое платье, в ушах и на шее блестят бриллианты. Медового цвета грудь манит к себе, ноги ниже колен поют сладкую песнь. На фашиста она совсем не похожа. Ни капельки.

– И поехали на бейсбол – зря я, что ли, вырядилась, – говорит она.

– Это еще не значит, что я с тобой согласен, – обороняется он. – И чувствую я себя все так же плохо.

– Ладно, ладно. – Ее взгляд падает на его футболку и замызганные тренировочные штаны. – Ты не собираешься…

– Да. Пойду переоденусь.

* * *

В школе Джонс бейсболом не увлекался. Сам он играл неважно, на игру смотреть не любил, и ему не нравилось, что девчонки вечно толпятся за левым краем, следя, как мальчишки отрабатывают удары. Но в колледже произошло нечто, связанное с большим телевизором в рекреации и с ребятами, которые там собирались. Произошло это не сразу – он постепенно стал интересоваться подъемом и спадом игры, трагедиями и триумфами, которые разделяла какая-нибудь доля секунды, пока в один прекрасный день не понял, что любит бейсбол. Джонс уже и не помнит, сколько раз был на «Сейфко филд», но еще ни разу он не съезжал по пандусу на подземную стоянку, его ни разу не провожали к гостевому лифту, и нога его не ступала по кремовому покрытию коридора с надписью «Для служебного пользования».

Кто-то – консьерж, что ли? – открывает перед ними дверь, обозначенную табличкой «Альфа». Внутри сплошные кожаные диваны, полумрак и высокие блестящие холодильники. Стена из тонированного стекла открывает такой вид на поле, что Джонс понимает: никогда уже он не сможет наслаждаться бейсболом с дешевых мест.