Текст книги "33 Буквы"
Автор книги: Макс Армай
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Макс Армай
33 Буквы (Избранное 1993 – 2012 гг).
Предуведомление автора.
Данная книга автора подлежит свободному распространению в сети на условиях добровольной и произвольной постоплаты (посткраудфандинга).
Данная книга автора подлежит свободному распространению в сети на условиях добровольной и произвольной постоплаты (посткраудфандинга). (За исключением персонализированных экземпляров, распространяемых с официального сайта автора по фиксированной цене. Если подобный персонализированный электронный экземпляр книги попадёт в сеть, то лично автор всё равно ничего против не имеет. Претензии может иметь владелец данного экземпляра книги, но это автора уже не касается).
Я подумал и решил, что если книга понравится, то она всё равно довольно быстро утечёт в разные сетевые библиотеки и хранилища, а если не понравится – то, значит, она просто никому не нужна. Бороться с этим бесполезно, а, главное, скорее всего и не нужно. Мир бесповоротно изменился: копирайт умер (или же скоро умрёт), и, поэтому, надо учиться жить по каким-то иным правилам. В связи с этим, я хочу сделать следующий шаг: я объявляю, что данная моя книга подлежит совершенно легальному, свободному и бесплатному обращению в интернете. Я лишь прошу: если вдруг книга Вам понравилась, то не поленитесь, пройдите по ссылке на сайт автора и переведите ему оттуда столько, сколько не жалко (от 10 до 200 рублей):
http://www.chulan.trubaduren.ru/index.php/donate
Помните! Эти деньги идут непосредственно автору, а не издателям, или же ещё каким-либо посредникам (не считая, конечно, незначительного процента платёжным системам). Можете быть уверены, автор будет весьма и весьма признателен Вам за это! Кроме того, ведь именно только благодаря такой обратной связи, он и может, по-настоящему, оценить, насколько интересно для Вас его творчество.
Если же Вы хотите подписанный лично для Вас автором электронный экземпляр книги, то его Вы можете получить также на сайте автора, но только уже по фиксированной цене. Да, да! Вам не показалось! Я, действительно, подписываю своим читателям их экземпляры электронных книг! И даже вставляю в него, присланные читателями ФОТОГРАФИИ себя любимых, чтобы уже никто не сомневался, что это именно их экземпляр книги! Не верите? Заходите! Увидите сами:
http://www.trubaduren.ru/ebook-000.htm
С уважением, Макс Армай.
( www.трубадурень.рф , www.trubaduren.ru , www.trubaduren.su , www.chulan.trubaduren.ru )
Владелец данного экземпляра электронной книги.
Данная книга автора подлежит свободному распространению в сети, на условиях добровольной и произвольной постоплаты (посткраудфандинга).
Ваш дивный голос, словно солнца свет...
Лене Ш.
Ваш дивный голос, словно солнца свет,
Меня ласкал, лица касаясь нежно.
Вы что-то говорили о судьбе,
А я кивал, внимая Вам прилежно,
Хоть не согласен с Вами был почти во всём.
И всё ж не возражал –
– Не смел я это делать,
Когда в моей руке Ваша ладонь,
Прохладная, доверчиво лежала.
И я молчал. А пальцев Ваших дрожь
Меня, меж тем, всё больше волновала.
Я их ласкал, касаясь, как фарфор
Касаются, что тоньше, чем бумага…
Но тут, на миг, Вы наш прервали разговор,
И, улыбнувшись, мило и лукаво,
Вдруг мягко вырвали из рук моих ладонь.
Сентябрь 1993 г.
Я заслонюсь рукой...
Я заслонюсь рукой
От пламенного ока.
К чему вопросы,
Коль ответа нет?
Средь тысячи времён
Есть только лишь дорога.
И нет, увы, совсем,
Обетованных мест.
21.07.94.
В знойный день поёт мне ветерок...
Лене Ш.
В знойный день поёт мне ветерок,
С нежностью лаская мои кудри,
Что мой милый друг, увы, далёк;
И целует шаловливо в губы.
И от солнца разомлевшую листву
Приголубив, шепчет мне лукаво:
– Раз тебя покинул милый друг,
Не отвергни поцелуев тех, кто рядом!
Ласково он смотрит мне в глаза,
В его речи столько сладкой дрожи:
– Лишь моя всех краше госпожа!
Не упрямься и взойди на её ложе…
И прохладною рукой полуобняв,
Сладострастным вновь смущает словом:
– Она любит пламенней огня!
Она дарит – неземным восторгом!
Приходи ж, испей её до дна.
Нет на свете ничего дороже!
Её волосы – душистая волна.
И как облако, нежна девичья кожа.
Но, по-прежнему, я мрачен и угрюм:
Ни к чему сейчас мне это счастье.
Я во власти невесёлых дум:
– Где все письма? Кто их рвёт на части?
Улыбнулся кротко ветерок,
Заслонясь от солнышка рукою:
– Рвёт их, видно, чей-то чёрный рок!..
Верно, быть тебе – с моею госпожою!
01.08.94.
День был ясен и свеж...
День был ясен и свеж,
Как парное молоко.
А затем, вдруг, скис
В творог облаков.
И заплакал дождём,
И нахмурил лоб:
Вспомнил он о том,
Что вечером – умрёт.
Лето 1994 г.
Я заблудился среди снежных вихрей...
Я заблудился среди снежных вихрей.
Я вышел в путь, забыв о фонаре,
В чужом краю, в неведомой отчизне,
Оставив всё, наперекор судьбе.
Ушёл я в ночь, и тьма меня объяла.
Я прочь бежал от ложного огня.
И страх терзал, и сердце трепетало,
Но я искал, средь этой тьмы – себя.
Скрипучий снег. И колкие снежинки.
Что впереди – о том не знал никто.
Моё дыханье превратилось в льдинки.
И день настал, что мутное стекло.
И тут же я стёр этот день рукою:
Я не хотел, чтоб был неясным свет.
Но две звезды, столкнувшись надо мною,
Тот час свели мои труды на нет.
И я упал, ослепнувши от горя.
Упал лицом в холодный, липкий снег…
И вот всё кончено: толпится надо мною,
Терзая тело, стая злых комет.
01.01.95.
День расплавленной магмой вливался в сознанье...
День расплавленной магмой вливался в сознанье.
Солнце – оком безумным пылало с небес.
И одно за другим испарялись желанья,
Словно чьим-то дыханьем, уносясь от телес.
Возогналась душа, вдруг, под скорбные звуки.
Тень вздохнула и прочь вместе с ней отошла.
И остался лишь дух, да сознание скуки
Видеть мир только в чёрных и белых тонах.
И остался лишь дух – враг безумных желаний,
Враг любви, состраданья, надежд и мечты.
Тот холодный, пустой, что создал все созданья
И обрёк на познанье той своей пустоты.
27.05.95.
В тумане прошлого, безжалостном и зыбком...
Наташе Тунеевой.
В тумане прошлого, безжалостном и зыбком,
Уж мая отцвела зелёная улыбка,
Растаяв призрачно в безликой пустоте,
Где быть когда-то надлежит и мне,
И где, как в братской упокоены могиле
И Древний Мир и след вчерашней пыли.
О, мир бессмысленный! Жестокая судьба!
Зачем исчезнет всё – и этот мир, и я?
И музыки чарующие звуки?
И сердца стук, и радости, и муки?
Зачем уходит всё в бездушное Ничто?..
Сколь хрупок мир!.. Он – тонкое стекло,
Раскрашенное всем, что сердцу мило…-
Ах! Только б жизнь всё это не разбила! –
– И ведь не много: мама, книги, я,
Несчастный брат, да чей-то милый взгляд.
Да ещё звёзды, облака и небо,
И всё, что есть с времён Адама с Евой! –
– Совсем немного!.. Но, увы, судьба
Куда коварней ко своим рабам:
И что ещё не поглотило время,
Они друг другу превращают в бремя
Забот бессмысленных и нудной суеты.
А ты взгляни в лицо своей любви!
Взгляни и ощути, хотя бы на мгновенье,
Что станет и она, лишь тенью сновиденья,
И вдруг исчезнув в мёртвой пустоте,
Уж не придёт и не прильнёт к тебе!
03.06.95.
Вся красота осталась позади...
Вся красота осталась позади:
Одежды сорваны, как перед погребеньем,
Мир омывают, словно труп, дожди,
А после, в саван заключат метели.
Пусть до зимы, пока что, далеко,
Но с каждым днём, мир скорбнее и строже:
Темнит печаль прекрасное лицо –
– Ему ль не знать, что он на смертном ложе!
Но всматриваясь в резкие черты,
Ловлю я то, что не увидел летом,
И постигаю – красоту морщин
И волю жить, без Веры и Ответа…
01.11.95.
Где, скажите, найти мне осень...
Маргарите Алексеевне,
в день рождения.
Где, скажите, найти мне осень,
Что одежду из золота носит?
Но при этом, совсем не чванлива,
А мила и, как небо, невинна!
Лишь увидит мерцание снега,
Как одежда летит на землю.
И уже распускает косы
Перед снегом нагая осень.
Хотя, впрочем, кто скажет наверно,
Что она влюблена безмерно?
Может так, ну а может – иначе.
Всё же лучше, чем когда плачет!
10.11.95.
Вновь висит над горизонтом Зимняя звезда...
Валентине Тимофеевне.
Вновь висит над горизонтом Зимняя звезда.
Ангела перо упало, вдруг, с его крыла.
Лёгким, белым, чистым снегом опустилось вниз.
Ели теперь спорят с небом чистотою риз.
Ночью будет, с звёздным небом, в блеске спорить снег.
Тёмный ангел, пролетая, свой замедлит бег.
И, быть может, с сожаленьем, помянёт о том,
Невозвратном, светлом веке, когда был с Отцом.
Если вспомнит, то заплачет. Не слезами – льдом.
28.12.95.
Яркое солнце застыло в небе...
Ольге Васильевне.
Яркое солнце застыло в небе.
У края же леса, где две сосны,
Весна, позабыв обо всём на свете,
Ещё не проснулась и видит сны.
Рассыпав по хвое душистые косы,
Едва ли стыдится своей наготы:
Нежится сладко в сиянии солнца
Вечно прекрасная жрица любви.
Эхо молчит, и с ним ветер – тоже.
Тихо. Лишь слышится пение птиц.
Одно только солнце ласкает кожу
Милой царицы земных всех цариц.
Давно она спит.
А проснуться не в силах.
Верно и ей тот же грезится сон,
Не первый уж век дам тревожащий в мире –
– О том, что в неё кто-то страстно влюблён.
05.03.96.
Я как язычник начинаю год...
Маргарите Алексеевне
в День Рождения.
Я как язычник начинаю год
Не с зимней стужи Рождества Христова,
А с той поры, что нам дарует плод
И в мир приносит жатву, а не слово.
Когда я радуюсь, едва открыв глаза,
Тому, что утро спряталось в тумане,
Что воду в бочке затянуло коркой льда,
А сердце щемит в сладостной печали.
Когда в деревне закрываю дом,
В нём заточив все дачные заботы,
Тогда лишь чувствую, натруженным хребтом,
Что Новый Год, что счастье, что свобода!
10.10.96.
Снежинка падает в раскрытую ладонь...
Маргарите Алексеевне, в
Новый Год и на Рождество.
Снежинка падает в раскрытую ладонь,
Порой, как мысль негаданная в душу.
Скажи, зачем, беспечный предок мой,
Когда-то вылез ты из тёплых вод на сушу?
Скажи, зачем, ты свой уютный ил
Покинул, ради звёзд и ради ветра?
Ах, да, прости, я как-то позабыл,
Что ты, увы, искал совсем не это!
Ведь ты хотел не звёзды, а покой,
Не шёпот ветра, а всего лишь пищи,
И знать не знал, идя этой тропой,
Что добредёшь и до моей ты жизни.
И я не знал, что мысль здесь обрету,
Что появлюсь когда-то здесь и где-то,
И за свою и за твою судьбу
Терзаем буду поиском ответов.
И вот от мыслей мне покоя нет:
Они, как вихри первозданной вьюги,
А не как лёгкий и пушистый снег,
В меня врываются и жалят, словно мухи.
15.12.96.
Я рад зиме: скромны её наряды...
Тамаре Григорьевне.
Я рад зиме: скромны её наряды.
Расцветке белой благодарен взор,
Когда, от пёстрой осени, усталый,
Ищу на окнах кружевной узор.
Мне сладко слышать скрип морозный снега,
Безумный вскрик далёкого гудка:
Легко ведь на ногу зимою, в холод, эхо –
– Его не держит за руку листва.
Сияет солнце на лице румянцем.
Катается до ночи детвора.
Оденутся актёры вскоре в старцев:
Мешок с подарками, седая борода.
Снеговики, снегурочки и ёлки –
– Наверно, с этим ныне, как всегда,
Если взобралось папе на закорки
Горластое и шумное дитя.
Раскисший снег, нарядные витрины.
Опять шампанским встретим Новый Год.
Жаль, что запрётся снова по квартирам
Дорвавшийся до выпивки народ.
А, впрочем, пусть себе! Унылое веселье,
Едва ли будет всем нам не к лицу:
Теперь и жизнь у всех, такая же, как двери –
– Красна запорами, ведущими к крыльцу.
Раскину в полночь зимнее гаданье.
Ах, почему едва горит свеча?
Сейчас во мне всего одно желанье –
– Остались в сердце бы любовь и доброта!
Так хочется уюта и тепла –
– Устало сердце жить лишь ожиданьем!
06.01.97.
Весь день душа была в узилище...
Лене Ш.
Весь день душа была в узилище:
Мне пытка – нудная работа.
Как и Сизиф в своём чистилище,
Платил я потом за свободу.
Но вечер сквозь решётки выглянул –
– И камень в пропасть брошен с грохотом.
И я по улицам, стремительно,
Бегу из сумрачного омута.
Бегу кривыми переулками.
Бегу к своим друзьям таинственным.
Туда, где солнечными звуками,
Меня приблизят к новой истине.
Туда, где ждёт меня, ссутулившись,
Тот, видел кто начало времени.
И где, насмешливо нахмурившись,
Мне о моём расскажут бремени.
Где тот, спустился кто на облаке,
Всегда внимательный и ласковый,
Кто каждый день меняет облики,
Чтоб я не обольщался масками.
И где мой друг, мой самый преданный,
Всегда печальный и задумчивый,
Кто показал мне всю вселенную,
Чьи крылья так белы, могучие.
И где, быть может, вновь увижу я
Ту, что прекрасней самих ангелов.
И поцелуй чей, такой искренний!,
Зажёг мне душу ярким факелом!
Туда бегу, к друзьям единственным.
А сам боюсь. – Да, право, там они?
Иль, может быть, в свой мир немыслимый
Уже ушли, путями тайными?
01.03.97.
Вдруг потеплело, и город стал таять...
Валентине Тимофеевне.
Вдруг потеплело, и город стал таять.
Осела неспешно громада Кремля.
Манежная площадь в дыру котлована
Ушла, только вздыбилась с краю земля.
Прямая Тверская, от самых бульваров,
Сползая, вдруг стала ущелием гор.
Дома искривились, лишь здание МХАТа,
На Камергерском, не сдало свой двор.
Лубянка исчезла в огромном провале:
Минута – и лишь пузыри из квартир.
Но, к счастью, немного пока пострадали
Кузнецкий, Никольская и Детский мир.
Весенним потоком, в огромные кучи,
На площади смыло гирлянды машин.
И были те кучи и выше, и круче,
Чем сами холмы, где стоит Третий Рим.
А фонари, как большие сосульки,
Медленно капали в небо, с земли.
Москва же река клокотала и булькала,
И затопляла кварталы Москвы.
И тут вдруг земля зашаталась и вздрогнула,
И опустилась в глубины веков.
И над Москвою, опять мезозойское,
Раскинулось море без берегов.
02.03.97.
Я спросил. – Как туда пройти...
Ольге Ивановне.
Я спросил. – Как туда пройти?
Мне сказали. – Всё время прямо!
А потом, под конец пути,
Сам увидишь, куда тебе надо.
И оставили. И ушли.
Всюду ныне странные люди!
Я ведь знаю, что там, впереди,
Ничего уже больше не будет!
Там болото, да косогор,
Ну а сразу за ними – край света.
Я там был, но, увы, с тех пор,
Столько лет уже кануло в Лету!
Не пойду я туда! Вот и всё!
Я уж столько болтал там ногами!
Да и Вечности всё равно,
Что в неё я роняю сандали.
Но какой бестолковый народ!
Ведь спросил их такую малость. –
– Где, скажите, лежит горизонт?
И как долго идти осталось?
05.03.97.
Я сомневался до последнего...
Кате.
Я сомневался до последнего,
Что этот мир чего-то стоит.
Я с ним сражался с исступлением,
Хоть говорят – один не воин.
Из точки своего присутствия
Я сделал центр мироздания,
И мерил вечность безрассудно я
Мерилом своего незнания.
Бессмысленность всего извечного
Казалось бредом сумасшедшего,
Пока, в конкретности мгновенного,
Не вскрикнул радостью нашедшего.
Пока не встретил в бесконечности
Ту, что искал тысячелетия,
И солнце, что у края млечности,
Мне не дало успокоения.
08.09.97.
Трава в вулкане пахла степью...
Кате.
Трава в вулкане пахла степью.
Цикады пели о любви.
А я, забыв о всём на свете,
Прильнул щекой к твоей груди.
И слушал, затаив дыханье,
Как сердце сердцу бьётся в такт.
И где-то в глубине сознанья
Рождался безотчётный страх.
И с замиранием сердечным,
Едва касаясь губ твоих,
Я думал – жизнь столь быстротечна,
А мир – враждебен для двоих!
Что, вдруг, поддавшися обману
Нагроможденья древних скал,
Сорвёшься с каменным обвалом
Ты к морю самому, в провал.
И мои руки холодели.
Я обнимал тебя сильней.
А ты, прижав меня к коленям,
Шептала, – Счас будет теплей!
08.09.97.
А вдруг всё было только сон...
Кате.
А вдруг всё было только сон,
Мои виденья.
И не было ни гор, ни волн,
Ни вдохновенья.
И я тебя не целовал,
Не пил губами.
Не обнимал и не ласкал
В древнем вулкане.
И ты не гладила меня,
Не жалась нежно.
И не снимала, трепеща,
Свои одежды.
И вот, неужто, это – сон,
Лишь блики солнца?
И я напрасно верю в то,
Что всё вернётся?
И ты была – моей тоской,
Моей надеждой.
И так – несбывшейся мечтой –
Уйдёшь, конечно.
Ах, если так, и прав моё рок –
– Жить мне без счастья! -
– То дам я сам себе зарок,
В цвет чёрной масти.
И свысока, с сиянья крыш
В восходе солнца,
Я, словно птица, ринусь вниз,
На дно колодца.
10.09.97.
Автобус, заднее сиденье...
Кате.
Автобус, заднее сиденье,
И бред несёт экскурсовод
Про гоминид и поселенья,
Что скифский основал народ.
Татары, тавры, караимы –
– Слова назойливее мух.
А я ласкал твои изгибы
И поцелуем тешил слух.
И так, внимая жизни древних,
Ушедших в прошлое веков,
Я постигал в объятьях нежных
Всю бесполезность чьих-то слов.
10.09.97.
Я сам себе взглянул в глаза...
Кате.
Я сам себе взглянул в глаза –
– Твоя улыбка!
Я пятый день схожу с ума
От этой пытки!
Всегда и всюду – только ты,
Или твой голос.
А у меня от всей любви –
– Один твой волос!
Да на бумаге – в синий цвет
Четыре строчки:
Печатных букв неровный бег
И лишь две точки.
И не осталось ничего –
– Лишь только память.
Ах, как же, всё-таки, легко
Сердце поранить.
Но я благославлю навек
Святую рану:
Причислен к лику я калек
Любовной драмы.
Приди ж и излечи меня
От этой муки.
Иль наложу я на себя
От горя руки.
11.09.97.
Вместе быть – и сладко, и страшно...
Кате.
Вместе быть – и сладко, и страшно.
Ах, какой я буду, когда устану?
И не взгрустнёшь ли, что не менее важно,
Если я на работе буду постоянно?
Но не бойся и не терзайся любимая:
Что бы ни было – всё ж не в разлуке.
И дома я буду лишь целовать тебя неутолимо,
Да ласкать тебя так, что ты забудешь о скуке.
И ты почти не будешь грустить о доме,
И о своей прежней девичьей жизни.
А если мы, вдруг, о чём-нибудь с тобой заспорим,
Ты улыбнись мне и скажи. – Милый!
И обняв, поцелуй меня нежно в губы,
И смахни слезу, украдкой.
И я, тот же час, уступлю и смирю в душе бурю.
И мы будем жить дружно и сладко!
А если это будет не так – то вот тебе сковородка!
И бей меня ею, со всего размаху!
Но только помни, что это очень больно.
Да и кто тогда будет носить тебе зарплату?
12.09.97.
Мне не дано предугадать, что будет завтра...
Кате.
Мне не дано предугадать, что будет завтра.
И как, средь черноты небес, мне ляжет карта.
Не знаю я какой длины мне выдан жребий.
И сколько встречу на пути я роз и терний.
Но чтобы не дала судьба в слепом азарте,
Я всё сложу к твоим ногам, поверив карте.
Всю жизнь – что многие года, иль лишь мгновенье:
Тебе – и радость бытия и вздох последний.
И не рискуя толковать, что значит счастье,
Я, всё ж, надеюсь его дать, пусть хоть отчасти.
Бери меня и мни рукой, как будто глину –
– Я буду счастлив стать любым в руках любимых.
13.09.97.
Я проснулся с собою в разладе...
Кате.
Я проснулся с собою в разладе:
Не открылись мои глаза.
Лишь шепнули. – Мы ждать устали
Ту, что дарит сиянием дня.
И задумчивы были руки:
Нежно гладили простыни лён
И вздыхали. – Избавь нас от муки!
Дай нам то, что уж было твоё.
Я ж молчал. Что я мог ответить?
Ты, увы, пока так далеко!
Да и ноги, как малые дети!,
От обиды лежат, как бревно.
И лишь сердце, одно лишь сердце,
Продолжало упрямо стучать.
И бурлила кровь. – Верьте! Верьте!
К нам вернётся она опять!
Но лежу я теперь на постели
И в гирлянды сплетаю слова.
И всё жду, что на новой неделе,
Может, всё же, увижу тебя!
14.09.97.
А где-то там, на самом дне сознанья...
Кате.
А где-то там, на самом дне сознанья,
Как тени бродят тысячи зверей.
Одни из них – любовь, другие – лишь страданье,
Но все ужасны, в алчности своей.
Они терзают мои плоть и душу.
Они везде, и нету им числа.
Они друг друга часто рвут и душат,
Чтоб захватить, испить меня до дна.
Но я не жду кровавого исхода,
Не прячусь в крепости безвольного ума:
Я сам в себе всегда живу в походах,
И мне, с рожденья, это – не игра.
И дни и ночи я хожу дозором
Внутри туманного, таинственного Я:
Я всё надеюсь, средь своих просторов,
Найти источник самого себя.
15.09.97.
Я знал – ты была где-то рядом...
Кате.
Я знал – ты была где-то рядом.
Я чувствовал это, поверь!
И жадно искал своим взглядом
К тебе потайную я дверь.
Но слипшихся метров пространство
Замкнулось в кривую дугу.
И сам горизонт, беспристрастно,
Взирал на мою беду.
Лишь лёгкое дуновенье,
Из инфернальных щелей,
Рождало в душе сомненье
В незыблемость вечных идей.
И я уловил твой запах
И впился в твой аромат.
Вцепился я в юго-запад
И дёрнул, судьбе наугад.
Скрипнули косные створы,
Открывши чёрный проём:
Средь тьмы бесконечных просторов
Сиял, вдалеке, твой дом.
Я смял себя в теннисный мячик,
А после – зажёг, как звезду.
И стал фаворитом я скачек
В заезде на эту версту.
Вскипело, взревело время
И брызнуло снопом огня.
А я – сам к себе прижал стремя
И закусил удила.
И где-то на грани сознанья,
Влетел я в твоё окно –
– Конь, мячик, иль просто сиянье, -
– А, впрочем, не всё ли равно!
Главное – я с тобой рядом.
Важно – тебя я обнял.
Пролился я звёздным каскадом,
И сгинул – пыланьем огня!
29.09.97.