Текст книги "Фетнәче. Мятежник (СИ)"

Автор книги: Махмуд Бекбулатов,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

"Давно здесь сидишь, иптяш?" услышал Зайган знакомые голоса. "Чтобы не хворать, надо хорошенько кушать." Он поднял голову. Пахлеван и Хайдар, друзья из его отряда, пришли проведать его. Как и он служили они нукерами у Кызылбаши; как и он были они низкорослыми, но могучими и умелыми воинами; как и он храбро сражались они вчера на стенах. Это они не допустили до Зайгана обидчика, уже замахнувшегося, чтобы прикончить его. Они добили врага и оттащили Зайгана к лекарям, наказав, чтобы те прилежно за ним ухаживали. "Пойдем к кашеварам, пока не поздно. А то все съедят," Пахлеван показал движением руки куда – то в сторону и вниз. Оба громко расхохотались. Зайган с усилием поднялся и, поддерживаемый товарищами, по щербистым кирпичным ступеням спустился на улицу. Здесь уборка уже началась и мусор складывали на телеги, ставни мазанок были распахнуты и их обитатели, вернувшиеся к своим ежедневным занятиям, без особого интереса посматривали на трех богатырей, шествующих по середине мостовой. Их сабли позвякивали, сапоги гулко печатали шаг, подолы их верхней одежды взметали неостывший пепел битвы. Харчевня находилась в Мучном квартале. Пропустить ее было невозможно. Издалека сообщала она о себе запахами съестного, шумом и гвалтом. Вокруг длинных столов, уставленных блюдами, подносами, кувшинами и горшками с разнообразнейшей стряпней, толпилось порядочное войско. С набитыми ртами мужчины лениво болтали, смеялись и ели от пуза. Поодаль над вязанками пылающего хвороста в клубах пара висели чугунные чаны с горячей похлебкой. Низко кланяясь сновала кухонная прислуга, подтаскивая новые тарелки и горшки взамен опустевших. Приятели, найдя свободное место, набрали себе ломтей вареного мяса, хлеба, овощей и схватили по кувшину кумыса. С каждым глотком Зайган чувствовал, как возвращаются его потрясенные силы, но говорить он не мог от усталости. Приятели молчали, занятые самими собой и поглощением пищи, пока не заметили суматоху, поднятую окрестными жителями. Старые и малые, застегивая на ходу одежду, мчались на площадь к которой примыкал Мучной квартал. Толпа любопытных теснилась вокруг полураздетого юродивого, усевшегося на мостовой. Безумный взгляд его не стоял на месте, в уголках рта скопилась пена и слизь, лицо, руки и ступни босых ног были в глубоких царапинах, на затылке запеклась кровь. С ним пробовали разговаривать, но он не отвечал на вопросы. "Джинн," не переставая твердил юродивый и тыкал пальцем в сторону мавзолея, изразцовый купол которого возвышался среди деревьев на другой стороне. " Я там молился. Он выпрыгнул из воздуха прямо на надгробие. Он весь в огнях и в искрах. Они жалят как осы. Вот он!" Юродивый забился в припадке. "Люди, спрячьте меня!" Мутные глаза его остекленели, он растянулся ничком на грязном снегу и затих. Народ повернулся к мавзолею. Великое множество замерло как пораженное молнией. Всем казалось, что зрение обманывает их. Вечно запертые бронзовые двери со скрипом отворились и оттуда вышел вельможа. Голова его, покрытая соболиной шапкой, была гордо поднята, спокойно смотрел его взор, бледное лицо улыбалось. На нем был зеленый бешмет до колен, через раскрытый ворот проглядывал розовый кулмэк, черные шаровары были заправлены в сафьяновые сапоги. Он был невооружен, но бешмет был подпоясан сабельным опоясьем с серебряными бляшками. С левого бока была пристегнута золотая пайцза с отчеканенной тигровой мордой. "Это не джинн, это пророк!" В безмерном удивлении толпа упала перед ним на колени. "Тогда почему у него на боку висит пайцза Чингиз хана?" гадали одни. "Потому что это воскресший отпрыск Потрясателя Вселенной!" доказывали другие. "Не может быть!" сомневались третьи. "Кто же он такой?" Пара дотошных мальцов проскользнула в мавзолей в поисках перевернутых плит, но вернулась с вытянутыми лицами и разведенными руками; они не нашли ничего. Ахмет остановился посередине площади лицом к дворцу и скрестил свои руки на груди. Он чувствовал на себе тысячи устремленных глаз, в которых застыл немой вопрос. Ахмет не мог дать ответ, так он был потрясен увиденным. Великолепие зданий превосходило его ожидания. Их размах и роскошь напоминали ему иллюстрации из старой арабской книги, которую он рассматривал в детстве. Сказочные переливы изразцовых стен и куполов завораживали; благородные орнаменты очаровывали; ажурные арки и мраморные колонны вызывали невольное восхищение. В 1935 году Ахмет жил в Казани и работал на машиностроительном заводе. По выходным он любил бродить по кремлю, рассматривая уцелевшие памятники, любуясь архитектурой и читая таблички на стенах. Но сейчас перед ним была живая история – нетронутый, еще не разрушенный завтрашним штурмом прекрасный город, полный живых его обитателей. Никто из них не подозревал, что если Ахмет не вмешается, то их город скоро погибнет. Язык сильно изменился за прошедшие пятьсот лет, но Ахмет читал мысли собравшихся и мог легко изъясняться. "Отведите меня к хану!" изрек он. Его поняли и толпа заколыхалась. Зайган чувствовал доверие и симпатию к пришельцу. Этот человек был плоть от плоти, кровь от крови татарского народа, готовый умереть за них. Зайган тихонько толкнул в пухлую спину стоящего впереди неуклюжего человека в черном шелковом халате. Тот повернул свое одутловатое, желтое лицо. Хитрые узкие глазки недовольно смотрели на него. "Вейюань Сунь Син, вы помощник ханского визира. Не могли бы вы проводить эфенди во дворец?" Толстяк согласно кивнул головой и подошел к Ахмету. Поклонившись ему до пояса, Вейюань произнес, "Мы послали гонцов к великому хану. Он будет извещен о прибытии сына Потрясателя Вселенной." Ахмет благосклонно принял рапорт и пошел вслед за китайцем. Толпа молчаливо расступалась, оставляя им широкий проход на всем пути. Идти было недалеко. На мостовой перед монументальным дворцовым порталом, украшенным зеленоватыми изразцами, была уже постелена дорожка из небольших ковров. Стоящий у входа благообразный человек в полосатом халате и белом тюрбане величественным жестом указал им проход внутрь. Ахмет вошел в устланный мягкими коврами зал. Здесь было тихо и безлюдно. Тусклый солнечный свет проникал через вереницу высоких стрельчатых окон, застекленных цветными витражами. Трон из красного дерева, обшитый золотой тесьмой, лежал опрокинутый на возвышении в дальнем конце палаты; там же поблескивали осколки разбитых ваз, обломки полированной мебели и другой непонятный мусор; розовая бархатная подушка с сиденья валялась на ступеньке.

Из-за колонны навстречу ему шагнул молодой воин. Он приблизился стремительной, бесшумной походкой. Длинные полы его простой синей одежды развевались, открывая желтой кожи сапожки с загнутыми кверху носами. Тонкая талия была перетянута ременным поясом, на котором висела кривая сабля в зеленых ножнах. Ее эфес украшала точеная слоновая кость, окаймленная серебряной проволокой. Голова юноши, увенчанная круглой меховой шапкой со стальным шлемом-шишаком, приходилась Ахмету почти по плечо. Улыбка освещала его крючконосое, худое лицо, но в пристальном взгляде черных глаз чувствовалась привычка повелевать. "Тысячу лет тебе жить и царствовать, мудрый падишах," Ахмет поклонился ему, угадав, что перед ним хан Ядыгар. "Откуда ты?" губы его искривились, глаза сузились. Он нервно сжал ладони. "Я пришел издалека," заговорил Ахмет поучающим голосом. "Мы ждем от тебя вестей от наших далеких предков," Ядыгар не мог скрыть волнения. Лоб его покрылся потом и руки задрожали. "Меня послал великий Чингиз-каган спасти тебя и твое царство," Ахмет решил не пускаться в сложные объяснения. "Завтра русские опять пойдут на штурм." "Я знаю. К ним постоянно подходят подкрепления. Лазутчики донесли, что их английские наймиты подкопали две крепостные башни и на рассвете взорвут порох. Потом они начнут атаку. Наше войско истощено и малочисленно." Хан хотел еще что-то добавить, но голос его задрожал и он умолк. "Штурма не будет," Ахмет обнадежил его. "Я разоружу их армию. Приготовь свою конницу к преследованию неприятеля." Ядыгар недоверчиво смотрел в глаза гостя. На лице его пронеслась гамма переживаний – от леденящего скептицизма до готовности поверить и тут же броситься в бой. Вспыхнувшая как пожар сумасшедшая надежда мигом охватила его. "Откуда знаешь?" Ядыгар воинственно положил руку на эфес. "Я постиг непостижимое и раскрыл сокрытое...Мне доступно то, что не присутствует во внешнем мире," затейливо излагал Ахмет. Ему было немного совестно перед своим учителем с далекой планеты, но он упрямо лез вперед. Ахмет щелкнул пальцами и поклонился хану. "Прими мои дары, великий император," он указал на кованый сундучок с откинутой крышкой, внезапно появившийся у ног властелина. Золото и самоцветы наполняли его до краев. На самом верху лежала пара кинжалов в богатой оправе. Отблески камней и полированного металла забегали по потолку. Чудесное сияние исходило от сокровища. Оно невольно притягивало к себе взоры. Из-за колонн вышли прятавшиеся там до поры до времени ханские визири и телохранители. Они тоже были заворожены богатством. Они подошли вплотную, тупо рассматривая переливы и блеск драгоценностей. Один Ядыгар сохранил хладнокровие. Он хлопнул в ладоши и приказал, "Сундук в казну, а дорогому гостю – пир!" По длинному коридору все прошли в обеденный зал. Их ждали. На ковре было расставлены сотни блюд с изысканными явствами в таком количестве, что ими можно было бы накормить целую проголодавшуюся армию. Морщинистый слуга со всклоченной бородой принес в медном тазе свежей воды для омовения. Два отрока в белых одеждах, поклонившись и опустившись на колени, поставили перед каждым глиняные расписные блюда с вареным рисом и кусками жареной курицы. От кушаний исходил ароматный пар. Соблюдая обычай, Ахмет много не ел, но брал чуть-чуть от каждого блюда, расхваливая и благодаря. За обедом присутствовали помимо хозяина, оба его визиря и несколько близких родственников. Стражники в кольчужных доспехах и со скрещенными копьями застыли у дверей. Разговор был вялый и пустой, без содержания и смысла, который то затихал, то вновь оживал; казалось, что грустные мысли присутствующих обрекали все на бесславный исход, пока, наконец Ахмет не упомянул патриотизм. "Татарский меч всегда разил неверных, прославляя знамя Пророка, татарское имя всегда вызывало почет, татарские дипломаты сохраняли мир между народами и государствами." "Что же стало теперь?" вырвалось у хана. "Теперь будет лучше," мечтательно Ахмет поднял глаза к потолку. Гатжит в его кармане в этот момент требовательно задрожал, но это не остановило рассказчика. Он продолжал, "Завтра ты победишь москвичей и они никогда не покажут сюда носу. Казанское ханство соединится с Астраханским и Сибирским, создав обширное образование, которое будеть диктовать вечерним странам свою волю. Московское княжество вернется к границам 14-го века, навеки заняв место в ряду второстепенных государств. Возможно, что оно станет вассалом Украины или Польши, или еще кого-нибудь. Вот как важна твоя завтрашняя победа!" Ахмет смахнул пот со лба и перевел свой взгляд на хозяина. Его неуверенность испарилась без остатка, теперь он был полон гордости и надежд; упрямо голова его сидела на крепкой шее, полусогнутая спина выпрямилась, лицо приняло свирепое выражение. Беседа потекла безмятежно и плавно словно широкая, полноводная река. Обсуждались дозволенные темы: от подвоза провианта и грозящем недостатке питьевой воды до слухов, сплетен и анекдотов, ходящими в городе. Ни о себе, ни о великом кагане приезжий не проронил ни слова, а расспрашивать его посчитали неудобным. Голоса звучали негромко, но то и дело раздавался вежливый смех. Прошел час. Подали десерт. Потом прошел еще час. "Мне пора. Нельзя откладывать," гость стал прощаться. "Побудьте еще немного," в один голос уговаривали его хозяева. После завершения застолья хан прочитал молитву и вызвался проводить его. Ахмет, очарованный любезным приемом и архитектурой кремля, сожалел о краткости своего посещения. "Красота нашего города лучше всего видна сверху. Хотите пройти на сторожевую башню?" предложил Ядыгар. "Охотно," согласился Ахмет. Сопровождаемые визирем и гигантского роста телохранителем они поднялись на смотровую площадку. Закатное солнце бросало прощальные лучи на пологие, припорошенные снегом холмы, на русские редуты, близко подступившие к стенам Казани, на необъятную Волгу, которую пересекала череда вражеских судов и на царский шатер, умостившийся на круче вдали. "Неужели одолеем?" засомневался визирь, наклонившись вниз и разглядывая тьму вооруженного народа, коней и пушек. "Непременно одолеем," уверил его Ахмет. Визирь, костлявый человек в стеганом халате и белом тюрбане, недоверчиво поджал губы. "Прощай, хан," Ахмет пожал хозяину обе руки и устремил свой взор на походную резиденцию царя. Порыв горячего ветра пронесся над башней, чуть не свалив наблюдателей с ног. Ко всеобщему изумлению Ахмет исчез. Ядыгар недоуменно рассматривал свои пустые ладони. "Удвойте дозоры на стенах и приготовьте к рассвету все отряды конницы," приказал он.

Глава Девятая

Русский стан был полон огней, движения и суеты. В густеющей тьме, подсвеченной пламенем костров, скрипели полозья саней, щелкали кнутами возницы, ржали отчаявшиеся лошади, тяжело дыша топали колонны ратников и зычно покрикивали их начальники. На причалы сгружалась конница вперемежку с повозками, бочками и ящиками, подтягивались орудия и боеприпасы, подвозились мясо и хлеб, свежеприбывшие копейные роты проходили смотр, сновали и беспокоились командиры, пушкари проверяли на исправность свои единороги и бомбарды, стрельцы чистили и надраивали аркебузы и пищали, а знатоки подкопных дел приклеивали свечки и фитили к потаенному множеству пороховых зарядов. Войско готовилось к повторному приступу.

Все они робели, каждый по разному, но всех их холодил страх и желание избежать печальной участи многих тысяч их соратников, погибших при штурме Казани два дня назад. Однако, больше всего их обуревала жадность. Взирая из грязи окопов, траншей и редутов на богатый, столичный город каждый из них мечтал ворваться туда и увести в полон хотя бы парочку местных жителей, а если повезет, то прихватить пригорошню драгоценных камней и кошель золотых монет впридачу. Каждый из них запомнил царевы слова: "Все в городе ваше. Отдаю вам Казань на шесть дней. Мужского пола всех истребите, женщин и детей используйте по своему усмотрению. Везите оттуда все, что пожелаете." Вожделение зажгло их сердца, делая их бесстрашными и жестокими, прыткими и расторопными. "Вишь как, дело нешуточное," гутарили они, греясь у костров. "За один рубин или изумруд мне на нашем рынке продадут корову или коня, за пару алмазов я построю избу да еще прикуплю землицы, а с капиталом в сто золотых кругляков выйду я в купеческое сословие!" "Да, богатство на дороге не валяется," по-хозяйски рассуждало воинство, точа свои пики и сабли, и поглядывая на недоступный город. "Богатство -то оно там. Вот ужо мы его оттуда достанем – ни выроним и ни растеряем, будьте спокойны!" Они грозили кулаками притихшей и сумрачной столице.

Ритмичный скрежет брусков о железо, гогот, крики и брань ратников легко проникали через ковровые стенки шатра и отвлекали внимание царя. Он сидел понурый, поджав свои ноги под резной трон персидской работы, всегда сопровождавший его в походах, и выслушивал донесения гонцов и военачальников. По обе стороны от него с бердышами на плечах, в медвежьих шапках и длиннополых красных кафтанах с высокими воротниками стояла охрана из дворян. «Предлагали мы вчера хану сдаться, не захотел,» молвил царь. «Татары по городу похаживают, надо мной насмехаются и всякое грубиянство мне оказывают. Не потерплю!» Он поднялся и резко выпрямился, на бледном лбу угрожающе вздулись синеватые жилы. Его парчовое одеяние заколыхалось, левая рука в красной рукавице, крепко сжала костяной посох, правая вытянулась на восток.

"Ты, Семен Шереметев," наставлял Иван IV, склонившегося у его ног князя, "как на заре пропоет труба бросайся со сторожевым полком на Муралеевы ворота. Ты, Василий Серебряный," обратился он к коленопреклоненному сановнику слева от него, "как только зажигальщики взорвут подкопы под рекой, поведешь полк правой руки на ханский дворец. Полк левой руки штурмует посад. Опосля мы взорвем третий подкоп и устрашим басурман. Стену и палаты позади разметает. Tатарове закручинятся и заплачут. Поделом им!" Он стукнул посохом об пол. Черты лица его исказились гримасой, на скулах появились красные пятна, в глазах зажглись огоньки адской злобы. "Большой полк атакует с юга," продолжал он, совладав с гневом. "Осадную башню к утру собрать и поставить напротив Арских ворот. За все спрос с Горбатого-Шуйского, он воевода строгий и смекалистый." Услышав свое имя главнокомандующий поклонился. Он стоял у входа в палатку, расставив измазанные глиной сапоги, ширококостный и приземистый, в немецких латах, с пистолетом и двумя кинжалами заткнутыми за пояс, на бедре его висел тяжелый кавалерийский палаш. "Дозволь, государь-батюшка Иван Васильевич, слово вымолвить," Горбатый-Шуйский прижал ладонь к сердцу, "не изволь беспокоиться, кормилец, исполним твою волю царскую и изгоним завтра ворога из Казани." Морщины обозначились на его грубом и жестком лице. "Знаем мы вас, словоблудов," забрюзжал Иван. "Все вы охотники по пирам ходить да песни слушать. В третий поход мы сюда пришли, а Казань-то вон стоит, целехонькая." Он сладко зевнул и зажмурил глазки. "Пошли все вон, мы почивать будем." Торопясь, толкаясь и наступая друг другу на ноги царедворцы поспешно выбежали. В минуту шатер опустел; под присмотром дежурного боярина спальники уложили царя на разостланную постель и две пригожие юницы, чесальщицы пяток, кланяясь до земли, приступили к ночным обязанностям. Снова мироздание превращалось в идиллию, баюкая и ублажая властелина. Вскоре услажденный прикосновениями и поглаживаниями Иван задремал. Во сне он видел себя въезжающим в крепость на белом коне. В его мечтах Казань пылала, дым застилал небо, трупы громоздились до самых облаков; он громко смеялся над неуклюжими городскими старшинами, склоняющими перед ним свои знамена. Хан Ядыгар и его семья распростерлись у ног победителя. Обливаясь слезами горючими они ожидали своей участи. Усмехнувшись погрозил Иван своей холеной ручкой и внезапно ощутил болезненный пинок в зад. Величайший открыл глаза. Это был не сон! Возле его кровати стоял живой татарин! Он не выглядел истощенным, сломленным и смиренным, какими Иван IV представлял казанских татар после сорокадневной осады. Наоборот, нарушитель покоя был здоров, опрятен и даже дерзок. Костюм мурзы облекал его сухощавое, стройное тело. Он гордо и высоко держал свою голову, увенчанную соболиной шапкой, а взгляд его черных, колючих глаз прожигал Ивана насквозь. Царь осмотрелся в поисках помощи, но никого не нашел. Шатровый отсек освещали полусгоревшие свечи в канделябре и пламя переносной печки. Ни девок-чесальщиц, ни челяди, ни тем более охраны видно не было. Величайшего оставили одного! Какое безобразие! Его драгоценная особа трусливо задрожала, но все же, собрав все силы, он попытался крикнуть, "Как, ты холоп, посмел в царскую опочивальню вломиться?!" Но голоса у него не оказалось! Он лишь беззвучно открывал рот и вылупливал глаза, как усатый пескарь, выброшенный рыбаками на берег. Следующим пинком Ахмет сбросил Ивана на пол, обошел кровать и наступил сапогом на шею противника.

"Ты – порождение негодяев," Ахмет наклонился ближе к Ивану IV и плюнул ему в лицо. Слюна повисла на брови, переносице и левом глазу, мешая ясновельможному смотреть. Украдкой он утерся, но внимательно слушал и накрепко запоминал. Ахмет произносил каждое слово громко и отчетливо. "Я знаю, почему ты стал убийцей и развратником. Ты психопат. В иной обстановке ты был бы нормальным, хорошим человеком. Однако, ты, высокорожденный, с детства вырос в страхе за свою жизнь. Ну, и нравы у вас при царском дворе! Русская знать, твои кровные родичи не знают ничего другого, кроме яда и предательства. В борьбе за власть вы травите друг друга клеветой, ртутью и мышьяком. Бояре отравили твоего отца Василия III, а сейчас кормят отравленными яствами твою жену Анастасию." Иван пискнул и удивленно дернулся под его сапогом. Ахмет пояснил, "Твоя жена зачахнет и умрет через пять лет, бояре отравят твоих последующих шесть жен, потом они возьмутся за тебя. В 50 лет ты станешь дряхлым, морщинистым, беззубым стариком. Твое правление – нескончаемое бедствие для твоей страны. Оно хуже чумы, войны или моровой язвы. Ты казнишь своих верных слуг, ты превратил свой народ в бессловесное стадо рабов, ты привел в запустение целые области. Твои свирепые страсти уничтожают инакомыслящих, разрушают хозяйство и торговлю, вырубают из генетического фонда самых независимых и талантливых, оставляя для потомства лишь покорных и неповоротливых. Ты предтеча советской власти. Через 400 лет после твоей кончины появятся подобные тебе негодяи. Их имена Ленин и Сталин. Эти дьяволы, как и ты, огнем и мечом пройдут по своей стране, уничтожая народ и его веру. Поразительно, что забывчивые и всепрощающие русские уважительно назовут тебя "Грозным", хотя подобающая твоя кличка – "Беспутный и Кровавый". Так же поразительно, что памятники и постаменты твоим мерзопакостным подобиям – Ленину и Сталину – даже 100 лет спустя после разоблачения их преступлений будуть "украшать" площади и скверы городов. Видно никому до палачей дела нет." Ахмет поднял голову и прислушался. "Уходи с земли нашей. Если нет, то я тебя со света сживу." Он снял свою ногу с тела поверженного врага. "Поднимись. Причешись. К тебе идут твои слуги. Они тебе доложат, что твоя армия не боеспособна." Ахмет отступил в сторону и медленно растворился в воздухе. Только тогда в углу обозначился присутствующий в комнате дежурный боярин. Он был бодр и свеж и не подозревал о случившемся. Он бросился поднимать лежавшего на полу государя и усадил его на кровать. Его господин ошеломленно поводил глазами в поисках своего обидчика. "Впредь офицерский пост учредить в моей опочивальне," прошамкал Иван, ощупывая свою шею. Она распухла, ныла и повернуть голову было трудно. "Пустите меня к государю Ивану Васильевичу," послышался знакомый голос. "Ваше высочество, к вам князь Шуйский с важным известием просится," доложил из прихожей ливрейный холоп. "Зови," Иван переступил через упавшие портки и нырнул в кровать, натянув до подбородка одеяло.

Черная, густая борода его торчала наружу, а глаза превратились в узенькие щелки. "Не вели, государь, казнить, вели речь говорить!" Горбатый-Шуйский, мокрый и грязный, повалился на ковер. Побледневшее, осунувшееся лицо его было искажено ужасом. Руки кровоточили и с плаща капала вода. Он был в том же одеянии, как и вчера, но панцирь, кинжалы и какие-либо металлические предметы на нем отсутствовали. Похоже, что князь всю ночь провел на ногах, готовясь к нападению, и не соснул ни минутки. "Беда, батюшка!" в возбуждении выкрикнул он. "Оружие наше все заржавело и в прах рассыпалось, а порох весь вымок и не взрывается! Воевать чем прикажешь, кормилец?" У Ивана от гнева забурлила кровь в жилах и застучало в висках. "Порох есть – сушите! Дубины и рогатины есть – ими бейтесь! Зубы, кулаки и ногти есть – ими кусайтесь и царапайтесь! Не отменю штурма! Нас впятеро больше!" В бешенстве его пальцы сграбастали край одеяла. Поклонившись, главнокомандующий пулей вылетел из шатра. Ахмет, стоявший на берегу и наблюдавший за событиями, видел как грузный и сгорбленный князь заковылял к причалу. И здесь была неудача! Железные скобы больше не связывали доски и брусья с опорами, дерево разъезжалось и не держалось на местах. Постройка покосилась и разваливалась на глазах. Та же участь постигла и флот. Гвозди истлели, в днищах и бортах открылись течи и корабли постепенно погружались в студеные волны. В отчаянии Шуйский сжал голову руками. Войско растерялось. Вместо пушек на лафетах лежали горки ржавчины, вместо сабель ножны заполнял коричневый порошок, лишь серебряные и медные рукояти уцелели. Наконечники стрел и копий превратились в золу, а от пищалей и мушкетов остались одни приклады. Оробевшие ратники в неуклюжих тегиляях и овчиных шапках, топтались вокруг костров. "Откуда такая напасть?!" возмущались они, обеспокоенно ворочаясь, вытягивая шеи и настороженно зыркая по сторонам.

Светало. На востоке через разрывы низко стлавшихся туч пламенела ослепляющая полоска зари. Восходящее солнце золотило своими лучами остроугольные башни и горбатые крыши осажденного города. Засверкали купола мечетей и мозаичная облицовка минаретов,

осветились резные окна, порозовели стены и шпили ханского дворца, выступили гордые пояса булыжных стен. Стаи голубей парили в восходящих потоках воздуха. Острое зрение Ахмета различило открывающиеся ворота и татарскую конницу с саблями наголо, выезжавшую тихой рысью, за ней бежали пешие отряды. Насколько хватало глаз наступающие громили неприятеля. Быстро пройдя через покинутый лагерь, казанцы брали в плен напуганное московское воинство. Бессчётная масса завоевателей сгрудилась на берегу, надеясь перебраться через Волгу. Молча и угрюмо они ожидали, что будет с ними дальше. Их вязали и строили в конвойные ряды. На той стороне на пригорке хан Ядыгар в белой чалме, зеленом халате и с обнаженной саблей в руке гарцевал впереди своей свиты на белогривом коне. Нукеры волокли из шатра Ивана IV и его штабных. Под руки их подтащили к стопам победителей. Величайший упирался, гневно тряс непокрытой головой и не хотел поклониться. Его роскошная песцовая шуба была замазана грязью и неизменный посох отсутствовал. "Это наша победа," на глаза Ахмета выступили слезы радости. Ликование охватило его, все чувства обострились и внезапно в своем сознании он услышал скрипучий голос, "Не совсем так. Ты не имел права этого делать. Ты нарушил закон." Ужас обуял Ахмета. Гатжит, спрятанный у него за пазухой, дрожал и требовал внимания. Он обернулся. Двое официально выглядящих мужчин в черных форменных костюмах – фуражках, гимнастерках, брюках и ботинках – стояли позади. Вид у них был скучный-прескучный; похоже, что им надоело гоняться и выискивать преступников по всей вселенной. "Вы не принадлежите к этому времени," произнес, тот который был повыше и помоложе. "Вы заблудились в чужой эпохе," добавил тот, который был чуть пониже. Он был безволос, толсотоват, с круглым лицом. "Мы полиция истории. За ваше самоуправство мы обязаны вас арестовать и доставить к судье." Странно, что никто из окружающих не обращал никакого внимания на нездешнюю, неземную наружность этой странной пары. Их миндалевидные глаза, свинцового оттенка кожа и острые торчащие уши не привлекали ничьих курьезных взглядов. Да кому было до этого дело? Люди вокруг смеялись и шутили, воодушевленные плодами победы, которую принес им неизвестный герой. Дружно и слаженно они собирали в колонны пленных по шесть человек в ряд и отправляли их на работы по восстановлению разрушений. С понурыми головами, мрачно и неохотно, направлялись покорители к городу, который им не удалось победить. Они проходили так близко, что Ахмету пришлось посторониться, чтобы не задеть и не измазаться об них. Ахмет сосредоточился и проверил себя. По прежнему силы в нем переливались через край; по прежнему он был полон энергии, могуч и неуязвим. Решение пришло быстро: он спрячется от полиции в "складке времени"! Он шевельнул мизинцем и секунды превратились в долгие часы. Жизнь вокруг него замерла. B притихшем голубом небе остановились облака, утих ветерoк, речные волны больше не колыхались, недавний шум и гогот сменились полной тишиной. Человеческие фигуры застыли каждая по своему: кто на одной ноге, кто на двух, кто-то развел руками и ловил свою шапку, сдутую с головы, она повисла в сажени над землей. Ахмет рванулся и побежал, лавируя между препятствиями. С удивлением он заметил как трудно стало проталкивать свое тело через внезапно загустевший воздух. Он сковывал бегущего и мешал движению, едва расступаясь перед ним. Лицо, волосы, одежда и даже ресницы Ахмета стали обгорать. До леса, где он надеялся найти спасение, было уже недалеко, когда краем глаза он заметил полицейского, бегущего рядом с ним. Тот тоже, как и Ахмет, тлел и дымился, и каждый прыжок его оставлял сноп искр. Где находился его партнер Ахмет так и не узнал: в этот момент он споткнулся, упал и покатился по земле, опутанный проволочной сеткой. "Вы опаснее, чем мы полагали," круглолицый полицейский вытянул руку, достал из ниоткуда желтый баллончик и направил его на свою жертву. "Попытка ускользнуть от служителей правопорядка утяжеляет ваше наказание," подтвердил полицейский помоложе. "Сейчас мы поместим вас в кокон. Это тесное, замкнутое пространство, в котором вы не пикните и не шевельнетесь. Так к судье и приедете." Они захихикали. "Вначале выслушайте меня," проронил лежащий на боку Ахмет. Полицейские переглянулись, удивленно вздохнули и согласились. "Только коротко," круглолицый опустил свой баллончик, но оба насторожились и напряглись, ожидая от арестованного любой каверзы. "Ваша охота за мной, с целью изъятия меня из материальной вселенной выставляет вашу полицию в нелепом свете." Ахмет приподнял голову, чтобы лучше видеть лица собеседников. "Вам даны величайшие ресурсы и возможности, но вы их используете не по назначению. Вы полагаете, что творите добро, но фактически поддерживаете злодеев и тиранов. Ведь ваша задача – сохранение натурального течения истории; не так ли?" Оба полицейских солидно кивнули. "К сожалению ваше невежество приводит к сотням тысяч человеческих жертв, горю, слезам, страданиям и гибели царства." "Нас послали," смущенно возразил тот, который был помоложе. Другой потупился, шмыгнул носом и заковырял носком ботинка в мокром снегу. "Напротив, изменение, которое я создал очень благотворно для мировой истории. Оно предотвращает в данном регионе резню и разрушения, сохраняет мир и процветание, и на следующие 500 лет избавляет человечество от войн и революций. Оно исключает возникновение на краю Европы агрессивного государства, у которого нет другого дела, как бесконечно теснить своих соседей и мордовать собственный народ. Человечество будет вам очень благодарно, если вы оставите созданное мной изменение как часть нового, справедливого миропорядка. Посмотрите как кругом вас люди радуются." Ахмет указал на улыбающихся женщин и детей, вышедших из города с корзинами, нагруженными едой и питьем. Эти дары они поровну раздавали и победителям и побежденным. "Зло наказано и добро торжествует. Ну, а я покину Землю и вернусь к моим татарским друзьям на их новой планете. Меня там ждут. Я им нужен." Ахмет перевел дыхание и взглянул на полицейских. Губы их дрожали, брови страдальчески сморщились, они были готовы расплакаться. "Мы выполняем правительственный приказ," тихо проговорил один из них, немного заикаясь; но другой решительно оборвал его, "Пусть идет. Он никому не мешает. Он прав, история должна быть добра и беспристрастна." Сетка, окутывающая Ахмета разомкнулась; он был свободен. Не попрощавшись и не сказав никому ни слова, он продолжил свой путь к лесу и скоро скрылся в чаще. Наконец-то он был один! Не теряя ни секунды, Ахмет вынул гатжит и оживил его. Прибор пискнул, мяукнул и негромко зажужжал. Ахмет проходил процедуру отлета третий раз и выучил назубок весь порядок. Как обычно светящиеся мухи зароились над ним, окружив его голову, шею и плечи, и полностью залепив ему все лицо. Он расставил ноги, вытянул руки по швам и застыл, ожидая погружения во мрак безвремения и бесчувствия.