Текст книги "Привкус горечи"

Автор книги: Магдален Нэб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Ну, конечно нет. Если, как вы сказали, у вас слабое здоровье...

– Если бы вы только знали, как я благодарил Бога за то, что он одарил меня слабым здоровьем, из-за чего меня не отправили из этого дорогого моему сердцу места в какую-нибудь ужасную мужскую гимназию и избавили от обязанности ухаживать за тем бедным серым пони. Меня частенько посылали к загону за оливковой рощей отнести ему лакомство. Я не хотел близко к нему подходить, поэтому очень осторожно, так, чтобы никто не видел, перекидывал корм через ограду. Потом я усаживался под оливковым деревом, доставал из кармана книгу и читал час или около того, пока пони с жадностью пожирал куски яблок и моркови, а затем снова начинал мирно щипать траву. Интересно, что с ним стало в итоге? Полагаю, его продали. Почему мой отец так хотел, чтобы я был англичанином? Моя дорогая мама делала все, что могла, чтобы защитить меня, при этом она никоим образом не противоречила отцу. По крайней мере, пока не сдалась и не ушла в себя так глубоко, что никто, даже я, не смог добраться до нее.

Сэр Кристофер откинул голову на высокую спинку своего плетеного кресла и закрыл глаза.

– Инспектор, я должен поблагодарить вас.

О чем это он?

– Я должен поблагодарить вас, ведь по какой-то причине я вдруг понял, что могу поговорить с вами об этом саде и поделиться воспоминаниями, которые он вызывает. До сегодняшнего дня я избегал этого места. Моя мать перестала заниматься садом, а потом... К сожалению, ничего романтичного. Она умерла в клинике. От рака. Говорю на всякий случай, если вы вообразили, будто здесь произошло что-то драматичное.

– Нет, – честно ответил инспектор. Он никогда ничего не воображал.

– Вам, вероятно, сказали, что я болен и слишком горд, чтобы признать это.

– Что-то вроде этого.

– Вы человек, который все подмечает. Я склонен думать, что вы также все понимаете... Понимаете людей. Во всяком случае, на меня вы произвели именно такое впечатление, такое действие оказали на меня. Что я могу сказать? Я знаю, что проживу недолго, и, в отличие от тонущего человека, который в одно мгновение вспоминает всю свою жизнь, моя жизнь очень медленно проходит у меня перед глазами. Каждый день ко мне приходит адвокат, и каждый день я понимаю, что не могу составить последний вариант моего завещания. Завещание это не просто документальное описание собственности, завещание – это документальное описание человеческой жизни. Полагаю, вы женаты, у вас есть дети, семья?

– Да. Да, конечно.

– Значит, у вас уже есть определенные варианты завещания. Я же должен сам придумать его. У меня нет наследников. Благодарение Господу, в моей жизни есть несколько надежных людей, настоящих друзей на всю жизнь. Один из них – мой адвокат. Еще – мой дорогой Ренато, чей прекрасный вкус к живописи и скульптуре повлиял на меня, думаю, даже в большей степени, чем отцовский. И, конечно, Джереми Портеус, с которым вы уже знакомы. Он со мной с девятнадцати лет и всегда меня поддерживал.

– Вам повезло, – соврал инспектор, который не видел в этом ничего хорошего.

Брать секретарем девятнадцатилетнего мальчишку... Впрочем, личная жизнь этого человека касается лишь его самого.

– Да-да, мне повезло. Если бы мои картины оценили, как они того заслуживают, я бы ни о чем не сожалел. Конечно, это случается с очень многими художниками. В наши дни галереи – это всего-навсего дешевые коммерческие предприятия, организованные людьми, лишенными культурного багажа, эстетического вкуса. С другой стороны, моими работами восхищались некоторые очень значительные в культурном обществе люди, для которых этот дом был местом встреч. Ну ладно, я не должен обременять вас. Как я уже сказал, я хочу вас поблагодарить. Как раз сегодня я нашел в себе силы прийти в сад моей матери. Попытка забыть все обиды прошлого. Будто я знал, что по стечению обстоятельств эта незначительная кража сведет меня с человеком, с которым я смогу поговорить о саде, о его красоте вместо того, чтобы предаваться печальным воспоминаниям. Я должен осмыслить свою жизнь, должен изучить все ее стороны, как светлые, так и темные. Со всем примириться, все принять.

– Я понимаю. Часто это легче сделать с незнакомцем.

– С правильным незнакомцем.

Инспектор пробормотал в ответ несколько невнятных вежливых фраз, и, поскольку глаза его собеседника все еще были закрыты, он решил дать ему время прийти в себя и принялся читать список похищенных вещей. Серебряные щетки для волос и расчески, серебряная шкатулка для запонок, запонки и булавки для галстука. Инспектор остановился и огляделся вокруг. Интересно, каково быть владельцем всего этого? В списке рядом с каждой безделушкой была указана ее приблизительная стоимость. Цена пары серебряных щеток для волос с выгравированными на них буквами ДР превосходила его годовой доход. Инспектор не разделял романтической точки зрения, что за деньги счастье не купишь. За деньги можно купить спокойствие и безопасность, а сам инспектор заплатил бы за возможность жить с женой и подрастающими малышами в годы бесконечных мучений его матери после инсульта. Тех лет уж не вернешь. Ухаживая за его матерью, Тереза вынуждена была жить с ней в Сиракузах в разлуке с мужем и воспитывать сыновей самостоятельно. В этой жизни всем нужны деньги. Но не слишком много, иначе появляется целый ворох новых проблем: страх, что твоих детей похитят, страх, что валютная биржа обвалится, начнутся страшные семейные ссоры, окружающие перестанут тебе доверять. В любом случае болезней и смерти не избежать... Сэр Кристофер заснул? Он уже смотрел смерти в лицо, и его лучший друг был его адвокатом... Он заснул. Услышав издалека быстрые шаги капитана, инспектор с облегчением поднялся на ноги. Жара немного спала, но оплошности в разговоре с сэром Кристофером заставили инспектора нервничать, и он снял темные очки, чтобы вытереть лицо платком. Низкое солнце сразу же ударило ему в глаза, он принялся вытирать их, прежде чем снова надеть очки. Сэр Кристофер проснулся и встал из своего кресла.

– Надеюсь, я ничем вас не расстроил? Если так, прошу у вас прощения. – Он выглядел скорее озадаченным, чем обеспокоенным.

– Нет-нет. Это аллергия. Глаза слезятся от солнца. Сейчас подойдет капитан Маэстренжело. Вы должны меня извинить. Нет, пожалуйста, не провожайте. Не стоит...

Сэр Кристофер прошел с инспектором несколько шагов до пруда с лилиями. Инспектор повернулся, чтобы попрощаться с ним за руку, и со своей обычной неловкостью споткнулся о наклонную мраморную плиту, нижний край которой прятался в мелких белых цветах.

– Извините... Мне правда ужасно неудобно! – Плита у основания фонтана, где он стоял, напоминала надгробную. Этот сад был полон опасностей и ловушек.

– Вы ни в чем не виноваты. Боюсь, эти прелестные цветы совсем закрыли дорожку. «Меdio de fonte leporum...» <sup>[2]2
  Посреди источника прелестей... (лат.)


[Закрыть]</sup> – такие верные слова.

– В середине источника... Да, – решился заметить инспектор, узнав в надписи пару слов, похожих на итальянские. Остальное было для него китайской грамотой.

– Ах да, я много раз слышал, что латынь лучше преподают в итальянских школах, чем в английских. Очевидно, вы были более прилежным учеником, чем я. Из-за болезни и всего остального я никогда не ходил в школу, но мой репетитор был англичанин и, приходится признать, лишенный всякого воображения. Я не справился ни с одним тестом по латыни, которые он мне давал. «Наmilcar Hannibalis pater, dux Carthaginiensis...» <sup>[3]3
  Гамилькар, отец Ганнибала, карфагенский вождь... (лат.)


[Закрыть]</sup> Почему считается, что всех маленьких мальчиков интересует война? Хотя вы ведь сами военный. Прошу прощения.

Инспектор все еще смотрел под ноги:

– Здесь похоронена кошка? Для собаки могила слишком мала, а для канарейки слишком велика.

– Нет, мой дорогой инспектор, здесь нет могилы. О Джереми, ты все показал капитану? – Сэр Кристофер обернулся к Портеусу.

– Да, и он уже поговорил с Джорджо.

– Я хотел успокоить вас на этот счет, если возможно, – произнес подошедший капитан.

– А это возможно?

– Насколько я могу судить на данный момент, да. Я так понимаю, что вы платите ему достаточно много, и он ни в чем не нуждается. Джорджо производит впечатление очень преданного вам человека, и он отдает себе отчет в том, что может все потерять и ничего не получить, рискуя вызвать ваш гнев, из-за нескольких серебряных безделушек, которые ему неизбежно придется продать быстро и за гроши. Я верю ему.

Сэр Кристофер, который жадно ловил каждое слово, сказанное капитаном, будто от этого зависела его жизнь, глубоко вздохнул и протянул ему руку.

– Благодарю вас, капитан, от всего сердца благодарю. И этого прекрасного человека тоже. Мы еще увидимся? – Сэр Кристофер обратился к инспектору, глядя на него почти с мольбой.

Его успокоил Маэстренжело.

– Инспектор будет присутствовать во время снятия отпечатков пальцев и привезет вам на подпись копию протокола. Он также поговорит с остальными служащими.

– Надеюсь, и со мной тоже. Я получил сегодня огромное удовольствие от нашей беседы.

Видно было, что его слова абсолютно искренни, даже несмотря на то, что он, будто тотчас забыв об их существовании, повернулся и отошел, чтобы снова опуститься в свое плетеное кресло.

Ему немного осталось, подумал инспектор, узнавая эту усталую отстраненность. Он готов уйти, но не может написать свой сценарий, как он его называет, не может найти выход.

Они ехали вниз по виале деи Колли. Деревья, словно освещенные снизу светом рампы, казались розовыми и золотыми.

– Чудесный закат... – произнес капитан.

– Вас удовлетворила беседа с тем парнем? – спросил инспектор. – Или вы просто хотели успокоить сэра Кристофера?

– Я удовлетворен не полностью, ну а что касается этого парня, Джорджо, как они его называют, его настоящее имя Дьёрдь Лиси, нелегальный иммигрант, албанец из Косова, но они сумели легализовать его. Он учился на медицинском факультете. Тихий сообразительный парень и очень благодарен за то, что он здесь. Кстати, этой кражей займетесь именно вы... Но я не удовлетворен, поскольку сюда меня привело желание побывать в доме человека, которому принадлежит, действительно принадлежит работа Леонардо.

– Принадлежит ему? И вы ее видели?

– Нет, не видел и не видел ничего из коллекции, кроме одного или двух современных и не очень-то интересных портретов. Мне лишь показали спальню хозяина, опрос служащих проходил на кухне. Тем не менее я был в доме, где находится эта работа, к тому же вилла с ее садом, одна из самых известных во Флоренции. На прошлое Рождество мой банк подарил мне книгу о ней. Там имеется пять или шесть цветных фотографий виллы, и, поскольку публике доступ туда закрыт, я решил воспользоваться этой возможностью. Надеюсь, я не помешал вашей работе, но, во всяком случае, дело это не серьезное.

– Хм, – недоверчиво ухмыльнулся инспектор.

– Вы думаете, здесь кроется нечто более существенное, чем кажется на первый взгляд? – Капитан пристально посмотрел на него. Он придерживался мнения: чем инспектор молчаливей, тем большего внимания он заслуживает. Инспектор этого не понимал. Если он молчал, значит, ему нечего было сказать. Под насмешливым взглядом капитана инспектор лишь смущался и еще больше замыкался в себе. Сейчас он только произнес:

– Нет-нет...

Капитан был хорошим человеком, серьезным и образованным. Он слишком многого ожидал от такого старого служаки, каким был инспектор.

– Нет-нет.

Подъезжая к городу, они вернулись к другим темам: заявление Дори, Лек, кузен Илира Пиктри и его «строительная фирма», прибыльное дело в квартире на виа деи Серральи, которое расследовал капитан, состояние беременной девушки с множественными переломами.

– В суде дело будет рассматриваться в сентябре.

– К тому времени вы уже всех возьмете? Хотя наверняка эта девочка не в состоянии давать показания. На днях Лоренцини сказал, что она все еще в больнице.

– Да, но в дело вовлечена еще одна девушка. Ей они тоже угрожали, но, по-видимому, хотели только попугать. У них это получилось. Она позвонила в полицию. Предположительно, девушки приехали сюда вместе, обеим по семнадцать лет.

Обычно люди стараются не думать о неприятных вещах. Гонят от себя тягостное чувство, которое вызывает гибель таких вот албанских девчонок. Они наверняка знали, зачем их сюда везут и с какими опасностями им придется столкнуться. В конце концов, в Албании все смотрят итальянское телевидение, новости. Самое плохое то, что люди, особенно молодежь, еще не набравшаяся жизненного опыта, думают, что уж они-то сумеют выбраться из безысходной нищеты. Они также уверены, что смогут заработать немного денег, и тогда у них начнется лучшая жизнь. Они ошибаются и в одном и в другом случае. Большие деньги достаются сутенерам, а девушки не могут просто так выйти из дела. Они ступают на дорогу, с которой нельзя свернуть. К тому же семнадцатилетняя девочка не знает ни своих возможностей, ни того, что от нее могут потребовать. Одна из них оказалась в больнице с сильнейшими кровоподтеками и множественными переломами после того, как ее стошнило на первого же клиента в его совершенно новой машине. В наказание сутенер и два его приятеля заставили ее обслужить их так же, как требовал клиент, и жестоко избили, когда ее стошнило и на них.

– По крайней мере будем надеяться, что случившееся с беременной девушкой спасет ее подругу.

– Вы оптимист, – сказал капитан. – Я буду рад, если она все-таки решится дать показания.

– Она в безопасном месте?

– О да. В монастыре.

Они были на виа Маджо, когда инспектор вспомнил:

– Высадите меня здесь, ладно? Я хочу пройти напрямик через Сдруччоло-де-Питти. Мне нужно там зайти кое к кому.

Некоторые вещи мы не можем себе объяснить, даже если внутренний голос предупреждает нас об опасности. Стоя на виа Маджо на изнуряющей жаре с ревущими за спиной машинами, инспектор взглянул вверх на узкую полоску палаццо Питти, его бледные стены розовели на закате. У инспектора свело живот от пронзившей его мысли: «Нужно вызвать пожарную бригаду». Мысль исчезла. Он не отреагировал на нее, тем более не претворил в жизнь. Инспектор буквально заставил себя пойти туда. Он разрывался между непреодолимым желанием поторопиться и стремлением не двигаться вообще. Он шел размеренным шагом, лицо, полускрытое темными очками, ничего не выражало. Ему казалось, будто он идет сквозь ватное облако, которое мешает ему слышать шум и видеть суетливых людей впереди. Тем не менее он знал, что там были и шум, и суматоха. Со склона прямо на него ехал, разинув рот от удивления, малыш на трехколесном велосипеде. За ним бежала его мать, высоко подняв руки. Притормозил парень на скутере, синее облако пыли почти скрыло его. Еще одна мысль возникла в голове: «Не надо винить себя». Инспектор не знал номера дома, но толпа собравшихся у антикварной лавки зевак с левой стороны подсказала ему, куда идти. Только когда одна из женщин из толпы оглянулась и затем дотронулась до мужчины, стоявшего рядом с ней, и указала на инспектора, ватное облако рассеялось. Скутер с ревом умчался прочь, раздался крик матери малыша, инспектор остановил трехколесный велосипед, когда тот оказался у его ног.

– О, спасибо, инспектор! Большое спасибо. Ах ты, маленький проказник! Ну подожди, придем мы домой!

Когда он дошел до дома номер четыре, женщина, указавшая на него, сказала:

– Мы позвонили в службу спасения, мы думали, приедет машина.

– Вы правильно сделали. Они скоро будут здесь.

– Инспектор Гварначча, вы не помните меня? Линда Росси.

– Да. Да, я помню. – Инспектор не помнил ее, но догадался, кто она. – Так вы живете этажом выше синьоры Хирш, правильно?

– На последнем этаже. Надеюсь, я поступила правильно, просто я переживаю. Вы понимаете, она...

– Пойдемте со мной.

Лестничная клетка небольшая, но темная. Инспектор снял солнечные очки, теперь он мог хотя бы различить желтый отблеск электрической лампочки в маленьком фонаре и больше ничего. Дверь на третьем этаже гофрированная, с блестящей медной арматурой. Зловоние от разложения было невыносимым, и женщину за спиной у инспектора затошнило.

– Простите, я не могу...

– Идите к себе.

Она побежала вверх по лестнице, едва сдерживая приступы рвоты.

Инспектор внимательно осмотрел дверь. На ней не было даже царапины, насколько он смог увидеть. В квартиру, видимо, проникли через окно, чтобы потом открыть дверь изнутри, значит, они воспользовались приставной лестницей. Остальное проверят эксперты. Из-под двери медленно сочился ручеек зловонной жидкости. Инспектор вызвал пожарную бригаду.

Глава четвертая

Она лежала на спине, голова возле двери, одна нога вытянута в направлении короткого, выложенного кафелем коридора, другая нелепо загнута под туловищем. Левая рука откинута в сторону, правая прижата к груди. Подбородок вздернут вверх, будто она пыталась увидеть, кто входит в дверь у нее за спиной. Лицо сосредоточенное, словно на нем темная, слегка подрагивающая переливающаяся маска. Закрытые веки едва заметно дрожали. Когда инспектор, насколько было возможно, открыл дверь рукой в перчатке и шагнул в квартиру, над телом, сердито жужжа, взвился рой мух. Прежде чем они сели обратно, он успел заметить искривленные в гримасе синие губы и резаную рану на горле, кишащую личинками. В мертвом теле уже зародилась новая жизнь.

Инспектор перешагнул через вытянутую руку, стараясь не наступить на загустевшую липкую кровь, которая растеклась до подола юбки и, собравшись там, тонким ручейком медленно сочилась на лестничную площадку. Лужа крови была огромной. На полу возле открытой кухонной двери лежал нож для резки мяса.

В течение нескольких минут тишины перед появлением пожарных, полицейских, прокурора, экспертов, фотографа инспектор мысленно перебирал другие картины: синьора Хирш входит в квартиру так же, как только что вошел он, и смотрит на пол. «Нож. Нет, не нож для резки хлеба, а кухонный нож!» Синьора Хирш сидит напротив него в его кабинете. Когда он спросил о запахе, ее охватил ужас. Почувствовала ли она этот запах снова, когда открыла дверь в последний раз? Сейчас в квартире ощущался лишь запах ее мертвого тела.

Он закрыл рот чистым сложенным носовым платком, вспоминая ее умоляющий взгляд, когда она говорила ему, что у нее была депрессия, но она не сумасшедшая. В свое время ему приходилось иметь дело с сумасшедшими людьми. В тот год, когда официально закрыли психиатрические больницы, людей, живших там десятилетиями, выгнали на милость родственников или всего окружающего мира. Он прекрасно знал, что среди них были люди, способные придумать план, похожий на этот, и разрезать себе горло ради того, чтобы убедить окружающих в своей правдивости. Они нуждались в помощи, а жалость им не поможет. Инспектор не питал иллюзий. Он жалел, что не пришел к ней раньше, но только потому, что это дало бы ей несколько минут человеческого тепла, а не потому, что его визит мог хоть как-то повлиять на обстоятельства, приведшие ее к концу.

– Добрый вечер, инспектор. Вы позволите?.. – Фотограф, стоя в дверном проеме, начал делать снимки общего плана, и инспектор поспешил отойти, чтобы не попасть в кадр.

Кухня была небольшой. Очень чистая, с несколько старомодной мебелью. Ножи, кроме одного, стояли в деревянной подставке возле сушилки. Гостиная тоже старомодная. Конечно, синьора Хирш была не молода, но все же... Причина скоро стала ясна. В квартире было две спальни, и она спала в той, что поменьше. На прикроватном столике книга и салфетки. В хозяйской спальне никто не жил. На кровати без белья лежало золотистое сатиновое покрывало. Значит, это квартира ее родителей. Она упоминала свою мать, смерть матери. Депрессия. «Я не параноик». Возможно, стоит выяснить обстоятельства смерти ее матери.

– Вы закончили? Тогда переверните ее.

На лестнице послышался громкий топот.

– Упакуйте нож.

– Не пускайте пока журналистов! Я сказал, не пускайте...

Драгоценные минуты тишины истекли. Отзвук голоса синьоры Хирш постепенно затих. Время, будто приостановленное с того момента, когда убийца закрыл за собой дверь, снова пошло. Квартира превратилась в место преступления, а женщина в труп. Блеснула вспышка фотоаппарата – положение тела относительно двери. Вторая вспышка – тело крупным планом. Снова вспышка – разрез на горле и растекшееся пятно крови. Вспышка – разрез крупным планом. Вспышка – признаки разложения, отверстия в теле, слизистые оболочки.

– Ректальная температура... – послышался голос эксперта. – Смерть наступила как минимум сорок восемь часов назад, хотя при такой жаре, может быть, больше...

На лестничной площадке появился прокурор, невысокий, хорошо одетый человек. На вид ему было около пятидесяти. Инспектор бросил взгляд на полосатую рубашку с короткими рукавами, светлые льняные брюки, начищенные туфли и пиджак, накинутый на плечи, прикидывая про себя стоимость всего этого. Прокурор держал в руках дорогой, но сильно поношенный кожаный портфель, в углу рта зажата тонкая незажженная сигара. Инспектор никогда раньше не видел этого человека, и это заставляло его нервничать. Он наблюдал за ним, пока тот разговаривал с врачом. Затем их глаза встретились.

– А, инспектор... Гварначча, правильно? Как вы здесь очутились?

Как ни странно, приободрила инспектора эта тонкая сигара. Ему вспомнился прокурор Фусарри, странный, беспорядочный, но зато совершенно неформальный.

Инспектор, имеющий склонность считать, что он только мешает расследованию важных преступлений, вкратце объяснил положение дел, торопясь вернуться в свой крохотный кабинет к украденным скутерам и пропавшим кошкам.

– Прекрасно. Нет причины отказываться вам от этого дела. К тому же это ваш участок и наверняка вы знаете ее соседей, полезных свидетелей и так далее. Приступайте, инспектор.

Инспектор со вздохом стал подниматься на последний этаж. Он не имел ничего против расследования этого дела, но у него было чувство, что за уверенностью прокурора в его компетентности стояло нечто большее, чем впечатление от трехминутного знакомства. Звонок о несчастном случае поступил на Борго-Оньиссанти, и инспектор решил, что здесь не обошлось без капитана Маэстренжело. Он догадался об этом после замечания о том, что он знаком с соседями. Капитан был прав. Итак, соседи...

– Думаю, мне не стоит удивляться. Вы имеете дело со многими людьми. Так или иначе, мы никогда не забудем вашей помощи, – сказала Линда Росси.

– Как давно вы здесь живете? – поинтересовался инспектор.

– Чуть больше двух лет. Дела у моего мужа идут очень хорошо. Вы помните, он архитектор... хотя нет, конечно, почему вы должны...

– Теперь я припоминаю. Тогда он был еще студентом. – Инспектор вспомнил крохотную квартирку, большую часть которой занимал чертежный стол мужа.

– Это ваша квартира?

– Да... Или, по крайней мере, будет нашей, когда мы выплатим за нее кредит.

– Рад это слышать. – Он вспомнил теперь, что тогда были какие-то проблемы с выселением, а это, в свою очередь, напомнило ему об анонимной открытке синьоры Хирш. – Вы случайно не знаете, кому принадлежала квартира, где жила синьора Хирш?

– К сожалению, не знаю. Она была очень приятной и доброй, но немного...

– Замкнутой?

– Да, именно так. Замкнутой. Не из тех, кто останавливается посплетничать на лестнице. Моя дочь, Лиза, говорила, что синьора о многом ей рассказывает, может быть, ей гораздо легче было общаться с ребенком.

– Ах да. Я помню, синьора Хирш упоминала о том, что вы работаете, и иногда ваша девочка ненадолго остается у нее.

– Лизе двенадцать лет, но нам не нравится, когда она остается одна в доме. Синьора Хирш всегда относилась к этому как к дружеским визитам. Она не хотела, чтобы мы ей платили. Однажды она сказала, что с тех пор, как не стало ее матери, ей не хватает кого-то, о ком бы она могла заботиться. Инспектор, скажите мне правду. Она умерла, да?

– Да, она умерла.

– Я так и знала. Я так и сказала синьору Ринальди, но он не стал меня слушать – типичное поведение для таких мужчин, когда женщина пытается им что-либо объяснить. Он сказал, что я преувеличиваю, хотя на его лестничной площадке запах был достаточно сильный. У него свой магазинчик на первом этаже, а живет он на втором. Как будто такая уважаемая, приличная женщина, как синьора Хирш, могла уехать и оставить мешок с мусором за дверью – такая у него была версия. Но он смотрел на синьору Хирш свысока. Мне кажется, они были не в ладах. Мешок с мусором, как же! О, я знаю, некоторые так поступают, но она никогда бы так не сделала... Во всяком случае, она не собиралась никуда уезжать. Она бы меня предупредила. Я рассчитываю на нее по пятницам, вы же понимаете, она остается с Лизой. Я работаю внештатным редактором в издательстве, поэтому я беру работу домой, но время от времени мне приходится выезжать в офис. Как сегодня днем, например. Я пошла, позвонила ей в дверь и увидела... О... – Она прикрыла рукой нос и рот, словно ее все еще преследовал этот невыносимый запах. – Вы знаете, у нее были какие-то неприятности. Я посоветовала ей пойти к вам, но я не знаю, ходила она или нет.

– Да, она приходила, но не могу сказать, что я понял, в чем дело. Когда вы видели ее последний раз?

– В прошлое воскресенье.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Мы ездили за город на пикник в дом наших друзей. Они строят коттедж. Он почти готов, но они работают там только по воскресеньям. Мой муж им немного помогает, и мы иногда устраиваем там воскресные пикники. Мы вернулись где-то после семи и на лестнице встретили синьору Хирш.

– Она сказала, где она была?

– Да, у своего брата. Она время от времени днем заходила к нему на часок-другой. В последнее время, пожалуй, чаще, чем раньше.

– Она говорила, как его зовут?

– Нет, такого не припомню, нет.

– А сюда он приходил?

– Вряд ли, я никогда его не видела. Но я хотела вам рассказать вот что: как только мы зашли в квартиру и закрыли дверь, раздался телефонный звонок. Это была синьора Хирш, напуганная до смерти, сказала, что кто-то побывал в ее квартире. Это было уже не в первый раз. Муж спустился к ней, но долго не возвращался, и я пошла за ним. Она была в ужасном состоянии. Я спросила, есть ли у нее какое-нибудь успокоительное. Я всегда отмечала, как медленно она поднимается по лестнице, и думала, что она... В общем, она приняла какие-то таблетки, но в постель не легла. Сказала, ей лучше остаться в гостиной на софе, посмотреть телевизор. Я посоветовала ей как можно быстрее пойти к вам, и она обещала, что сходит. Больше я ее не видела.

– А в последнее время вы не встречали посторонних на лестнице?

– Нет. Сейчас квартира прямо под нами пустует, и в здании очень мало движения. Только синьор Ринальди вечно перетаскивает свою мебель из магазина в квартиру этажом выше и обратно. Он, бывает, хранит вещи у себя дома потому, что внизу не хватает места. Нет, я правда никогда не замечала посторонних на лестнице или на площадке третьего этажа.

Инспектор взглянул на часы:

– Полагаю, в этот час я найду этого Ринальди в магазине.

– Нет, не сегодня. Когда я его видела, и мы решали, нужно ли вызывать карабинеров, он как раз собирался уходить. Понимаете, он работает один, поэтому, когда он уезжает за покупками или на ярмарку антиквариата, ему приходится закрывать магазин, кроме тех редких случаев, когда он находит кого-нибудь, кто заменил бы его. Так что сегодня там никого нет.

– Значит, мне придется прийти еще раз. А теперь расскажите мне о том времени, когда мать синьоры Хирш была жива. К ним тогда приходили гости?

– О, это было задолго до того, как мы сюда въехали. Мы живем здесь лишь пару лет. Похоже, раньше эта квартира, как и та, что этажом ниже, сдавалась на короткие сроки, в основном иностранцам, которые здесь учатся и тому подобное. Я это знаю потому, что синьора Хирш сама говорила, как она рада, что мы поселились в этой квартире, и теперь у нее постоянные соседи, своего рода компания. Что... Полагаю, я не должна вас спрашивать об этом, но... Я имею в виду, была ли я права, когда говорила, что с ней что-то не так? У нее было больное сердце?

– Мне особо нечего вам рассказать. Проведут вскрытие и результаты опубликуют в газетах, поэтому лучше вам узнать это сейчас: похоже, что на нее напали.

– Напали? То есть вы считаете, что кто-то действительно залез к ней в квартиру? Ее убили?

– Мы пока еще точно не знаем, что произошло.

– Но это опасно? Я имею в виду – для Лизы? Простите... Это от потрясения, до меня только сейчас дошло... – У нее тряслись руки, и она пыталась скрыть свое волнение, делая вид, что прибирается в гостиной, где и без того был идеальный порядок. – Может, вы хотите присесть?.. Мне нужно сесть. Как-то странно себя чувствую. Извините.

Она опустилась в кресло, инспектор подошел сзади и положил ей на плечо свою большую теплую руку.

– Ваш муж скоро придет?

– Он никогда не возвращается раньше девяти.

– Позвоните ему и скажите, чтобы он приехал поскорее. Ваша дочка дома?

– Она у себя в комнате делает уроки.

– Ну, а вы займитесь своими обычными делами.

– Мне надо приготовить ужин.

– Вот и приготовьте. Вам нечего бояться. В квартире на третьем этаже полно народу, и я там, конечно, буду, пока ваш муж не вернется домой. Позже я поднимусь посмотреть, все ли у вас в порядке.

– Спасибо.

Когда он вышел из квартиры, снизу раздался голос:

– Инспектор? Это вы, инспектор? Вы должны на это посмотреть!

Он поспешил вниз, держа фуражку в руке. Люди в квартире Хирш толпились у шкафа, встроенного в стену слева от двери. Когда шкаф открыли, оттуда вывалилась швабра с красной ручкой. В шкафу была перекладина для вешалок, но почти все висевшие там плащи и пальто упали на пол. То, что раньше занимало большую часть пространства за перекладиной, было выломано из стены, обломки штукатурки и пыль обрушились на груду валявшихся вещей.

– Все становится совершенно ясно, – отметил прокурор, указывая своей сигарой на зияющую дыру. – Глядя на шкаф, могу сказать, что там был сейф. Наверняка они угрожали ей в надежде узнать код, но она не сдалась. – Он огляделся вокруг. – Не подумал бы, что она обладала чем-то, что могло стоить ей жизни. Конечно, вы, инспектор, больше знаете о погибшей.

– Да, не очень...

– Здесь все еще снимают отпечатки пальцев. Давайте выйдем на лестницу. Там они уже закончили. – Когда они вышли на площадку, он понизил голос. – Как бы я хотел закурить! По крайней мере запах стал бы лучше. Ладно, расскажите мне все.

Инспектор рассказал все, в том числе историю про нож, открытку и запах сигар. Вытащив свою сигару, прокурор посмотрел на нее с улыбкой и быстро сунул обратно в рот.

– О сейфе ничего не сказала?

– Нет, быть может, соседи сверху могли бы что-то рассказать об этом. Это не займет много времени.

– Я пойду с вами.