Текст книги "Фамильные ценности"

Автор книги: Магдален Нэб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Им нужен я. Все хорошо. – Он встал и, взглянув на инспектора, произнес: – Извините…

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Я понимаю, что вы не в состоянии со мной разговаривать. Я вернусь, когда вам станет лучше. Но, простите, мне кажется, что ваша сестра права. Вы же не собираетесь куда-то идти? – спросил инспектор.

– Только вниз, в мастерскую. В противном случае они не смогут продолжать работу. Вы пойдете со мной?

– Разумеется. – Хотя бы для того, чтобы поддержать его в случае необходимости.

Инспектору еще ни разу не доводилось видеть человека, который выглядел бы столь нездоровым и при этом самостоятельно передвигался. Леонардо, хотя и покачиваясь, начал спускаться вниз по лестнице.

– Вы не хотите вызвать лифт?

– Нет. Шум, движение… Не могу, – еле двигая губами, произнес Леонардо.

Они спустились по ступенькам. Проходя мимо фонтана, молодой человек остановился, покачнувшись. Инспектор поддержал его.

– Мама… О господи, даже не знаю, что лучше…

– Все будет хорошо. Если позволите мне поговорить с вами, если доверитесь мне.

Тут инспектор обнаружил, что разговаривает сам с собой. Глубоко запавшие глаза юноши были пусты. Он больше не мог ни слышать, ни двигаться и прошептал:

– Помогите…

– Я здесь, чтобы помочь вам, поверьте…

– Нет. «Скорую помощь», врача… Леонардо скорчился над травой в приступе рвоты и молча, медленно повалился на широкий камень у фонтана.

– И как он сейчас? Ты меня слышишь? Открой бутылку, Салва, раз уж ты там стоишь. – Тереза передала мужу бутылку.

Гварначча сжал оплетенное соломой горлышко:

– Я звонил в больницу перед уходом с работы. Они сказали, что он без сознания и еще нескоро выйдет из этого состояния.

– Бедняга. Не знала, что мигрень причиняет такие страдания, – посочувствовала Тереза.

– Когда появился врач, Леонардо не реагировал на свет, не чувствовал ни рук ни ног. Впору было заподозрить что-то и похуже мигрени. К счастью, его сестра все мне заранее объяснила.

– Как она выглядит? Не стой на дороге, Салва, я хочу подойти к раковине. Она так же красива, как ее мать?

– Красива, но по-другому.

– Как, ты сказал, ее зовут?

– Не знаю. Все время забываю! Ты помнишь графиню? Ты ведь уже перебралась во Флоренцию в те дни, когда здесь проходили показы мод.

– Я видела ее у парикмахера.

– Что?

– Не переживай. Я не трачу все твое жалованье на парикмахера, который причесывает графиню Брунамонти. Я видела в каком-то журнале большой материал с фотографиями, ну, знаешь, знаменитости в домашней обстановке. Там еще была фотография – графиня в бежевом кашемировом костюме, очень простом, позади нее на белой софе в белой комнате свернулась маленькая собачка. Я тогда подумала, что она, должно быть, старше меня, но выглядит просто превосходно, как модель.

– Она одно время была моделью.

– А затем я представила, что наши сорванцы натворили бы в такой белой комнате. Позови их, ладно? Все готово.

Первое, что сделал утром инспектор, – позвонил из офиса в больницу Санта-Мария-Нуова. Леонардо Брунамонти, сказали ему, все еще спит, но, возможно, проснется к обходу, в одиннадцать, после чего сможет уйти. Инспектор решил: он отправится в больницу под предлогом, что явился отвезти Леонардо домой, а чтобы не привлекать внимания, поедет на собственной машине и не возьмет водителя.

Если молодой человек и был удивлен, увидев его, то и вполовину не так сильно, как инспектор.

– Я просто не узнаю вас, – не смог скрыть изумления Гварначча.

– Со мной все в порядке. Выспался, только и всего. – Напугавшее вчера инспектора мертвенно-бледное, плохо вменяемое существо превратилось в приятного молодого человека с большими зеленовато-карими глазами, и если они все еще выражали беспокойство, то угадывалась в них и искренняя признательность. – Я обычно принимаю снотворное до начала мигрени, когда начинает ухудшаться зрение, но не в этот раз… Вы понимаете.

– Разумеется, понимаю. Однако я еще вчера говорил вашей сестре, что ваше бодрствование было бессмысленным. Никто не позвонит. Моя машина под окнами. Надеюсь, я не слишком бесцеремонно поступил, придя сюда, но я хотел бы побеседовать с вами…

– Я рад вашему приходу. Это правда, что Патрик – Патрик Хайнс – настаивал, чтобы мы все сделали сами. Он американец и не доверяет местным властям. Простите, что я так говорю, но…

– Не волнуйтесь. Такое бывает.

– Понимаете, он считает, что частный детектив будет работать только в наших интересах, тогда как вы захотите прежде всего арестовать похитителей.

– Отчасти он прав, – признал инспектор, – но невозможно представить, что мы сочтем успешным дело, если потеряем жертву.

– Нет, конечно, но он предполагает, что вы можете пойти на больший риск, чем…

– Когда вы познакомитесь с капитаном Маэстренжело, то поймете, как трудно представить себе его идущим на риск, тем более если предстоит рисковать человеческой жизнью! К тому же мы не собираемся возражать против того, чтобы вы наняли частного детектива, если он согласен сотрудничать с нами. Но могу ли я попросить вас сначала поговорить с капитаном и прокурором? Это ведь благоразумно, как вы полагаете?

– Более чем. Откровенно говоря, для меня это огромное облегчение. Не представляю, как бы мы справились одни.

– Вы бы и не справились. Никто не смог бы. Не верьте, если вам говорят, что кто-то справился самостоятельно.

– Наверное, вы правы. Могу я попросить о любезности? Остановите ненадолго машину, пожалуйста. Я десять дней не был на воздухе и, когда вернусь, отправлюсь прямо в мастерскую. Не хочу тратить ваше время, и все же…

– Нет проблем, мы непременно пройдемся, – успокоил юношу инспектор.

Возможно, Леонардо и оправился от мигрени, однако душевные страдания сделали его настолько рассеянным, что он и не заметил, что инспектор выбрал очень длинный маршрут, взбираясь на виа Микеланджело, хотя имел разрешение ездить через центр города. Инспектор чувствовал, что сейчас полностью владеет вниманием Леонардо Брунамонти, но не был уверен, что удержит его, когда появится Хайнс. Он припарковался, не доезжая до статуи Давида, они вышли из прогретой солнцем машины, и на них тут же набросились порывы ледяного ветра, от которых перехватывало дыхание.

В молчании они шли вдоль мраморной балюстрады. Внизу простирался гобелен красных крыш, блестящего белого мрамора и оливково-зеленой реки, спокойной и полноводной. Огромный, ярко раскрашенный автобус припарковался на площади, и туристы склонились над балюстрадой, пристраивая камеры, ветер ерошил их меха и заставлял краснеть носы.

Гварначча следовал своей обычной тактике, то есть хранил молчание. Некоторое время Леонардо шел, глубоко вдыхая холодный воздух, а затем посмотрел вверх, на темные, покрытые кое-где снегом горы на горизонте.

– Она ненавидит холод… Она рассказывала нам о первых годах, проведенных здесь, как она мерзла и мучилась от этого. Представляете, приехать сюда из Калифорнии! Эти полы – камень, мрамор. В Америке полы застилают коврами… Они где-то прячут ее, да?

Инспектор избегал его серьезного взгляда.

– Это в интересах похитителей – сохранить ей жизнь и здоровье. Требуя выкуп, они должны будут предъявить тому доказательства. Вы скоро получите от нее известие, – уверил он Леонардо.

– Раньше мне никогда не приходилось так близко с этим сталкиваться, но я слышал, что людей держат в самых ужасных местах… Вы думаете, она даст о себе знать? Они позволят ей написать или что-то в этом роде?

– Написать, да… – Он не стал поправлять юношу: похитители не только «позволят», они прикажут ей написать.

Глаза инспектора были прикованы к северным горам, темные очки смягчали резкие контрасты черного и белого. Темные, суровые горы. Некоторые считают их прекрасными и говорят о диких орхидеях и спарже, непроходимых лесах, полных грибов, трюфелей и кабанов, покрытых щетиной. Безбрежные первобытные ландшафты, живописные стада овец, прохлада в разгар лета.

Таким людям инспектор, нахмурясь, ответил бы: «Нет и нет…» У него не находилось слов, чтобы выразить свое беспокойство. Вы, любители суровой природы, стоите тут, под статуей, у ваших ног простираются сокровища цивилизации, туристы со всего света позируют перед фотографами, хихикают, ветер треплет их волосы и хлещет по лицам, а где-то там, в тех горах, находится женщина, скованная цепью, словно зверь. Если повезет, ей просто навсегда искалечат жизнь. Если нет – дикие кабаны не оставят ни кусочка, за исключением нескольких косточек, которые им надоест пережевывать, они их просто проглотят, и эти кости, непереваренные, окажутся потом в навозе. Инспектор не любил горы: ни эти, ни горы в Калабрии, ни в Сардинии. Он не искал там прохлады летом, не считал унылую бедность пастушеской жизни живописной, а непроходимые леса, по его мнению, давали приют не только диким животным, но и бандитам. Все это ему совершенно не нравилось. «Нет, нет и нет…» – сказал бы он, нахмурив брови.

– Что-то я замерз. Наверное, потому что голоден… Мы можем вернуться в машину?

Пока инспектор заводил двигатель, он чувствовал, что его молодой спутник весь дрожит.

– Простите!.. – Лео, как выяснилось, дрожал не от холода, он рыдал без слез. – Простите, но я почувствовал себя таким мерзавцем!.. Жалуюсь, что замерз, проведя пять минут на улице, когда она… – Он не смог продолжать.

– Не пытайтесь разговаривать. Вам действительно необходимо перекусить…

– Нет. Я хочу поговорить с вами. Это было так ужасно – молчание, ожидание. Я хотел бы поговорить.

Инспектор дал ему такую возможность. Вместо того чтобы разговаривать дома, он отвез его на Борго-Оньиссанти. Капитан, который собирался к прокурору, тепло приветствовал юношу, послал карабинера за напитками и сандвичами и ушел, оставив их в своем кабинете.

Леонардо говорил не останавливаясь два с половиной часа. Он постоянно возвращался к той ночи, когда исчезла его мать, надеясь, как мы все надеемся, будто что-то изменится, если сказать: «Я знал, что она устала, и мог бы сам вывести собаку… Сестра приняла душ…» или: «Я в общем-то собирался пойти вместе с ней. К тому времени мне просто необходимо было выпить кофе, поэтому я мог все бросить. Если бы я только…»

– Не терзайте себя. Это скверно для вас и не поможет вашей матери.

– Она должна была находиться за городом. У нас есть маленький домик совсем неподалеку – иначе она никогда не ездила бы туда. Она обычно старалась выкроить хотя бы пару дней, чтобы отдохнуть перед показом, потому что шоу – это серьезное нервное напряжение. Лишь в этом году, поскольку нам впервые предстоял в апреле показ в Нью-Йорке, она не поехала. Я должен был больше помогать ей. Она бы почувствовала, что может мне доверять. Если бы она уехала, этого не случилось бы.

– Сомневаюсь. Они ждали бы удобного случая несколько дней и дождались бы.

– Но почему? Почему мы? Мы не особенно богаты.

Это и странно. Как правило, похищают людей из семей, которые не скрывают богатства. Бандиты собирают нужную им информацию, суд ведет свои поиски, а широкая публика остается в неведении о незадекларированных деньгах, которые осторожно отзываются с оффшорных счетов. Ошибки, конечно, случаются, но по большей части похитители знают свое дело.

– Бизнес моей матери можно назвать успешным, но если бы люди знали, как она работает: годами без выходных и отпусков, постоянно влезая в долги! Сейчас дела идут хорошо, однако все деньги она вкладывает в дело, пробиваясь на международный рынок. Очень возможно, что в этом году мы не получим прибыли. Знаете, что пришло мне в голову утром, пока я ждал обхода? Убийство Версаче. Помните тот день, новости по телевидению? Конечно, он был всемирно известен, но только тогда, когда люди увидели его дом в Майами, они поняли, каким огромным состоянием он располагал, и это было для них настоящим потрясением. Немедленно поползли слухи… Мафия, отмывание денег, бог знает что!.. Как вы считаете, это могло спровоцировать похищение, привлечь внимание к миру моды? А убийство Гуччи? Упоминались такие суммы…

– Хорошо, что вы об этом подумали, – осторожно сказал инспектор, – это поможет нам понять, что навело похитителей на вашу семью.

– А разве это так важно – я имею в виду, для спасения моей матери? Мне кажется, это важно для вас.

– Это важно в любом случае. Если мы узнаем, кто организовал похищение, мы узнаем, кто его осуществил и где этот человек может действовать, где его территория.

– Понимаю. Даже если это так… – Леонардо поднялся из глубокого кожаного кресла и стал бродить по комнате, потерянно разглядывая картины, ряд календарей, медали, безукоризненно аккуратный стол. – Мы не Версаче, мы не столь знамениты, даже сравнения не может быть никакого.

Инспектору необходимо было действовать осторожно. Если он сейчас потеряет доверие Лео, появление Хайнса и детектива из Лондона положит конец всему расследованию.

– Ну, говорят, Версаче начинал с нуля…

– А моя мама начинала с долгов! Если вы что-нибудь знаете о моем отце… – Он перестал кружить по комнате и повернулся к инспектору. – Вы думаете, они купились на наше имя и графский титул?

– В иных случаях имя и титул – уже состояние. Это вам следует обсудить с кем-то более компетентным. Пока не придет требование выкупа, мы все равно не узнаем, какой информацией о вас располагают похитители и чем они руководствовались в своем выборе. О чем вам следовало бы подумать – так это откуда у них информация. Это неприятно, но я вынужден просить вас об этом. Список всех, кто работал с вами в любом качестве, кто знает о вас, кто часто бывает в доме по любым причинам. Начните с вашей девушки, если она появилась недавно.

– Этого не может быть, она американка и живет в Швейцарии.

– Тогда та, что была до нее. Вы поссорились? Бросили ее?

– Нет. Это она оставила меня. Они обычно так и поступают, потому что я работаю день и ночь. Никаких ссор. Не могу поверить…

– Если вы хотите спасти мать, составьте список. Ваши постоянные сотрудники, бухгалтеры, садовник, кто-то, кого вы прежде не знали, но кто недавно проявил интерес к вашей семье. Список всех. Не бойтесь. Их проверят очень осторожно. Они никогда не узнают. Имя Брунамонти не выбиралось с помощью «тыка» в телефонной книге. Вы меня понимаете?

Леонардо упал в кресло и протер глаза, словно заставлял себя смотреть на мир по-новому:

– Хорошо.

Инспектору оставалось только решить, подвезти ли юношу домой или предложить ему пройтись и подышать воздухом, когда заглянул карабинер и, извинившись, попросил инспектора взять трубку, поскольку капитан Маэстренжело хочет поговорить с ним.

– Я рассчитывал еще застать вас. Сын с вами?

– Да. Он здесь.

– Можете взять его с собой. Мы нашли машину.

Капитан дал указания, как добраться до места, где кто-нибудь встретит их, и повесил трубку.

– Мы нашли машину, – сообщил инспектор Леонардо.

5

Во время поездки, которую они проделали в служебной машине с карабинером за рулем, инспектор сидел на заднем сиденье с Леонардо на случай, если тому еще захочется поговорить. Всегда ли он был таким в поездках или то был результат шока, но Леонардо не знал золотой середины: либо он полностью раскрывал сердце, либо погружался в молчание. Разумеется, светской беседы ждать от него не приходилось, но инспектор, которому нередко доводилось бывать в сходных ситуациях, все еще считал его необычной личностью.

В это время дня – было слегка за полдень – движение не было интенсивным, и они вскоре выехали за пределы города. Прекрасные дворцы и мраморные фасады уступили место рядам стандартных домиков, узким, разбитым дорогам и фабрикам. Джип, принадлежащий местным властям, сопровождал их на узкой грунтовой дороге, ведущей от застроенного района к холмам. Несмотря на яркое солнце в чистом голубом небе, канавы, тянущиеся по обеим сторонам дороги цвета охры, были все еще покрыты коркой льда. В начале крутой, проложенной трактором тропы джип остановился, и водитель предложил им пересесть, потому что продолжать путь на служебной машине будет непросто.

Они перебрались в джип. Инспектор посматривал на своего спутника, ослабленного вчерашним приступом, но лицо Леонардо чуть разрумянилось и было спокойным. Он казался очень юным. Его взгляд устремился к горам, и инспектор посмотрел туда же. Ярко светило солнце, однако эти горы, независимо от погоды, всегда выглядели темными и неприветливыми.

Вскоре джип съехал на обочину и остановился. Прокурор Фусарри уже находился на месте. С ним были капитан и группа местных карабинеров. Позади них стояла черная машина графини Брунамонти, укрытая ветками и забросанная камнями. Над ней колдовали криминалисты и фотографы.

– Номера сорваны, – заметил инспектор, – но она похожа на машину вашей матери?

– Да. Что это значит? Она?… – Его взгляд вернулся к темным, припорошенным снегом горам.

– Это не означает ничего, кроме того что мы обнаружили след. Это всегда достаточно легко. Они меняют машину в каком-нибудь тихом месте. Графиня может находиться в этих горах или на другом конце страны. Оставайтесь в машине и погрейтесь, пока они не закончат работу, а затем вас попросят заглянуть внутрь.

На это потребовалось время. Никто не ожидал найти какие-либо полезные отпечатки, и все же машину надо было тщательно проверить.

Капитан и прокурор были погружены в беседу, и инспектор, нахмурившись, стоял на почтительном расстоянии. Задняя часть машины была обращена к пещере в склоне горы. В этих горах было много подобных пещер, некоторые достаточно большие, чтобы укрыть человека, некоторые – чтобы спрятать батальон.

Инспектор оглянулся в поисках карабинера, который их привез. Он не смог обнаружить его, зато увидел Бини, инспектора, возглавляющего местное подразделение карабинеров, и, подойдя, спросил:

– Чья это земля?

Бини понизил голос:

– Салиса, Франческо Салиса. – Казалось, он боится, что пресловутый бандит услышит его. – Я сказал капитану, да он уже, конечно, и так знает… Салис в бегах добрых три с половиной года.

– Давно вы служите здесь?

– В сентябре будет семь лет.

– Тогда вы его знаете.

– Знать-то знаю, только здесь никто с ним не справится, пока он сам не решит спуститься. Говорят, он может согнуться и бежать, я имею в виду, бежать, продираясь через подлесок, как дикий кабан. Однажды люди с собаками вышли на его след, но только одна собака смогла преследовать его в таком узком пространстве. Он повернулся и стрелял вниз, пока они не прекратили погоню. С вертолета над ними ничего не было видно. Нет, им не достать его, пока он не спустится. И что-то непохоже, что он собирается, да?

– А если он получит выкуп?

– Он скроется из страны раньше, чем сообщники освободят жертву. Поверьте, я его знаю.

– Гварначча!

Инспектор извинился и подошел к капитану.

– Гварначча, пусть сын заглянет внутрь, хорошо? Как дела? Он готов сотрудничать?

– Пока да. Он так напуган и смущен, что тянется ко мне. То, что мы обнаружили машину, поможет.

– Рад слышать. Но нам надо найти нечто большее.

И они нашли это нечто. Не в машине – она казалась пустой, хотя криминалисты, конечно, обнаружат улики, которые подтвердят то, что им уже известно, и потребуются для суда: волосы людей и собаки, например. В пещере, выше на горе, они отыскали пластиковые бутылки из-под воды, остатки пищи, старый грязный матрац и за всем этим надпись на стене по-английски: «ушол басейн».

Леонардо, которого привели посмотреть, выполз из пещеры и стоял молча. Он отвернулся от вопросительного взгляда инспектора, пробормотал:

– Простите… – И отошел прочь. Фусарри, зажав во рту незажженную сигару, удивленно поднял бровь и переводил взгляд с капитана на инспектора. Через некоторое время он сказал:

– Судя по реакции, он уверен, что писала его мать. Вряд ли можно узнать почерк по нацарапанной на камне фразе, значит, все дело в содержании. Мне лично это ни о чем не говорит. А вам, капитан?

– Нет, но…

– Ну, давайте же, Маэстренжело. Насколько я помню, вы хорошо владеете английским.

– Достаточно хорошо, чтобы понять, что написано с ошибками.

– В самом деле? Вы хотите сказать, что это хитрость? Возможно, это написано похитителями? К тому же странно, что надпись не соскребли со стены.

– Весьма странно, что они вообще ничего за собой не убрали. У них, я полагаю, были причины собираться в спешке…

Фусарри вынул изо рта сигару и взмахнул ею:

– Настоящий хитроумный план, да? Но машина – вот она.

– Да. И реакция сына неподдельная. Инспектор?

Инспектор направился к Леонардо, который сидел на большом валуне, глядя на горы так, словно взгляд его был к ним прикован. Инспектору было нелегко завладеть его вниманием.

– Она здесь была. Это она для меня написала, – наконец произнес Лео.

– Написано с ошибками, да? Мы даже решили, что это дело рук похитителей. Может, они пытались замести следы, оставляя фальшивые улики.

– Нет, это… Нет. – Он глубоко вздохнул. – Это потому… Это написано для меня. В детстве я ходил в итальянскую школу и, пока отец жил с нами, говорил с ним по-итальянски. Мама же всегда разговаривала со мной по-английски и пыталась научить меня читать и писать на этом языке. Она много мне читала… Но, боюсь, с английской орфографией я справиться не смог. Сказать по правде, я не слишком силен в ней даже сейчас. Когда мне было тринадцать или четырнадцать, я ходил в бассейн во второй половине дня и, если мама была внизу, в мастерской, оставлял ей дома записки. Именно это я всегда и писал, она так часто поправляла меня, что в конце концов сама начала произносить эти слова так, как я писал, и это стало нашей домашней шуткой. Она была здесь. Ну почему я не пришел к вам сразу…

– Не терзайте себя.

– Я знаю, вы правы. «Если бы я только знал» – самая бесполезная в мире фраза. Скажите мне, что делать.

Инспектор мысленно вздохнул с облегчением и рассказал ему, что они с сестрой должны придумать таких три вопроса, ответы на которые может знать только их мать. Что-то вроде тех слов, что она нацарапала на стене пещеры.

– И что с ними делать, когда мы их подготовим?

– Вам скажут.

– Вы имеете в виду – похитители?

– Да.

Франческо Салис родился в Оргосоло, на Сардинии, официально считался пастухом, но настоящий доход получал от похищения людей и, по сведениям местных сил правопорядка, документально подтвержденным, находился в бегах три с половиной года. Капитану было необходимо узнать о Салисе все, что возможно: о его подельниках, о прежних судимостях, привычках, возможностях отмывания денег, контактах в тюрьме из числа «белых воротничков», которые могли вывести его на семью Брунамонти или их бизнес. У капитана в группе расследования был толковый человек, настоящая ищейка, тоже с Сардинии, которому в ближайшие недели предстояло немало сверхурочной работы. Сам капитан трудился не покладая рук, даже не замечая этого. Прокурора Фусарри можно было найти в любое время дня и ночи.

Инспектор отправился на встречу с женой Салиса.

Он взял с собой Бини. Бини рассказывал анекдоты, причем непрерывно. Бог знает, где он их брал, но они были несмешные. Кроме того, у него был скудный репертуар, поэтому к тому времени, когда джип отъехал километра на три от места, где была обнаружена машина, он стал повторяться.

– Бьюсь об заклад, вы никогда не слышали этот: почему Флоренция напоминает женское тело?

– Что? Простите, я… – Гварначча, глубоко ушедший в свои мысли, ощущавший внутреннее беспокойство, причину которого пока не понимал, вдруг пришел в себя. Одна из проблем жизни во Флоренции заключается в том, что флорентийцы засыпают вас огромным количеством сложной информации, которая вам вовсе не нужна, в остальное же время вас донимают посетители, добиваясь информации, которую вы не в состоянии вспомнить.

Бини, нисколько не интересуясь ответной реакцией, продолжал говорить:

– Затем спускаемся снова к основанию крепости…

Перед тем как подобрать его на ближайшей деревенской площади, инспектор специально зашел на чашечку кофе в бар «Италия», и бармен, высказавшись о Салисе, упомянул имя Бини:

– Золотое сердце, всегда готов сделать доброе дело любому, великодушия через край. Я слова дурного о нем не слышал, но вы умрете с ним от скуки. А ведь если подумать, это просто ужасно: нам веселее с негодяем, чем со святым, который повторяет одни и те же дурацкие шутки.

Инспектор не отличался исключительным терпением, но был, к счастью, из тех людей, которые никогда в жизни не следят за сюжетом фильма. А поскольку Бини ответ не требовался, они ехали в полном согласии.

– Вот это место, – наконец произнес Бини. Они стояли на краю деревни, на выступе холма, и глядели вниз, на бледную ленту дороги, что извивалась по узкой долине, чуть более широкой, чем низина между крутыми склонами и подъем к крошечной деревушке, венчающей ближайшую гору. Земля Салиса находилась справа от дороги, в центре низины, и на ней возвышалось только одно строение.

Они подъехали к унылому дому и припарковали джип во дворе, где были натянуты бельевые веревки, стояла пустая собачья конура и кустарно собранная машина со срезанной крышей и без номеров – из тех, что фермеры обычно используют для перевозки тюков, бочек и забитого скота.

Внешность женщины, неохотно впустившей их в дом, поразила инспектора. Сначала он даже решил, что это мать Салиса: она была седой и выглядела лет на шестьдесят. У нее были гнилые зубы и ветхая, покрытая пятнами одежда. Очевидно, деньги, добытые Салисом, шли на покупку земли и овец. Кухня выглядела так, словно мебель принесли с ближайшей помойки, и, возможно, так оно и было. Они сели за пластиковый стол, и хозяйка подала им крепкое красное вино в стаканах.

– Вы зря теряете время. Он не имеет к этому отношения.

– К чему? – подал голос Бини. Инспектор прислушивался к разговору, пытаясь понять, что она недоговаривает.

– У меня есть собственные глаза и уши.

– Машину нашли на вашей земле. И укрытие тоже, – сообщил Бини.

На это она ничего не ответила.

– Когда ты последний раз его видела? – продолжил Бини. Женщина лишь пожала плечами. – Только не говори, что у тебя нет с ним никакой связи.

– Он уже год сюда не спускался.

– А кто же тогда доставляет ему еду?

Она вновь пожала плечами:

– Если хотите знать, я все это не одобряю.

– Что не одобряешь?

– Похищения людей. Особенно, если это дети.

– Но это не дети, во всяком случае, не в этот раз, да? Однако вы не слишком-то разбогатели. – Бини осмотрелся. Кухня пропиталась многолетним запахом сыра, однако была тщательно убрана. – Невозможно жить в таком месте одной. Ты никогда не думала вернуться домой, на Сардинию? Твоя семья, вероятно, все еще там.

– Они не примут меня, если я оставлю мужа. И это наша земля. А вы как думаете? Вы не слишком-то разговорчивы. – Это было, конечно, сказано инспектору, который разглядывал пластмассовые цветы на стиральной машине.

– Я согласен с мнением моего коллеги. Такая жизнь, должно быть, тяжела для вас. Вы продали его стадо? Я заметил, что во дворе нет собаки.

Она вздрогнула и перевела пристальный взгляд с одного на другого. Больше они не смогли добиться от нее ни слова.

Вернувшись в джип, Бини рассказал пару анекдотов, в то время как инспектор размышлял о жизни этой женщины на уединенной ферме, пока Бини не прервал его размышления:

– Если не возражаете, скажу, что зря вы упомянули о собаке. Думаете, он, вдобавок к тем проблемам, которые у него уже есть, захочет пойти на дело, за которое ему светит пожизненное?

– Это могло бы принести кучу денег. Терять-то ему нечего. Так она продала его стадо?

– Тут же. Ни один пастушок не захочет сейчас работать на них. У нее просто не было выбора.

Еще не стемнело, стоял погожий, хоть и ветреный день, но солнце уже опустилось в долину, и на джип медленно наползала тень от ближайшей высокой черной горы.

Когда они проезжали мимо дороги, где нашли машину графини, в душе инспектора вновь шевельнулось неясное волнение. Здесь, на земле Салиса, чуть прикрытую ветками машину не сумел бы обнаружить только слепой. А ведь ее могли оставить у дороги, ведущей на юг, или по крайней мере на земле, принадлежащей кому-то другому.

– Бини, я не могу избавиться от мысли, что это какая-то хитрость. Салис, говорят, профессионал и совсем неглуп.

– Наверное, с возрастом утратил квалификацию. Знаете, сейчас ему ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти. К тому же около двадцати лет в Тоскане… Должно быть, потерял свой сардинский инстинкт. Оставить на своей земле машину и надпись – все это выше моего понимания. Нужны более крепкие мозги, чем мои, чтобы разобраться в таких вещах.

Инспектор, даже с его скромным мнением о собственных умственных способностях, уже собрал по капле и сохранил в памяти большую часть информации, необходимой, чтобы понять эти противоречия. Он оставил эту тему.

– Странно, а я и не думал, что он такой старый, – было его следующее замечание.

– Все из-за объявления о розыске. Фото на нем – времен его ареста в восьмидесятые годы. Он поседел в тюрьме. И с тех пор ни разу не снимался, понимаете, о чем я?

– Да, конечно. – В груди вновь зашевелилась тревога, но, прежде чем инспектор понял причину, Бини ударил по тормозам: какая-то женщина вышла на дорогу и махала им, прося остановиться.

Они уже почти взобрались на гору, где начиналась деревня Бини с желтыми оштукатуренными фермерскими домами вдоль дороги, каждый со своим клочком земли, стайкой кур, огородом и собакой на длинной цепи, бегающей с лаем от винной бочки, служащей ей конурой, к проезжающим машинам.

Женщина была невысокого роста, и разговаривала с ними через окно джипа, стоя на цыпочках.

В открытое окно ветер доносил запахи сладкого дыма от тлеющих дров и мясного супа с овощами и розмарином. На женщине был длинный фартук и толстая шерстяная шаль, но, несмотря на тускнеющий день и ледяной холод, она вышла на улицу в открытых домашних шлепанцах, чтобы покормить кур кукурузой и запереть их на ночь

– Я слышала, вы разыскиваете собаку.

– Да. Возможно, она мертва, однако мы все равно хотели бы узнать о ней.

– Сегодня утром, когда вы тут расспрашивали о ней, я была на рынке. Узнала, только когда домой возвращалась. А ведь я видела ее больше недели тому назад. Тогда она была жива, но сейчас, думаю, уже нет. Она вся была в крови и тащилась так, словно у нее кости переломаны.

– Опишите ее. Вы, наверное, замерзли. Может, пройдем к вам на кухню?

– Я должна кур покормить. – Широкая обветренная кисть, которой она хваталась за открытое окно джипа, посинела от холода, кожа на пальцах потрескалась. – Это была маленькая собачонка тусклого окраса. Не такая, как те, которых полно вокруг, не охотничья, этих, если они потерялись, обычно можно найти среди бродячих псов, особенно молодых. Мой муж пытался поймать ее и пристрелить, чтобы не мучилась, а она ускользнула и бросилась к дороге, что ведет к деревне. Какая-то машина ее ударила и подбросила в воздух, но она поднялась и, поскуливая, потащилась прочь. Поищите вокруг, небось найдете ее тело где-нибудь поблизости. Мы решили, что ее и до этого сбила машина, а сейчас говорят, что это дело рук Салиса. Что он еще натворил?