Текст книги "Невеста"

Автор книги: Маделин Уикхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14

Гарри Пиннакл уже сидел возле барной стойки с кружкой пива в руке, когда Джеймс вошел в паб под названием «Груша и гусь». Это был небольшой паб в центре Бата, куда редко заглядывали местные и толпами валили жизнерадостные туристы.

– Рад встрече, Джеймс.– Гарри встал и протянул руку.– Позвольте, я возьму вам пива.

– Спасибо.

Оба замолчали, наблюдая, как бармен наполняет кружку. До Джеймса вдруг дошло, что они с Гарри впервые встречаются один на один.

– За здоровье,– поднял свою кружку Гарри.

– За здоровье.

– Присядем,– Гарри указал на столик в углу.– Там чуть потише.

– Хорошо.– Джеймс Хэвилл откашлялся.– Полагаю, вы хотели поговорить о делах, связанных с отменой свадьбы?

– С чего вы взяли? – удивился Гарри.– Я думал, мои люди решают вопросы вместе с Оливией.

– Я имею в виду финансовую сторону,– сухо уточнил Джеймс.– Маленькое откровение моей дочери обошлось вам в круглую сумму.

– Неважно,– махнул рукой Гарри.

– Важно,– возразил Джеймс.– Боюсь, я не смогу сейчас рассчитаться с вами полностью, но если бы мы договорились…

– Джеймс,– перебил его Гарри,– я позвал вас сюда не для того, чтобы разговаривать о деньгах. Я просто хотел выпить с вами по кружечке пива. Понимаете?

– А-а… Хорошо, конечно.

– Давайте сядем и просто выпьем, черт побери.

Мужчины заняли столик в углу зала. Открыв пакетик чипсов, Гарри предложил их Джеймсу.

– Как Милли? В порядке?

– Если честно, не знаю. Она уехала к крестной. А как Саймон?

– Глупый мальчишка,– вздохнул Гарри, похрустывая чипсами.– С утра я сказал ему, что он избалованный сопляк.

– Ммм,– не нашелся с ответом Джеймс.

– При первых признаках трудности сразу отступает. Первое же препятствие, и он поворачивает назад. Неудивительно, что его бизнес прогорел.

– По-моему, вы зря так сурово,– не согласился Джеймс.– Парень пережил настоящее потрясение. Как и все мы. Если нам нелегко, то представьте, каково Саймону…

Он покачал головой.

– Так вы действительно не знали, что она замужем?

– Понятия не имели.

– Получается, она обманула всех.

– Всю семью,– серьезно сказал Джеймс. Подняв глаза, он увидел на лице Гарри улыбку.– Вы находите это смешным?

– Бросьте. Дерзость Милли достойна восхищения. Надо иметь изрядную смелость, чтобы идти к алтарю, зная, что за углом поджидает муженек, готовый сдать тебя с потрохами.

– Не согласен,– отрицательно мотнул головой Джеймс.– Я считаю, что легкомыслие Милли доставило массу проблем и огорчений куче людей. Откровенно говоря, мне стыдно, что она моя дочь.

– Будьте снисходительны к девочке,– мягко произнес Гарри.

– Тогда будьте снисходительны к Саймону! – парировал Джеймс.– Не забывайте, он ни в чем не виноват. Провинилась она.

– Саймон – своенравный и занудный мелкий диктатор. Жизнь должна идти только так, как видится ему, в противном случае он умывает руки! – Гарри сделал добрый глоток пива.– Слишком долго ему все давалось чересчур легко, вот в чем беда.

– Я бы сказал, наоборот. Находиться в вашей тени не так уж и легко. Я, к примеру, не уверен, что справился бы.

Гарри Пиннакл молча пожал плечами. В беседе возникла пауза.

– А Изабел? – небрежно осведомился Гарри.– Как она восприняла ситуацию?

– Как обычно, очень сдержанно.– Джеймс осушил кружку.– Ей и своих забот хватает.

– Проблемы на работе?

– Не только.

– Что-то еще? У нее возникли какие-то сложности?

– Угадали.

– А что случилось?

Джеймс опустил взор в пустую пивную кружку.

– Не думаю, что это большой секрет,– помявшись, произнес он и взглянул на Гарри, тревожно сдвинувшего брови.– Изабел беременна.

– Беременна? – На лице Гарри отразилось величайшее изумление.– Изабел беременна?

– Я понимаю, верится с трудом,– проговорил Джеймс.– Я сам еще не привык к этой мысли.

– Вы уверены? Ошибки быть не может?

Джеймс улыбнулся, тронутый участием.

– Она не из тех, кто открывает карты. Мы даже не знаем, кто отец ребенка.

Гарри глотнул пива.

– Вот как…

– Нам остается лишь поддержать ее, какое бы решение она ни приняла.

– То есть?

Джеймс пожал плечами и отвел взгляд.

– Оставить ребенка или… нет.

Лицо Гарри приобрело странное выражение.

– Понимаю… Разумеется. Здесь два варианта,– задумчиво произнес он.– Какой же я идиот.

– Что?

– Ничего. Ничего.

– Ладно,– вздохнул Джеймс,– это не ваша проблема.– Он посмотрел на пустую кружку Гарри.– Возьму еще?

– Нет,– возразил Гарри.– Позвольте мне.

– Но вы уже…

– Пожалуйста, Джеймс,– настаивал Гарри. Джеймсу Хэвиллу показалось, что тот чем-то удручен, почти подавлен.– Прошу, Джеймс, позвольте мне.

Изабел дошла до Сада Слепых. Сидя на железной скамейке, она следила за струйкой фонтана, непрерывно льющейся в маленький пруд, и пыталась собраться с мыслями. В памяти вновь и вновь прокручивалась одна и та же сцена, словно пущенная по кругу пленка: выражение лица Гарри перед расставанием, сказанные им слова. Ей казалось, что бесконечное повторение должно притупить боль, сделать ее безучастной и освободить сознание для того, чтобы проанализировать ситуацию с точки зрения логики. Однако боль не утихала, разум не хотел смиряться. Изабел почти физически ощущала, как разрывается на части.

Знакомство состоялось всего несколько месяцев назад, на семейном торжестве по поводу помолвки Саймона и Милли. Они пожали друг другу руки, и между ними мгновенно проскочила искра взаимной приязни; у обоих слегка задрожал голос и, будто зеркальные отражения друг друга, оба немедленно отвернулись к прочим собеседникам. Однако, поворачивая голову, Изабел всякий раз натыкалась на взгляд Гарри и чувствовала, как все ее тело отзывается на его эмоциональный призыв. На следующей неделе они, не афишируя встречи, пообедали в ресторане. Гарри незаметно провел ее к себе в дом, и наутро из окна его спальни она видела, как Милли на прощание машет рукой Саймону.

Еще через месяц они на разных самолетах полетели в Париж.

Каждая встреча отличалась особой прелестью, приносила утонченное, тайное наслаждение, оставляя легкий шлейф мимолетности. Отношения решили сохранить в секрете, легкими, ни к чему не обязывающими. Двое взрослых людей получают удовольствие друг от друга, не более того.

Однако теперь от легкости не осталось и следа. Спонтанность закончилась. Отсутствию обязательств пришел конец. Независимо от ее выбора, последствия будут очень серьезны. Невидимое глазу биологическое событие однозначно распорядилось: любое ее решение навсегда изменит жизни обоих.

Гарри не хочет ребенка и совершенно ясно дал это понять. Если Изабел решит родить, она останется одна. Потеряет Гарри. Потеряет свою свободу. Ей придется рассчитывать на помощь матери. Жизнь превратится в невыносимый замкнутый круг: тяжелая работа по дому, утренняя чашка кофе и детский лепет, отупляющий мозг.

С другой стороны, если она избавится от ребенка…

В груди Изабел растеклась тупая боль. Кого она хочет обмануть? В чем заключается так называемый «выбор»? Да, выбор у нее есть, как у каждой современной женщины, но истина в том, что выбора не существует. Она попала в рабство к самой себе: к материнскому инстинкту, которого никогда в себе не подозревала; к крошечному созданию, растущему в ее чреве; к огромной, всепобеждающей жажде жизни.

Руперт сидел на скамейке в Национальной галерее и рассматривал портрет Филиппа II Испанского. Минуло уже добрых два часа с тех пор, как Мартин пожал ему руку и ушел, на прощание сказав, чтобы Руперт звонил ему, когда пожелает. Расставшись с Мартином, он бесцельно бродил по городу, не замечая многочисленных посетителей магазинов и туристов, постоянно его толкавших. Погруженный в свои мысли, Руперт не видел перед собой вообще ничего. Когда на пути ему попадалась телефонная будка, он заходил в нее и набирал номер Милли, но у нее все время было занято, и Руперт втайне ощущал облегчение: он не хотел делить с посторонними смерть Аллана. Пока что он не был к этому готов.

Письмо по-прежнему лежало в портфеле, так и не распечатанное. У Руперта не хватало смелости его прочесть. Письмо могло оказаться именно таким, как он ожидал, а могло и нет – он страшился и того и другого. Но теперь, под пронзительным, суровым взглядом испанского короля, Руперт открыл замки портфеля и достал конверт. Он во второй раз увидел свое имя, написанное рукой Аллана, и на него вновь нахлынула печаль. Это последняя ниточка, которая отныне свяжет их навсегда. Одна часть Руперта хотела спрятать письмо и не открывать его, не осквернять последние слова Аллана прочтением, однако трясущиеся пальцы уже надрывали конверт, вытаскивая на свет плотные кремовые листки бумаги, каждый из которых с одной стороны был исписан четким, ровным почерком.

Дорогой Руперт!

Не бойся. Не бойся, сказал ангел1313
  Евангелие от Луки, 1, 30.


[Закрыть]. Я пишу тебе не для того, чтобы смутить или огорчить. По крайней мере, сознательно такой цели я не ставлю. Нет.

Если честно, я вообще не уверен, зачем пишу. Прочитаешь ли ты когда-нибудь это письмо?

Может, и нет. Может, ты уже забыл, кто я такой; может, ты счастливо женат и растишь тройняшек.

Порой меня посещает фантазия: вот-вот дверь палаты распахнется, ты появишься на пороге и заключишь меня в объятия, а все остальные неизлечимые пациенты будут приветствовать нас радостными возгласами и бодрым стуком больничных палок.

В реальности же это письмо, подобно многим другим изделиям промышленности, когда-то полезным для владельцев, скорее всего, завершит свое существование в мусорном контейнере, а потом его переработают в чей-то завтрак. По-моему, неплохая идея. Хлопья «Аллан», с добавлением оптимизма и капельки горечи.

И все равно я продолжаю писать, будто надеясь, что однажды ты найдешь дорогу ко мне и прочтешь эти строчки.

Что это – плод болезненного воображения? Может, я придаю нашим взаимоотношениям значимость, которой на самом деле не существовало?

Срок, отпущенный мне на этой земле, вдруг сократился так резко, что мое восприятие мира несколько исказилось. Однако, вопреки всему, я пишу. Правда в том, Руперт, что я не могу покинуть эту страну, не говоря уж об этой земле, не оставив где-нибудь на клочке прощального послания тебе.

Когда я закрываю глаза и вспоминаю тебя, ты видишься мне таким, как тогда, в Оксфорде, хотя с тех пор ты наверняка изменился. Как выглядит Руперт пять лет спустя и чем он занимается? У меня есть догадки, но нет желания их раскрывать. Не хочу быть самоуверенным идиотом и считать, что знаю тебя лучше, чем ты сам себя. Это было моей ошибкой в Оксфорде. Я спутал гнев с интуицией, принял свои собственные желания за твои. Какое право я имел сердиться на тебя? Жизнь – намного более сложная штука, чем мы оба тогда представляли.

Я очень надеюсь, что ты счастлив. И боюсь, что – раз ты читаешь мое письмо – это не так. Счастливые люди не копаются в прошлом в поисках ответов на вопросы. В чем истина? Не знаю. Может быть, оставшись вместе, мы обрели бы счастье, и жизнь была бы прекрасна. Однако полной уверенности нет.

Как оказывается, мы пережили самые лучшие моменты, какие только могли пережить. И расстались. По меньшей мере, хотя бы у одного из нас был выбор, пусть даже не у меня. Если бы мы затянули с решением до сегодняшнего дня, выбора лишились бы оба. Расставание – это одно, смерть – нечто совсем другое. Знаешь, я не уверен, что справился бы со всем сразу. Мне и без того понадобится довольно много времени, чтобы осознать, что я умираю.

Но стоп. Я обещал себе, что не буду говорить о смерти. Смысл совсем в другом. Мое письмо – не признание вины, а признание в любви. Как просто, правда? Я до сих пор люблю тебя, Руперт. До сих пор тоскую по тебе. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать. Я все еще люблю тебя. Скучаю по тебе. Если мне больше не суждено тебя увидеть… что ж, такова жизнь. Но я все-таки надеюсь, что мы еще встретимся.

Искренне твой,

Аллан

Чуть позже в зал галереи вошла молодая учительница в окружении гудящей толпы ребятишек. По плану урока они должны были перерисовать портрет Елизаветы I. Однако, обратив внимание на сидящего на скамье молодого человека, учительница быстро развернула класс и отвела детей к другому портрету. Руперт, из глаз которого катились безмолвные слезы, этого даже не заметил.

Вернувшись домой, Гарри увидел машину Саймона, припаркованную на обычном месте. Он прямиком направился в комнату сына и постучал. Не получив ответа, приоткрыл дверь. Первым, что бросилось ему в глаза, был костюм Саймона на дверце шкафа – визитка, так и не снятая с вешалки. В корзине для бумаг валялось приглашение на свадьбу. Гарри поморщился и закрыл дверь. Помешкав, он спустился по лестнице и прошел через коридор в комплекс отдыха.

Вода в бассейне мерцала огнями подсветки, негромко звучала музыка, однако никто не плавал. В дальнем углу из двери сауны шел легкий пар. Не останавливаясь, Гарри направился туда и распахнул дверь. Саймон поднял глаза, и на его раскрасневшемся лице отразилось смущение.

– Отец? – удивился он, вглядываясь в густые клубы пара.– Что ты здесь…

– Мне надо поговорить с тобой,– сообщил Гарри, усаживаясь напротив сына на гладкое пластиковое сиденье.– Я должен извиниться.

– Извиниться? – недоверчиво переспросил Саймон.

– Я был не прав, когда накричал на тебя с утра. Прости.

– А-а.– Саймон отвернулся.– Да ладно. Не имеет значения.

– Нет, имеет. Ты пережил сильный стресс. Мне следовало это учитывать. Я ведь твой отец.

– Знаю,– ответил Саймон, не поворачивая головы.

– Ты бы хотел другого отца?

Гарри пристально посмотрел на сына. Тот промолчал.

– Я тебя не виню,– вздохнул Гарри.– Из меня получился тот еще папаша.

Саймон неловко поерзал.

– Ты…

Ты не обязан говорить что-то из вежливости,– перебил его Гарри.– Я знаю, что не состоялся как отец, шестнадцать лет от меня не было ни слуху ни духу, а потом вдруг – оп! – я начинаю маячить у тебя перед глазами каждый день. Неудивительно, что нам с тобой пришлось тяжело. Супруги уже давно развелись бы… Извини,– прибавил он, помолчав.– Больная тема.

– Ничего.– Саймон невольно улыбнулся и только теперь обратил внимание на внешний вид Пиннакла-старшего.– Пап, ты в курсе, что в парилке положено снимать одежду?

– Это если пришел попариться. А я пришел поговорить.– Гарри сдвинул брови.– Ну вот, свою часть я высказал, теперь твоя очередь. Скажи мне, что я замечательный отец, и моя душа успокоится.

Повисла долгая пауза.

– Если бы только…– наконец решился заговорить Саймон, но оборвал фразу.

– Что?

– Если бы только я постоянно не чувствовал себя неудачником,– торопливо произнес он.– Что бы я ни делал, все идет наперекосяк. А ты… В мои годы ты уже сколотил миллион!

– Неправда.

– В твоей биографии сказано…

– Чушь. В твоем возрасте, Саймон, я задолжал миллион. К счастью, я нашел способ вернуть долг.

– А я нет,– с горечью констатировал Саймон.– Я разорился.

– Допустим, разорился. По крайней мере, тебе не пришлось снимать с себя последнюю рубашку, чтобы расплатиться с кредиторами, и ты не приходил ко мне весь в соплях, умоляя помочь тебе выпутаться. Ты сохранил независимость. И я тобой горжусь. Я горд за тебя даже потому, что ты вернул мне ключи от квартиры. Да, я тогда жутко разозлился, но одновременно испытал и гордость.

Долгое молчание, воцарившееся в парной, нарушалось лишь дыханием обоих мужчин в горячем воздухе да изредка шипением пара, когда капли теплой воды дождем падали на пол.

– Я буду еще больше гордиться тобой,– нарушил паузу Гарри,– если вместо того, чтобы уйти, ты попробуешь наладить отношения с Милли. Это шаг, которого я в свое время не сделал, хотя должен был.

Отец и сын снова замолчали. Гарри откинулся назад, вытянул ноги и состроил гримасу неудовольствия.

– Признаться, ощущения не самые приятные,– сообщил он.– Трусы прилипли к заднице.

– Я предупреждал,– усмехнулся Саймон.

– Точно.– Гарри взглянул на сына сквозь клубы пара.– Ну, ты намерен дать Милли шанс?

Саймон с шумом выдохнул.

– Конечно. Если она мне это позволит.– Он покачал головой.– Не знаю, о чем я думал вчера вечером… Я был несправедлив к ней. Повел себя как идиот. Я просто…– Он не договорил.– Я пытался ей позвонить сегодня днем.

– И?

– Наверное, она уехала с Эсме.

– С кем?

– Со своей крестной, Эсме Ормерод. Гарри удивленно изогнул брови.

– Эсме Ормерод – крестная мать Милли?

– Да, а что? Гарри скривился.

– Странная женщина.

– Не знал, что ты с ней знаком.

– Пару раз приглашал пообедать,– сказал Гарри.– Крупно ошибся.

– Почему?

– Неважно. Это было давно.– Гарри закрыл глаза.– Значит, она крестная Милли… Не ожидал.

– Она вроде бы приходится Хэвиллам родственницей.

– А мне казалось, у них такая приличная семья,– насмешливо произнес Гарри, затем нахмурился.– Нет, я серьезно. У них хорошая семья. Милли – замечательная девушка, да и Джеймс очень неплохой парень. Я хотел бы познакомиться с ним поближе. Оливия…– Он открыл глаза.– Ну что тут сказать? Милая женщина.

– Каждый имеет право на личное мнение,– усмехнулся Саймон.

– Только вот я бы не хотел встретиться с ней поздней ночью.

– И вообще, как стемнеет.

На голову Гарри капнула вода. Он сморщился.

– Единственная, о ком я не могу сказать ничего определенного,– задумчиво промолвил Саймон,– это Изабел. Для меня она загадка. Никогда не знаешь, о чем она сейчас думает.

– Согласен,– помедлив, произнес Гарри.

– Изабел совершенно не похожа на Милли. Но мне она нравится.

– И мне,– тихо сказал Гарри.– Очень нравится.– Несколько секунд он молча разглядывал пол, потом резко встал.– Ну все, хватит с меня этого ада. Пойду приму душ.

– Попробуй для разнообразия снять одежду.

– Непременно. Дельный совет.

С этими словами Гарри Пиннакл вышел из парной, на прощание кивнув сыну.

К тому времени, когда Руперт тяжело поднялся на негнущихся ногах, спрятал письмо Аллана и покинул галерею, уже начало вечереть. Он постоял на Трафальгарской площади, глядя на такси, туристов и голубей, затем развернулся и побрел в направлении метро. Каждый шаг давался ему с трудом; он словно лишился некой важной части самого себя, которая поддерживала его в равновесии.

Руперт окончательно понял: незыблемая опора – единственное, во что он верил в этой жизни,– ушла навсегда. Основа, относительно которой все пережитое являлось лишь контрапунктом, исчезла. Теперь ему казалось, что все его поступки за последние десять лет были частью внутренней борьбы с Алланом. И вот битва закончилась, и победителей в ней нет.

В поезде до Фулема Руперт безучастно сидел, устремив взор на свое отражение в темном стекле, размышляя с почти отстраненным любопытством, что предпримет в дальнейшем. Он чувствовал себя утомленным, разбитым и обессиленным, как будто шторм вынес его к чужому берегу, не оставив пути назад. С одной стороны, у него есть жена. Дом, прежняя жизнь и компромиссы, на которые он пошел ради того, чтобы сломать свою натуру. Счастьем это не назовешь, однако и мукой тоже. С другой стороны, существует такое понятие, как честность. Горькая, неприятная правда. И все то, что она за собой повлечет.

Руперт устало провел рукой по лицу и вгляделся в размытые черты отражения в стекле. Он не хотел быть честным. Не хотел быть нечестным. Он хотел превратиться в ничто, стать безымянным пассажиром поезда, которому не надо принимать решений и можно ни о чем не думать, а лишь прислушиваться к ритмичному стуку колес и рассматривать беззаботные лица попутчиков, читающих журналы и книги; взять у жизни отсрочку.

Однако в конце концов поезд остановился. Подобно роботу, Руперт механически взял в руку портфель, встал и вышел на платформу. Вместе с остальными, сошедшими с поезда, поднялся по лестнице и шагнул в темный зимний вечер. Толпа, как обычно, двинулась по главной дороге, рассеиваясь по мере того, как люди сворачивали в переулки. Он послушно шел следом и, приближаясь к дому, замедлил шаг, а на углу своей улицы остановился, чуть не собравшись повернуть назад. Но куда он мог пойти? Идти было некуда.

Открывая ворота, Руперт ощутил облегчение, увидев, что свет в окнах не горит. Он примет ванну, выпьет чего-нибудь покрепче и, может быть, немного успокоится к тому времени, когда Франческа придет с работы.

Руперт достал из кармана ключ, вставил его в замок и понял: что-то не так. Ключ не подходил. Руперт вытащил его, осмотрел и вставил опять. Замок не поддавался. Присмотревшись, Руперт заметил вокруг замочной скважины следы работы. Франческа сменила замок. Выгнала его из дома.

На несколько мгновений он оцепенел, дрожа от ярости и жгучего унижения.

– Сучка,– словно со стороны донесся его собственный голос.– Сучка.

Внезапно нахлынула острая тоска по Аллану, и он пошел прочь от дома с глазами, полными слез.

– У вас все в порядке? – с противоположной стороны улицы раздался бодрый девичий голос.– Не пускают домой? Если хотите, можете позвонить от меня!

– Нет, спасибо,– пробормотал Руперт и повернул голову.

Девушка оказалась молодой и симпатичной, а в ее взгляде светилось сочувствие. На миг ему вдруг захотелось припасть к ее плечу и обо всем рассказать, однако в следующую минуту он осознал, что Франческа может наблюдать за ним из окна, и его охватила паника.

Руперт неуклюже поспешил дальше по улице. Дойдя до угла, он жестом подозвал такси, сам не зная зачем.

– Куда едем? – осведомился водитель, когда пассажир уселся в машину.

– Пожалуйста, поедем…– Руперт закрыл глаза, открыл их через несколько секунд и бросил взор на часы.– На Паддингтонский вокзал.

В шесть часов вечера в парадную дверь позвонили. Открыв, Изабел увидела на пороге Саймона с огромным букетом цветов.

– А, это ты,– хмуро проговорила она.– Зачем пришел?

– Повидать Милли.

– Ее нет.

– Знаю.– Саймон выглядел встревоженным и как-то чересчур хорошо вымытым и начищенным, словно ухажер из старинных времен.– Я хотел узнать адрес ее крестной.

– Мог бы просто позвонить. Я бы к дверям не тащилась.

– У вас все время занято.

– А-а.– Изабел скрестила на груди руки и оперлась о косяк.– Ты уже перестал задирать нос?

– Изабел, ради бога, дай мне адрес! – разозлился Саймон.

– Даже не знаю, захочет ли Милли с тобой разговаривать…

– Понятно.– Саймон развернулся и пошел прочь.– Ладно, найду сам.

Проводив Саймона взглядом, Изабел крикнула ему вслед:

– Уолден-стрит, дом десять. Саймон оглянулся.

– Спасибо.

– Не за что,– пожала плечами Изабел.– Надеюсь, пригодится.

– Я тоже надеюсь.

Дверь открыла Эсме в длинном банном халате.

– О,– смутился Саймон.– Простите за беспокойство. Я хотел бы поговорить с Милли.

– Боюсь, не получится. Милли спит. Немного перебрала за обедом. Мне ее не разбудить.

– Да?..– озадаченно произнес Саймон, переминаясь с ноги на ногу.– Ну, тогда… просто скажите, что я заходил. И передайте ей, пожалуйста, вот это.

Он протянул Эсме букет.

– Передам. До свидания.

– Может, она захочет мне позвонить, когда встанет.

– Возможно. Это ее дело.

– Разумеется.– Саймон покраснел.– Большое спасибо.

– Всего доброго,– попрощалась Эсме и захлопнула дверь.

Еще раз посмотрев на цветы, она пошла на кухню и выбросила букет в мусорное ведро, затем поднялась на второй этаж и постучала в дверь.

– Кто приходил? – поинтересовалась Милли. Она лежала на массажном столе, а косметичка Эсме втирала в кожу ее лица крем.

– Торговый агент,– невозмутимо солгала Эсме.– Предлагал тряпки для вытирания пыли.

– К нам они тоже приходят,– сказала Милли, с удовольствием вытягиваясь на столе.– И всегда в самый неудачный момент.

Эсме улыбнулась.

– Как тебе понравился массаж?

– Великолепно.

Эсме отошла к окну, побарабанила кончиками ногтей по зубам и снова обернулась к крестнице.

– Вот и хорошо.– Она помолчала.– Знаешь, я считаю, мы должны уехать. Ты ведь не хочешь завтра оставаться в Бате?

– В общем, нет. Хотя… мне нигде не хочется оставаться.– Милли внезапно сморщилась, из ее глаз потекли слезы.– Простите,– хрипло сказала она косметичке.

– Отправимся в Уэльс! – объявила Эсме.– Я знаю одно замечательное местечко в горах. Сказочные пейзажи и ягненок на ужин. Здорово?

Милли не отвечала. Косметичка аккуратно вытерла с ее лица слезы желтоватым лосьоном из позолоченного флакона.

– Завтра тебе будет трудно,– ласково сказала Эсме.– Но мы переживем этот день. А потом…– Она подошла к Милли и взяла ее за руку.– Посуди сама: у тебя появился шанс, который выпадает далеко не каждой женщине. Ты можешь начать все с начала. Повернуть жизнь так, как хочешь.

– Да,– согласилась Милли, глядя в потолок.– Повернуть жизнь.

– Мир у твоих ног! Только подумай: ты собиралась отказаться от всего на свете ради того, чтобы стать миссис Пиннакл! – В голосе Эсме скользнуло презрение.– Солнышко, ты, можно сказать, чудом спаслась. Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня, Милли, поверь.

– Я и так тебе благодарна.– Милли повернула голову, чтобы посмотреть в глаза крестной.– Не знаю, что бы я без тебя делала.

– Узнаю мою девочку! – похвалила Эсме, погладив девушку по руке.– Ну, лежи и наслаждайся процедурами, а я пока уложу вещи в машину.