Текст книги "Добежать до счастья. Исповедь"
Автор книги: М. Климова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Глава 8
Вера
Мне необходимо было некоторое время тишины и одиночества, прежде чем вернуться в свою тюрьму пожизненного заключения. Так происходило всегда, стоило окунуться в детский смех и в их честные эмоции. Рядом с ними становилось хорошо и в тот же момент мучительно плохо. Воспоминания о потерянной дочки врезались тупой болью в незащищённое для таких чувств сердце. Оно начинало кровоточить, пропускать в себя ненужные ощущения и выкачивать остатки жизни.
Такие встречи делали меня слабее, восприимчивее и чувствительнее, чего с Борисом допускать было нельзя. Эта тварь питалась моей слабостью, насиловала мозг и прощупывала границы терпения. Когда-то я много думала о том, почему до сих пор муж не избавился от меня. Отказ тормозов, пищевое отравление, передозировка, остановка сердца. Ему так легко было провернуть любой из сценариев, убрать с глаз ненавистную жену и утереть нос отцу, оставив себе все причитающиеся мне активы, но он, с упёртостью маньяка, продолжал играть роль примерного семьянина, а в стенах своего логова издеваться на до мной.
Когда-то мне хотелось узнать причины такой ненависти, но с годами стало просто всё равно. Я не психиатр, чтобы копаться в голове конченного садиста, и не умалишённая, чтобы лезть в его дела. А дела его слишком явно попахивали дерьмецом, как и все деловые контакты моего отца. Белов с Уваровым кипели в одном котле, как и их партнёры, и нам оставалось только мечтать о том, чтобы дров под него накидали побольше.
– Вера Михайловна, нам пора возвращаться, – подошёл водитель, ворвавшись в мою тишину.
Я оккупировала скамейку на заднем дворе детского дома, пыталась найти равновесие в разыгравшейся весне и, почему-то, воспроизводила в памяти маму и последний наш Новый год с ней. К рождеству она скончалась, по словам отца от кровоизлияния в мозг, а перед этим, в новогоднюю ночь, они ругались. Слышались удары, болезненные стоны, треск разваливающейся на щепки мебели, мольбы остановиться и перестать.
К утру её уже отвезли в больницу, а через восемь дней мы хоронили маму в закрытом гробу. Мне было шестнадцать, и я видела, слышала и замечала больше, чем младшие сёстры, но самого главного – сожаления и вины в глазах Михаила Белова я в тот день не увидела, как и лёжа на больничной койке после потери смысла жизни. Всегда расчётливый взгляд, оценивающий прибыли и перспективы.
– Через двадцать минут, – кивнула ему, выверяя время на часах.
– Вы можете не успеть к ужину, и Борис Маркович останется недовольным, – насел мужчина, мягко требуя послушания.
– Двадцать минут, Юра! С мужем я разберусь, – повысила резкость, ставя на место водителя. – Свободен. Жди в машине.
И за этот тон Боря отыграется сегодняшней ночью, и, скорее всего, за опоздание. Всё знала, всегда предупреждала и избегала такое развитие, но в данный момент что-то внутри сломалось, а может не в данный, может надламывалось давно, а сейчас до конца треснуло. Было желание лечь на эту скамейку, закрыть глаза и вздёрнуть кверху лапки, выпустив крупицы жизни и перестав дышать.
Перестала бы, если б не угрозы отца заменить моё место Наденькой, или ещё хуже – Любашей. Надька крепкая, сможет дать отпор, а Люба… Люба больше всех похожа на мать. Такая же нежная, слабая, хрупкая. Сделала вдох посильней, расправила лёгкие, глотнула аромат липовой смолы, сладкой, как само лето.
– Поживу ещё и Бориса с собой заберу, когда придёт срок, – дала обещание самой себе и в обход прошла к выходу, чтобы не касаться в таком раздрае детей, чтобы дать себе возможность собрать в кучу эмоции и спрятать их поглубже, под панцирь, пока не окунулась в привычный ад.
Юрий старался, гнал, нарушал скоростной режим и пробивался объездными путями, минуя пробки. Не верилось, но Уваров не узнал о моём небольшом срыве, видно водитель не доложил, только смотрел всю дорогу в зеркало заднего вида и задерживал взгляд дольше обычного.
Я успела принять душ и переодеться до возвращения Бориса, даже распорядилась о количестве блюд и о марке вина, и меланхолично занялась тупой расстановкой тарелок и ровной укладкой по строгой линии столовых приборов. Приходящие шлюхи не успевали узнать правильное применение всех вилок, что очень бесило садиста и добавляло остроты в его игрищах.
– Уже накрыли. Спущусь через десять минут, – пролетел мимоходом муж, направляясь к лестнице. – Скажи Полине, чтобы спускалась.
Полина. Завтра утром я снова забуду её имя, которое вечером напомнит заботливый Борис. К любовнице, естественно, я не пошла, приказав горничной подняться и предупредить о начале ужина. Уваров не узнал о моей двадцатиминутной слабости, но утреннюю несдержанность не забыл. Мясо с овощами превратились в его тарелке в фарш, бутыль коньяка споро дошла до дна, искры из глаз, разве что, не подпаливали скатерть.
По сложившемуся обыкновению, в произошедшем был виноват он, от его ненависти дымилась я, а проплаченные плюшки на сладкое получала любовница. Вот и сейчас она вздрагивала от каждого резкого движения и бряканья бокала о поверхность стола.
– Готовься и в спальню, – вытер руки, отбросил салфетку и выжег злостью на мне клеймо.
Дальше начинался абсурд, под стать извращённому режиссёру сумасшедшего дома. Полина ушла в свою комнату привести себя в требуемый вид, я выключила в своей спальне верхний свет, оставив настенные бра и торшеры на тумбочках, Борис выбрал нужные ему девайсы и с ноги распахнул дверь, как раз через минуту после того, как впорхнула напуганная шлюха.
Утренняя злость разрослась прямо пропорционально осушенной бутылки, перемноженной на годы брака и несбывшихся надежд. Я пыталась отключиться от демонстрации точных ударов несоразмеренной силы, но меня возвращали хлёсткие оплеухи, оскорбительные окрики и обещание проделать тоже самое со мной.
Боря разошёлся до такой степени, что дотрахивал бессознательное тело и кончал, отвешивая пощёчины по моим щекам. Наутро за столом мы сидели вдвоём, а вещи Полины отправились к ней домой, или на свалку, если эту ночь она не пережила.
Муж, как никогда, был мил и обходителен, только в глазах пылала привычная ненависть. Скорее всего, он решал, кто займёт вакантную должность любовницы, и какая из них зацепит меня посильнее. Позже, стоя перед зеркалом и замазывая следы неудачных ударов, окончательно поняла, что из этого дерьма нужно выбираться.
Именно сейчас, когда я смогла отложить приличную сумму на чёрный день, когда сестрёнки выросли и готовы выслушать и принять ответственное решение, когда связи и возможности отца перестали для меня что-либо значить. Надо только поймать момент.
Телефон по ушам резанул внезапно, тишину разбил нудный рингтон. На него мне звонили редко, так что от непривычного звука я взвилась к потолку. Отлепила от комода гаджет и растерянно приняла звонок от Любаши, которая давала о себе знать только по праздникам.
– Вер, – простонал динамик обездушенным голосом сестры. – Давай встретимся. Я хочу увидеть тебя и поговорить.
Глава 9
Любовь
Как долго можно просидеть, разучившись дышать, двигаться, чувствовать что-то кроме выворачивающей боли, заполняющей каждую клеточку, каждую молекулу организма. Картинка на экране расползалась, мутнела и застилалась пеленой.
Она выглядела в корне неправильной, ненастоящей, злой. Это я должна была быть на ней, меня должен был обнимать Сергей, мой пост должен был кричать о счастье. Мой… А не её… Серёжа обещал отвезти меня на Мальдивы в свадебное путешествие. Он клялся мне в любви и обещал счастливое, совместное будущее. А какой результат? Две полоски, разбитое вдребезги сердце и одиночество…
– Любаш, на, выпей, – поднесла Маринка край чашки к губам и наклонила, заставляя сделать обжигающий глоток вонючего и крепкого пойла, от которого лёгкие сжались ещё сильнее, а слёзы обрели горечь. – Делать-то чего будешь?
Что в моей ситуации оставалось делать? Либо наглотаться таблеток и отправиться к маме, либо сделать аборт, пока папа ни о чём не прознал, и ждать выгодную партию, подобранную им. Сейчас я склонялась к таблеткам, потому что кровь отказывалась бежать по венам, а все внутренности рвались от отчаяния, а от мысли о другом мужчине, дотрагивающемся до меня, выворачивало наизнанку.
– Не знаю, – выдавила, забирая чашку и осознанно опрокидывая её в себя. – Можно мне остаться у тебя?
– Отец не будет против? – с опаской глянула на меня Марина и перевела взгляд в окно, где с минуты на минуту должен был появиться Вадим, не дождавшись меня у института и вычислив местонахождение по шпионской программке в телефоне.
– Это уже неважно, – дёрнула в сторону голову, отбрасывая картинки возможных последствий родительского гнева. Домашний арест и урезание карманных денег не такое страшное наказание в жизни, на фоне предательства любимого мужчины. – Если и будет против, пусть забирает бесчувственное тело и делает с ним что хочет.
Следом я плеснула себе ещё самогона, отстучала отцу сообщение и выключила телефон. Сегодня моим успокоением стала бутылка, старательно приготовленная Маринкиным дедом в деревне. Оказалось, что в крепком градусе хорошо топятся проблемы, боль и тоскливые мысли, а качество потопления напрямую зависело от количества этих самых градусов.
Я не помнила, как оказалась на кровати, не знала, пригнал ли отец Вадима и группу поддержки, не думала об отцовском гневе и не представляла Сергея, занимающегося сексом с приобретённой женой. В голове звенела пустота, в груди зияла дыра, в глазах скакала ходуном мебель, изгибаясь и расползаясь, как нагретый в руках пластилин для поделок.
На какой-то стадии опьянения поняла, почему люди ломаются и превращаются в зависимых от пойла нелюдей. Они не могли смириться с душевной болью, подыхали в ней, не справлялись с желанием вылететь из окна. Кто-то справлялся, имея в зачатках силу воли, кто-то, как я… спасался от губительных, безвозвратных решений.
А утром всё вернулось, и внутренняя, и душевная, и головная боль. Она была сплошной – острой, ноющей, тупой, слившейся со мной и грозящейся стать постоянной спутницей дальнейшего существования. Ужасающее, густое, концентрированное варево отчаяния и безнадёжности. Первой мыслью было заправиться ещё, поправить здоровье зельем и уплыть в состояние пластилиновой пустоты, но случилась тесная дружба с керамическим другом, то ли с перепоя, то ли по милости токсикоза.
Отползая на четвереньках от унитаза и растягиваясь возле стены, я понимала, что одна не вытяну, либо сопьюсь, либо залезу в петлю, либо просто сделаю свой последний шаг. Захотелось почувствовать нежные касания, успокаивающие меня, когда мамы вдруг не стало, услышать родной голос, напевающий в те тоскливые вечера колыбельную. Руки сами потянулись к телефону, включили его и набрали сначала Веру, а затем Надю. Я боялась остаться одна.
Во дворе дежурил Вадим и вторая машина сопровождения. Почему отец не заставил забрать меня домой, а оставил надсмотрщиков у подъезда? Выяснять я не стала, сбежала с другой стороны дома, воспользовавшись помощью подруги и окном соседки бабы Сони, живущей на первом этаже. Не считая встреч с Серёгой во время лекций и посещения библиотеки, так я бежала впервые, и мне было на всё плевать. Днём раньше, днём позже, папа всё равно получит своё, а сейчас я вряд ли его бы выдержала, и вряд ли смогла бы промолчать.
Из такси выносила себя с трудом, придерживаясь за дверь и осторожно передвигая ногами. Солнце нещадно палило совсем не по-майски, ветер забыл, что ему надо дуть, а тряска во время дороги укачала вестибулярный аппарат. В этот момент я не понимала, что люди находят в употребление водки, и похмельный синдром перечёркивал на нет всю эйфорию от пьяной ночи.
– Нехорошо выглядишь, Любаш, – поднялась из-за стола Вера и бережно обняла меня. – Случилось чего? Заболела?
– И случилось, и заболела, – повторила за ней слова, кутаясь в объятия Нади.
Мы сидели долго, пили чай и сосем не тревожили повисшую тишину. Сёстры не торопили, лишь кидали обеспокоенные взгляды и давали ту самую паузу, что позволила собраться и начать разговор.
– Меня бросил парень, женился на другой, а я жду ребёнка, – выпалила на одном дыхание, пока слёзы не начали сжирать слова. – Надо делать аборт, чтобы отец не узнал.
Конец речи провыла, втираясь лицом в плечо и отдаваясь своему горю. Боль новой волной накрыла чернеющую пустоту, а я так надеялась, что, выговорившись, мне станет хоть немного легче.
– Люб, солнышко, послушай меня, пожалуйста, – накрыла мою кисть тёплая ладонь Веры. – Тебе нельзя делать аборт и убивать малыша. Могут возникнуть негативные последствия, что ты после них не сможешь родить. Я помогу, заберу тебя у отца. Мы уедем. Дай только мне немного времени, чтобы уйти от Бориса.
– Зачем тебе от него уходить? – удивилась Надя. – У вас же стабильная, почти счастливая семья.
– Счастливая, – как-то грустно улыбнулась Вера и сжала мою руку. – Думаю, пора прикрыть завесы счастливого брака, в который продал меня отец.
Она рассказывала с непроницаемым, отстранённым лицом, говоря тихо и бездушно, а у меня шевелились волосы и подступала тошнота. Её речь была похожа на бред сумасшедшей, но фотографии, выуженные из недр скрытого облака, подтверждали Верины слова. Как она могла нести в себе весь этот ужас много лет, не выпуская скелетов из шкафов? И как отец мог бросить её в этот ад, спокойно живя и строя империю Белова.
– Я отложила деньги, у меня много драгоценностей, которые можно продать, – с лихорадочным блеском в глазах уверяла она, выплыв из кошмара. – Нам хватит надолго. Мы сбежим, поселимся заграницей, будем растить твоего малыша. У нас всё получится. И Надю с собой возьмём. Да, Надюш? Ты же поедешь с нами?
– Вряд ли, – сжалась Надюша и прикрыла на несколько секунд глаза. – Хорошо, если я увижу племянника, или хотя бы услышу. Раз у нас день откровений, то я хочу сделать признание. У меня, девочки, рак. Скорее всего, через год я не буду уже ничего видеть, или не станет меня.
Глава 10
Надежда
Что я ждала, признавшись Матвею в своей болезни? Скорее всего слов, что нам было хорошо вместе, но геморрой ему не нужен. Хотя, в глубине души тлела надежда услышать обратное. Мужчина оправдал мои жалкие надежды, неожиданно прижав к себе крепче и заглянув в глаза.
– Тогда я сделаю этот год для нас долгим и счастливым, – уверенно прошептал он и в ожидание уставился на меня.
Так и не ответила на его предложение переехать и жить с ним, раздумывая, смогу ли возложить на него такую ответственность за женщину, появившуюся на горизонте только вчера. Имела ли я право испортить значительный кусок жизни этого потрясающего мужчины, оставив после себя не самые приятные воспоминания.
– Мне нужно время разобраться в себе и подготовить отца, – отговорилась, цепляясь сильнее и боясь отпустить свой якорь, страшась ощутить в руках пустоту, не желая пройти через это одной.
Наверное, уже в эту минуту я знала, что уйду из дома к нему, просто женская сущность подвластна сомнениям и раздумьям, зачастую на пустом месте. В семье такие качества для нас были роскошью, лишь молчаливое согласие и рабское послушание.
– Слишком дорого сейчас время, – не согласился Матвей, урча как змей-искуситель, соблазняя каждым лёгким касанием. – Нам нельзя упустить и минуты.
Не знаю, сколько бы мы спорили, ходили кругами, мерялись отговорками, но нас прервал телефон, и звонившей оказалась Любаша, попросившая встретиться в кафе. Её голос дрожал от напряжения, а расстояние не смогло скрыть слёз.
Вылетая из автомобиля Матвея, не могла предположить в какую сторону завернёт наша беседа, и в какой заднице окажутся наши жизни. Смотрела на Веру и не могла проглотить её слова. Слишком они были неусвояемы, несъедобны, ядовиты. На фоне её существования беременность Любы и мой недуг смылись на второй, третий, десятый план.
Восемь лет жить с ублюдком, убившем собственного ребёнка, оказавшегося не того пола. Восемь лет терпеть избиения, издевательства и моральное насилие. Восемь лет мириться с предательством отца, позволять обнимать себя на общественных мероприятиях, скрывая под одеждой результаты побоев и зная, что косвенно это его рук дело.
– Я, всего лишь малый грех на душе отца, как и вы, – грустно качнула головой Вера. – Все эти годы я жила с уверенностью, что именно он убил маму.
Это признание обрушилось фантомной боль, пережитой десять лет назад. С уходом мамы исчезла нежность, забота и тепло, исходящее от рук и сердца. Потеряв её, мы враз стали сиротами при живом отце, не знающем что такое любовь и снисхождение к своим детям.
– Ты что такое говоришь, Вера? – с обидой спросила младшая сестра. – Она умерла от инсульта. Так сказал папа и врач.
– Отец всегда её поколачивал, а в новогоднюю ночь не рассчитал силы и избил, доведя до больницы, – со злостью выплюнула Вера. – Я всё слышала. Он нашёл у неё противозачаточные таблетки, кричал, что ему нужен сын, а мама плакала и пыталась объяснить о запрете врачей рожать ещё одного ребёнка.
Хотелось материться и, кажется, изо рта вылетело несколько крепких слов, только как-то повлиять и исправить ситуацию они не могли. Не знаю, кого из твареподобных мне хотелось убить больше. Прошлое рушилось, утягивая в руины с собой настоящее, такое же лживое, как и вся наша жизнь. Сплошная ширма, скрывающая нутро отца, оказавшееся прогнившим насквозь, прячущая гнусную реальность «счастливого» Вериного брака, уничтожающего всё живое, и ставящая нас в позу рака, разворачивая к будущему задницей.
– Мы должны действовать совместными усилиями, должны держаться друг друга, чтобы уйти от гнёта отца и научиться дышать свободно, – уверяла Вера, а я осознала, насколько важно уберечь Любу и сохранить её малыша. – За месяц-два я подготовлю почву для побега, добуду документы и сниму дом.
– А если папа узнает о беременности? – сжалась от страха Любаша. – Он убьёт меня, как маму.
– Через два месяца живот ещё не будет виден. Просто будь осторожна и не выдай себя, – сжала Вера её ладонь, вкладывая уверенность в голос. – Надя прикроет, если чего.
И тут я добавила ещё порцию дерьма в и так светлое будущее, рассказав о своём диагнозе и решение уйти из дома на днях.
– Помогу чем смогу, но последний год своей жизни я хочу прожить с любимым, – сразу озвучила свою позицию, очерчивая рамки возможного. – Матвей обещал сделать его незабываемым.
– Кто такой Матвей? – смахнула слёзы Вера. Многолетний опыт сдерживать эмоции трещал по швам, но молчаливые паузы тяжело нависали над нами, и их заполняли малозначащими вопросами.
– Мой мужчина, – сквозь сопли скривила губы в улыбке я. – Он очень хороший и чувствует меня. Уверена, Матя обязательно поможет, но тебе, Любаш, придётся оборону с отцом держать самой.
– Я справлюсь, Надюш, честное слово, – проныла сестрёнка, громко всхлипывая и комкая салфетку. – Ты только не умирай, не оставляй нас.
– Солнышко, это не от меня зависит, – притянула её к себе и позволила увлажниться глазам. – Но я буду стараться.
Мы так и сидели весь день, разговаривая, оплакивая неподатливую судьбу, делясь сокровенными секретами и строя радужные планы на будущее. Эта встреча расколола уродливое настоящее на острые куски, разорвала хлипкие связи с тираном отцом и вернула друг друга нам, отыскав потерявшихся в дебрях лжи трёх сестёр. Был ли у меня ещё кто-то роднее? Возможно, им станет и Матвей, но сейчас ближе девочек для меня не было никого.
Глава 11
Вера
В кафе мы просидели до вечера, и водитель уже несколько раз напомнил сообщениями, что необходимо возвращаться домой. Видела его в окне, нервно расхаживающего перед автомобилем, оценивающего границы дозволенного для возврата игрушки хозяина в темницу. Мне было плевать, насколько сильно взбесится Борис, не застав меня суетящейся в столовой, когда вернётся.
В данный момент душу сковала такая тяжесть, что единственным желанием стало закрыться в тёмной комнате, заткнуть уши и вылить всю эту боль через удушливые слёзы, рыдая и вырывая волосы. Все эти годы я старалась дистанцироваться от семьи, от сестёр, боясь окунуть в свою грязь, и сейчас всё оказалось до ужаса глупым. Потеряла кучу времени, отняла его у нас, не жила проблемами и радостями девчонок, отняла у самой себя огромную частицу любви.
Надя-Надюша. Как такое могло случиться? За что она так наказана? Видно, не зря говорят, что грехи отцов падут на детей, и мы погрязли в камнепаде расплаты за делишки Белова. Больно, несправедливо, но так распорядилась судьба, что недавно лишила меня продолжения рода.
– Вера Михайловна, вам следует немедленно вернуться домой, – не вытерпел мой игнор водитель и подошёл к столу. – Борис Маркович будет волноваться.
Подняла голову и столкнулась с сочувствующим взглядом. Волновался? Переживал? Беспокоился обо мне? Не похоже было, что Юрий трясётся над своей шкурой, что-то мерцало в его глазах. Что-то похожее на человечность. Выйдя замуж, я перестала замечать столь нужное качество в людях, отличающее разумное существо от животных инстинктов. Прислуга закостенела, оценив деньги и безопасность дороже сострадания, партнёры мужа потеряли его, обгоняя друг друга в забеге за властью.
– Через пять минут поедем, – устало вздохнула, беспомощно сжимая кулаки. Он кивнул и молча вышел, а я никак не могла поднять себя со стула, не могла пошевелиться и проститься с сёстрами, не могла заставить себя вернуться в свой склеп, гниющий с каждым днём всё больше.
– Езжай, Вер, – коснулась моей руки Надя. – Тебе нельзя сейчас злить урода Уварова, раз решилась сбежать.
Она во всём была права. Боря мог пойти на говно, наказать, ограничить в передвижение и в средствах, а мне предстояло постараться вдвойне, раз планы на будущее так резко поменялись. Необходимо было позаботиться о себе, о Любаше с малышом и узнать всё о болезни Надюши, разведать все способы помочь ей. Не могла я поверить её словам и безнадёжному заключению врачей. Должен быть шанс, сколько бы он не стоил. А деньги? Борис раскошелится, не догадываясь об этом. Он задолжал мне за сломанную жизнь, за поруганную молодость, за очерствевшее сердце.
Странно, но в такие моменты почему-то воскресает надежда, даже если она давно похоронена под слоями цинизма и неверия. Столкнувшись на пороге с горькой бедой, привычный мир делает кувырок, переворачиваясь с ног на голову. Агностик идёт в церковь и часами стоит под сводом, атеист шепчет молитву, обещая начать верить, пантеист сбивает колени, стоя напротив иконостаса. И над всем этим парит надежда получить свой кусочек чуда, который спасёт, не даст случиться самому страшному.
Попрощалась с девчонками и поехала домой. Впереди ждал ужин, унизительные игры, а за ними тишина, укрытая темнотой, расползающейся из углов. Самое отвратное время раньше, когда не могла отмыться от грязи, а в спальне стоял тошнотворный смрад извращённого секса, и так необходимое сейчас для того, чтобы продумать шаги, разработать план и выстроить каждый его пункт. Уваров ошибок не прощал и карал жестоко, со вкусом.
Юра снова гнал, нервничал, кидал опасливые взгляды и каждую минуту смотрел на часы, будто от этого остановится стрелка, а может и сразу движение земли. Молодой ещё, глупый, не стрелянный. Не бывает волшебства. Не в мясорубке Уварова. Как бы он не рвал сцепление и не стёсывал резину об асфальт, раньше Бори вернуться не вышло. Мы тормозили у крыльца, а его водитель как раз загонял транспорт в гараж.
– Вера Михайловна, скажите, что по дороге заглохла машина, – шепнул Юрий, открыв машину и помогая выйти. – Я подтвержу. Он мне поверит.
– Всё хорошо, Юр. Это не важно, – на секунду сжала его предплечье. – Спасибо тебе.
Глухое равнодушие навалилось внезапно, стоило коснуться ручки и открыть дверь. Состояние понимания, что перед смертью не надышишься и нужно просто ждать. Приторный запах духов прошёлся раздражением по слизистой носа, женский смех пробежал неизбежностью по ушам. И гадать не пришлось, что за гостья за столом.
– Ты задержалась, дорогая, – широко улыбнулся Борис, открывая оскал взбешённого зверя.
– Засиделась с сёстрами. Давно не виделась с ними, – не стала врать и втягивать в трясину водителя. Не заслуживал парень катка, перемалывающего кости.
– Внимательнее надо быть, Вера, – процедил сквозь зубы. – Следить за временем.
– Прости, – нагнала виноватый вид. – Больше не повторится.
Муж демонстративно взял за руку девицу, сидящую рядом, коснулся губами пальцев с ярко-розовым маникюром, довольно прошёлся глазами по груди, накаченной силиконом, и после вновь перевёл внимание на меня.
– Познакомься, это Катрина. Она будет жить у нас.
Очередная кукла, невнятно похожая на меня с той разницей, что не гнушалась вмешательства современной индустрии красоты. Даже моим неискушённым глазом определялась работа над лицом. Корректировка линии роста волос, удаление комков биша, увеличение губ с вывертом верхней. Дорого ей стоил весь этот процесс, и оплатил его, скорее всего Боря, подводя внешний вид к прототипу моей восьмилетней давности с усовершенствованием функций, от которых отказалась я.
– Быстро, – не сдержалась и усмехнулась, встречаясь с наглой улыбкой Катрины-Арины-Полины. Стало интересно, знает ли она, что ждёт её теперь каждую ночь? Видит ли извращённое животное под личиной респектабельного Уварова? Как быстро сломается, не выдержав страсти конченного садиста? Как долго будет тешить надежды занять моё место?
– Распорядись подавать ужин, – ответил на мою усмешку. – Займись тем, для чего я тебя здесь держу.
«Ублюдок», – сглотнула про себя. – «Перешёл к игре, не дождавшись спальни. Не удивлюсь, если разложит новую шлюху прямо на столе, пока я разделываюсь с рыбой».
Прислуга стояла по стойке смирно, ожидая указаний и боясь проявить излишнее рвение. Они и так старались быть незаметными, профессионально шкерясь по углам, а с появлением новой пассии хозяина притихали и не высовывали напрасно носа.
– Накрывайте на стол и приготовьте гостевую спальню, – приказала и вышла, гордо подняв голову и навешивая маску высокомерности. Мне не должно быть стыдно и неудобно. Это не я унижаю семью и мешаю брак с грязью.
