Текст книги "Добежать до счастья. Исповедь"
Автор книги: М. Климова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Маргарита Климова
Добежать до счастья. Исповедь
Пролог
– Неудачный день? – раздался над головой приятный мужской голос. – Не возражаете, если составлю вам компанию? Плохое настроение лучше разделить с кем-нибудь, чтобы снизить дозу печали.
Мужчина не стал ждать моего согласия, отодвинул стул и сел напротив, поставив чашку чёрного кофе на стол. Оторвалась от гастрономического списка, готовясь послать нахала в эротическое, пешее путешествие, но его глаза остановили меня. Глубокий синий цвет с вкраплениями грозового неба, окружённый тонкими лучиками морщин человека, предпочитающего с улыбкой встречать любые проблемы.
– Матвей, – выдернул веточку фрезии из вазочки, стоящей по центру, и протянул мне.
– Надежда, – ответила, принимая цветок. Поднесла его к носу, вдохнула слабый запах приближающегося лета, сканируя незнакомца. Взрослый, ближе к сорока или около того, подтянутый, симпатичный, обладающий притягательной харизмой. Рядом с таким хочется задержаться, напитаться теплом, погреться в лучах, отщипнуть кусочек радости.
– И что же у Надежды случилось такого безнадёжного? – тепло посмотрел, открываясь моему горю.
Издевательская тавтология. Вся жизнь – сплошное издевательство. Вера, Надежда, Любовь. Так назвала нас мама, веря, что с такими именами нам повезёт. Правда, не учла отца. Рядом с ним везти может только ему, а по факту мы имели полную противоположность. Вера, полностью утратившая веру, Надежда, оставшаяся без этой сути, и Любовь, влюбляющаяся, но не имеющая ответной любви.
Поэтому ответила честно:
– Случилась жизнь, Матвей.
Глава 1
Надежда
– Год, максимум полтора, – произнёс Денис Сергеевич, просматривая результаты моего обследования.
Смешно. Никогда раньше не обращалась к врачам, чувствуя себя отлично, а тут нелепая авария такси, в котором я ехала на работу, удар лбом о поручень на спинке сидения, мошки в глазах, головокружение, тошнота и конечная точка маршрута – кабинет онколога.
– А с лечением? – посмотрела в окно за спиной доктора.
– Здесь, как карты лягут, – сцепил руки замком, переплетая пальцы и укладывая их на мою историю болезни. Странно. Им давно поставили компьютеры, провели сеть, объединили данные поликлиник, а они всё ещё заполняют карты вручную. – Либо ремиссия, возможно, полная, либо болезнь перемелет организм за два месяца.
Шевельнулось что-то во мне? Нет. Только уверенность, что это нелепая ошибка. Что сидит передо мной Денис Сергеевич, крутит чужие анализы и впаривает мне о короткой, очень короткой жизни. Херня. Мне двадцать два, я каждый год прохожу диспансеризацию, у нас в семье ни у кого не было онкологии, и вообще, здоровая как лошадь. Нет. Точняк ошибка.
– Я хочу выслушать мнение ещё одного врача, – перевела взгляд с окна на мужчину, поправляющего очки в тонкой, золотой оправе, и отзеркалила его позу. – Вдруг произошла ошибка.
– Ваше право, Надежда Михайловна, но другой специалист скажет вам тоже самое. Вы просто потеряете время.
– Всё-таки я рискну, – улыбнулась ему и вступила в зарождающую весну, просыпающуюся природу, расцветающую надежду.
Через месяц я снова сидела на том же стуле перед тем же Денисом Сергеевичем. Три клиники, куча анализов, УЗИ, МРТ и три заключения, повторяющих точь-в-точь его слова. Двадцать два. Год-полтора. Слепота, потеря памяти и вкуса, головные боли и смерть под наркотой, которая станет единственным смыслом в жизни.
– Не может быть, что вообще нет надежды, – упёрлась в него умоляющим взглядом. – Двадцать первый век, человечество полетело в космос, изобрело лекарство от тифа и холеры, придумало интернет и мобильную связь. Наверняка, что-нибудь есть? Экспериментальные программы, проходящие испытания лекарства?
– В Германии есть одна клиника, пытающаяся бороться с агрессивными видами, – выдохнул он, стянул очки и с силой потёр лицо. – Но я не могу вам её порекомендовать, Надежда. Слишком тяжёлое лечение, убивающее организм быстрее рака. Половина умирает во время первого курса, большая часть оставшихся возвращается ни с чем и сгорает за пару месяцев. Только пять процентов справляются с опухолью, долго восстанавливают убитый иммунитет, кое как стабилизируют работу органов и живут до следующего рецидива.
– И какой срок ремиссии? – без особой надежды интересуюсь у доктора.
– У всех по-разному. Год, пять, десять. Больший срок неизвестен, так как программа работает десять лет. Из двухсот тридцати четырёх переживших всего двадцать шесть продолжают вести обычный образ жизни, – он ещё раз внимательно посмотрел в распечатки перед собой и поднял сочувствующий взгляд. – Двадцать шесть из почти что пяти тысяч пациентов.
– Что же мне делать? – прошептала, процеживая информацию и ужасаясь реальности.
– Жить, Надежда Михайловна, – слишком громко резанул тишину его голос. – Жить и взять из оставшегося времени всего по полной.
Я не помнила, как вышла из клиники, как пересекла проспект, как села на скамейку в парке перед яркой клумбой с тюльпанами. Жить по полной… Смешно… Жить и ждать, когда организм начнёт прогибаться под вездесущими метастазами, цепляющимися за ткани, сосуды и органы, когда свет померкнет, оставив меня в кромешной темноте, когда от боли я буду лезть на стену, не помня своего прошлого и чем кормили меня в обед. Ни семьи, ни детей, ни будущего.
Хотя, семью, как раз-таки, можно получить, достаточно сказать о болезни отцу, и он удачно сбагрит меня какому-нибудь партнёру, желая получить напоследок выгоду слиянием компаний. Вера уже стала жертвой его амбиций и жажды власти, почему бы не ухватить счастливый билет и со мной, даже если от этого брака выиграет только он.
Что ж, жить по полной я начала с опустошающих слёз и большой порции мороженого на летней веранде кафе. Всю сознательную жизнь отказывала себе в сладком, следя за фигурой, а за оставшееся время решила наверстать. Заедая соль сладким, писала на салфетке список блюд, к которым раньше не подошла бы на пушечный выстрел. Жирные рёбрышки в гранатовом соусе, острые крылышки, мясная пицца, кремовый торт… В ход пошла третья салфетка, когда на меня набежала чья-то тень.
– Неудачный день? – раздался над головой приятный мужской голос. – Не возражаете, если составлю вам компанию? Плохое настроение лучше разделить с кем-нибудь, чтобы снизить дозу печали.
Мужчина не стал ждать моего согласия, отодвинул стул и сел напротив, поставив чашку чёрного кофе на стол. Оторвалась от гастрономического списка, готовясь послать нахала в эротическое, пешее путешествие, но его глаза остановили меня. Глубокий синий цвет с вкраплениями грозового неба, окружённый тонкими лучиками морщин человека, предпочитающего с улыбкой встречать любые проблемы.
– Матвей, – выдернул веточку фрезии из вазочки, стоящей по центру, и протянул мне.
– Надежда, – ответила, принимая цветок. Поднесла его к носу, вдохнула слабый запах приближающегося лета, сканируя незнакомца. Взрослый, ближе к сорока или около того, подтянутый, симпатичный, обладающий притягательной харизмой. Рядом с таким хочется задержаться, напитаться теплом, погреться в лучах, отщипнуть кусочек радости.
– И что же у Надежды случилось такого безнадёжного? – тепло посмотрел, открываясь моему горю.
– Случилась жизнь, Матвей, – зачерпнула подтаявшее мороженое, и по языку растеклась сливочная сладость с шоколадной крошкой. – И она оказалась порядочной сукой.
– К сожалению, с жизнью я сделать ничего не могу, – задумчиво протянул, отпивая кофе. – А с суками положительный опыт имеется.
И он так честно и широко улыбнулся, без всякой наигранности и искусственности, что в этот момент я решила взять от остатка дней по полной. Взять именно с ним, у него, от него и от всего человечества. Судьба отняла у меня много лет «долго и счастливо», так что пусть раскошеливается на «быстро и через край».
– Тогда мне ещё порцию мороженого и большую чашку какао с зефирками, – улыбнулась в ответ и стёрла остатки соляных дорожек. – Помирать, так с музыкой.
Матвей исполнил мой заказ, прибавив к нему восхитительное пирожное с кремом и ягодами, себе взял ещё кофе и расплескал своё обаяние вокруг меня. Как давно я не сидела просто так, болтая о всякой ерунде. Погода? Да, прекрасная. Греет майское солнце, а вечером обещают грозу. Десерт? Кажется, лучший в городе. И кофе здесь замечательный. Досуг? Учусь на экономическом, но больше тянет к веб-дизайну и рисованию пальцами. Работа? Подрабатываю администратором в гостинице, принадлежащей отцу.
Непринуждённый разговор, приятная атмосфера, звенящая пустота в голове и спрятавшиеся мысли о скоротечности жизни. С Матвеем было легко, будто я знала его давно, а не только что познакомились. Он располагал к себе простотой, незамыленностью во взглядах, тягой к жизни. И самое главное, с ним я не чувствовала разницы в возрасте, не ощущала себя глупой малолеткой, увлёкшейся большим дядей. Может я сама стала старше, столкнувшись с нерадужной реальностью, а может я никогда не обладала беспечностью, растя без матери в жёстких рамках жестокого отца.
Глава 2
Вера
Я сидела за столом и рассматривала разукрашенное лицо любовницы мужа. Полина… Алина… Арина… Хрен её знает. Какая она по счёту? Сколько их сменилось в нашем доме? Закономерность только одна – они все походили на меня в восемнадцать лет с небольшим отличием – мои глаза тогда горели юностью и верой в будущее, у них же потухли, как у прожжённых шлюх. Одни задерживались надолго, надеясь затронуть сердце извращенца и занять моё место, другие не выдерживали и сбегали после пары ночей, третьих муж выбрасывал сразу, не получив своей дозы удовольствия.
Вон тот синяк под глазом появился ещё три дня назад и уже лучше поддаётся маскировке косметикой, а эта припухлость и рана на губе совсем свежая, полученная этой ночью. Скрытое одеждой тело – одна сплошная гематома. Борис редко позволял себе портить ветрину, отыгрываясь на местах, которые можно спрятать от общества.
Сложно представить такую ситуацию – я и любовница мужа за одним столом, в одном доме, ещё сложнее понять мою радость, но я была почти счастлива от нахождения эти продажных дур в моём доме. До них, размазывать на себе тонну тоналки приходилось мне.
Из-под ресниц глянула на мужа, спокойно отрезающего кусок яичницы с беконом. Сытный завтрак после бурной ночи и переизбытка коньяка, холодный душ, мастер из барбершопа, и в офис он приезжал свежим, как всегда. Борис Уваров – владелец крупного холдинга, занимающегося всем, что приносит деньги. Объединение приватизированных во время перестройки старшим Уваровым предприятий, выросших в целую империю под руководством сына. Компьютерные разработки, программы для военной индустрии, строительство вертолётов, консалтинговые услуги. Этакий лакомый кусок для акул бизнеса. Никто не знал, что мой муж извращённый садист. Почти никто.
Боре всё сложнее довались такие ночи. Возраст, здоровье, незнание берегов. Он не принимал слова нет и не слышал слова нельзя, и мне пришлось годами учиться сосуществовать с его желаниями. Сейчас стало хорошо, у меня появилось личное время днём, а раньше…
Мне только исполнилось восемнадцать, когда отец выдал замуж за тридцати пятилетнего партнёра, вернее продал за слияние компаний. Я всегда знала, что меня ждёт такой брак, поэтому во время свадьбы искала в муже привлекательные качества. Высокий, симпатичный, серьёзный, взрослый. За ним я была бы как за каменной стеной. Достаток, стабильность, уважение.
Уважение пришлось прочувствовать всей шкурой в первую брачную ночь. Борис принял лишнего на празднование, продолжил пить в снятом номере, залез на меня в невменяемом состояние и у него ничего не вышло.
– Не страшно, – прошептала я, облегчённо вздохнув. Не так представлялась мне потеря невинности. Не с пьяным в дугорину мужчиной. – Попробуем в другой раз.
Думала ли я в тот момент о последствиях, после неудачно оброненных слов? Такое представить девчонка, выдранная из замкнутого пространства, воспитанная в строгости и ограничениях, не могла. Первая хлёсткая пощёчина настигла меня в туже секунду, за ней следующая, после град ударов, выбивающих воздух и скручивающих мышцы от боли.
– Сука! Тварь! Беловская шлюха! – плевался при каждом соприкосновении кулака с телом. – Я тебя и без члена порву, дрянь!
Член это чудовище заменил бутылкой из-под шампанского, предварительно вылив содержимое на израненную меня. Ощущения смешались в убивающий коктейль – боль, страх, непонимание, неверие. Как можно так поступить с молодой женой? Как можно поднять руку на женщину?
Через сколько Борис вырубился, оставив истерзанное тело валяться на ковре? Мне казалось, что прошла вечность, пока зверь не насытился и не угомонился. Собравшись с силами, отодравшись от пола и накинув махровый халат, я вызвала такси и сбежала под защиту к отцу.
Вот тогда я окончательно повзрослела и поняла, что спасения искать мне негде. Страшнее стало не от того, что сделал Борис, а от полной поддержки его действий со стороны моего отца. Для меня не было секрета, что папа поднимал руку на маму, но что он позволит это в отношение своей дочери, стало неприятным открытием.
– Ничего страшного не случится от пары оплеух, – строго выговаривал, заталкивая в машину. – Бабы от них только послушнее.
– Я подам на развод, – рыдала, размазывая кровавые сопли. – Я не буду терпеть рукоприкладства от мужа.
– Подавай, – пожал плечами отец, отряхивая ладони. – Твоё место займёт Надежда через два года.
– Ей всего четырнадцать, – вскричала я, боясь верить его речам.
– На востоке в пятнадцать уже рожают, – рыкнул, сдавливая моё запястье и принося новую волну боли. – Слияние должно быть закреплено браком, а ты будешь жертвой или твоя сестра, не важно.
Он вернул меня мужу, предварительно показав семейному врачу, и с того момента начался мой персональный ад. Стабильность – то, в чём мне пришлось убедиться в браке. Боря отрабатывал удары почти каждую ночь, запихивал в меня всё, что попадало под руку, испытывал разные прибамбасы из секс-шопа и заставлял изображать счастливую семью на людях. Прислуга людьми не считалась, поэтому свои вкусы дома он не скрывал. После неудачных побоев меня выхаживали горничные, меняя компрессы, смазывая разрывы и пряча глаза.
Так продолжалось полтора года, пока мой организм не дал сбой и не решил укоренить во мне семя этого ублюдка. Лучшие пять месяцев в моём браке. Никаких издевательств, никакой боли, никакого давления. Где в это время муж сливал свою злость меня не заботило, лишь бы не лез ко мне.
Он не лез ровно до того дня, когда на УЗИ не озвучили пол ребёнка. Девочка… Её Борис не ждал и не хотел. Мою радость от скорого появления маленькой крохи, которая будет похожа на меня, перечеркнула очередная бутылка виски.
– Бесполезная тварь! Ты даже не можешь родить мне сына!
Эти слова застряли в подкорке мозга и повторялись раз за разом, пока этот садист примерял кулаки и ботинки к моим изгибам и выпуклостям. Финальной точка стал толчок с лестницы, скорая и лишение смысла жизни. Малышку вырезали из меня вместе с маткой, оставив непригодной женой для Бориса Уварова.
Две недели я пролежала в гинекологии, потом четыре месяца в психиатрии, после того как пыталась перерезать себе вены. Говорят, время лечит. Не согласна. Оно притупляет боль, воспоминания, корректирует восприятие, но не лечит. Отец появился в больнице только раз, когда меня откачали после неудачного суицида. Ничего не сказав, он посмотрел на меня и вышел.
То ли Михаил Белов перешагнул через себя и пообщался с моим мужем, то ли Борису надоело использовать меня вместо мешка с песком, но побои по возвращению закончились. Если, конечно, пощёчины и оплеухи не включать в эту категорию. Правда, садист нашёл другой способ издевательства, с которым жизнь стала проще и терпимее.
Теперь я усвоила значение слова «достаток». С ним можно позволить себе многое. С ним можно купить себе что захочешь – на всё согласных шлюх, на всё закрывающую глаза жену, всё проглатывающее общество. В общем, достаток – это проплаченная выгребная яма, в которой гниём мы все.
– Жду в кабинете через пять минут, – появился в ту переворотную ночь на пороге спальни Борис, окатив меня мутным взглядом, в котором ярко искрила ненависть. За все восемь лет я так и не поняла, за что Уваров возненавидел меня.
Злить мужа я не стала и через пять минут открыла дубовую дверь в его мужское убежище. От увиденной картины отвисла челюсть, а когда дошёл смысл происходящего, ёкнул рвотный рефлекс. На столе в коленно-локтевой позе стояла голая шлюха, которую лупил Боря, засунув предварительно огромные дилдо во все её дыры.
– Садись, дорогая, – отвлёкся он на мгновение. – Попробуй опустить глаза и займёшь её место.
Я смотрела. Сначала смотрела, как он стегал жертву и запихивал в неё всё толще и больше предметов, затем смотрела, как он трахал её в рот, поставив на колени передо мной, потом смотрела, как белёсые капли выплёскивались на моё лицо.
Рвотный рефлекс удалось сдержать, а со временем я научилась смотреть во все глаза на эту вакханалию и думать о своём. Сцены спаривания переползали в мою спальню, любовницы переезжали в наш дом, а Борис оставался для всех примерным семьянином и любящим мужем.
Глава 3
Любовь
Белая скатерть, белое блюдце, белая чашка с молочной пенкой на кофе, отдающем горечью на языке. Какая по счёту была эта чашка? Пятая? Шестая? Не могла сказать, разве что в счёте посмотреть. Второй парень за год, уверяющий в любви и сливающийся в никуда. Ладно Тоша – молодой, безбашенный, недозревший, относящийся к отношениям как к игре, но Сергей… В двадцать шесть лет за свои слова положено отвечать. А вот так… не прийти на свидание, не сказать ни слова, отключить телефон.
Поначалу я подумала, что с ним произошёл несчастный случай, но консьерж в элитной многоэтажке, где у Сергея была квартира, не пустил меня в лифт, показав письменный запрет на мой проход в собственность Тробушева. Обидно? Не то слово. В груди защемило от боли, лёгкие сжало в спазме, а дыхание пыталось вырваться тяжёлыми толчками.
Что во мне не так? Вполне привлекательна, не избалована мужским вниманием, не испорчена положением и деньгами отца. Почему, стоило влюбиться, подпустить к себе ближе, чем позволено, как от меня сразу отделались, словно от сломанной игрушки?
Сколько мне осталось бегать на свободе? Полгода? Год? Когда отец подберёт удачную партию и выдаст меня замуж? Я не смогу терпеть незнакомого мужчину, как Верусик, которая смирилась и полностью растворилась в семейном уюте. И как Надюха не смогу. Она единственная, кто сказал отцу нет после того, как её суженный скончался от инфаркта за два дня до свадьбы. Не смог пережить в свои пятьдесят два года счастье, что станет обладателем молоденькой девушки невиданной красоты.
В тот день был большой скандал. Орал папа, кричала Надя, билась посуда и разлеталась в щепки мебель. Сестра выгрызла право закончить обучение и только потом обсудить варианты. Своим характером и упёртостью она пошла в отца, поэтому и прогнула родительскую тиранию, а мы с Верой отличались мягкостью и покладистостью в маму, которую я с каждым годом помнила всё хуже. Она умерла от кровоизлияния в мозг, когда мне было восемь лет, и с тех пор сёстры пытались её заменить. Насколько могли. Насколько позволял отец.
С Тробушевым мы познакомились шесть месяцев назад, когда я пришла сдавать экзамен на права, а он восстанавливать свои после бурных посиделок в ночном клубе. У меня тряслись руки и болела голова от страха, у него наблюдались те же симптомы, только от чрезмерного переупотребления.
– Поделишься пилюлей? – низко просипел он надо мной, и я от неожиданности смяла пластиковый стаканчик, выплёскивая воду на себя.
В него невозможно было не влюбиться. Светло-русые, волнистые волосы, собранные в узел на манер самураев, выбритые виски, татуировка, начинающаяся на затылке и уходящая под футболку, озорные глаза, ярче майской зелени, острые скулы и насмешливый изгиб губ.
После сдачи первого этапа на компьютерах, я выскочила на улицу, запахивая куртку, и налетела на него. Он расплылся в улыбке, демонстрируя ямочку на правой щеке, протянул белую розу, сравнимую чистотой с выпавшим снегом, и закрепил мою влюблённость всего одной фразой: «После площадки ты моя».
Сергей ехал за автобусом, дожидаясь моей очереди прогона, а потом посадил к себе в машину и повёз в ресторан, забронировав стол в уголке, отгороженном резными ширмами. Романтичный вечер, наполненный тихой музыкой, утончённой едой и откровенными комплиментами. Устоять против его обаяния шансов не было.
Спустя три свидания, Серёжа заманил меня домой, подарил признание в любви и забрал мою девственность, обещая себя, свои руку и сердце. И я поверила, окончательно сдалась и полностью растворилась в нём. Шесть месяцев безграничного счастья.
Пользуясь занятостью отца с окучиванием иностранных партнёров, я сбегала с последних пар и бросалась к Сергею в объятия. Что он только со мной не вытворял. Чему только не учил. За пару месяцев скромная девочка, краснеющая от слова «член», заглатывала эту самую часть тела по самый корень.
Серёжа был ненасытным и очень затейливым в постели, всегда повторяя, что его малышка должна быть воспитана под него. Я воспитывалась, обучалась, выполняла любой приказ и желание, доверяла во всём, позволяла всё, даже если не получала от этого удовольствие.
Наверное, сказывалась мамина уступчивость и вбитое с детства послушание. Отец часто говорил, что муж для женщины – весь мир, и крутится она должна только для его удовлетворения. Типичное внушение девочкам, подготавливаемым для продажных браков.
А месяц назад Серёжа сделал мне предложение, подарив колечко с аккуратным камешком и витиеватым рисунком по ободку. Я сказала да, а колечко заняло своё место на цепочке возле сердца, так как до папы нужно было осторожно донести эту новость.
В тайне содрогалась от грядущего скандала и подумывала уйти из дома, если не получу согласие отца. Что-то он последнее время задумчиво задерживал на мне взгляд, решая, скорее всего, с кем организовать очередное слияние.
Теперь его планы вполне могли реализоваться, потому что Сергей меня бросил, сбежав и оставив без объяснений, а я сидела в нашем старом кафе, заказывала дцаую по счёту чашку кофе и пыталась залить пенной сладостью осколки разбитого сердца, закусывая солью от слёз.
– Что-нибудь ещё хотите? – материализовалась у стола недовольная официантка, толкая в мою сторону заезженное меню.
Цианистый калий – висело на языке, но я это не произнесла. Просто отрицательно качнула головой, оплатила счёт и шагнула в розовеющий вечер майского заката. Мне сейчас требовалась только одиночество, одеяло и подушка, в которую можно было выплакаться.
