Текст книги "Клейкая лента для двоих"
Автор книги: М. Климова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Глава 6
Мария
Дача поражает своими размерами. В моём представлении она должна быть как у бабушки. Небольшой, двухэтажный домик с клумбами напротив крыльца и огородом на задках. Сейчас я стою явно не перед дачей. Усадьба, хоромы, дворец. Именно эти определения подходят под трёхэтажный дом с площадью, на вскидку, пятьсот квадратов. Панорамные окна во весь первый этаж, нависающие балконы по периметру дома, шезлонги и кресла на этих самых балконах, фонари и светильники, освещающие многочисленные дорожки и фасад. Нет. Это не дача.
– Чего застыла, малыш? – Дан подталкивает меня по направлению к крыльцу. Нет. К крылечищу. Огромному, с шестью ступенями, затянутыми плиткой под булыжник, с колоннами, обвитыми диким виноградом и завешанными яркими кашпо.
– Дача? Ты назвал это дачей? – я обвожу пространство широкой дугой, стараясь показать, как я ошеломлена.
– Ну да. Друг зовёт это дачей, – пожимает плечами Дан и продолжает подтаскивать меня ко входу. – Давай, малыш, двигай ножками, комары закусают.
Комаров я не люблю, поэтому подтягиваю упавшую челюсть и поднимаюсь по лестнице. Дан копошится с замком, заходит и вводит код на панели, включая после этого свет, который бьёт в глаза яркими софитами.
– Мы здесь одни, или друг должен приехать? – мой голос звонко отражается от высокого потолка и эхом возвращается обратно.
– Одни. Друг вернётся через неделю, – Дан скидывает кроссовки и ведёт меня за руку дальше, знакомя с планировкой и электронной начинкой.
Жалюзи, свет, обогрев, телевизор. Здесь всё завязано на одном пульте, и в каждой комнате лежит такой волшебный пульт. Я, исподтишка наблюдаю за Даней и поражаюсь его хорошей осведомлённости в обстановке дома. Что у него за друг, имеющий такую дачку? Как часто он бывает здесь? Приезжает сюда один, или привозит очередную девушку?
– Есть хочешь? – Даня приводит меня на кухню, сверкающую отполированной, глянцевой мебелью и техникой из нержавейки. Открывает холодильник, размером под стать дому, и достаёт бутылку воды. – Или что-нибудь выпить?
– Выпить не откажусь, – меня пробивает нервная дрожь, скорее всего от пережитого стресса.
– Вино, пиво, покрепче? – Даня ощупывает меня взглядом, пытаясь угадать мои предпочтения.
– Вино, – сажусь за стойку и жду, пока он откупорит бутылку и разольёт рубиновую жидкость по бокалам.
На столе появляется сырная тарелка, фрукты и шоколад, вытащенные из холодильника, и Дан садится напротив, касаясь своим бокалом моего.
– За встречу, – он прожигает меня глазами, и с каждым глотком зрачок расширяется, затягивая радужку и погружая в черноту.
– За встречу, – мой голос дрожит так же, как ноги и руки. Я плыву, теку и мечтаю дотронуться до него.
В звенящей тишине мы пьём вино, наполняющее теплом изнутри. Даня задумчиво смотрит, делает неспешные глотки и кладёт свою руку поверх моей, подсовывая большой палец под ладошку. Медленные поглаживания шершавой подушечкой перетекают горячими потоками вниз живота, и я сжимаю ноги, напрягая мышцы и ожидая более интимных касаний. Дан считывает меня, встаёт, обходит стол, забирает бокал из руки, поднимает, и за ягодицы подсаживает к себе на бедро, заставляя обхватить его ногами. Так мы и идем в темноту дома, рвано дыша от близости. В спальне Даня опускает меня на пол и медленно раздевает, стягивая топ, брюки, бельё. Свет не включает, и так всё видно от первых лучей, пробивающих туманную серую дымку.
– Повернись, – требовательный тон, и я поворачиваюсь к нему спиной, слыша сиплый выдох, как у астматика во время обострения.
Подрагивающие пальцы обводят крылышки, и у меня вылетают все вопросы, возникшие с его холодностью. Касания становятся смелее, резче, дыхание лупит по ушам неровным шумом. Дан убирает руки, лишая меня тепла, и я хочу развернуться.
– Стой так, – его хриплый голос задевает натянутые струны внутри.
Я остаюсь на месте, прислушиваясь к шелесту снимаемой одежды. Тишина, сиплый вдох, горячая рука, прогибающая в спине, нервное подёргивание пальцев, ныряющее в ложбинку между ягодиц, продвигающиеся к влажности, сочащейся с момента, как я его увидела сегодня. Дан молчит, не отвешивая пошлых комплиментов, и это кажется очень необычным. Его холодные команды коротки, и только дыхание выдаёт желание ко мне. Пальцы проскальзывают внутрь, размазывая соки, и я подаюсь бёдрами назад, насаживаясь глубже и выпуская первый стон. Руки шарят в пустоте, пытаясь найти опору, так необходимую сейчас.
– Обопрись руками в пол, – надавливает на спину сильней, ставя в неудобную позу. Пальцы сменяет член, заполняющий до упора, а освободившаяся рука вцепляется в бедро, оттягивая его назад. – Держись, малыш.
После этих слов я забываю про некомфортную позу, про командный тон и про проведённые сутки в слезах. Он таранит меня на сумасшедшей скорости, выбивая жалкий крик, похожий на визг. Его член входит глубоко, раздражая нервные окончания, приводя в действие механизм, генерирующий оргазмы. Меня сотрясает раз, затем второй, кровь приливает в голову, пульсирует в висках, я уже не кричу, а издаю странные звуки, похожие на писк детской игрушки. Дан резко дёргает за плечи, поднимая, прижимая к себе. Кровь с шумом скатывается вниз, и я кончаю третий раз, теряя связь с миром и обмякая в его руках.
– Всё хорошо, малыш. Всё хорошо. Ты умничка.
Он нежно гладит по спине, укладывая на себя, и невесомо целует в макушку. Я послушно лежу, млею от ласки и понимаю, что не могу пошевелить конечностями. Ощущаю себя резиновой куклой, но счастливой резиновой куклой. Под шёпот и успокаивающие касания засыпаю, растягивая губы в слабой улыбке.
Кажется, только закрыла глаза, а ненасытные губы уже вырывают из сна. Отвечаю на поцелуй, не открывая глаз, и вяло веду руками по крепкой спине.
– Просыпайся, малыш, – язык вычерчивает кривые линии на шее, спускаясь всё ниже. – Время два часа. Проспишь последние летние деньки.
Я распахиваю глаза, то ли от шока, что проспала полдня, то ли от простреливающего удовольствия, когда Даня касается губами складочек, выгибаюсь в спине и раздвигаю пошире ноги.
– Вкусная, – широкими мазками лижет плоть, продвигаясь выше и накрывая клитор.
Цепляюсь руками в короткие волосы, приподнимаю бёдра, выписывая восьмёрки, и подгоняя взрыв. Дан рычит, сильнее вгрызаясь в промежность, проталкивая два пальца, и срывая меня в полёт. Взлететь не даёт, вжимает своим телом в матрас и входит, резко, глубоко.
Я вскрикиваю, царапаю спину и впиваюсь зубами в плечо. Даня не реагирует на боль, вбивается на ровной, высокой скорости, шумно дыша и сжимая рукой ягодицу. Каждое движение выбивает из меня душу, которая вылетает вместе с оргазмом. Я снова как кукла, принимающая в себя мужчину, ещё долго не сбавляющего темп. Он делает последние толчки, мощнее, кажется, ещё глубже, и с рыком кончает, не сразу выходя из меня. Где-то краем проносится мысль, что делает он это второй раз, и что нужно сходить к врачу за таблетками.
Я жду, что Дан сорвётся с кровати, ломанётся на кухню, начнёт, как обычно, наматывать энергичные круги, но он, на удивление, остаётся со мной, обнимая и довольно урча. «Соскучился», улыбаюсь про себя и трусь щекой, как кошка. Такого Даню я люблю ещё больше. Сейчас в нём есть всё, чего мне не хватало. Жёсткость в сексе и мягкость после. Боюсь закрыть глаза и упустить нежность, просачивающуюся с каждым движением по мне.
Глава 7
Мария
– Дождь кончился, Машунь. Пойдём погуляем по саду, – он переплетает наши пальцы и тянет в заднюю часть, где с террасы есть прямой выход в сад.
Три дня небеса обрушивали весь гнев богов, от измороси, мерзко облепляющей кожу, до града, с грохотом бьющего по жести подоконников, ветер пригибал деревья к земле, смешиваясь с водными потоками. Все эти дни мы не выходили из дома, занимаясь более приятными делами. Другу Дани придётся вызывать клининг, чтобы избавиться от следов нашей близости по всему дому. Я больше не загоняюсь, что Даня приехал не ко мне. Разве можно так касаться трясущимися от возбуждения руками? Разве можно вытворять такое губами и языком, если девушка тебе безразлична?
Воздух, после непогоды кристально чистый, дурманит голову ароматами поздних цветов, или её дурманит от терпкого запаха мужчины, идущего рядом. Моя зависимость выходит на новый уровень. Панические атаки накрывают, если его нет рядом, когда я просыпаюсь с утра. Испуганно шарю рукой по пустой стороне кровати, обнюхиваю подушку, чтобы убедиться, что это не сон. Это пугает, ведь через три дня Дан уедет, и я буду просыпаться одна.
Мы двигаемся вглубь яблочного сада с отяжелевшими от плодов и капель ветками. Ветер посшибал часть урожая, и теперь он утопает в траве битыми боками. Даня протягивает руку, срывает покрасневшее яблоко и подносит к моим губам. Я врезаюсь зубами в плотную кожицу, сок течёт по подбородку, и взгляд Дани чернеет, следя за стекающей, сладкой дорожкой, стремящейся спрятаться за воротом футболки. Он притягивает меня к себе, оттягивает за волосы голову назад и проводит языком по шее, слизывая яблочный сок. Отклоняю голову дальше, открывая полный доступ, и вздрагиваю от сильного сжатия груди и резкого рывка волос. Дан гнёт меня, как молодую берёзку, ощупывает руками, пожирает губами и задирает футболку, под которой ничего нет. Ему нравиться, когда на мне надето только это, и я надеваю его вещи для него.
Ствол яблони приходится кстати, когда Даня разворачивает меня к себе спиной и прогибает вперёд.
– Расставь ноги и держись за дерево, – властный голос с хрипотцой возбуждения разгоняет кровь и наполняет рот слюной. – Шире.
Я стою посреди сада в обнимку с деревом, нагнувшись, отклячив попу, широко расставив ноги, и меня трясёт от желания. Дан стоит сзади, оставляя ожоги взглядом, но не касается, заводя ещё сильнее. Шелест травы, горячее дыхание на ягодицах. Схожу с ума от тягучей пытки и холодных капель, падающих на спину сверху. Выгибаюсь, как кошка, и нагретые от кожи капли устремляются вниз, в ложбинку между ягодиц. Низкий рык, и Дан срывается с цепи. Жадно вылизывает позвоночник, ямку на пояснице, спускается за влажной дорожкой, и язык настойчиво гуляет по колечку. Я сжимаюсь, стараюсь отодвинуться, но Дан фиксирует руками бёдра и рычит, обездвиживая морально. Закрываю глаза, закусываю губу и часто дышу, боясь пошевелиться, цепляюсь ногтями в кору, когда пальцы собирают с промежности сок и медленно входят туда, где никогда не были.
– Тихо, малыш, тихо, – шёпот с вибрирующий жёсткостью отметает любое сопротивление. – Я только потрогаю. Расслабься.
Тёплая слюна падает рядом и сразу размазывается по кольцу. Палец проникает глубже, выходит, и добавляется второй. Движения становятся резче, быстрее, и я скулю от необычных ощущений. От каждого нового толчка всё горит, вибрирует и начинает сокращаться. Мне стыдно от такого оргазма, и в тоже время сладко до жути.
– Молодец, Машунь. Какая ты молодец, – шепчет Дан, пристраиваясь сзади и нащупывая головкой вход во влагалище. – Теперь держись крепче, малыш.
Кажется, мои крики слышат все соседи вокруг, потому что это нереально выносить молча. Обжигающие руки, стискивающие бёдра, шершавый ствол, царапающий ладошки, ледяные капли, тропическим душем колющие кожу, мощные удары, вбивающиеся в плоть, распирающие низ живота. Я горю, напрягаю ноги, пытаюсь поймать маячащий совсем рядом спусковой крючок, и он спускается от пальцев в попе, задвигавшихся в том же темпе, что и член. Судорога простреливает с такой силой, что кажется, меня сейчас разорвёт. Руки держат дерево по инерции, ноги подгибаются в коленях, голова идёт кругом, и красочные точки бегают в глазах.
– Я охреневаю от того, как ты кончаешь, – Дан прижимает меня к груди, удерживая обмякшее тело навесу. – Готов смотреть на это бесконечно.
Мы стоим так несколько минут, пока моё дыхание набирает ровный ход, затем он надевает мне футболку и спокойно ведёт дальше, как будто мы не останавливались под яблоней, как будто мы не занимались сейчас ничем.
В глубине сада обнаруживается пруд с пятнистыми рыбками кои, жадно открывающими рты и льнущими к рукам.
– Как они будут зимовать? – поражаюсь такому зрелищу. – Они же замёрзнут, Дань.
– Переедут в бассейн в зимнем саду, – он слегка морщится и кивает в сторону дома. – У них там огромная чаша с джакузи и тёплой водой. Кстати, мы с тобой не проверяли ещё бассейн.
От урчания снова накатывает возбуждение, и тянет от пульсации между ног. Мы проверяем бассейн, джакузи рядом с ним, турецкую сауну, массажный кабинет. Я отрубаюсь на руках, несущих меня в кровать.
Не знаю, сколько проспала, но просыпаюсь от тяжёлого, изучающего взгляда. Иногда я ловлю на себе такой его взгляд. Кажется, он пытается что-то рассмотреть, понять, принять решение. От этого взгляда леденеет в груди, мурашки бегут по ногам, и хочется укрыться одеялом. Я не обсуждаю с ним его взгляды и свою реакцию. Что-то подсказывает, что лучше молчать.
Оставшиеся дни похожи один на другой. Мы гуляем, едим, смотрим телевизор и много занимаемся любовью. Да, да, да. Именно любовью. После близости в саду, мне кажется, мы вышли на новый уровень. Я всё больше Машуня, а не малыш, мне приносят завтраки в постель, и всё чаще я слышу самые главные слова: «я тебя никому не отдам, я тебя никуда не отпущу». Он хрипит их в шею, кончая в меня.
– Дань. Я не предохраняюсь, – пытаюсь предупредить, приподнимаясь с его груди и смотря в спокойное лицо.
– Пофиг, Машунь, – лениво гладит меня по заднице, даже не дёрнув ни одной мышцей. – Если забеременеешь, то поженимся, если не забеременеешь – поженимся чуть позже.
В последнее утро перед расставанием я просыпаюсь раньше, желая сделать ему сюрприз, спускаюсь поцелуями от груди к животу и ловлю меняющееся дыхание, становящееся громче и резче. Касаюсь пальцами готового члена и огибаю ладошкой. Дыхание замирает, Дан открывает глаза, которые тут же затягивает чернотой. Он не шевелиться, не давит, просто смотрит и ждёт. За всё это время он ни разу не попросил сделать ему минет, теперь я хочу сделать это сама.
Язычком пробую головку, нежно касаясь, обводя по кругу, прохожусь по всей длине и вбираю в рот, слыша рокочущий стон, переходящий в рык. Насаживаюсь головой, играю языком, и чувствую руку в волосах, поощрительно поглаживающую их.
– Давай, Машунь, – хрипит, сдерживаясь из последних сил от контроля. – Ты можешь глубже, я знаю.
Я стараюсь, проталкиваю глубже, сглатываю и ощущаю его дрожь. Под конец он не выдерживает, подаётся бёдрами сам и кончает, наматывая волосы на кулак. Подтягивает и долго целует в губы, слизывая свой вкус.
Вечером мы возвращаемся в город. Время отъезда Даня не говорит, просто смотрит задумчиво и молчит. Он подвозит меня к дому, вытаскивает сумку, и так же молча идёт к подъезду. Я иду следом, боясь услышать слово «пока».
– Малыш, – раздаётся знакомый голос сзади, и, кажется, я схожу с ума.
Даня впереди открывает дверь в подъезд, Даня сзади закрывает дверь такси. Кручусь по оси, проверяя, есть ли Дани по бокам. Дальше всё как в замедленной съёмке кино.
Один Даня бросает сумку, отталкивает меня, другой Даня, с криком «тварь», кидается вперёд. Маты, удары, кровь в меркнущем сознании, и темнота.
Глава 8
Нил
Я сразу догадался, что в мои руки попала малышка брата. Поначалу хотел признаться, что ошиблась, но слишком хорошенькая оказалась, как раз в моём вкусе, маленькая, на каблуках достаёт только до плеча, тоненькая, но с округлой попой и грудью под мою ладонь, блондиночка с большими, голубыми глазами, губки бантиком, а из-под пояса брюк бабочка пробивается. Заманчивая бабочка, и на месте заманчивом. Да и обкатать девчонку, принадлежащую Дану, показалось хорошей идеей. Месть. Я долго ждал, чтобы сделать ответный шаг.
Смешно, и в тоже время грустно. Самый близкий, самый родной. Родители оказались шутники. Назвать меня Даниилом, а младшего на десять минут брата – Данилой. В ответ природа посмеялась над ними, сделав нас точной копией друг друга. Рост, разлёт бровей, ширина плеч. Даже долбанные родинки абсолютно идентичны. Отец любил повторять, что нас специально назвали так похоже, чтобы не ошибаться с именами. Я не помню, но мама рассказывала, что до трёх лет мы ходили с цветными ленточками на запястьях, у меня красная, а у Дана синяя. Только так была возможность нас идентифицировать. После трёх, полные имена для нас в доме исчезли, заменившись на Даня, одно на двоих. Мы и были долгое время одно на двоих. Одинаково стриглись, носили одинаковую одежду, когда хотели запудрить окружающим мозги. Позже, к десяти, я стал Нилом, а брат предпочёл сокращённо Дан. К подростковому периоду произошло цветовое разделения. Стиль одежды остался тот же, только я тянулся к светлым тонам, а Даня заполнил гардероб сплошной чернотой. Он и душой стал чернее, как будто вымазался в своей одежде.
К шестнадцати он полностью вышел из-под отцовского контроля, шлялся где-то днями и ночами, дерзил, посылал в пешее эротическое путешествие. Удивляюсь, как он закончил школу и поступил на обучение дальше. Отец поначалу дёргался, пытался вернуть его в дом, приобщить к семейному бизнесу, но Дан решил всё по-другому. Участвовать в грязном бизнесе отказался наотрез. Это сейчас верхний слой белый и пушистый, а в девяностые, когда отец сколачивал первый миллион, без криминала обойтись было нельзя. В наше время криминальные структуры облачились в пиджаки и галстуки, но методы воздействия остались прежними, и для удержания компании на плаву, приходиться сотрудничать с этими галстуками.
Я, как старший, втянулся в семейный бизнес к восемнадцати. Днём институт, после обеда офис, ночью зубрёж науки. Личная жизнь покрылась толстым слоем плесени и пыли, хотя… Её звали Кристина. Светлая девочка, не испорченная деньгами и вседозволенностью, дочь партнёра отца. С первого курса мы были вместе, планировали свадьбу, двоих детей, обсуждали интерьер дома, делая эскизы и зарисовки. Родители потирали руки, готовя слияние компаний. И ведь всё было хорошо, пока Дан не загадил своей чернотой. Кристина даже не поняла, что подарила девственность не мне, а моему брату, который сделал это на слабо, поспорив с гнилыми друзьями. Знал, сука, что сделает мне больно. Знал и сделал.
Родители застали херовую картину. Мы мутузили друг друга в холле, а Кристина жалась на лестнице, стоя в одной простыне и размазывая слёзы. Это был последний день моего общения с Даном, и последний день жизни наших родителей. Дан тогда сорвался с цепи, кричал, что по отцу скучает камера, а по Кристине панель. Он ушёл, громко хлопнув дверью, а у отца случился вечером сердечный приступ, когда он ехал за рулём. Машина на полном ходу пробила ограждение и пошла ко дну. Отец с мамой ушли вместе с ней.
Найти Дана не смогли. В каком отстойнике он зависал? Только хоронил я родителей один. И в наследство вступал один, и компанию спасал от разграбления один, жёстко, с криминалом, как отец.
Девять лет не видел Дана. Знал, что служил в полиции, потом ушёл на вольные хлеба, но не видел. И ведь судьба, сука. В одном городе с моей малышкой живём, её институт на соседней улице от офиса, а попортил мою девочку Дан, находясь за семьсот километров в Москве. То, что Маша моя, я понял на третий день, там, в саду. Что-то произошло между нами, сразу, когда я вошёл в неё, какой-то разряд, пробивающий от сердца к яйцам, но я всё списал на длительное отсутствие секса. Сложный месяц, зарвавшийся поставщик. Меня в Малину ребята вытащили, чтобы я себе бабу на ночь нашёл. Нашёл. Сама налетела, как ураган, от которого руки стали гореть. И если в дом, отстроенный по Кристининым эскизам, я вёз её, чтобы отомстить брату, то в нём мой мир полностью перевернулся.
Как она кончала, искренне, открыто, выкладываясь полностью, заводя меня сильнее, и сильнее. Столько я не трахался давно. Член постоянно стоял колом, стоило только дотронуться до Маши. Хотя нет. Стоял он от одного взгляда, от одной мысли. Я старался выложиться, приучить к себе, мало говорил, чтобы не испугать, не проколоться. Брал её часто, боясь, что это в последний раз, и каждый раз кайфовал от того, как она кончает.
В общем, повёл я себя как тварь, кончая в неё, привязывая. Дан всегда был аккуратен, херова чистюля, сплёвывал только в песок, а я решил с Машей подстраховаться, да и возраст двадцать восемь, самое время обзаводиться семьёй.
Всю дорогу, пока вёз домой, продумывал речь, придумывал оправдания. Пошёл с ней домой, собирался признаться, а тут Дан, сука, вмешался. Неделю не вспоминал, не писал, не звонил. Я проверял, просматривая телефон своей малышки, когда убирал звук и ставил перед звонком родителям обратно. И за каким снова нарисовался? Знаю. Чтобы снова извозить дерьмом мою жизнь, сука. Только просчитался, братец. Маша не Кристина. Машу я не отдам.
Именно это я и рычал, когда вбивал кулак в его челюсть, повалив на землю и насев сверху. В голове перемкнуло, глаза налились кровью, а эта тварь скалилась разбитой рожей. Убил бы нахрен, если бы малышка не потеряла сознание. Только это отрезвило, привело в чувства. Бросил потрёпанное тело брата, подхватил Машуню на руки и понёс домой.
Теперь сижу на полу возле кровати, жду приговора, и поджилки трясутся, как на похоронах родителей.
