Текст книги "Клейкая лента для двоих"
Автор книги: М. Климова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Маргарита Климова
Клейкая лента для двоих
Глава 1
Мария
Я сижу в летнем кафе и жду его, самого лучшего мужчину в мире. Он красив до зуда в пальцах, до тесного дыхания в груди, до феерического помутнения в голове. Когда я поняла, что влюбилась до беспамятства? Как только увидела его в полицейском участке, придя писать заявление. Глупо всё произошло.
Приехала к Тошке на летние каникулы развлечься и, хоть чуть-чуть, снизить градус родительского контроля. Все едут отдохнуть на море, в тёплые страны, а я, дурёха, погналась за московским, загазованным воздухом.
– Питерской вони не хватает? – ворчал отец, развалившись на диване и буравя меня из-под бровей. – Московского смрада решила в лёгкие набрать?
Решила. И не в воздухе дело. Удавка надоела. Двадцать один год, а поводок удлиняется только до университетской двери. Смешно, аж плакать хочется. С Нового года канючила, дула губы, уговаривала ослабить контроль, отпустить в столицу, дать немного самостоятельности.
– Закончишь год на пятёрки – отпущу, – брякнул на свою голову отец, не веря в мои способности.
А чего в них верить. Школьный аттестат пятёрками не блещет, первая сессия пестрит трояками. Я и в институт после школы не попала, по ЕГЭ не прошла. Пришлось пересдавать, чтобы на платку хоть взяли. Пересдала. Со второго раза, но пересдала. Упёртостью своей выгрызла средненький бал, чего отец не учёл, озвучивая цену моей свободы. Ох. Папа, папа. Пришлось ему, скрепя челюстью, отпустить единственную доченьку в «вертеп разврата и безнаказанности». Мужик слово дал, мужик обратно забрать не может. А папа всегда был настоящим мужиком. Поэтому мама за него замуж вышла. Всегда говорила, что настоящий мужик – редкий и ценный экземпляр. Его надо сковородой по голове и в норку тащить. Вот и я нашла свой редкий экземпляр, серьёзный, суровый и такой мужественный, что рот слюной наполняется, глядя на него.
Это так, лирика, а наша встреча была запоминающаяся. Я с утра осматривала красоты Москвы, погуляла по Арбату, прошлась по старым улочкам мегаполиса, находилась до ломоты в ногах и головокружения от запаха плавящегося асфальта. Мороженое пришлось кстати, как и скамеечки в сквере под тенью разлапистых деревьев. Расслабилась, рюкзак стянула, бросила рядом и глаза закрыла, смакую ванильную сладость. Так и просрала свои документы и наличность, сунутую в рюкзак.
Наверное, это судьба. Как ещё я могла встретить своего мужчину. Отделение полиции встретило недружелюбной вонью пота и перегара. Первый раз оказалась в таком месте и сразу столько негативных эмоций. Злой дежурный с потной рожей и сальными волосами, бубнящий себе под нос про распиздяйство заезжих кошёлок, скользкий следователь, вытирающий жирные руки после курицы и шарящий мелкими глазёнками по груди во время опроса. Из кабинета выходила облапанная взглядами, как из свинарника выбиралась. Так торопилась покинуть пропахнувшее курятиной помещение, что зацепилась мыском за порожек и вылетела вперёд головой, приземляясь на четвереньки. Удачно приземлилась. В ноги своего красавца, сурово сдвинувшего брови и смотрящего на зону копчика, выглянувшего из слегка сползших от падения штанов. Копчик у меня красивый, с набитой бабочкой на выпускном. Кто-то в этот день пил по-чёрному и предавался утехам в тёмных аллеях, а мне, в честь первого дня свободы, Колька бил тату, которую я до сих пор прячу от родителей.
Так и стояли: я на карачках, с оттопыренной попой и бабочкой в полёте, а он – замёрзший на этой бабочке, пытающейся поднять мою пятую точку вверх. Я как глаза подняла, так тоже застыла. Тёмные волосы с взлохмаченной чёлкой, чёрные глаза с чертями в зрачках, брови в разлёт, живущие своей жизнью, и наглая ухмылка на жёстких губах. Из утопающего транса вывел следователь, споткнувшийся и перелетевший через меня, матерясь, как уголовник.
– Блядь! Что раскорячилась здесь, дура! Чтоб тебя… пи-пи-пи-пи…
– Заткнись, Карп, – рыкнул на него мой красавчик, поднимая меня за шкирку. – Совсем девчонку запугал. Ты как, малыш?
– Нормально, – проблеяла, не узнав свой голос и покраснев до самого копчика.
– Подожди меня на выходе, – чуть подтолкнул к двери, касаясь пальцами порхающей бабочки. – Скоро освобожусь.
Подхватил под локоть Карпа и впихнул его в кабинет, а я заторможенно пошла на выход, задержавшись немного у сального дежурного.
– Это кто? – осмелилась спросить, указывая рукой на закрывшуюся дверь
– Ворон, охотник за головами, – хмыкнул дежурный и причмокнул рыхлыми губами. – Похоже, не только за головами, – с оттяжкой провёл глазами от лица до груди, обтянутой белой майкой.
От его взгляда выскочила из отделения, как пуля, и села на лавку, приводя дыхание в потребный вид. Желание вернуться к Тошке и помыться, соперничало с желанием дождаться красавчика. Пока спорила с собой, мой охотник вышел.
– Скучаешь? – подсел рядом и протянул справку об утери документов. – Паспорт вряд ли найдут, а с этим передвигаться безопаснее. Голодная?
Я кивнула, а он взял меня за руку и повёл в кафе. Так и завязались наши отношения с Данилой Вороновым, частным детективом и охотником за преступниками.
Сегодня четвёртое свидание, и я, наконец, решила расстаться со своей невинностью. Тошка стебёт, обзывает нафталиновой девственницей, поросшей паутиной, а я ждала его, своего редкого и ценного экземпляра. Вчера готовилась весь день. Сходила на эпиляцию интимной зоны, всё так же по совету Тошки. Она в Москве давно, знает вкусы столичных мужчин, так что теперь я там непривычно голенькая с тонкой полоской вдоль лобка. Представляю, как Даня запустит туда руку, пройдётся по бархатистой кожице, заурчит, как котяра и…
– Привет, малыш. Давно ждёшь? – Даня стянул меня со стула и мазнул обещающим поцелуем по губам, запуская бабочку на копчике и её подружек в животе. – Прости. Немного задержался.
Его голос понижается после поцелуя, переходя на рычащий хрип, а я теку от вибрации в груди, вторящей его сиплому рычанию. Мы поздно обедаем, или рано ужинаем, а затем он берёт меня за руку и молча ведёт в машину. Его взгляд без слов говорит, что он хочет со мной сделать, а моя бабочка давит на копчик, подгоняя и заставляя активнее перебирать ногами. Мы также, молча, едем по раскалённым улицам города, боясь спугнуть обещание жаркой ночи, повисшее в салоне автомобиля.
Воздух в лифте накаляется, с болью проникая в лёгкие, и я вижу, как потрясывает от напряжения его руки. Он сдерживается из последних сил и срывается, толкнув в квартиру и захлопнув в дверь. Разворачивает к себе спиной, стягивает топ и джинсовую юбку, оставляя меня в белье и босоножках.
– Я мечтал об этом с того дня, как увидел тебя на четвереньках, – шепчет, дотрагиваясь кончиками пальцев к крыльям.
Я чувствую горячее дыхание, губы и язык, очерчивающий контуры татушки, и содрогаюсь крупной дрожью, с трудом удерживаясь на ногах. С каждым касанием к коже, с каждым шумным вдохом, его руки сильнее сжимают мои бёдра, жадно шаря по животу, оглаживая ягодицы и спуская трусики танго, освобождая для умелых пальцев доступ к сокровенному. Не поднимаясь с коленей, разворачивает и зависает на гладком лобке, ведя по полоске вниз. Я плавлюсь под почерневшим взглядом, и в тоже время мне стыдно от своей наготы. С силой сдерживаю руки, чтобы не закрыть, не спрятать то, что берегла для него.
– Бля… Ты такая красивая, – он, не отрываясь, раздвигает половые губки и размазывает пальцем соки, постыдно вытекающие из меня. Я дёргаюсь от откровенной ласки, пытаюсь свести ноги, но он удерживает меня на месте и поднимает глаза, залитые голодом и похотью. – Я только попробую, малыш. Тебе понравится.
Меня простреливает от его языка, осторожно исследующего складочки, от шевеления ноздрей, вдыхающих моё возбуждение, от утробного урчания, отдающего в живот. Я облокачиваюсь на стену, потому что ноги ватные от напряжения, и издаю протяжный стон, подаваясь бёдрами вперёд к таким ошеломляющим ласкам.
– Ты охрененная… вкусная… сладкая, – он закидывает мою ногу на плечо и требовательно всасывается в плоть, орудуя губами, зубами, помогая руками насаживать бёдра на язык.
Я уже не плавлюсь, я горю. Бабочки истерично бьются в животе, пытаясь вырваться из сдавливающих внутренности тисков, и я уже поддаю бёдрами сама, трусь мокрой промежностью о лицо, ускоряюсь, тянусь за бикфордовым шнуром, чтобы разорвало наконец, выпустило сумасшедший рой, цепляющий и колющий своими лапками.
– Ещё… пожалуйста, ещё… – невменяемо прошу, зарываясь руками в чёрную шевелюру, подтягивая повыше, туда, где болезненно пульсирует клитор. Лёгкий укус, поджигающий шнур, подрывающий запал, разрывающий на части, так сладко, так хорошо.
– Умничка, – слышу сквозь толщь воды, качаясь на руках, как на согретых солнцем волнах.
Спина касается прохлады покрывал, а тело лишается крепких рук. Через марево вижу, как он спешно избавляется от одежды, и замираю на его члене, гордо вздымающемся кверху.
– Господи. Какой огромный, – паника накрывает моментально. Я не потяну. Он меня порвёт. Судорожно ищу руками за что зацепиться, но они скользят по шёлковому покрывалу, не давая опоры, чтобы отползти, спрятаться, спастись.
– Первый раз? – склоняется надо мной, вглядываясь в лицо. – Я буду осторожен. Расслабься, малыш.
Нежный поцелуй, успокаивающий, отвлекающий. Рука сминает грудь, так и не освободившуюся от бюстгальтера, язык неспешно сплетается с моим, и я расслабляюсь, не думаю о боли, о размере. Думаю, только о нём, о моём редком экземпляре, о моём Дане Воронове, подарившем мне первый в жизни оргазм. Не замечаю тяжести его тела, расположившейся между ног, головки, направленной к входу во влагалище, и только режущая боль отрезвляет, заставляет напрячься, сжаться, задёргаться в попытке выбраться.
– Потерпи, малыш. Потерпи. Уже всё, – шепчет, удерживая бёдра, вдавливая собой в матрас, слизывая слёзы, стекающие по вискам. – Ещё чуть-чуть, и всё.
Он начинает двигаться плавно, размеренно, увеличивая темп и шепча, чтобы потерпела, что он практически всё, что он вот-вот. Ещё пара подач, глубоких, резких, выбивающих скулёж, и тёплая сперма толчками изливается на живот, принося ноющую свободу и горькое успокоение.
– Прости, малыш. Не смог остановиться. Больше не будет больно. Теперь будет только хорошо. Обещаю, – Даня прижимает к себе, гладит по спине, целует в макушку, и от этого мне становиться хорошо, тепло, спокойно.
Глава 2
Мария
Третий день я живу у Данилы, с того самого вечера, как я отдала ему себя. Мы заехали к Тошке за моими вещами, я чмокнула подругу и, договорившись о прикрытии, умчалась навстречу своему счастью. Даня знает, что через месяц я вернусь в Питер, и старается проводить больше времени со мной. Иногда срывается по звонку куда-то, бывает, даже ночью, но большую часть суток посвящает мне. Мы катаемся по Москве, гуляем по набережной, едим в кафе, и я чувствую сильную пульсацию жизни рядом с ним. Близость больше не приносит боли, только удовольствие, прививающее зависимость. Зависимость от его запаха, от его рук, от его голодных поцелуев и жарких касаний, и чем ближе наше расставание, тем моя зависимость становится сильнее. Стараюсь жить одним днём, насыщаться им, впитывать каждую эмоцию, получающую рядом с ним. Будет тяжело, больно, но остановиться я не могу.
– Малыш, пойдём в кафе, или поедим дома? – Дан выходит из ванной комнаты с полотенцем на бёдрах, и я зависаю, как всегда, отслеживая взглядом капли, собирающиеся в дорожки и впитывающиеся в махровый барьер, не сильно скрывающий поднимающуюся плоть. – Да ну его. Нахрен. Ты так смотришь, как будто сожрать меня хочешь.
– Хочу, – булькаю, как рыба, созерцая его мощь, освобождённую от белой тряпки.
Он медленно подходит ко мне, проводит большим пальцем по губе, нажимая и приоткрывая, ныряет первой фалангой, с голодом наблюдая за мной. За тем, как я обволакиваю губами палец, чуть втягиваю щёки, посасывая его, подаюсь вперёд, затягивая вторую фалангу и теряюсь в затянутых чернотой глазах.
– Я хочу, чтобы ты сделала тоже самое с членом, – надавливает на плечо, заставляет встать на колени и не прерывает зрительного контакта. – Давай, малыш. Сделай мне хорошо.
– Я никогда… – блею, упираясь глазами в перекрученную крупными венами дубину, не понимая с чего начать.
– Я научу, – шепчет, проходясь рукой по всей длине, освобождая блестящую от влаги головку. – Открой ротик. Шире… Да, малыш… Теперь соси… Пощекочи язычком… Да… Так…
Я делаю всё, как он говорит, послушно покручиваю языком, втягиваю щёки, создавая вакуум, подаюсь головой вперёд, вбирая ещё чуть-чуть. Даня толкается сам, удерживая мою голову рукой, проталкивается глубже, и я чувствую рвотный позыв, вызванный проникновением в горло.
– Дыши, малыш… Носом дыши… Давай ещё разок… Расслабь горло… – Он двумя руками обхватывает за скулы, нежно пальцами стирает выступившие слёзы, и делает ещё толчок, удерживая и скользя ещё глубже. – Умничка, малыш… Давай ещё раз… Так… Да… Хорошо… Ещё раз…
Я закрываю глаза, из которых продолжают стекать капли, собираясь в дорожки и сползая вниз, как недавно стекали по телу Данилы. Расслабляюсь и позволяю насаживать себя на член, мечтая, чтобы это быстрее кончилось. Мне не нравиться такое вторжение в горло, но я терплю, доставляя своему мужчине удовольствие. Терпеть приходиться долго. После двух заходов за утро Даня не скоро приходит к финалу, замучив меня до тошноты. Вишенкой на торте оказывается сперма, стекающая в глотку, выплёскивающаяся из носа, когда я начинаю кашлять.
– Всё хорошо, малыш. Ты справилась, – Дан поднимает меня на онемевшие ноги и притягивает к себе, гладя по спине и волосам, а я тихо плачу, стараясь делать это незаметно, и надеюсь, что такие радости он будет просить не часто.
Он выпускает меня, и я, не спеша, иду в ванную комнату. Хочется припуститься на бег, но продолжаю сдерживать себя, гордо двигая в нужном направлении. Закрыв на щеколду дверь, пускаю воду и даю полную волю слезам. Саднит горло, во рту неприятный, горько-солёный вкус. Да, его, но всё равно неприятный. В груди распирает от обиды. Разве секс не должен приносить удовольствие обоим? Разве, когда плохо одному, называется сексом? В полном раздрае включаю душ, выдавливаю на щётку пасту, и с остервенением драю зубы, пока в плевке не закручивается кровь, пропадая размытой дорожкой в сливе.
Из ванной выхожу успокоившись, убедив себя, что это норма. Все занимаются оральным сексом, Тошка рассказывала. Её парень напрашивается на минет каждый день. И ладно, мы делали это дома. Тошке приходится хуже. То в кинотеатре нагибает, то в машине, пока стоят в пробках, то в грязных, общественных туалетах. И ничего. Как-то привыкла.
Данькины ругательства доносятся с кухни, вместе с запахом горелой яичницы, и я иду на этот шумный смрад. Помещение заволокло дымом, а Дан, стоя посередине в одних спортивных штанах, сбивает его деревянной лопаткой, с которой слетают куски бывшего обеда.
– Представляешь! Димыч, мудак, позвонил! И ведь, сука, отвлёкся всего на минутку, а тут такое! – кричит сквозь сизую дымку, думая, что мне плохо слышно.
– Окно открой! – кричу в его тональности. – И выключи, наконец, плиту под сковородой!
Дан матерится, хватает горячую сковородку рукой и, с криком, бросает её в мойку, пуская воду и отпрыгивая от шипящей раковины, машет обожжённой рукой и, бубня очередные ругательства, открывает окно, а я смотрю на мою криворучку и вспоминаю мамины слова: «Все мальчики рождаются с милыми ручками. Просто с возрастом у кого-то они искривляются, а у кого-то сползают ниже поясницы. Будешь выходить замуж, не бери ни первый, ни второй вариант. Проверь, чтобы конечности произрастали из нужных мест».
– Что будем есть? Яйца кончились, в морозилке остались только пельмени, – поворачивается, после проведённой ревизии в холодильнике.
– Значит пельмени, – отвечаю и вижу, как он морщит нос. Видно, зажрался пельменями мой холостяк.
Пельмени отвратительные. Из-за отсутствия сметаны и майонеза, их приходится есть пустыми, давясь от клейкого теста и непонятной субстанции внутри. Хороша хозяюшка. Нет, чтобы проявить заботу о мужике, приготовить обед и ужин, вместо этого валяюсь в кровати и бегаю по кафешкам.
– В магазин нужно сходить, продукты купить, – составляю в уме список, дожёвывая последний кусок теста. – Деликатесы готовить не умею, но суп и котлеты мама делать научила.
Три часа мы тратим на магазин, затарив полный багажник, и на кафе, закидав вкусной едой жуткие пельмени. Надо выбросить остатки этого безобразия, чтобы больше не насиловать вкусовые рецепторы и желудок. Придя домой, вместе раскладываем продукты, как настоящая семья, вернувшаяся с выходного шопинга. Такие ассоциации кольнули в груди, потому что с каждым днём остаётся всё меньше времени. Конечно, если сильно захотеть, то проблему можно решить, но от Дани намёков о последующем совместном проживании я не получала, и родители ни за что не отпустят меня в Москву.
Закапываться в своих мыслях Даня не даёт, подхватывает на руки и несёт в кровать, попутно рассказывая, в какой позе он будет сейчас меня трахать. Кажется, это самая его любимая поза. Он часто ставит меня в коленно-локтевую, вбиваясь и рыча с особым смаком.
Вот и сейчас, я оказываюсь уткнутой лицом в матрас, и содрогаюсь от резких, мощных толчков в хлюпающую от смазки плоть. На каждое касание бёдер к попе я вскрикиваю, ловя первые судороги и замирая перед самым финалом. Даня, дождавшись меня, посылает пару сильных ударов головкой по матке, и с горловым рыком выплёскивает сперму мне на поясницу. Стрясывая последние капли, идёт за полотенцем, вытирает меня и звонко чмокает в ягодицу, сообщая, что закончил. Этакий ритуал завершения игр. Я заваливаюсь на живот и восстанавливаю дыхание. Это Дан после секса весь на подъёме, а мне требуется полежать пятнадцать минут, расслабить ноги, дрожащие каждый раз, после оргазма, пока сердце не придёт в нормальный ритм, перекачивая кровь, как после забега, пока в голове не растает морок, сотканный из эндорфинов.
Пока я прихожу в себя, Данил возвращается в спальню, неся бутерброды с колбасой, сок и пиво. Походу, сегодня на работу он не сбежит, и я от радости льну к нему, как кошка, положив голову на грудь, руку на живот, а ногу на то самое место, балдея от слабых дёрганий члена под ней.
Вечером Дан, как настоящий мужик, садится перед телевизором смотреть футбольный матч, а я иду корчить из себя порядочную хозяйку и готовить сытный ужин. Изгаляться не стала, остановившись на окорочках, макаронах и овощном салате. Полчаса, и я сворачиваюсь под боком покрикивающего мужчины, бурно реагирующего матами на пропущенный гол. Поначалу мне очень резали слух матерные слова, папа выражаться дома себе не позволяет. Сейчас я всё меньше замечаю мусор, вылетающий из его рта, а во время секса даже завожусь, слыша грязные словечки в отношении меня.
Кривоногие футболисты просрали игру, и я снова на четвереньках захлёбываюсь от злых вторжений, цепляясь руками за ковёр. К нашим играм добавляются шлепки, оставляющие горящие следы на ягодицах, и я, на удивление, тащусь от этой грубости, бурно кончая от третьего хлопка. Дане тоже это нравится, так как каждый удар он сопровождает отборным матом и заводится ещё сильнее, заливая мне полспины. Дальше, как обычно, полотенце, звонкий поцелуй и небольшой променад до дивана на трясущихся ногах. Иногда мне очень не хватает телячьих нежностей после близости, но я пока об этом молчу. Зачем навязывать розовые сопли любимому мужчине.
– Мань. Я на тебе, наверное, женюсь, – Данил уплетает ужин и пытается разглядеть, осталась ли добавка. – Тебя и трахать охрененно, и готовишь вкусно.
Мне остаётся только улыбаться и не принимать близко к сердцу такую формулировку комплиментов. Он всегда так выражается, грубо и грязно. Сказывается бывшая работа в полиции и общение с аморальными элементами. А ещё стараюсь не реагировать с радугой в глазах на его слова про женитьбу. Это он так… Просто, к слову.
Вечерний звонок родителям, пока Дан моется и не слышит моего вранья. Папа выпытывает, чем занималась его дочь весь день, а мама беспокоится о моём недоедании и питании всухомятку. Для папы пересказываю свой день, заменяя Дана на Тошку и, конечно же, умалчивая об активной сексуальной жизни, а маме обещаю прислать фото своего ужина, который далёк от сухомятки. Пожелав спокойной ночи, прощаюсь с ними и улыбаюсь входящему в комнату Дане, с полотенцем на бёдрах и моими любимыми дорожками стекающей воды. Так и хочется пройтись по ним языком, собирая каждую капельку. Отбрасываю телефон и бегу принимать душ, потому что по его горящим глазам знаю, чем мы сейчас будем заниматься и, несмотря на дневной перебор, всё равно теку и хочу свою зависимость снова и снова.
