Текст книги "Звери в отпуске"

Автор книги: Лювиг Керн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Мы возвратились к столику. Жена тем временем заказала оладьи и уже почти справилась со своей порцией.

– Я хотела заказать свиную отбивную, но решила воздержаться. А вдруг, думаю,– сказала моя жена,– отбивная прямо на тарелке превратится в свинью. Да ещё завизжит. О, я вижу, у тебя камера…

– Да,– ответил я,– у меня камера.

– Где ты её раздобыл?

– Её передали телефонным способом.

– Телефонным способом? Не может быть!

– Очень даже может. Я видел собственными глазами.

– Ты надо мной издеваешься.

– Отнюдь.

– Всё равно я тебе не верю.

– Но я клянусь, клянусь… Если тебя интересуют технические детали, спроси у нашего друга… Он даст профессиональные объяснения.

Лис откашлялся, глянул глубоким взором моей жене в глаза и сказал:

– Ни о каких технических деталях пока не может быть речи. Изобретение находится в стадии испытания и строго засекречено.

– Всё ли возможно пересылать телефонным способом?

– В будущем телефонным способом можно будет переслать любую вещь,– уклончиво ответил лис.

– А сейчас?– не отступалась жена.

– А сейчас? Сейчас только некоторые, наиболее, так сказать, растяжимые.

– И вы изобретатель этого способа?

– Да, я,– не без самодовольства подтвердил наш рыжий знакомец, и в хитрых глазках промелькнуло удовлетворение.

Радость, испытанная в связи с находкой камеры, не позволяла мне раздумывать над необъятными возможностями этого изобретения. Хотелось как можно скорее вернуться в палатку, выспаться, чтобы с рассветом приступить к монтировке колёс. У меня даже аппетит пропал.

Я показал знаком жене, что пора уходить. Она кивнула в ответ.

– Очень приятно было провести время в вашем обществе,– сказал я, поднимаясь со стула,– но нам пора.

– Как? Вы уже уходите?

– Завтра нам в дорогу,– пояснила жена,– а день, знаете ли, был сегодня у нас необыкновенный и, я бы сказала, утомительный.

– Понимаю,– отозвался на это лис.– Очень даже понимаю. Однако своим уходом вы сильно меня огорчите. Тем более что настоящая забава только ещё начинается.

– Мне кажется, публика и без того неплохо развлекается.

Оркестр и в самом деле играл с необычайным азартом, а единственная в своём роде толпа танцоров безумствовала на паркете. Плясали под модную песенку, знакомую нам по пляжу:

Сегодня знает свет

Об этой личной драме,

Мой лоб во цвете лет

Украшен был рогами.

Более всего неистовствовали, разумеется, юные козочки, вертевшиеся в танце с бородатыми козликами. Время от времени в толпе мелькал и кое-кто из павианчиков, тех самых, с которыми я сегодня купался.

В какой-то момент мне даже показалось, что один из них иронически улыбнулся, заметив зажатую у меня в руке камеру. Она была, конечно, изрядно помята вследствие передачи её по телефону, но оказалась тем не менее в полном порядке. Я не понял, что, собственно, означала эта его ироническая усмешка.

Наш официант, пингвин, видя, что мы собираемся уходить, подскочил к столику.

– Сколько с нас за оладьи?– спросил я.

– Вы ничего-ничего не платите,– ответил, низко кланяясь, официант,

– То есть как ничего?– поразился я. Такое происходило со мной впервые.

– Вы ничего не платите, абсолютно ничего,– заволновался пингвин и, достав блокнот, стал писать какие-то цифры.

– Тем не менее я всё-таки попросил бы счёт.

– Одну секундочку,– отозвался пингвин.– Секундочку. Вот, пожалуйста!

И протянул мне листок бумаги с нацарапанными на нём каракулями.

– 4 у, 2 с, 9 ч,– прочитал я.– Что это такое?

– Это итог,– любезно пояснил официант.

– В каком смысле?

– В нашем.

– Но что это значит?

– Это значит в нашей валюте. Она имеет хождение на нашей территории. Счёт за съеденные вашей высокочтимой супругой оладьи равен 4 у, 2 с, 9 ч, или, иначе говоря, четырём удодам, двум снегирям и девяти чижикам.

– Удоды… снегири… чижики…– пробормотала жена.– Так ведь это же птицы!

– Весьма возможно,– поспешил согласиться официант, который был хорошо воспитан и считал, что клиент всегда прав.– Весьма возможно. Но это прежде всего наша валюта.

– Откуда ж мне взять такие диковинные деньги?– воскликнул я, не на шутку взволнованный, опасаясь, что произойдёт конфуз: воспользовался услугами ресторана, и вдруг выяснилось, что не в состоянии заплатить по счёту. Получается, что ты аферист.

– Да вы не волнуйтесь,– принялся успокаивать меня официант.– Не вы должны мне платить, а я вам.

– Вы мне? Но за что?– спросил я вне себя от удивления.

– То есть как за что? За оладьи.

– Так ведь оладьи съела моя жена.

– Вот именно,– подхватил официант.– Ваша жена оказала нам честь, съев наши оладьи. За это ей причитается вознаграждение. Принцип нашей фирмы заключается в следующем: если кто-то что-то у нас съел, он должен запомнить это на всю жизнь.

– Должна признаться, оладьи были потрясающие,– заметила моя жена.– Уж не упомню, ела ли я когда-нибудь такие оладьи!

– Вот видите!– радостно воскликнул официант и, достав объёмистый кожаный кошелёк, принялся отсчитывать названную сумму.– Вот вам: 4 у, 2 с, 9 ч. Жаль только, что заказали такое скромное блюдо. Потому и счёт небольшой. Но мы надеемся, в следующий раз…

– Я этих денег не возьму!– воскликнул я, считая, что тут затронута моя честь.

Лис, слушавший до сих пор с улыбкой весь наш разговор, стал вдруг очень серьёзен.

– Ни в коем случае не спорьте!– раздался в моём ухе его свистящий шёпот.– Это будет тяжёлое оскорбление. Ещё неизвестно, чем всё это кончится.

– Вы полагаете?..

– Да. Спрячьте, пожалуйста, немедленно деньги.

Поняв, что иного выхода нет, я собрал положенные на столик монетки и сунул в карман.

Официант был на седьмом небе от счастья и заулыбался, а затем, отвесив на прощание низкий поклон, ушёл всё той же походочкой в глубину зала.

Мы встали и направились к двери,

– Жаль, что вы уже уходите,– твердил лис.– В самом деле жаль,– Только сейчас, как я уже говорил,– начинается самое интересное. Такой забавы вы наверняка ещё не видали.

– А какая забава?– осведомилась моя жена, которая всегда была почему-то любопытнее меня.

– Игра в апельсины.

вило, ничего не делал, а я меж тем качал* да качал до потери сознания.

Даже вылезший из палатки Тютюра, которого разбудило шипение насоса, присел поблизости и следил сочувственно за моей деятельностью. Он попытался даже мне помочь. Несколько раз пробовал сунуть свою мордочку в ниппель, чтобы дыхнуть вместе с насосом.

Около восьми всё было уже готово. Камилл стоял вновь на своих четырёх колёсах, зато я свалился под сосну, чтоб прийти в себя.

Две или три минуты мне суждено было полежать в покое, как вдруг прилетела большая пёстрая птица и, точно прилепившись к сосне, принялась стучать по стволу. Удары были то реже, то чаще, совсем как у радиотелеграфиста.

Моя жена, в прошлом харцерка (Харцеры – скауты в современной Польше), разбирается в азбуке Морзе, владеет как звуковой, так и световой сигнализацией. Услыхав этот стук, она тут же закричала:

– Слушай, он что-то сообщает.

– Кто?

– Ну дятел, который сидит у тебя над головой.

– Что именно?

– Минуточку, надо послушать внимательней.

– Ну так послушай и переведи мне, если что-то ещё помнишь.

– Конечно, помню,– ответила жена и обратилась вся в слух.

Ещё несколько ударов эхо разнесло по поляне.

– Ну что он там говорит?– спросил я, заинтригованный.

– Он говорит: «Доброе утро, вот и я».

– Пока ничего особенного. Продолжай приём.

Дятел вновь долбанул несколько раз по стволу, а жена перевела:

– Говорит, что уже восемь.

Я взглянул на часы. В самом деле, восемь.

– Это и без него известно,– буркнул я, нимало этим не взволнованный.

Теперь постукивание шло без пауз,

– Он сообщает, что договаривался с нами на восемь и что явился без опоздания.

– Я с ним не договаривался,– бросил я угрюмо.

– И я тоже. Может, Тютюра?

– Сомневаюсь.

– Но он настаивает,– продолжала жена,– уверяет, что договорился.

– Это выше всякого понимания!– воскликнул я.– Я не только ни с каким дятлом не договаривался, больше того, у меня в жизни ни одного знакомого дятла не было. Не помню даже, чтоб у кого-то из родственников был знакомый дятел».. Может, в твоей семье?

– Откуда!– запротестовала жена.– Я и слыхом не слыхала. А он всё долбит да долбит, что договаривался…

– Требуй разъяснений.

– Каким образом?

– Постучи так же, как он. Умеешь или не умеешь?

– Конечно, умею. Но ведь клюва у меня нету.

– Что правда, то правда,– согласился я.– Знаешь что, возьми из багажника молоток или клещи и постучи о ствол. Я думаю, этого будет достаточно.

Жена вынула из багажника молоток, и минуту спустя поляна огласилась двойным перестуком. Теперь это был уже разговор. Сперва слышался молоток, стучавший внизу по стволу, затем j сверху ему отвечал клюв.

Продолжалось так минут десять. Наконец моя жена, изрядно настучавшись, сказала:

– Ну, кажется, я всё выяснила. Ты знаешь, кто это?

– Понятия не имею,– ответил я, поскольку и в самом деле не имел ни малейшего понятия.

– Это наш вчерашний знакомец.

– – Какой?– переспросил я, по-прежнему недоумевали-Мы вчера перезнакомились с такой уймой всякого зверья… Но дятла я что-то не припомню.

– Это тот, самый последний, который достал нам четвёртую камеру… которого мы обещали взять автостопом. Ну, вспомнил или нет?

– Ещё бы!– воскликнул я,– но тот был совсем другой.

– Совершенно верно. Однако, прощаясь, он сказал, что переоденется.

– Переоденется?.. Но ведь это уже называется преобразиться, а не переодеться. Переодеться – это, скажем, надеть другой костюм, ну, приклеить бороду… Вот что значит переодеться. Женщина может переодеться мужчиной, ребёнок – стариком, волк – бабушкой, мельник – трубочистом. Всё это известно. Но здесь…

– Кто знает, может, это и есть высшее искусство переодевания, а? Впрочем, тебе-то что? Пусть с нами едет, раз так напрашивается. В виде птицы его и брать удобнее: займёт меньше места.

– Ладно,– ответил я, махнув рукой,– Мне всё равно. Постучи ему, что мы его забираем. Только пусть подождёт и посидит на сосне, пока я завожу машину.

Жена стукнула раз пятнадцать по дереву, сообщив дятлу моё решение. Это, по-видимому, его удовлетворило. Он закивал мне в знак согласия своей маленькой головкой.

Время меж тем шло своим чередом. Вылезшее из дальних зарослей солнце стало взбираться по веткам сосен всё выше в прозрачно-голубое, очищенное от облаков утренним ветром небо.

– Пакуй вещи,– сказал я жене.– Пора.

– А как, интересно, ты сдвинешься с места, раз аккумулятор сел?– засомневалась не без причин жена.

– Попытаемся завести на ходу.

– Кто же, скажи, пожалуйста, нас будет толкать? Тютюра?

– Придётся сходить и поискать кого-нибудь, кто нам поможет. Лучше всего сходить тебе.

– Кто ж будет без меня паковаться?

– Не беспокойся. Я сделаю это в два счета,– заверил я.

Несколько привычных движений, и палатка лежала на земле. Я сложил её как полагается и затолкал в чехол. Потом выпустил воздух из матрасов, собрал всякую мелочь и впихнул в багажник баллончик с газом и переносную плитку.

Дятел беспрерывно что-то выстукивал, но, поскольку жена ушла, а сам я азбукой Морзе не владею, я до сих пор так и не выяснил, чего он мне там втолковывал. Во всяком случае, через каждые две-три минуты он спускался всё ниже, словно желая тем самым напомнить о моём обещании. В конце концов не постеснялся сесть на Камилла и принялся долбить клювом кузов.

Это было уж слишком. Терпеть не могу, когда ковыряют лак. Я отворил заднюю дверцу и пригласил его жестом в салон.

Там сидел уже Тютюра, готовый к дороге. Они только мельком взглянули друг на друга и молча замерли каждый в своём углу. Именно так ведут себя путешественники в самом начале. Потом, по прошествии какого-то времени, атмосфера меняется, становится дружеской. Я знал об этом по опыту и был уверен: отчуждение исчезнет.

Жена не подкачала. Она явилась во главе огромной толпы отдыхающих. Все готовы были толкать наш автомобиль даже несколько километров подряд, пока двигатель не заведётся. Это представлялось им упоительным развлечением.

Кого только в этой толпе не было! Друзья по пляжу, приятели по ресторану, были те, кто знал нас просто в лицо, и те, кто был знаком с нами понаслышке. Явился даже кабан, с которым я не встречался со вчерашнего утра.

– С дорогой всё в порядке,– шепнул он мне, потёршись о меня боком.– Утрамбована. Можете быть спокойны.

Только сейчас мне пришло в голову, что, по его словам, вскоре после нашего приезда дорога на поляну была перекопана, чтобы не выпустить нас отсюда. Но времени на размышления у меня не оставалось, потому что жена кричала:

– Ты только посмотри, какая любезность! Все пришли нам помочь! Сумеешь ли ты хоть как-то отблагодарить их за это?

– В самом деле,– заметил я со смущением,– какие у нас для этого возможности?.. Что бы такое придумать…

– А я знаю! Возьми фотоаппарат и сделай общий снимок. Всем на память!

– А что? Прекрасная мысль!– поддержала жирафа,

– Да, да, да, сфотографируйте нас, пожалуйста!– пробасил лев.

– Восхитительно!– принялась твердить зебра,– восхитительно!

– Фо-то-гра-фия!– стали скандировать все.– Да здравствует фо-то-гра-фия!

Я достал из рюкзака аппарат. К счастью, я недавно вставил в него новую плёнку. На ней было не более двух снимков.

– Прошу сгруппироваться,– сказал я.– Может быть, лучше всего вокруг машины.

Все с готовностью заняли места, а я отошёл немного назад, так, чтобы вместить всех желающих в кадр. Глянул в видоискатель, навёл на резкость, проверил, всё ли в порядке.

Композиция была отличная. В центре находился Камилл, вокруг Камилла наши гости, среди них моя жена, и всё в обрамлении высоких сосен. Освещение прекрасное. Не оставалось ни малейшего сомнения, что и снимок получится великолепный.

– Внимание!– сказал я.– Не шевелиться! И щёлкнул.

– Спасибо,– сказал я зверям.– Надеюсь, фотография будет удачной.

По толпе, как это всегда бывает в таких случаях, пронёсся вздох удовлетворения, а моя жена, взглянув на часы, заметила:

– Было очень приятно, но пора. Можно уже садиться?

– Разумеется!!!– гаркнула толпа, напирая со всех сторон на машину.– Уж мы толканём!

Я отвесил прощальный поклон и сел за баранку. Рядом устроилась жена. Хлопнули дверцы. Я выжал сцепление и включил первую скорость.

– Начинайте, прошу!– крикнул я, высунувшись в окно.

Толпа поднажала. Камилл покатился по поляне, сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее. Я включил зажигание и, когда те, кто толкал, разогнались почти до бега, рывком отпустил сцепление. В двигателе у Камилла что-то забулькало, и он отозвался ровным.. привычным стуком.

Мы были спасены.

На прощание мы не менее трёх раз объехали поляну и без четверти одиннадцать очутились на той самой просеке, по которой прибыли в этот лес Звери дружески нам махали.

– Счастливого пути! Счастливого пути! Счастливого пути!

В конце концов всё стихло, слышался лишь шум двигателя да скрип амортизаторов на ухабах.

Прежде чем свернуть на автостраду, я остановился.

– Где у тебя эта карта?– спросил я у жены. Та протянула руку назад и без слова подала

мне карту.

– Надо выяснить, правильно ли мы едем,– заметил я.– Сейчас, сейчас, дай-ка посмотрю… Ага, вот автострада… Вот боковая дорога… А вот пятно… Представь себе, из пятна мы уже выехали.

– Выехали из пятна?

– Да. Только что. Сию минуту.

– Всё это так похоже на сон. Хорошо, что ты сделал перед отъездом снимок. По крайней мере останется что-то на память от приключения.

Я сидел, запершись в своей тёмной фотографической каморке, и всматривался в только что проявленную фотографию. Там была поляна, высокие деревья, был наш Камилл, и… всё. Ни намёка на яркую, я бы даже сказал, многоцветную толпу зверей. Не было даже моей жены, которая там среди них стояла. Просто поляна, деревья и машина. Самая что ни на есть заурядная фотография, какие делают сотнями тысяч каждое лето в отпуске досужие туристы.

Может, я плохо проявил? Недодержал снимок в проявителе? Может, ещё какая ошибка?

И я решил попробовать ещё раз. «Подержу подольше в проявителе,– подумал я,– вот тогда всё и увижу».

Увы! Я пробовал несколько раз подряд. Но чем дольше держал снимок в проявителе, тем больше он чернел, и в конце концов изображение исчезало. Ни поляны, ни деревьев, ни Камилла.

«Такое впечатление,– пробурчал я,– будто этого приключения в пятне так и не было. Но ведь это же невозможно! Я всё отлично помню, всякую подробность… А на фотографии – ничего. Ну совсем ничего. Удивительная история. Может, не изобрели пока проявителя на волшебство? Впрочем, было ли волшебство?»

Жена, отдавая в стирку мой летний костюм, обнаружила в кармане брюк пятнадцать странных, не наших монеток.

– Это что ещё за деньги?– спросила она.

Я глянул на пятнадцать маленьких металлических кружочков, и мне сразу вспомнились оладьи в ресторане около мола.

– Это за твои оладьи,– пояснил я.– Те самые 4 у, 2 с и 9 ч.

– Глупости какие!– оторопела жена.– Это старинные монеты, оставшиеся от дедушки.

«Монеты от дедушки… А стук в соседней комнате? Тоже от дедушки? Ничего подобного. Так стучать может только дятел. Этот дятел приехал с нами оттуда, из Пятна. Хоть, может, это и в самом деле долбит не дятел, а стучит на пишущей машинке моя жена, которая перепечатывает эту книжку? Нет, правда, я и сам не знаю, как разобраться во всей этой истории…»