Текст книги "Энн в бухте Четырех Ветров"
Автор книги: Люси Монтгомери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Энн действительно замечательно выглядела в тот вечер: на щеках ее цвели розы, а глаза сияли светом любви. Даже суровый доктор Дэйв поглядывал на нее с удовольствием, а по дороге домой сказал жене: «Какую рыжекудрую красотку отхватил мой племянник, а?»
– Я у вас замечательно провел время, – заявил капитан Джим, – но пора идти на маяк.
– Приходите к нам почаще, – сказала Энн на прощанье.
– А вы не боитесь, что я стану злоупотреблять вашим приглашением? – спросил капитан Джим с какой-то грустной улыбкой.
– Нет, не боюсь – я всегда буду рада вас видеть – честно-пречестно, как мы говорили в школе.
– Тогда буду приходить. Смотрите, как бы я вам не надоел. И вы тоже иногда меня навещайте, окажите мне такую честь. А то мне там совсем не с кем поговорить, кроме Старпома. Слушать он умеет, и мозгов у него будет побольше, чем у любого Макалистера, но вот разговора от него не дождешься – знай себе мурлычет. Вы молоды, а я стар, но мне кажется, что наши души одного возраста. Мы оба принадлежим к породе людей, которые знали Иосифа,[1]1
Библейское выражение. (Примеч. пер.)
[Закрыть] как говорит мисс Корнелия Брайант.
– Знали Иосифа? – недоуменно повторила Энн.
– Да. Корнелия делит всех людей на тех, которые знали Иосифа и которые не знали. Если у человека сходные с вашими взгляды и он хорошо понимает ваши шутки – тогда он из породы людей, которые знали Иосифа.
– Ах, вот как! – воскликнула Энн. – А я таких людей называю «родственными душами».
– Совершенно правильно, – согласился капитан Джим. – Когда вы сегодня вошли в дом, я сказал себе: «Она из породы людей, которые знали Иосифа». И очень этому обрадовался. Я считаю, что такие люди – соль земли.
Энн с Джильбертом вышли провожать своих гостей. Взошла луна, и бухта Четырех Ветров казалась зачарованной гаванью, куда нет доступа непогоде. Тополя вдоль дорожки, высокие и суровые, как жрецы какого-то мистического ордена, слегка серебрились в лунном свете.
– Мне всегда нравились пирамидальные тополя, – заметил капитан Джим. – Это королевские деревья. Они сейчас не в моде. Говорят, что у них сохнут макушки. Это правда, они действительно сохнут, если каждую весну, рискуя сломать шею, вы не забираетесь по лестнице наверх и не обрезаете ветви. Я сам это делал для мисс Элизабет, и ее тополя никогда не выглядели растрепами. Она была к ним очень привязана. Ей нравились достоинство и надменность этих деревьев. Если вам нужны приятели, миссис Блайт, – вы полюбите клены, но если вам нужно изысканное общество – тогда обратитесь к пирамидальным тополям.
Гости уехали, а Энн с Джильбертом пошли прогуляться по своему саду и посмотреть на ручей. Его прозрачные струи поблескивали в тени берез. Вдоль берега росли маки, которые казались чашами, полными лунного света. Воздух был напоен ароматом цветов, посаженных еще женой учителя. Она, как казалось Энн, посылала им привет и благословение из далекого прошлого. Молодая женщина остановилась и сорвала цветущую ветку.
– Люблю нюхать цветы в темноте, – сказала она. – В темноте словно проникаешь в их самую душу. О Джильберт, этот дом – просто чудо. И я рада, что до нас здесь нашли свое счастье другие молодожены.
Глава восьмая
ВИЗИТ МИСС КОРНЕЛИИ БРАЙАНТ
Сентябрь в бухте Четырех Ветров выдался солнечный и тихий: дни стояли теплые, ночи – лунные, на рассвете землю устилала золотистая пелена тумана, а вечерами горизонт заволакивала лиловая дымка. Ни разу за весь месяц не штормило, даже не дул сильный ветер. Энн и Джильберт обживали свое гнездышко, гуляли по морскому берегу, ездили в Глен Сент-Мэри и в рыбацкую деревню, катались в лодке по бухте или в коляске по засыпанным сосновыми иголками дорожкам в лесу. В общем у них был восхитительный медовый месяц.
– Если бы мы даже сегодня умерли, все равно мы жили не зря – потому что у нас были эти четыре недели, – сказала Энн. – Вряд ли они когда-нибудь повторятся – но они у нас были. И погода, и люди, и наш дом – все как будто сговорились, чтобы подарить нам чудный медовый месяц. Даже ни разу не пошел дождь.
– И мы ни разу не поссорились, – поддразнил ее Джильберт.
– Ну, с этим можно и не спешить, – ответила Энн. – Я очень рада, что мы решили провести медовый месяц здесь. Светлые воспоминания о нем навсегда останутся в нашем доме, а не будут рассеяны по разным городам.
Сам воздух в их новом доме был напоен запахом моря и дальних странствий. В Эвонли море тоже было рядом, но не вошло в жизнь Энн. Здесь же его видно из каждого окна, и рокот прибоя постоянно звучит в ушах. Каждый день суда причаливали к пристани Глен Сент-Мэри или отплывали в неведомые порты, лежащие, может быть, в другом полушарии. Каждое утро в море уходили рыбацкие парусники и вечером возвращались с уловом. На дорогах вокруг бухты Энн и Джильберту без конца попадались веселые и уверенные в себе матросы. Зов моря действовал на всех: кто-то уплывал в поисках приключений, а оставшиеся на берегу постоянно ощущали магическое притяжение таинственных далей. Жизнь в бухте Четырех Ветров была не столь спокойной и устоявшейся, как в Эвонли. Здесь все время что-то происходило.
– Теперь я понимаю, почему море так манит людей, – сказала Энн. – У каждого из нас порой появляется желание «уплыть в закатные края», а здесь эта страсть у всех в крови. Я ничуть не удивляюсь тому, что капитан Джим мальчишкой отправился в морское плавание. Когда вижу уплывающий корабль или летящую чайку, мне всегда хочется быть на борту этого корабля или, как чайка, отрастить крылья и парить на ветру.
– Нет уж, моя девочка, ты останешься здесь со мной, – лениво возразил Джильберт. – Так я тебе и позволил улетать.
Они сидели на приступке своей двери. День склонялся к вечеру. Мир вокруг дышал покоем.
– Само собой, доктор, которому приходится ездить по вызовам в любой час дня или ночи, наверно, не очень стремится к приключениям, – улыбнулась Энн. – Если бы ты вчера ночью как следует выспался, мы бы сейчас мечтали вместе.
– Вчера ночью я сделал доброе дело, Энн, – тихо заметил Джильберт. – Я спас человеческую жизнь. Впервые я могу это сказать с полным правом. Раньше я, может быть, облегчал людям страдания, но если бы я не провел вчерашнюю ночь, сражаясь со смертью у постели миссис Аллонби, эта женщина к утру умерла бы. Я применил новый метод, который никто никогда здесь не пробовал. По-моему, так вообще до сих пор лечили только в больницах. Я узнал о нем в прошлом году, когда стажировался в кингстонской больнице. Наверно, я не осмелился бы прибегнуть к этому методу, если бы не знал, что другой надежды нет. Я рискнул – и победил. И теперь добрая жена и мать будет жить еще много лет. Когда я сегодня на заре ехал домой, я возблагодарил Создателя за то, что выбрал профессию врача. Подумай только, Энн: я бросил вызов старухе Смерти и победил. Помнишь, много лет назад мы с тобой говорили о том, чему хотим посвятить жизнь, и я сказал, что мечтаю спасать людей. И вот сегодня утром моя мечта воплотилась в реальность.
– Разве только одна эта мечта исполнилась? – спросила Энн, которая отлично знала, что ответит Джильберт, но хотела услышать это еще раз.
– Ты же знаешь, что не одна, любимая, – ответил Джильберт, нежно глядя ей в глаза.
Да, на приступке маленького белого домика сидела счастливая пара.
Вдруг Джильберт сказал:
– Или мне мерещится, или к нашему дому плывет корабль на всех парусах.
Энн посмотрела на подъездную аллею и вскочила на ноги.
– Это, наверно, мисс Корнелия Брайант или миссис Мор.
– Я пойду к себе в кабинет. Если это мисс Корнелия, предупреждаю, что буду подслушивать, – сказал Джильберт. – Говорят, от ее высказываний животики надорвешь.
– А может, это миссис Мор?
– Вряд ли у миссис Мор такая комплекция. Я ее как-то видел в саду, и хотя она была далеко и я ее как следует не разглядел, но могу сказать с уверенностью, что она стройная. И, видно, не очень общительна, раз до сих пор не пришла с тобой познакомиться. А ведь она наша ближайшая соседка.
– Значит, она не похожа на миссис Линд. Та пришла бы из одного любопытства. Нет, это, очевидно, мисс Корнелия.
И действительно, то была мисс Корнелия. Более того, она пришла не для того, чтобы нанести краткий визит вежливости новобрачным. Она несла под мышкой большую сумку с рукоделием, и когда Энн предложила ей остаться к обеду, тут же сняла соломенную шляпку, которая была закреплена у нее на голове тугой резинкой. Нет уж, не дождетесь, чтобы мисс Корнелия стала закалывать шляпу булавками! Ее мать закрепляла шляпу резинкой, и, как делала ее мать, так будет делать и она. У мисс Корнелии было круглое румяное лицо и веселые карие глаза. Она совсем не походила на классическую старую деву. Энн, у которой было обостренное чутье на родственные души, с первого взгляда прониклась к ней симпатией и сразу поняла, что обязательно подружится с мисс Корнелией, несмотря на ее не совсем обычные взгляды и совсем необычную манеру одеваться.
Никто, кроме мисс Корнелии, не посмел бы явиться с визитом в полосатом бело-голубом фартуке и платье из коричневого ситца, по которому были разбросаны огромные розы. И при этом выглядеть одетой вполне подходяще к случаю. Если бы мисс Корнелия явилась во дворец, чтобы поздравить с законным браком принца и его молодую жену, она держалась бы с таким же достоинством и так же чувствовала бы себя хозяйкой положения. Пройдя в своем цветастом платье по отделанной мрамором приемной зале, она не замедлила бы растолковать молодой жене, что та заблуждается, если полагает, что поймать на крючок мужчину – хоть бы и принца – такое уж великое достижение.
– Я принесла с собой рукоделие, милочка, – заявила она Энн, вынимая из сумки что-то белое. – Мне надо это побыстрей кончить, а времени осталось всего ничего.
Энн с изумлением смотрела на украшенное оборочками нарядное платьице из тонкого батиста. Мисс Корнелия поправила очки и принялась доделывать прелестную вышивку.
– Это я шью для миссис Проктор. У нее вот-вот должен родиться восьмой ребенок, и для него нет никакого приданого. То, что она приготовила для первого, износили эти семеро, а шить все заново у нее нет ни времени, ни сил. Эта женщина – мученица, миссис Блайт, настоящая мученица! Я заранее знала, что из ее замужества ничего хорошего не выйдет. Фред Проктор из тех бессовестных красавчиков, которые легко кружат девушкам головы. После того как он женился, голову он бедняжке кружить перестал, а бессовестным как был, так и остался. Пропивает деньги, а семья живет в нужде. Одно слово – мужчина. Не знаю, во что бы миссис Проктор одевала детей, если бы ей не помогали соседи.
Впоследствии Энн узнала, что единственной соседкой, которая помогала одевать детей миссис Проктор, была мисс Корнелия.
– Когда я узнала, что у нее должен родиться очередной малыш, я решила сшить ему приданое, – продолжала мисс Корнелия. – Это платьице – последняя вещичка, и я хочу закончить его сегодня.
– Оно очаровательно, – сказала Энн. – Я тоже принесу рукоделие, и мы с вами поработаем вместе. Только так, как вы, я шить не умею.
– Я лучшая портниха в округе, – спокойно отозвалась мисс Корнелия. – Еще бы! Я сшила столько детских одежек, что хватило бы на сотню собственных детей. Наверно, глупо украшать платьице для восьмого ребенка ручной вышивкой. Но он же не виноват, что он восьмой, миссис Блайт, и мне хочется, чтобы у него было хоть одно хорошенькое платьице – такое, какое шьют желанным детям. Этот бедный малыш никому не нужен – поэтому я для него особенно стараюсь.
– Не у всякого желанного ребенка бывает такое платьице, – Энн все больше проникалась симпатией к мисс Корнелии.
– Вы уж небось думали, что я никогда не приду с вами познакомиться, – продолжала та. – Но шла уборка урожая, и я была страшно занята. В доме толпа работников, и все едят больше, чем работают. Одно слово – мужчины. Хотела вчера прийти, но тут – похороны миссис Макалистер. У меня ужасно болела голова, и я боялась, что это испортит мне все удовольствие. Но ей было сто лет, и я давно поклялась себе пойти на ее похороны.
– Ну и как, удачно все прошло? – спросила Энн, заметив, что дверь в кабинет слегка приоткрыта.
– Вы про что? А, похороны были потрясающие. У нее куча родственников. За гробом ехали сто двадцать экипажей. И посмеяться было чему. Этот старый безбожник Джо Брэдшоу, который глаз не кажет в церкви, с таким жаром пел «Призри ее душу, Иисусе!» – лопнуть можно было от смеха. Он обожает петь – поэтому не пропускает ни одних похорон. А у его бедной жены нет сил петь – так много работает по дому. Старый Джо иной раз отправляется купить ей подарок, а вместо этого каждый раз привозит грабли или еще что-нибудь для фермы. Одно слово – мужчина! Но чего еще ожидать от человека, который носа в церковь не кажет? Даже в методистскую молельню не ходит! Я очень обрадовалась, увидев вас с доктором в пресвитерианской церкви. По мне, доктор должен быть пресвитерианином.
– А в прошлое воскресенье мы ходили в методистскую молельню, – с веселыми искорками в глазах сказала Энн.
– Ну, доктору, наверно, надо показываться и в методистской молельне, а то методисты не станут у него лечиться.
– Нам очень понравилась проповедь, – мужественно заявила Энн. – И молитву пастор читал очень красиво.
– Да, молиться-то он мастер. А лучше всех читал молитвы старый Саймон Бентли, который был вечно или пьян, или собирался надраться. И чем пьянее он был, тем лучше звучала молитва.
– Методистский проповедник – очень представительный мужчина, – продолжала Энн на потеху приоткрытой двери.
– Да, красавчик, – согласилась мисс Корнелия. – И манеры, как у светской дамы. Считает, что в него влюблены все девушки. Но послушайте моего совета – не очень-то якшайтесь с методистами. Я так считаю: если ты пресвитерианин, то и будь пресвитерианином.
– Вы полагаете, что методисты не попадут в рай? – без тени улыбки спросила Энн.
– Это уж не нам решать, а Всевышнему, – серьезно заявила мисс Корнелия. – Не знаю, как там будет на небе, но на земле я от них держусь подальше. Их теперешний проповедник не женат, а у прошлого была такая глупенькая жена, каких свет не видывал. Я как-то ему сказала, что зря он не подождал, пока она не повзрослеет, а потом уж женился бы. А он ответил, что хотел сам ее воспитать. Одно слово – мужчина!
– Но ведь не так-то просто определить, когда человек стал взрослым.
– Верное ваше слово, милочка. Некоторые рождаются взрослыми, а другие и в восемьдесят лет все еще дети. Миссис Макалистер, которую мы только что похоронили, так и не стала взрослой. И в сто лет была все такой же дурочкой, как в десять.
– Может быть, потому она и прожила так долго?
– Может быть. Но я бы предпочла прожить пятьдесят лет в здравом уме, чем сто лет недоумком.
– Но подумайте, как скучно было бы жить среди сплошных умников!
Но мисс Корнелия не собиралась состязаться с Энн в остроумии.
– Миссис Макалистер была из семейства Милгрей-вов, а те никогда умом не отличались. Ее племянник Эбенезер вообще спятил. Считал, что уже умер, и жутко сердился на жену: почему она его не хоронит? А я бы взяла и похоронила.
Глядя на ее выражение мрачной решимости на лице достойной матроны, Энн легко представила себе мисс Корнелию с лопатой в руках.
– Неужели во всем поселке ни у кого нет хорошего мужа, мисс Брайант?
– Ну, почему же? Полно – только все они там.
И она кивнула на открытое окно, из которого открывался вид на церковь и маленькое кладбище по другую сторону бухты.
– Ну а живых, во плоти? – допытывалась Энн.
– Несколько штук есть – у Господа Бога ведь все возможно, – неохотно признала мисс Корнелия. – Я не отрицаю, что если мужчину с малых лет почаще шлепать и вообще воспитывать в строгости, то из него может выйти толк. Вот, например, ваш муж, судя по отзывам, для мужчины не так уж плох. А вы небось считаете, – мисс Корнелия пронзительно глянула на Энн поверх очков, – что лучше его нет никого на свете?
– Конечно, нет, – без колебаний заявила Энн.
– То же самое мне говорила другая молодая жена, – вздохнула мисс Корнелия. – Когда Дженни Дин выходила замуж, то тоже считала, что другого такого человека, как ее жених, нет на свете. И она была права. Другого такого не было и нет – и слава Богу! У нее не жизнь с ним была, а сплошное мученье. Когда она заболела и лежала при смерти, он уже ухаживал за своей второй женой. Одно слово – мужчина! Но надеюсь, милочка, что вас такое разочарование не ждет. Молодой доктор вроде входит у нас в доверие. Поначалу я боялась, что никто не захочет у него лечиться: мол, лучше старого доктора Дэйва никого быть не может. Правда, особым тактом он не отличался и вечно начинал говорить о веревке в доме повешенного. Но, как только у кого схватывало живот, доктору Дэйву тут же прощали все обиды. Если бы он был не доктором, а священником, ему бы это так легко с рук не сходило. Людям, похоже, желудок дороже души. А теперь, раз уж мы обе пресвитерианки, скажите мне честно, что вы думаете о нашем священнике?
– Да как сказать… я что-то…
– Вот именно. Я с вами совершенно согласна, милочка, – кивнула головой мисс Корнелия. – Не повезло нам с ним. Лицом – вылитый надгробный памятник, правда? Не хватает только надписи на лбу: «Мир праху твоему!» Некоторые считают, что его жена чересчур ярко одевается. А я считаю, что, когда у мужа такое лицо, женщине надо как-то себя приободрить. Я сроду не осуждала женщин за то, что они хорошо одеваются. Только и говорю: слава Богу, что ее муж не жадничает и разрешает ей покупать красивые вещи. Сама-то я на одежду большого внимания не обращаю. Женщины ведь наряжаются, чтобы понравиться мужчинам, милочка, а мне всегда было наплевать, что про меня думают мужчины.
– За что вы так ненавидите мужчин, мисс Брайант?
– Господь с вами, милочка, я их вовсе не ненавижу. Они того не стоят. Я их просто презираю. Вот ваш муж мне нравится – если только он с годами не испортится. А помимо него, я признаю только двух мужчин – старого доктора и капитана Джима.
– Капитан Джим – замечательный человек, – с готовностью согласилась Энн.
– Капитан Джим – неплохой человек, но у него есть один недостаток. Его просто нельзя рассердить. Вот уже двадцать лет я его допекаю как могу, а он и в ус не дует. Это меня как-то раздражает. А женщина, которая была ему предназначена, небось получила мужа, который закатывает скандал по три раза на дню.
– А кто эта женщина?
– Не знаю, милочка. Я что-то не припомню, чтоб капитан Джим за кем-нибудь ухаживал. Да я его молодым и не знала. Сейчас ему семьдесят шесть. Понятия не имею, почему он остался холостяком, но какая-то причина наверняка была. Он стал смотрителем маяка пять лет тому назад, а до этого плавал по морям и океанам. На земле нет такого уголка, куда он не сунул бы нос. Джим всю жизнь водил дружбу с Элизабет Рассел, но любви между ними не было. Элизабет тоже не вышла замуж, хотя в молодости слыла красавицей и от женихов у нее отбою не было. Она как-то мне призналась, что боится, что ни с кем не сможет ужиться – такая она вспыльчивая. А характер у нее и правда был не сахар. Иногда, чтобы унять злость, она убегала наверх и грызла бюро. Но я ей сказала, что не считаю это веской причиной. Почему это мужчинам можно вымещать на нас свой скверный характер, а женщине нет, а, миссис Блайт?
– Я сама очень вспыльчива, – со вздохом призналась Энн.
– Ну и прекрасно. По крайней мере, не позволите собой помыкать. Как же у вас красиво цветут хризантемы! Бедняжка Элизабет очень любила свой сад.
– Я тоже его обожаю, – сказала Энн. – И рада, что в нем много цветов. Да, кстати, мы хотим нанять кого-нибудь, чтобы вскопать кусочек земли за елками и посадить там клубнику. Джильберт все время занят и никак не может выбрать для этого время. Вы не знаете, кто бы взялся это сделать?
– Наверное, Генри Хэммонд. Правда, его больше интересует плата, чем работа: одно слово – мужчина. И потом, он так туго соображает, что может минут пять простоять, пока заметит, что перестал работать. В детстве отец как-то запустил в него поленом. Подумать только – поленом в ребенка! Одно слово – мужчина. С тех пор мальчик и стал туповат. Но больше никого порекомендовать не могу. Прошлой весной он покрасил мой дом. Правда, красиво?
Тут часы пробили пять раз, и Энн не пришлось кривить душой.
– Боже, неужели уже пять? – воскликнула мисс Корнелия. – Как быстро бежит время за приятной беседой! Надо идти домой.
– Ну, зачем же? – воскликнула Энн. – Попейте с нами чаю.
– Вы меня приглашаете потому, что так принято, или вы и вправду хотите, чтобы я осталась? – напрямик спросила мисс Корнелия.
– Я правда хочу, чтобы вы остались к чаю.
– Тогда останусь. Вижу, вы из породы людей, что знали Иосифа.
– Я уверена, что мы будем друзьями, – тепло улыбнулась Энн.
– Обязательно. Какое счастье, что мы имеем право выбирать себе друзей. С родственниками хуже – приходится принимать тех, что есть, и еще благодарить Господа Бога, если никто из них не сидел в тюрьме. Правда, у меня не так уж много близких родственников – все больше кузены да кузины. В общем-то я довольно одинокий человек, миссис Блайт. – В голосе мисс Корнелии прозвучала грустная нотка.
– Как мне хочется, чтобы вы называли меня Энн, – вдруг вырвалось у Энн. – Все в Четырех Ветрах зовут меня миссис Блайт, и от этого все время чувствую, что я для них чужая. Знаете, в детстве я мечтала, чтобы меня звали Корделией – почти так же, как вас! И ненавидела имя Энн.
– А мне нравится Энн. Мою маму так звали. Самые лучшие имена – это простые. Если вы идете на кухню готовить чай, пошлите доктора со мной поговорить. Я знаю, что все это время он лежал на диване у себя в кабинете и покатывался со смеху, слушая меня.
– Как вы догадались? – воскликнула Энн, которую так ошеломила проницательность мисс Корнелии, что ей даже не пришло в голову отрицать ее слова.
– Когда я подходила к дому, я видела вас вместе в этой комнате. А мужские штучки мне наперечет известны. Ну вот, платьице закончено. Восьмой ребенок может появляться на свет хоть сегодня.
