Текст книги "Дом мечты"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Нет. А что он натворил?

– Он вышел из себя и сжег новый коричневый костюм своей жены, который она купила в Шарлоттауне за двадцать пять долларов. Он сделал это только потому, что решил, что мужчины стали с восхищением смотреть на нее в церкви, когда она надела свой новый костюм. Как это похоже на мужчин!

– Миссис Бут очень миленькая, а коричневый цвет больше всего идет ей, согласился капитан Джим.

– Но разве это может послужить причиной для того, чтобы бросить ее новый костюм в печку? Билли Бут – последний дурак, он превращает жизнь своей жены в какой-то кошмар. Она целую неделю рыдала над этим костюмом.

– Буты все со странностями, – сказал капитан Джим. – Когда-то Билли казался самым нормальным, самым здравомыслящим среди многих жителей. Но после свадьбы все странности, унаследованные им от родителей, вышли наружу. А его брат Дэниел всегда был каким-то ненормальным.

– У него каждый день были вспышки гнева. Его жене приходилось делать всю работу за него, пока он был не в себе. Когда он умер, друзья прислали ей письмо с соболезнованиями. Если бы мне пришлось написать ей что-нибудь по поводу смерти ее мужа, то я написала бы только поздравления. Его отец, Абрам Бут, противный старикашка, был горьким пьяницей. Он напился на похоронах своей жены, говорил заплетающимся языком и икал. «Я не пи-и-и-л много, я просто не-е-е-хорошо себя чувс-вс-вс-тву-у-ю-ю». Я хорошенько огрела его зонтиком по спине, когда он проходил мимо. Это протрезвило его на какое-то время, пока выносили гроб из дома. Молодой Джонни Бут должен был вчера бракосочетаться, но не смог, потому что, видите ли, заболел свинкой. Как это похоже на мужчин!

– А что он мог поделать, если действительно заболел, бедный парень?

– Не стала бы я сочувствовать ему, если бы была Кейт Штерн. Я не знаю, как он умудрился заболеть свинкой, но я знаю, что свадебный ужин был приготовлен, и все испортится до его выздоровления. Какие расходы! Он должен был переболеть свинкой, когда был еще ребенком.

– Мисс Корнелия, вам не кажется, что вы слишком многого хотите?

Мисс Корнелия посчитала ниже своего достоинства отвечать на эту реплику и повернулась лицом к Сьюзан Бэйкер, старой пряхе с мрачным лицом и добрым сердцем. На несколько недель ее пригласили поработать в маленьком доме. Она только что вернулась из Долины, куда ездила в гости.

– Как поживает тетя Мэнди? – спросила мисс Корнелия.

Сьюзан вздохнула.

– Очень плохо, очень плохо, Корнелия. Боюсь, скоро она будет уже на небесах, бедная.

– О, нет! Бог этого не допустит, будь уверена, – воскликнула мисс Корнелия.

Капитан Джим и Гилберт посмотрели друг на друга. Затем они неожиданно покраснели и вышли.

– Пришло время, когда не смеяться – просто грех, – сказал капитан Джим, задыхаясь от хохота. – Они обе – замечательные женщины!

Глава 19
Рассвет и сумерки

В начале июня, когда песчаные холмы покрылись огромным количеством диких роз и в Долине веяло яблочным ароматом, в маленький дом приехала Марилла. Сьюзан Бэйкер, несколько недель жившая в маленьком доме, но уже успевшая полюбить «молодую миссис доктор», так она звала Энн, открыла дверь и подозрительно посмотрела на Мариллу. Но так как Марилла не вмешивалась ни в работу Сьюзан, ни во взаимоотношения Энн со Сьюзан, то вскоре Бэйкер забыла о первой неприязни и подружилась с Мариллой.

Однажды вечером, когда заходившее солнце горело на горизонте ярко-красным шаром, а в саду выводила трели малиновка, воспевая вечерние звезды, в маленьком «доме мечты» неожиданно началась суматоха. Телефонные звонки раздались в некоторых домах в Долине. Доктор Дэйв и сестра в белом колпаке поспешно спустились вниз. Марилла металась по саду между клумбами, украшенными ракушками, и бормотала молитвы. А Сьюзан сидела на кухне с тампонами в ушах и с повязанным вокруг головы передником.

Лесли, увидев, что в окнах дома напротив горит свет, не спала всю ночь.

Та июньская ночь была короткой, но она показалась вечностью для тех, кто ждал.

– Ax, кончится ли это когда-нибудь? – сказала Марилла. Затем она увидела, как мрачно выглядят медсестра и доктор Дэйв, и не осмелилась спросить у них о чем-нибудь.

– Не говорите мне ничего, – сказала Сьюзан, отвечая на ту боль, что была в глазах Мариллы. – Как Бог может быть таким жестоким, что забирает от нас это дорогое создание, когда мы все его так любим!

– Он забирает и других, не менее любимых, – хрипло ответила Марилла.

Но на рассвете, когда поднимающееся солнце пронзило лежавшие над гаванью туманы, и над берегом повисла радуга, радость пришла в маленький дом. Энн была жива и здорова, а рядом с ней на кровати лежала крошечная белая леди с большими, как у ее матери, глазами. Лицо Гилберта было серым и измученным после ночных событий. Он спустился вниз, чтобы поговорить с Мариллой и Сьюзан.

– Слава Богу, – вздохнула Марилла. Сьюзан встала и вынула шерстяные тампоны из ушей.

– Пришло время позавтракать. Думаю, после всех волнений вы были бы не против перекусить немного. Скажите Энн, что ей ни о чем не надо волноваться, Сьюзан все приготовит. Пусть думает только о своем ребенке.

Гилберт грустно улыбнулся и вышел. Энн не надо было говорить о том, что она должна думать о ребенке. С того момента, как она стала матерью, она только о нем и думала, глядя своими большими глазами на лежавшее рядом существо. Ничто другое ее не волновало. В течение нескольких часов она наслаждалась столь острым ощущением счастья, что думала, что даже ангелы завидуют ей.

– Маленькая Джоси, – лепетала она, когда Марилла зашла в комнату, чтобы посмотреть на ребенка. – Мы планировали так назвать ребенка, если родится девочка. Мы перебрали столько имен, которыми хотели бы назвать ее в честь разных наших друзей. Было очень трудно выбрать. В конце концов мы остановились на Джоси. Для краткости мы можем называть ее Джой, это звучит очень красиво. Ах, Марилла! Я считала, что раньше была счастлива. Но теперь я поняла, что это была только мечта о счастье, сон, а теперь наступила реальность.

– Ты не должна много разговаривать, Энн. Подожди, ты еще очень слаба, предостерегающе сказала Марилла.

– Ты знаешь, как мне тяжело не разговаривать, – улыбнулась Энн.

Вначале Энн была слишком слаба и слишком счастлива, чтобы заметить мрачный вид Гилберта и печаль на лице Мариллы. Тогда в ее душу вкралось безжалостное, холодное, как морской туман, подозрение. Почему Гилберт не радуется, почему он ничего не говорит ей о ребенке? Почему они забрали от нее ребенка? Что-то было не так.

– Гилберт, – прошептала Энн, – с ребенком ведь все в порядке, правда? Скажи.

Прошло некоторое время, прежде чем Гилберт повернулся к Энн. Он нагнулся к ней и заглянул в глаза. Марилла, стоявшая под дверью, услышала жалобный душераздирающий стон и бросилась в кухню, где плакала Сьюзан.

– Ах, бедняжка, бедняжка! Как же она перенесет это, мисс Кетберг? Боюсь, это убьет ее. Она так ждала этого ребенка, была так счастлива. Неужели ничего уже нельзя сделать, мисс Кетберг?

– Боюсь, нет, Сьюзан. Гилберт сказал, что надежд нет. Он с самого начала знал, что ребенок не выживет.

– А ребеночек такой милый, – всхлипывала Сьюзан. – Я никогда не видела таких белых младенцев. Обычно они красные или желтые. Он открыл свои глазенки, как будто ему уже месяц, маленький. Бедная молодая миссис доктор!

На закате маленькое создание, которое появилось на рассвете, покинуло этот мир, оставив в нем разбитые сердца. Корнелия взяла маленькую белую леди из добрых, но сильных рук медсестры и облачила крошечное, мягкое, как воск, тело в красивое платье, которое подарила Лесли. Лесли просила об этом. Затем она положила тело рядом с убитой горем матерью. Лицо Энн было в слезах.

– Бог дал, Бог и взял, – проговорила медсестра сквозь слезы. – Да будет благословенно имя Господне!

Затем она вышла, оставив Энн и Гилберта вдвоем с их горем.

На следующий день маленькая белоснежная Джой была положена в вельветовый гробик, который Лесли отделала цветами. Ее похоронили на кладбище около церкви в Долине. Мисс Корнелия убрала всю одежду, приготовленную для младенца, и маленькую колыбельку. Затем они сели и опустили головы. Маленькая Джой никогда не будет спать здесь. Она нашла себе более холодную и узкую кроватку.

– Для меня это ужасное разочарование, – сказала мисс Корнелия с дрожью в голосе, вспоминая те роковые минуты на закате, когда умерла девочка, покинув эту землю и улетев в Долину Теней.

– Бедная Энн! Ее сердце разбито.

– Я завидую Энн, – вдруг резко сказала Лесли. – Я завидовала бы ей, даже если бы она умерла. Она была матерью в течение целого дня! Я с радостью отдала бы всю мою жизнь ради этого!

– Ты не должна говорить так, Лесли, дорогая, – сказала мисс Корнелия. Она боялась, что мисс Кетберг подумает что-то ужасное о Лесли.

Выздоровление Энн шло медленно. Многое причиняло ей боль. Цветы и солнечный свет, – все в Четырех Ветрах сильно раздражало ее. А когда шел дождь, она не находила себе места при мысли о том, что тяжелые капли падают на маленькую могилку на кладбище у церкви. А когда от ветра гремел навес крыши, Энн слышались какие-то голоса, которых раньше она никогда не слышала.

Добрые посетители, которые пытались своими несколько неуклюжими утешениями загладить боль тяжелой утраты, причиняли хозяйке дома только еще большие страдания. Письмо от Фил Блэйк было последней каплей. Фил слышала о рождении ребенка, но не слышала о смерти. Поэтому она послала письмо, полное поздравлений. Оно ранило Энн в самое сердце.

– Я так смеялась бы, читая эти поздравления и шутки, если бы у меня был ребенок, – сказала рыдающая Энн Марилле. – Но у меня нет моей малышки, и все эти поздравления кажутся мне теперь жестокой насмешкой. Хотя, я знаю, Фил не хотела причинять мне боль ни одним словом. О, Марилла, не знаю, как я буду жить дальше, как я снова смогу быть счастливой. К концу моей жизни все, вое воспоминания и окружающий меня мир будут только причинять мне боль.

– Время поможет тебе, – сказала Марилла, которая мучилась от переполнявшего ее сострадания, но никак не могла выразить его как-нибудь иначе, кроме как избитыми фразами.

– Это несправедливо, – сказала Энн. – Дети рождаются и живут там, где их совсем не ждут, где за ними никто не смотрит, Я так любила бы моего ребенка, так заботилась бы о нем, я дала бы ему все, что могла. А мне не было позволено сохранить его.

– Такова была воля Бога, Энн, – сказала Марилла, не в силах найти другое объяснение случившемуся. – Значит, так было надо, маленькой Джой лучше было уйти.

– Я не могу поверить в это, – снова зарыдала Энн. Затем, увидев, что Марилла ошеломленно смотрит на нее, она с жаром добавила:

– Зачем вообще ей стоило рождаться, зачем вообще кому-либо надо появляться на свет, если им лучше умереть? Я не думаю, что родившемуся ребенку лучше умереть в день своего рождения, вместо того, чтобы жить, любить и быть любимым, радоваться и страдать. Разве лучше сразу кануть в вечность? И откуда ты знаешь, что такова воля Бога? Может быть, его планы просто были расстроены силами зла. Я не могу с этим примириться.

– Ах, Энн, не говори так, – сказала Марилла, которая искренне волновалась за Энн, когда она начинала говорить такие страшные вещи. – Мы не можем всего понимать, но мы должны верить, что все к лучшему. Я знаю, тебе трудно сейчас так думать, но это только сейчас. Но попытайся быть сильнее, пожалуйста, ради Гилберта. Он так беспокоится за тебя. Ты не приходишь в себя слишком долго, уже давно пора.

– О да, я знаю, я веду себя как эгоистка, – вздохнула Энн. – Я люблю Гилберта больше, чем когда-либо, и я хочу жить для него. Но у меня такое ощущение, будто часть меня похоронена там, у церковного забора, на кладбище, и мне от этого так больно, что я больше не люблю жизнь.

– Так будет не всегда, Энн.

– Мысль о том, что эта боль когда-нибудь пройдет, ранит меня еще больше, чем все остальное, Марилла.

– Да, я понимаю тебя, у меня тоже так бывает иногда. Но мы все любим тебя, Энн.

Капитан Джим каждый день заходил к нам, чтобы спросить о твоем самочувствии, миссис Мур тоже не покидала нас ни на минуту. А мисс Брайэнд все свое время проводила, готовя разные вкусные вещи для тебя. Сьюзан это не очень нравилось. Она считает, что готовит не хуже мисс Брайэнд.

– Дорогая Сьюзан! Все ко мне так добры, Марилла. Я не неблагодарная, и, когда эта боль немного утихнет, я, может быть, стану такой, как прежде.

Глава 20
Пропавшая Маргарет

В один прекрасный день Энн снова вернулась к жизни. Наступил момент, когда она даже смогла улыбнуться, слушая очередные разглагольствования мисс Корнелии. Но в ее улыбке появилось что-то такое, чего раньше у Энн никогда не было. Она стала другой.

В первый же день, когда Энн была в состоянии совершить небольшую прогулку, Гилберт отвез ее на маяк Четырех Ветров. Он оставил ее там, а сам занялся обходом своих пациентов из рыбацкой деревушки. Над гаванью носился озорной ветерок, разбрасывая пенившуюся по берегам воду. Волны разбивались о прибрежные камни, и ветер доносил брызги до луга.

– Как я рад снова видеть вас здесь, миссис Блайз! – сказал капитан Джим. Присаживайтесь, присаживайтесь. Боюсь, сегодня здесь немного пыльно, но на пыль ведь можно не смотреть, когда за окнами такой великолепный вид, не правда ли?

– Я не обращаю внимания на пыль, – сказала Энн, – но Гилберт сказал, что мне надо как можно больше быть на воздухе и не сидеть в помещении. Думаю, я могу пойти и сесть здесь внизу на скалах.

– Вы хотите побыть одна или предпочитаете компанию?

– Если под «компанией» вы имеете в виду себя, то я лучше останусь в компании, чем одна, – сказала Энн, улыбнувшись. Затем она вздохнула. Раньше она никогда не имела ничего против того, чтобы остаться одной. Теперь она смертельно боялась этого. Теперь, когда она оставалась одна, она чувствовала себя ужасно одинокой.

– Здесь есть одно местечко, где вас не продует, – сказал капитан Джим, когда они пришли на скалы. – Я часто сижу здесь. Это отличное место, где можно просто посидеть и помечтать.

– Ах, мечты, – вздохнула Энн. – Я не могу мечтать сейчас, капитан Джим, с мечтами покончено.

– О, нет, нет, миссис Блайз, – воскликнул капитан Джим. – Сейчас вам действительно может так казаться, но вы продолжаете жить, и когда-нибудь радость вернется к вам, и прежде всего это выразится в том, что вы снова будете мечтать. Как вообще можно жить без мечты? Только благодаря ей мы и живем. А у вас есть мечта, которая обязательно сбудется. У вас еще будет маленькая Джоси.

– Но она не будет моей крошкой, – сказала Энн дрожащими губами. – У меня может быть чудесный ребенок, но он будет мне чужим.

– Бог уготовил вам лучшую судьбу, я верю, – сказал капитан Джим.

На некоторое время воцарилось молчание. Затем капитан Джим мягко промолвил:

– Миссис Блайз, я могу рассказать вам о пропавшей Маргарет?

– Конечно, – медленно ответила Энн. Она не знала, кто такая «пропавшая Маргарет», но почувствовала, что это роман из жизни капитана Джима.

– Я часто хотел рассказать вам о ней, – продолжал капитан Джим. – И знаете почему, миссис Блайз? Потому что я хочу, чтобы кто-нибудь помнил и вспоминал о ней, когда меня не станет. Я не могу допустить, чтобы ее имя было забыто людьми, живущими на земле. Сейчас уже никто ни помнит о пропавшей Маргарет, никто, кроме меня.

И капитан Джим рассказал Энн историю, старую-престарую забытую историю.

Прошло уже пятьдесят лет с тех пор, когда Маргарет заснула в плоскодонной лодке своего отца и была унесена течением, так, по крайней мере, предполагалось, ничего точно о ней не было известно. В тот день начался ужасный шторм. Для капитана Джима эти события пятидесятилетней давности имели такое же значение, как будто они произошли вчера.

– Целый месяц спустя после ее исчезновения я бродил по берегу, разыскивая ее мертвое тело, но море не вернуло ее мне, – сказала капитан Джим. – Но иногда я нахожу ее, миссис Блайз, иногда я нахожу ее. Она ждет меня. Я очень хотел рассказать вам хотя бы как она выглядела, но я не могу. Я вижу серебристый туман, висящий над гаванью на рассвете, он похож на нее. Я вижу белые стволы берез в лесу за холмом, и они заставляют меня вспомнить о ней. У нее были светло-каштановые волосы, маленькое белое милое лицо и длинные тонкие пальцы, такие же, как у вас, миссис Блайз, только они были темнее и грубее, ведь она была деревенской девушкой. Иногда я просыпаюсь по ночам и слышу, как море зовет меня, и в этом зове я улавливаю голос Маргарет. И когда во время шторма море рыдает и стенает, я слышу ее жалобный плач. А когда в хорошую погоду море смеется, то оно смеется ее смехом. У нее был такой красивый смех! Море отняло ее у меня, но когда-нибудь я найду ее, миссис Блайз. Море не может вечно разлучать нас.

– Я рада, что вы рассказали мне о ней, – сказала Энн. – Я всегда удивлялась, почему вы прожили всю жизнь один.

– Никто другой меня никогда не интересовал. Пропавшая Маргарет забрала с собой мое сердце, вот отсюда, – сказал капитан, который в течение пятидесяти лет оставался верен своей утонувшей возлюбленной. – Это ничего, что я буду много говорить о ней, миссис Блайз? Для меня это большое удовольствие. С моими рассказами о ней меня покидает сердечная боль, не дающая мне покоя в течение пятидесяти лет. Я знаю, вы никогда ее не забудете, миссис Блайз. И если годы принесут другое маленькое создание в ваш дом, обещайте мне, что расскажете ему историю о пропавшей Маргарет, чтобы ее имя не было забыто.

Глава 21
Барьеры исчезают

– Энн, – сказала Лесли, прерывая молчание, – ты просто представить себе не можешь, как я рада снова сидеть здесь с тобой, разговаривать и молчать вместе.

Они сидели в зарослях травы с голубым оттенком на берегу ручья в саду Энн. Вода сверкала и бурлила. А березы отбрасывали на нее тени своих стволов. Вдоль дороги цвели розы. Солнце висело низко над горизонтом, и воздух был полон музыки вечера. Это была музыка поющего ветра и плещущихся волн. К этим звукам примешивался колокольный звон, доносившийся из церкви, около которой была похоронена маленькая белоснежная леди. Энн любила колокольный звон, хотя теперь в нем слышались грустные ноты.

Она с любопытством посмотрела на Лесли, которая сидела рядом с ней с вязанием в руках. Голос Лесли звучал как-то скованно, что было нехарактерно для нее.

– В ту ужасную ночь, – продолжала Лесли, – я думала о том, что мы, может быть, больше никогда не будем говорить и гулять вместе. Я вдруг поняла, как много значит для меня твоя дружба и какой ненавидящей маленькой тварью я была.

– Лесли! Лесли! Я никому не позволю так называть моих друзей.

– Но это правда. Я именно такая – ненавидящая маленькая тварь. Я хочу кое-что сказать тебе, Энн. Ты будешь презирать меня, но я не могу больше молчать. Энн, иногда этой зимой и весной бывали такие моменты, когда я ненавидела тебя.

– Я знаю это, – спокойно сказала Энн.

– Ты знаешь! Да?

– Да, это было видно по твоим глазам.

– И это не мешало тебе любить меня и быть моим другом?

– Ну, ты ненавидела меня только иногда, бывали моменты, когда ты хорошо ко мне относилась, мне так кажется.

– Да, это действительно так. Но другое ужасное чувство всегда было во мне, кипело в сердце. Иногда оно затаивалось, иногда я забывала о нем, но временами это чувство просыпалось и брало надо мной верх. Я ненавидела тебя, потому что завидовала. Меня саму тошнило от этого, но я продолжала тебе завидовать. У тебя был такой миленький маленький дом, и любовь, и счастье, все, что я хотела иметь, но никогда не имела и не буду иметь. О да, мне никогда не иметь всего этого. Это не давало мне покоя. Я не завидовала бы тебе, если бы имела хоть немного надежды, что моя жизнь когда-нибудь изменится. Но так никогда не будет, а это так несправедливо. Это выводило меня из себя, причиняло боль, поэтому-то я и завидовала тебе иногда. О, мне было так стыдно это осознавать, сейчас я умираю от стыда. Но я не могла больше скрывать это. В ту ночь, когда я так боялась, что ты не выживешь, я решила, что это наказание мне за мои чувства, и тогда я тебя полюбила. Энн, Энн, у меня не осталось ничего, что я могла бы любить с тех пор, как умерла моя мать, кроме старой собаки Дика. А это так ужасно, когда никого не любишь, жизнь становится такой пустой, нет ничего хуже пустоты, я могла бы так сильно тебя любить, а это ужасное чувство ненависти не давало мне возможности делать это.

Голос Лесли задрожал, и она заговорила несвязно.

– Нет, Лесли, – взмолилась Энн, – не надо. Я все понимаю. Не надо больше об этом говорить.

– Нет, я должна, я должна. Когда мне сказали, что ты останешься жива, я поклялась, что приду и расскажу тебе все, как только смогу, как только тебе станет лучше. Я не смогла бы больше принимать твою дружбу, пока не рассказала бы, как ужасно я к тебе относилась. И я так боялась, что это настроит тебя против меня.

– Тебе не нужно этого опасаться, Лесли.

– Ах, я так рада, так рада, Энн, – Лесли схватила руку Энн в свои огрубевшие от работы руки и начала трясти ее. – Но раз уж мы начали разговор, я хочу рассказать тебе все. Не помню, где я увидела тебя в первый раз, кажется, это было на берегу.

– Нет, это было в ту ночь, когда мы с Гилбертом приехали в этот дом. Ты гнала гусей вниз по холму. Я это очень хорошо помню. Твоя красота так поразила меня, что я целую неделю пыталась разузнать, кто ты.

– А я знала, кто вы такие, хотя я никого из вас не видела раньше. Я слышала, что в дом миссис Рассел приезжает молодой доктор и его невеста. Я… я ненавидела тебя, Энн, с того самого момента.

– Да, я видела это по выражению твоих глаз. Потом я сомневалась, думала, что, может быть, я ошиблась, потому что я не знала, что могло послужить причиной твоей ненависти.

– Я ненавидела тебя, потому что ты выглядела такой счастливой, хотя ведь ты не у меня отобрала это счастье. Поэтому я не приходила к тебе в гости. Хотя я прекрасно знала, что должна прийти навестить тебя, даже наши простые традиции, которые существуют в Четырех Ветрах, обязывают к этому. Но я не могла переломить себя. Я смотрела на ваш дом в окно. Я видела, как вечерами ты и твой муж прогуливаетесь по саду, как ты выходишь к тополям, чтобы встретить его. Это причиняло мне сильную боль. Тем не менее где-то в глубине души я хотела прийти к вам, и я пришла бы, если бы не чувствовала себя такой несчастной. Я нашла бы в тебе лучшего друга и все, чего я никогда не имела. А помнишь ту ночь на берегу? Ты боялась, что я подумаю, будто ты сумасшедшая. Это ты должна была заподозрить меня в сумасшествии.

– Нет, Лесли, я так не подумала, но я не могла понять тебя. Ты то подпускала меня к себе, то отталкивала и становилась грубой и неразговорчивой.

– Я была очень несчастна в тот вечер. У меня был тяжелый день. Дик вел себя невыносимо. Обычно он очень спокойный и не выходит из-под контроля, ты знаешь, Энн. Но иногда он становится совсем другим. Он совсем измучил меня в тот день, и я убежала на берег, как только он уснул. Для меня это было единственной отдушиной. Я сидела здесь и размышляла о том, как мой бедный отец покончил с собой, удивляясь тому, как я сама до сих пор не сделала этого. Да, мое сердце было полно черных мыслей. А затем я увидела тебя танцующей на берегу, как ребенок. Я стала ненавидеть тебя еще больше. И в то же время я хотела дружить с тобой. Я не могла противиться своим чувствам. В тот вечер, придя домой, я плакала от стыда. Что ты могла обо мне подумать! То же было и когда я приходила к вам в гости. Иногда я действительно была очень рада, у вас я чувствовала себя счастливой. Но временами чувство ненависти не давало мне покоя. Бывали даже такие моменты, когда все, что напоминало о вашем доме, причиняло мне невыносимую боль. У тебя было столько всего, чего не было у меня. Особенно, можешь себе представить, я злилась при виде ваших китайских собак. Мне хотелось схватить их обоих за носы и сильно стиснуть. Ты улыбаешься, Энн, но мне не было смешно. Я приходила к вам, видела тебя и Гилберта в окружении ваших книг, цветов, у вас было так уютно, у вас были семейные традиции, шутки. Вы так любили друг друга, что это было видно в каждом взгляде, в каждом слове. Это было заметно, даже когда вы не хотели ничего показывать. А потом я возвращалась к себе домой. Ах, Энн, мне не верится, что я такая завистливая от рождения. Когда я была маленькой девочкой, у меня не было многого, что было у моих одноклассников, но меня это никогда не волновало. У меня не было к ним ненависти. Я стала такой плохой!

– Лесли, дорогая, хватит обвинять себя. Ты не злая, не завистливая и не ревнивая. Жизнь, которую ты вынуждена вести, немного изменила тебя, но не совсем. Я позволяю говорить тебе так о самой себе только потому, что думаю, что тебе лучше выговориться и очистить душу от всего этого. Но не надо больше обвинять себя.

– Хорошо, я не буду. Я только хотела, чтобы ты знала, какая я. А в тот раз, когда ты поделилась со мной своими надеждами относительно того, что должно произойти весной, я была задета больше всего. Это было ужасно! Я никогда не прощу себе того, как я вела себя тогда. Я со слезами раскаивалась. Тогда я вложила всю любовь в то маленькое платьице. Разве могла я знать, что это платье станет саваном?

– Лесли, не надо, выбрось эти мысли из головы. Ты не представляешь, как я была рада, когда ты принесла мне то маленькое платье. С тех пор, как я потеряла Джоси, я только и думаю о том, что она лежит там в платье, в которое ты вложила всю свою любовь. Мы обо всем поговорили, надеюсь, теперь все будет хорошо. С барьерами покончено. Какое это странное чувство, как будто открываешь дверь, и все тени исчезают.

– Их никогда не будет больше между нами.

– Нет, теперь мы настоящие друзья, Лесли, и я очень рада.

– Надеюсь, ты правильно поймешь меня, Энн, если я что-то сказала не так. Я была ранена глубоко в сердце, когда узнала, что ты потеряла своего ребенка. Если бы я могла спасти ее, отрезав мою руку, я согласилась бы. И без колебаний сделала бы это. Но твое горе сблизило нас. Твое безоблачное счастье больше мне не мешает. О, только пойми меня правильно, я не радуюсь, что ты познала несчастье, мне очень жаль, просто с того момента, как произошли все эти несчастья, между нами не осталось преград.

– Я прекрасно понимаю тебя, Лесли. Теперь мы забудем о том, что было в прошлом, о всех неприятностях. Все изменится. Теперь все будет по-другому. Ведь я этого момента ждала, мы обе принадлежим к расе Джозефа. Лесли, ты восхитительная девушка, и я не могу поверить, что для тебя в этой жизни все потеряно.

Лесли покачала головой.

– Нет, – сказала она грустно. – Нет никакой надежды. Дику никогда не станет лучше. И даже, если его память вернется, о, это было бы намного, намного хуже, чем настоящее положение. Тебе этого не понять. Мисс Корнелия когда-нибудь рассказывала тебе о том, как я вышла замуж за Дика?

– Да.

– Я рада, я хотела, чтобы ты знала. Энн, мне кажется, что с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет, жизнь моя состояла только из страданий. До этого у меня было счастливое детство. Мы были бедны, но это не имело значения. Отец был так добр ко мне. Он был таким умным. С того времени, как я себя помню, мы были закадычными друзьями. Моя мама была такой красивой. Я похожа на нее, но я не такая красивая, как она.

– Мисс Корнелия сказала, что ты гораздо красивее.

– Она ошибается или преувеличивает. Мне кажется, у меня более красивая фигура. Мама была очень слабой и горбилась от тяжелой работы. Но у нее было ангельское личико. Я с восхищением смотрела на нее. Мы все ею восхищались: и папа, и Кеннет, и я.

Энн помнила, что мисс Корнелия совсем по-другому охарактеризовала мать Лесли. Но когда любишь, все видишь в другом свете. В любом случае со стороны Розы Вест было очень эгоистично заставить свою дочь выйти замуж за Дика Мура.

– Кеннет – мой брат, – продолжала Лесли. – Я не могу выразить тебе, как сильно я любила его. Он так жестоко был убит. Ты знаешь, как это случилось?

– Да.

– Энн, я видела его маленькое лицо после того, как колесо переехало его. Он лежал на спине. Энн, Энн, я и сейчас вижу его выражение. Я никогда его не забуду. Все, о чем я просила небо, это чтобы эти ужасные воспоминания были погребены глубоко в моей памяти. О, Господи!

– Лесли, не рассказывай об этом. Я знаю эту историю, не надо рассказывать ее с подробностями, это только причинит тебе боль, разбередит старую рану.

Лесли сумела справиться со своими чувствами и продолжила рассказ.

– Затем стало ухудшаться папино здоровье. Он сходил с ума. О нем ты тоже знаешь?

– Да.

– После того, что случилось с ним, у меня осталась только мать. Я жила для нее. Но у меня были большие надежды. Я хотела стать учительницей и связать свою жизнь с колледжем. Я хотела забраться на самую вершину. Ох, об этом я тоже не буду говорить. Это ни к чему. Ты знаешь, что случилось. Я не могла видеть, как страдает моя дорогая маленькая мама, всю свою жизнь она была труженицей, рабыней, оторванной от родного дома. Конечно, я могла сама достаточно заработать для нас, чтобы прожить. Но мама не могла покинуть дом. Она приехала сюда невестой, здесь она прожила жизнь с отцом, которого любила. С этим домом были связаны все ее воспоминания. Даже учитывая то, что я сделала ее счастливой только на один год, не заставляло меня жалеть о том, что я сделала. Что же касается Дика, я не ненавидела его, когда мы поженились. К нему я питала теплые, дружеские чувства, как ко всем моим одноклассникам. Я знала, что он выпивал, но ничего не слышала о его связи с девушкой из рыбацкой деревушки. Если бы я знала об этом, я не могла бы выйти за него замуж, даже ради матери. Позже я стала ненавидеть его, но мама уже никогда об этом не узнает. Она умерла, и я осталась одна. Мне было всего лишь шестнадцать, и я была одинока. Дик уехал. Я надеялась, что он не будет много времени проводить дома. Море всегда было у него в крови. Ни на что другое я и не надеялась. Так вот. Его привез капитан Джим, как ты знаешь. Вот и вся моя история. Теперь ты знаешь меня, Энн, и знаешь с самой худшей стороны. Между нами больше нет барьеров. Ты все еще хочешь быть моим другом?

Энн посмотрела на верхушки берез. Белые стволы были покрыты золотыми бликами заходящего солнца, которое низко висело над гаванью.

– Я – твой друг, а ты – мой, навсегда, – сказала она. – Мы будем дружить так, как никто раньше не дружил. У меня было много замечательных друзей. Но в тебе, Лесли, есть что-то такое, чего я никогда не находила ни в одной из них. Ты можешь дать мне больше, у тебя такая богатая натура, и я могу предложить тебе больше, чем когда-то в беззаботном девичестве. Мы, две женщины, будем неразлучными друзьями на всю оставшуюся жизнь.