Текст книги "Жизнь и деяния маленького Томаса по прозвищу Мальчик-с-пальчик"

Автор книги: Людвиг Тик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

деликатес не всегда доступен, так что приходится довольствоваться и простым продуктом.

О. я знаю, Билли, если бы ты разок попробовал – ты бы со мною согласился, и всякое

другое мнение тебе тоже показалось бы блажью. Но ставим всё, как есть, пребывай себе в

своём суеверном заблуждении, довольствуйся обычными кушаньями, раз они тебе по

вкусу. Гурманов не должно быть слишком много.

Мальвина. Но, дорогой, ты сегодня уже столько съел.

Стаффгест. Вот здесь ты, пожалуй, права, на завтрак они будут ещё вкуснее. К тому же –

прекрасная мысль! – у меня здесь в лесу неподалёку есть двое земляков, я им много чем

обязан, – вот завтра их и приглашу, сделаю им плезирчик ( удовольствие), они-то

настоящие ценители. Жена, отведи их наверх, в каморку, к нашим малышам. И запри как

следует, слышишь? Доброй ночи, детки, спите сладко, и смотрите – к завтраку не худеть!

Вот, целуйте руку. Спокойной ночи!

Мальвина уводит детей.

Геут. Милостивый господин, боюсь, как бы ваши детки не проснулись.

Стаффгест. Ну и что, если проснутся?

Геут. Тогда я не поручусь за жизнь чужих детей, ибо ваши так охочи до человечины, что

недавно совсем было собирались высосать мою кровь.

Стаффгест. Что я слышу? Кто бы мог подумать, – в такие годы – такая сообразительность, такая утончённость вкусов!

Возвращается Мальвина.

Жена, жена, какое всё-таки счастье – быть отцом! Я только что узнал, что наши мальчики

делают успехи, о каких я и мечтать не смел. Билли вот рассказывает – у них уже

пробуждается аппетит. При таких задатках какие вырастут таланты!

Мальвина. И тебя радует то, из-за чего я лью слёзы?

Стаффгест. Оставь ты эту чувствительность! Терпеть не могу, когда детей воспитывают

неженками, и никогда не позволю, что бы им прививали предрассудки, суеверия и

дурацкую мечтательность. У меня у самого здоровая, крепкая натура, а теперь она

сказывается в моих сыновьях. Они не будут учёными сухарями и канцелярскими крысами.

Ты комнату как следует заперла? Дай ключ! Билли, марш на голубятню. Можешь спать.

Жена, следуй за мной. И смотрите, замечу промежду вами непотребство – у меня суд

скорый, раз-два – и готово, обоих съем. Мне ведь только часок на большой дороге

покараулить – и у меня будет и новая жена, и новый фаворит. А по здравому размышлению

давно бы надо так и сделать, по крайней мере хоть что-то новенькое в жизни. К тому же я

бы мог тогда спокойно сказать, что с женой не разводился – многие нынче осуждают

разводы. Ну да ладно, утро вечера мудренее. Похоже, я всё-таки хватил лишнего, голова

так кругом и идёт. Да, что-то я стал сдавать, надо почаще подкрепляться питательными

мясными блюдами…

Все уходят.

Сцена четвёртая.

Лес.

Томас со своими братьями.

Петер. Томас, Томас, а теперь что?

Барнабас. Томас, говори, что нам делать, ты ведь и вправду у нас самый умный.

Томас. Сами видите, мы снова в лесу, и снова кругом темень! Но мы на свободе, и лучше

уж бежать, куда глаза глядят, чем утром попасть на завтрак к людоеду.

Петер. И то правда, ангел ты наш ненаглядный.

Томас. Счастье ещё, что мне пришло в голову разорвать простыню и так выбраться из

окна. А ещё счастье, что нас никто не застукал.

Петер. Эх, знали бы родители, какие ужасы с нами здесь творятся!

Томас. А теперь бежим, что есть мочи, надо где-нибудь укрыться, пока этот изверг нас не

нашёл. Людей бы встретить – тогда мы в безопасности.

Петер. Давай, братишка, посажу тебя на плечи, а то ты на своих коротких ножках далеко

не уйдёшь. А теперь быстро, скорей отсюда, – и что бы тихо, не то этот дьявол нас

услышит.

Уходят.

Сцена пятая.

Декорации сцены третьей этого действия.

Появляется Стаффгест с ножом.

Стаффгест. Какой я дурак – оставить их до утра! Надо их сейчас зарезать, одного съесть –

для пробы, тогда назавтра шесть останется, на троих как раз поровну. Сейчас поднимусь

наверх, доброе дело нельзя откладывать. ( Уходит).

Входит Мальвина со свечой.

Мальвина. Что с ним сегодня творится? Встал среди ночи, по дому бродит, сам с собой

разговаривает. Видно, вино в голову ударило, а я теперь трясусь – как бы он с перепою

меня или советника не прикончил. Только его дикой, бессмысленной ревности не хватало

мне для полного счастья.

Возвращается Стаффгест.

Стаффгест

Побег! Удрали! О. какая ярость

Мне раздирает сердце и нутро!

О, непотребство мысли извращённой:

Откладывать на завтра то, что можно

Сегодня съесть! Держать в руках добычу –

И отпустить своею же рукой!

Иметь под носом лакомое блюдо,

Заветный вкус предвосхищая нёбом, –

И всё утратить! Но довольно длить

Грех промедленья! Билли, Билли, где ты?

Входит Геут.

Вот ключ, открой скорей сундук железный –

Там сапоги, о, кожаное чудо!

В них каждый шаг мой будет семимильным –

Посмотрим, далеко ль уйдёт добыча.

Надень их мне, потом подай мне шляпу,

И саблю мне на пояс повяжи,

Дай посох мне из молодого дуба –

И я помчусь над лесом и над полем

Разыскивать мой сытный беглый завтрак.

( Уходит).

Геут. О дорогая подруга!

Мальвина. О благородный друг!

Геут. Хоть бы он свернул себе шею!

Мальвина. Это был бы дар небес. Только не будет этого.

Геут. Тогда бы мы обрели свободу.

Мальвина. Доброй ночи, советник. Ради Бога, скорее поднимайтесь к себе на голубятню. В

этих проклятых сапогах он может вернуться с минуты на минуту. ( Уходит).

Геут

Пусть сонмы фей твои смежают вежды

И навевают деве сны надежды.

( Уходит).

Действие третье.

Сцена первая.

Шатёр.

Два рыцаря.

1-ый рыцарь. Наше войско разбито наголову.

2-ой рыцарь. Увы, но господин наш Кай потерял всякую осторожность. Без плана

атаковать неприятеля на таких превосходных позициях – сущее безрассудство.

1-ый рыцарь. А самому-то ему каково досталось!

2-ой рыцарь. И поделом. Невелика потеря. Хорош полководец, нечего сказать!

Поддерживая, вводят Кая. С ним Кирмес.

Кай. Усадите меня, вот кресло. Это не поединок, а чёрт знает, что. Где мой цирюльник?

Кирмес. Здесь, ваша милость, всепокорнейше к вашим услугам.

Кай. На мне, по-моему, живого места нет, к тому же я вывихнул левую руку.

Кирмес. Да, ваша милость, это такой экстраординарный случай, какого мне за всю мою

практику ещё не доводилось наблюдать.

Кай вот как? Я бы в таком раже – сам не помню, что со мной стряслось.

Кирмес. Ваша милость, ну прямо как истинный герой, помчались на скачущем коне

навстречу вражескому полководцу, копьё наперевес – ну, прямо свирепый дракон, летящий

на добычу. А противник вашей милости точно так же устремился на вашу милость. Ну, и

вы встретились. Копьё вашей милости ударило в панцирь врага и с треском переломилось, враг же остался в седле незыблем, даже не пошатнулся, точно врос в седло, а его конь – в

землю. Тогда как ваша милость, вылетевши из седла, взвились над крупом коня высоко в

воздух, несколько раз со страшной скоростью перевернулись, подобно крыльям ветряной

мельницы в бурю, – руки и ноги вашей милости так и мелькали, но мелькали столь

стремительно, что даже самое пристальное наблюдение не смогло бы установить, где

руки, а где ноги и где у вашей милости голова – вверху или внизу. Даже самый искусный

акробат, если бы вздумал повторить кульбиты, какие проделала ваша милость, сколько бы

ни старался, ручаюсь – ему бы не удалось. И вот таким манером – с быстротой и

неотвратимостью молнии – ваша милость врезалась прямо в ствол могучей ивы. Я уж и не

чаял, что от вашей милости что-нибудь останется.

Кай. Говорю же, это чёрт знает, что, а не поединок, точно небосвод на меня рухнул. Что, войско наше разбито?

1-ый рыцарь. Наголову, мой господин.

Кай. Ну, если господину Гавейну повезёт не больше нашего – тогда и король Артур, и его

Круглый стол, и наша славная Британия приказали долго жить.

1-ый рыцарь. Да, радости мало.

Кай. Пойдём, цирюльник, вправишь мне руку и наложишь примочки. Вот уж не думал, когда сам-то бил направо и налево, что это так больно. Надо купить палку потоньше.

Кирмес. Конечно, ваша милость. Созерцание, данное нам в опыте, – это всё. Знание без

опыта – это ничто.

Все уходят.

Сцена вторая.

Подножье скалы.

Вбегают испуганные дети.

Петер. Теперь куда? Куда?

Томас. Только не терять голову. Не кричите.

Барнабас. Он преследует нас по пятам, куда мы, туда и он.

Зигмунд. Ему всё нипочём – что лес, что гора. Шажищи вон какие – жуть!

Маттиас. Одна нога здесь – другая там, мелькнёт – и уже нет его.

Петер. Вон слышите, опять на гору взбирается.

Томас. Скорее, спрячемся за скалу!

Убегают. Появляется Стаффгест.

Стаффгест. Непостижимо. Всю округу, кажется, обегал, а их и след простыл. Может, у

этих паршивцев шапка-невидимка есть? Или они под ногами у меня незаметно

проскальзывают? Ничего не пойму. Надо ещё вон за той скалой посмотреть. ( Уходит).

Возвращаются дети.

Томас. Ради Бога, тише. Глядите, здесь, за камнем, расщелина, вот удача! Заберёмся все

туда. На воздухе он вряд ли нас учует, это всё-таки не хижина.

Прячутся в расщелину. Возвращается Стаффгест.

Стаффгест. И там нет! ( Садится на камень). Устал. Немудрено – ночь не спал, выпил

много, домой вернулся поздно, ни свет, ни заря – снова на ногах. А от этих волшебных

сапог устаёшь зверски, с непривычки-то. ( Зевает). А всё-таки чудно! Одним шагом семь

английских миль. Это, конечно, не то, что семь миль у нас дома, но всё-таки – почему

именно семь? А не шесть или там пять? Ах, да что там, волшебник знал, зачем, они своё

дело разумеют. Говорят, обувка-то эта от самого Мерлина. ( Смотрит на сапоги). Гм!

Каблуки да подошвы вон как поизносились. А мне говорили, что каждой починкой они

теряют силу ровно на одну милю, так что под конец превращаются в самые обыкновенные

сапоги. ( Зевает). А я их стаптываю в беготне за сопляками, да ещё и зазря – всё никак не

поймаю. Ой, как вспомню этого волхва, у которого я сапоги-то увёл, – умора! Он, бедняга, собирался в этих сапогах распространять христианство и просвещённость, все страны –

вплоть до чёрных мавров – хотел обегать. И так уж он в простоте душевной свою обувку

расхваливал – хочешь, не хочешь: пришлось снять. Вообще-то Мерлин для Утера

Пендрагона эти сапоги смастерил и для его семейства. Небось, добрый король Артур

нынче бы за эти сапожки деньгой не поскупился – из такой обширной страны только в

таких сапогах и можно живым удрать. А всё-таки свежий утренний воздух здорово в

голову ударяет. ( Зевает). А здесь хорошо посидеть. А если спиной к скале прислониться, вот так, совсем удобно, прямо как будто для меня устроено. Вот хорошо, встретим здесь

рассвет… ( Засыпает, громко храпит).

Дети выползают из расщелины прямо у него под ногами.

Петер. Тихо!

Томас. Да он крепко заснул, не услышит.

Барнабас. А храпит как! Аж эхо в долине отзывается.

Петер. Эхо там или не эхо, а надо отсюда поскорее убираться.

Томас. Нет, подождите, братья. Я одну вещь придумал.

Петер. Что ты ещё придумал? Хочешь, что бы он проснулся и сожрал нас?

Томас. Петер, приподними-ка ему ногу, а я стяну сапог.

Петер. Меня дрожь бьёт.

Томас. Так, теперь второй.

Петер. Зачем? Ты что, рехнулся?

Томас. Так, теперь второй.

Петер. Зачем? Ты что, рехнулся?

Томас. Держи. Так, дело сделано. А теперь кто-нибудь из нас, лучше всего ты, Петер, наденет сапоги и по очереди перенесёт нас всех домой.

Петер. Видал я дураков, но таких, как ты, – никогда.

Томас. Или лучше я сам их надену.

Петер. Да я бы здесь со смеху умер, кабы не так страшно. В один сапог трое таких, как ты, с головой влезут.

Томас. Не для него эти сапоги делались, значит, и мне сгодятся, волшебные ведь как-

никак. ( Надевает один сапог). И точно, как раз по ноге!

Петер. Уму непостижимо!

Томас. Дай-ка второй. Так, всё в порядке, нам нечего опасаться. А теперь, братья, бегите во

всю прыть, через горы, там, за горами, наша деревня. Обо мне не тревожьтесь, я то же

домой вернусь – в своё время. Матери и отцу передайте поклон, пусть ни о чём не

печалятся, всё устроится к лучшему.

Петер. Что он болтает?

Томас. А теперь идите, идите!

Все братья уходят.

А я пока навещу жену этого изверга. ( Уходит).

Стаффгест ( просыпаясь). Эге! Я, кажется. Вздремнул. Не дело это, надо подниматься. Э?

Что такое? Сапоги!

Был на котурнах – а теперь босякус!

Лучше ослепнуть, чем видеть, как чей-то шельмец

Через долины и горы в моих сапогах удирает,

Вслед же за ним, словно рябчиков стая, спешат

Все остальные, смеясь надо мной, дуралеем.

Мне же теперь на своих на двоих тащиться обратно?

О, как бушуют во мне отчаянье, месть и обида!

Где и когда раздобуду я снова подобное чудо?

К тёплым морям готов я идти и на полюс, во льды,

И на Кавказ, и даже к далёкому Гангу,

Где потребление мяса карается смертью

И даже овощи варят в солёной воде

И запивают не пивом, а мерзким сиропом, –

Даже туда, в то логово варваров диких,

Я бы пошёл, лишь бы вернуть сапоги.

( Уходит).

Сцена третья.

Перед хижиной из второго действия.

Входит Томас.

Томас. Теперь вы можете бежать, несчастные! Господин советник! Господин советник!

Геут ( высовывается с голубятни). Что такое?

Томас. Настал час избавления! Злодей далеко, он спит крепким сном, а я стянул с него

сапоги.

Геут. Не может быть!

Входит Мальвина.

Мальвина. Что здесь за крик?

Геут. Мы можем бежать, волшебные сапоги похищены, я снова обрету супругу и

профессию!

Мальвина. Я бегу в дом, надо собрать детей и драгоценности. ( Уходит).

Геут. Приставьте мне лестницу, милый отрок, дабы я смог спуститься.

Томас. Мне это не по плечу. Гуд бай, желаю счастья. ( Уходит).

Геут. Что же мне здесь, пропадать вместе с моим счастьем? А если она обо мне забыла?

Благороднейшая из дев, где вы?

Появляется Мальвина с детьми и со шкатулкой в руках.

Мальвина. Спускайтесь же скорей, советник, нам надо спешить в резиденцию.

Геут. Не могу, достойнейшая, пока вы не приставите лестницу. Здесь слишком высоко, я

боюсь прыгать.

Мальвина ( подставляет лестницу). Слезайте же, и смотрите, не свалитесь в эту утиную

лужу.

Геут ( слезает). Вот он я! О, будь благословенна, златая дочь небес – свобода!

Мальвина. Да поторопитесь же!

Они поспешно уходят.

С другой стороны входит Стаффгест.

Стаффгест. Сейчас, дайте только в дом войти – трепещи, женщина, месть моя будет

страшной! ( Входит в дом, но здесь же возвращается). Её нигде нет! Значит, предчувствие

меня не обмануло. Ну, Билли! Тогда ты, злодей, за всё заплатишь сполна! На своей шкуре

испытаешь мой праведный гнев! Что такое? Кто приставил лестницу? Кто посмел? Сейчас

посмотрим! ( Взбирается по лестнице и заглядывает внутрь).

Нет негодяя, пуст дом и пуста голубятня!

Значит, я стану посмешищем целого света?

Всё потерять – супругу, детей, сапоги!

Что ж, коли так – мы коварство судьбы переборем:

С башни моей, что стоит на скале неприступной,

Где лишь пернатые твари порою гнездятся,

Зная, что здесь их не тронет ни хорь, не куница,

Брошусь я вниз головою в горный поток,

Что б даже имя моё навсегда поглотило забвенье!

Так искуплю я злодейства свои пред людьми!

( Бросается в пропасть).

Сцена четвёртая.

Дворец.

Король Артур, рыцарь.

Артур

Так мы разбиты?

Рыцарь

Полностью, король.

Артур

А сам он ранен?

Рыцарь

Ранен, но слегка.

Артур

Прими команду и скачи назад.

Всех собери, кто уцелел в сраженье.

Рыцарь уходит.

Ни слова от Гавейна. Ох, боюсь,

И он разбит. А если так – конец

И жизни короля, и королевству.

Эй, есть там кто?

Входит рыцарь.

Что, не было гонца?

Рыцарь

Нет, господин.

Артур

Зови оруженосца!

Пускай немедля скачет в Парцифалю.

Рыцарь уходит. Входит оруженосец.

Пусть Парцифаль, герой, прибудет в лагерь

И от меня приказов новых ждёт.

Оруженосец уходит. Появляется Томас.

Кто ты, малыш, и что тебе здесь надо?

Томас

Прослышал я, что ждёте вы вестей,

А их всё нет. Так вы меня пошлите,

Лишь прикажите – мигом обернусь.

Артур

Где уж тебе – гонцы не поспевают.

Томас

Так у гонцов волшебных нет сапог.

Артур

Отстань, малыш, мне не до глупых шуток…

Хотя постой! О, молния прозренья,

Мне сердце осветившая и разум!

Ведь Мерлина пророчество гласило

О карлике – вот он предо мной!

О сапогах там что-то говорилось –

И он толкует мне про сапоги!

Кто б ни был ты – виденье, дух иль призрак –

Откройся мне! Что значит твой приход?

Томас

Кроль, я только бедный сын крестьянский,

И ни за что б явиться не посмел,

Когда бы случай, сказочный и странный,

Не даровал мне эти сапоги.

В них каждый шаг становится волшебным

И покрывает семь английских миль.

Страна в беде, войска разделены,

И если только можно умным словом

И быстрой вестью делу пособить, –

Тогда скажи, пошли меня гонцом, –

Увидишь сам – тебя не подведу я.

Артур

Коль вправду ты так скор – тогда послушай:

Племянник мой ведёт сейчас сраженье,

И я не знаю, кто берёт там верх.

Томас.

Сейчас я принесу тебе известье.

( Уходит).

Артур

Возможно ли такое? Уж не сон ли?

Но мы живём во времена чудес.

И в хрониках старинных и в поэмах

Недаром пишут о невероятных

Спасеньях стран, народов и владык.

Входит Томас.

Томас

Мой государь, я вам несу победу!

Герой Гавейн разбил коварных саксов,

Немногим удалось уйти живыми.

Артур

О, если б он успел на помощь Каю,

Сумели б мы тогда врага отбить!

Томас

Коль так – черкни Гавейну пару строк.

Артур

( пишет)

Бери и будь спасителем короны.

Томас уходит.

Я начинаю верить в этот бред.

Томас

Войска уже на марше. А племянник

Послание просил тебе вручить.

Артур

Письмо? И перстнем скреплено Гавейна?

Я вижу, ты взаправдашний гонец.

Он написал письмо три дня назад,

А вот приписка, что с тобой отправил.

Эх, знал бы Кай, что помощь так близка!

Томас

Я поспешу к нему с твоим известьем.

( Уходит).

Артур

Потомки да прославят это чудо

В геройских песнях будущих времён!

Как, ты уж здесь, мой шустрый пилигрим?

Входит Томас.

Мой государь, твой полководец Кай

Сидит в шатре и пьёт вино из чаши,

Меня он знает, ведь у нас в деревне

Он господин, и потому не верит

Моим словам. В меня швырнул он посох,

Да так, что если б я не увернулся –

Пришёл бы твоему гонцу конец.

Артур

Бедняга! Вот, возьми и поспеши –

Записку написал для гордеца.

Пусть держится, пусть укрепляет лагерь,

Подмога близко.

Томас

Я сейчас вернусь.

( Уходит).

Артур

Заносчивый дурак! Уж сколько раз

Я собирался дать ему отставку!

Но, видно, слаб – по доброте прощаю.

Входит Томас.

Томас

Мой государь, он был сама любезность.

И умолял не гневаться за то,

Что был с гонцом в начале так невежлив.

Артур

Теперь, малыш, последнее осталось:

Скорей беги к герою Парцифалю,

Всё объясни и передай приказ –

Он поступает к Каю в подчиненье.

Тогда, соединивши наше войско,

Ударим мы по саксам всею силой

И сбросим в море дорогих гостей.

Томас

Исполню тотчас всё, что ты сказал.

( Уходит).

Артур

Нет, этот мальчик – просто дар судьбы,

Чем наградить его, коль всё удастся?

Входит Томас.

Томас

А вот и я.

( Падает).

О Господи, нога!

Артур

Что, мальчик? Что с тобой?

Томас

Ах, мой король,

В волшебных сапогах так трудно бегать.

Артур

Себя он для отчизны не жалеет

( Машет рукой).

Входят рыцари.

Мальчонку отнести в мои покои

И уложит на королевском ложе –

Пусть отдохнёт. И накормить на славу!

Спи, мой малыш, а завтра жди награды.

Томас

Вот только ноги малость отойдут –

И снова я готов служить курьером.

Все уходят.

Сцена пятая.

Комната во дворце.

Мальвина и Ида. Ида вяжет.

Ида

Ах, как ужасно всё, что мне рассказала, подруга,

Выплакав горе, страданья и боль униженья.

И Вильям Геут, супруг мой, жил рядом с тобою?

Мальвина

Да, если только возможно назвать это жизнью:

Вечно сидеть над огнём и покручивать вертел,

Вечную жажду жаркого жиром кипящим питая

Для дикаря ненасытного, что, говорят, утопился.

Хуже всего, однако, были ужасные игры,

Когда, усадивши беднягу на жёсткую доску,

В небо его запускал свирепый хозяин.

Часто с этих забав твой супруг возвращался разбитым,

Еле живой, и стоял, избегая садиться на стул.

Ида

Вот она – месть, как карающий перст Немезиды!

Мальвина

Как понимать это радостный возглас, подруга?

Ах, дорогая, супруг мой при всём благородстве

Чистых порывов души страдал недостатком одним,

Что удручал меня, мучил, факел гасил Гименея,

Сердце обидой, а очи – слезой наполняя.

Ту саму часть, над которой свершилось возмездье,

Очень любил называть он сквернейшим из слов,

С чернью тягаясь пристрастьем к таким выраженьям.

Ты и сама, верно, знаешь это двусложное слово –

Даже под пыткой его мне из уст не исторгнуть.

Я заклинала его со слезами, моля

Не убивать во мне нежных порывов цветущего чувства,

Он же в ответ хохотал и опять сквернословил.

Сердце моё тогда от него отдалялось.

Мальвина

Право, рассказ твой меня поразил не на шутку –

Экая странность в такой благородной душе.

Он изъяснялся всегда столь цветисто и пышно, –

Я не могла уследить за полётом его красноречья.

Впрочем, теперь он от скверной привычки избавлен.

Но и тебе предстоят ради счастья немалые жертвы.

Ида

Ради супруга готова я с жизнью расстаться!

Мальвина

С жизнью не надо – расстанься всего лишь с вязаньем.

Ида

Бог мой! Как можно? Да это же смерти страшнее!

Мальвина

И всё же избавься от этих стальных попрыгуний.

Ида

Видно, не женщина ты, коль изрекаешь такое!

Мальвина

Пуще всего ненавидит он это мельканье.

Ида

Можно ль, скажи, ненавидеть полезное дело?

Мальвина

Он мне поведал – и я убедилась, что можно.

Ида

Что ж, коли так – пусть не видят его мои очи.

Мальвина

Сердце готова разбить ты ему и себе?

Ида

Этот запрет непомерен для женщины слабой.

Мальвина

Голос рассудка сильнее веленья страстей.

Ида

Ограниченья природе претят человека!

Мальвина

Он ведь не хочет, что б ты, подобно, Медее,

То, что тебе сокровенней всего, немедля убила.

Речь о другом – если вы сидите в концерте,

Иль в упоенье тебе читает он книгу,

Иль, возгоревшись, клянётся в любви своей пылкой,

Или – решусь ли сказать? – если вы возлежите на ложе, –

В эти мгновенья святые – вязанье долой!

Ида

Пусть же он знает – любовь моя к жертвам готова!

Сердцем скрипя, я согласна на эти лишенья.

Мальвина

Что ж, коли так, пусть войдёт благородный страдалец.

( Машет рукой).

Входит Геут в нарядном костюме.

Геут

О золотой осиянный зенит моей жизни!

Мальвина

Соединитесь навек в безупречном союзе

И соблюдайте условия вашего счастья:

Не произносишь ты впредь непотребного слова,

Ты ж от поры до поры отлагаешь вязанье.

Входит Альфред с детьми Мальвины.

Альфред. Вот, миссис Стаффгест, ваши малютки, без ложной скромности могу вас

заверить, совершенно излечились.

Мальвина. О, я счастливейшая из матерей! Прильните же, очеловеченные отпрыски, к

человеческому сердцу! ( Целует детей).

Альфред. Ваш старшенький наверняка будет моим прилежным учеником, у него, я

чувствую, невероятная тяга к ботанике: он с таким усердием изучал в огороде морковь, что

не только всю грядку повыдергал, но и подносил клубни ко рту, а множество даже съел –

видимо, для ознакомления со вкусовыми свойствами. О винограде я и не говорю – здесь

его жажда знаний просто безудержна… Гляди-ка, Вильям, друг, и ты, оказывается, здесь?

Геут. Да, дорогой мой, это я. А ты здесь какими судьбами?

Альфред. Я состою при дворе в должности философа, ботаника, миколога и воспитателя, только что закончил лечение вот этих милых деток миссис Стаффгест по новой методе –

им сильно повредило чрезмерно антропофагическое воспитание. Кстати, миссис

Стаффгест…

Мальвина. Лучше называйте меня просто Мальвиной, воспоминание об этом несчастном

чудовище, об этом самоубийце омрачает мне душу.

Альфред. Так вот, поскольку вы, прекрасная Мальвина, в настоящий момент вдова, а у

меня совсем неплохое жалование, я хотел бы спросить…

Мальвина. Вы ставите меня в неловкое положение, мой траур только начался…

Геут. О несравненная, от всего сердца желаю вам счастья. Пойдёмте же и отпразднуем за

радостной трапезой торжество любви и согласия!

Все уходят.

Сцена шестая.

Декорации сцены первой первого действия.

Вармунд, Эльза, Кирмес.

Вармунд. Да правда ли всё это? Жена! Слыхала, что малыш вытворяет?

Эльза. Вот уж не думала… Заморыш – а такой способный.

Кирмес. Говорю же вас, король и вся страна обязаны ему своим спасением, благодаря ему

враг разбит наголову. Поговаривают даже, вашему Томасу будет воздвигнут памятник на

большой рыночной площади, что бы и потомки не забывали об этой удивительной

истории. Но скульптору приказано делать статую не в натуральную величину, а в более

масштабных и величественных пропорциях, просто колоссальных размеров, – иначе ни

один человек Томаса и не разглядит.

Эльза. Надо думать. Разве посадить его на коня, что бы получилось возвышение.

Кирмес. А во дворце было торжество по случаю славной победы, одержанной почти

исключительно героическим, скажем так, побегушкам этого маленького мальчика, Томаса.

Король устроил пир, пригласил всех своих генералов и принцев, и, когда они сели за стол

– что вы думаете? – самый красивый паштет на середине стола вдруг раскрылся. А там

маленький Томас сидит, разодетый прямо как ангелочек. И он поднялся во весь рост и

прямо с блюда, как с кафедры, произнёс целую проповедь о счастье мира и благе

подданных, о правах человека и обязанностях князей, о вреде акциза и тому подобное. Как

говорил! Всех слеза прошибла! А потом его извлекли из паштета и усадили за стол.

Сперва, правда, пришлось подложить не то три, не то четыре подушки, что бы до стола

доставал.

Вармунд. Жена, жена, ты только послушай, радость-то какая! Малыш принёс нам счастье!

Эльза. Я всегда говорила – в этой малявке есть что-то великое.

Вармунд. А вот и милостивый господин идёт.

Входит Кай.

Кай. Сидите, сидите, не пугайтесь, теперь вам меня бояться нечего. Сынок ваш, этот

пройдоха, знатно мне удружил: король теперь на меня и смотреть не хочет, а всё из-за

вашей недотыки – я, видите ли, чуть его не прибил! Так ведь он помешал мне выпить! Вот

какую змею я пригрел на своей груди!

Вармунд. Ваша милость, не может быть, что бы он это нарочно.

Кай. Хорошо, не мне об этом спорить, он своими волшебными сапогами послужил на

славу отечеству, и теперь, хоть ростом и не вышел, а видная персона. Ещё одно: король

мне приказал доставить вас во дворец, вас и детей ваших. Он сам хочет позаботиться о

вашем счастье.

Вармунд ( вскакивая). Жена! Ты слышишь?! Нет, я сейчас рассудка лишусь! Сделай

милость, скажи мне какую-нибудь гадость, не то я совсем голову потеряю. Слыханное ли

это дело – мы все к королю, а господин наш будет нам провожатым, да ещё не смеет

больше нас лупцевать! Каково, а?!

Эльза. Опомнись, муженёк, не задавайся и веди себя чин чином. Коли сейчас у тебя голова

кругом пошла, что ж с тобой при дворе-то будет? Опозоришь нас.

Кирмес. Да, да, кум, придите в себя, а то ещё придётся мне вас трепанировать.

Благодарите судьбу – но смиренно, радуйтесь – но знайте меру. А уж после, когда вы при

дворе освоитесь, обо мне не забудьте, вспомните, сколько я вам добра сделал, как помогал

– в кредит и наличными.

Кай. Пойдёмте, моя повозка ждёт вас. Король велел поторапливаться.

Вармунд. Сейчас, сейчас, ваша милость! Вот только остальных шестерых соберём. То-то

они удивятся!

Уходят.

Сцена седьмая.

Будка сапожника.

Цан со своими подмастерьями, все за работой. Входит Альфред.

Цан ( поворачиваясь к Альфреду). Нет, нет, почтенный директор школы, даже и не

рассказывайте мне этих сказок про Мерлина. Поверьте, уж я-то разбираюсь, сразу видно –

эти сапоги от древних греков. Такая работа – и что бы в наше время? Да ни за что на свете!

Какая прочность, простота, благородство форм, а крой какой, а стежки чего стоят! Да

клянусь вам, это сам Вулкан, – и не пытайтесь меня разубедить. Вы только взгляните, вот я

его ставлю: какая строгость очертаний, какая пластичность, какое скромное величие, – и

никаких излишеств, всяких там завитушек, никаких варварских ухищрений и тем паче

романтических выкрутасов наших дней, когда и подошва и материал, и ушко и мысок, и

каблук, и даже вакса служат одному – лишь бы пыль в глаза пустить! Весь этот блеск, пестрота, мишура – и никакого чувства идеала! Кожа, видите ли, должна блестеть, подошва – скрипеть, в этом, мол, и есть гармония согласованности, – тьфу, жалкое

скорнячество! Древние прекрасно обходились без этих премудростей.

Альфред. Вы говорите с таким знанием дела, что почти меня убедили.

Цан. Друг мой, поверьте, эта пара – из тех сапог, что носили ещё Минерва или Меркурий.

Ведь вспомните – этим особам достаточно было одного шага, что бы спуститься с Олимпа

куда угодно, хоть на пятьдесят, хоть на шестьдесят миль. Сами посудите – как им это

удавалось? Только с помощью таких сапог! С тех пор, конечно, сила их поубавилась, ибо с

каждой починкой они теряют одну милю. Видите, как просто, ясно, красиво и даже

символично раскрывается их загадка, и, заметьте, безо всяких басней о Мерлине и

колдовстве, без всех этих фантазий наших суеверных предков. Ну вот, а теперь, после

очередной починки, они будут шестимильными. Я должен немедленно отослать их во

дворец на художественную выставку.

Альфред. А там что за сапоги висят?

Цан. Эти то же для выставки. Видите ли, господин директор, моя работа славится по всей

стране. А почему? Потому что я всему учился у древних. Поверьте, древние не подведут

ни при каких обстоятельствах. И вот как-то недавно встал вопрос, добротна ли моя работа, возник даже спор, и я сгоряча воскликнул: вот эти сапоги – а я их только что стачал –

дойдут до Сиракуз! И вдруг находится один чудак, ловит меня на слове, надевает сапоги и

просто так, интереса ради, что бы испытать сапоги, недолго думая, пешком отправляется в

Сиракузы. Он возвращается – и что же: сапоги как новенькие! ( Намёк на Иоганна

Готфрида Зойме ( 1763 – 1810 гг.), автора путевых картин под названием « Прогулка в

Сиракузы в 1802 году». Это произведение было написано в результате путешествия, во

время которого Зойме прошёл пешком более 800 миль). Одно слово – хорошая работа! А

тот чудак-испытатель написал об этом невероятном факте целую книгу, строгую,

классическую, почти такую же превосходную, господин директор, как ваш трактат о

грибах.

Альфред. И что же, эти теперь делают ровно шесть миль?

Цан. А как же.

Альфред. Любопытно. Откуда у вас такая уверенность, вы что – мерили?

Цан. Я это чувствую организмом, дорогой мой, никакая механика, никакое вычисление не

требуется.

Альфред. Вы, конечно, знаете, что на наших новых трактах мили значительно короче, чем

были раньше. Интересно, будут ли сапоги точно соблюдать эти шесть новых миль?

Цан. Этот вопрос разрешим только непосредственным опытом.

Альвфред. Так дайте мне их ненадолго – я тотчас проведу исследование.

Цан. Гм! Вопрос щекотливый. Конечно, вы на королевской службе, и удирать на все

четыре стороны вам вроде бы не резон. С другой стороны, философия учит, что не всегда

можно противостоять искушению. А я за эти сапоги головой отвечаю, если что случится –

пропащее моё дело. Знаете что? Мы сделаем так: вы возьмёте с собой моего подмастерья, он встанет вам на левую ногу. Тогда и мне будет спокойнее, какой-никакой, а всё-таки