Текст книги "Не грусти"

Автор книги: Людмила Волок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 3

Утро воскресенья выдалось солнечным и приятным, как и положено правильному июньскому утру. Пора было выдвигаться за Левкой – забирать его из летнего загородного лагеря. Я быстренько привела себя в порядок и была готова к встрече с мечтой, как говорилось в одной рекламе шампуня от перхоти. Хотя моя унылая «мечта» уже стояла в ванной, разглядывая в зеркале волосы в своем носу.

– Когда вернешься? – спросил Максим, поворачивая к зерцалу свой орлиный профиль.

– Думаю, не раньше четырех. Пока мы Левкины вещи соберем, пока доедем до города… А он потом захочет пиццу и кино… Наверно, к четырем не управимся, будем вечером, после шести, – уверенно сообщила я и отправилась за сыном.

Эх, знала бы, как закончится этот денек, пообещала бы перезвонить за час до приезда!

* * *

Ехать было сравнительно недалеко – всего сорок минут от окружной дороги, и это было чрезвычайно удобно: я могла мотаться к отдыхающему ребенку в любое время. Сын, правда, не очень приветствовал мои ежедневные наскоки, поэтому приходилось держать свою горячую материнскую любовь в узде. Так что последнюю неделю мы только созванивались, и соскучилась я за Левкой страшно. Теперь моя маленькая «рено» мчалась к загородному дачному поселку, где среди высоких сосен на берегу озера расположился небольшой авторский детский лагерь. Сын отдыхал здесь уже минувшим летом и был счастлив. Он так и сказал, когда мы его забирали: «Я полностью счастлив! Только несчастлив, что уезжаю».

Я свернула на подъездную дорогу, припарковала машину на небольшой стоянке среди высоченных сосен (здесь все было среди высоченных сосен), и отправилась за Левой. Сына я обнаружила недалеко от спального корпуса в стайке ребят, оживленно рассматривающих дохлую ящерицу. Пришлось отвлечь его от увлекательного зрелища:

– Левка, привет!

К моему изумлению, Левка не испытал особой радости от моего появления. Он не спеша подошел ко мне и сдержанно проговорил:

– Привет, ма.

– Ну что, едем домой? – теряясь в догадках, начала я увлекать сына к корпусу – собирать вещи.

– Тут такое дело… – начал Левка издалека. – Ребята… Ну мои друзья… Остаются на вторую смену. Я тоже хочу! – выпалил он и в ожидании моей реакции уставился на меня своими доверчивыми глазищами.

Что мне было делать?! Конечно, пришлось сдаться. Тут сын, наконец, обнаружил радость.

– Ты теперь полностью счастлив? – спросила я, проплатив в бухгалтерии очередные три недели Левкиного отдыха (он, конечно, пошел за мной – проконтролировать, чтобы я вдруг не передумала).

– Полностью, полностью счастлив! – сообщил ребенок, поспешно обнял меня и радостно умчался жить свое детство с друзьями. Никуда не деться – сын взрослеет, и скоро придется смириться с тем, что друзья важнее родителей.

Мне стало грустно. Я немного прошлась по аллейкам примыкающего к лагерю огромного парка-заповедника, полюбовалась соснами и понаблюдала за белками. Домой не слишком хотелось возвращаться – еще даже утро не закончилось, и мне светила перспектива весь день провести с Максом. То есть с моей большой нерешенной проблемой неудачной личной жизни…

Я медленно ехала по полупустой дороге и думала о том, что в своих личных проблемах виновата сама. Ведь когда и второй муж не оправдывает надежд, наверное, пора менять себя. На иную, которая вперед этих надежд будет полыхать чувством, а не банально строить планы и видеть только горизонт, не поднимаясь ни взглядом, ни мыслью выше доступной линии. Тем более, воображаемой.

Для начала, нужно выходить замуж по любви и, что не менее важно, по уму – хорошенько взвешивая, каким твой избранник окажется в будущем мужем, другом, отцом, добытчиком… А не за первого встречного более-менее приличного парня, который позвал замуж.

Но по любви не вышло. Может, потому, что она была слишком большая, слишком нереальная, слишком больно мне было любить его…

Артем. Другой Артем. Вернее, первый… Возможно, я и замуж вышла за Артема-однокурсника из-за его имени. Чтобы хоть какая-то нить связывала меня с Артемом-первым. Даже когда я произносила это имя – Артем – замирала, испытывая счастье. Артем, счастье мое, – острое, сладкое, судорога сердца. Где-то я читала, что инфаркты чаще случаются от перехлестывающих через край позитивных эмоций, чем от негативных. Потому что несчастье закаляет, а счастье делает человека беззащитным…

Тогда мне казалось, что умирать уже не страшно: после Артема.

Теперь бы я так, конечно, не сказала. У меня теперь Левка есть.

А тогда мне было двадцать три, я – веселая, бесшабашная пятикурсница университета с роскошной фигурой, длинными волосами синего цвета и легкой «блядинкой», как говорит моя старшая и любимая подруга Вита.

– Тинка, идем на дискотеку, – зовет Вита из соседнего двора, когда я приезжаю на каникулы к маме. Непонятно, что Вита делает в нашем унылом поселке, потому что у нее – интеллект, остроумие и неестественно яркие, восхитительные синие глаза. Непонятно также, зачем Вита ходит на дискотеки, потому что у нее горб, и хотя парни с удовольствием проводят с Витой время (с ней интересно) и охотно спят (потому что Вита, влюбляясь, всегда радостно дарит свое тело, а влюбляется она часто), но танцевать стесняются. Из-за горба.

Но Вите на это наплевать. Она просто любит танцы. И музыку. Музыку особенно. И еще вдобавок у местного ди-джея обнаружился на редкость хороший музыкальный вкус (по нашим с Витой понятиям), на дискотеках крутил исключительно рок, и мы выплясывали как сумасшедшие под Бон Джови и Кисс.

Я сократила свое банальное имя Валентина до Тины, и теперь мои однокурсники удивляются, когда в общагу приезжает кто-нибудь из друзей моей прежней жизни. И говорят мне: «Валя». Правда, злобничает только Зося: «Аа-а-а, так ты у нас, оказывается, ВА-ЛЯ. Совсем никакая не Тина…» Мне становится стыдно, словно я что-то украла. Словно это было раньше Зосино имя, а я его присвоила себе. Но на Зосю нельзя обижаться, потому что уже на первом курсе ясно, что Зося будет из нас всех самая несчастная.

Но Вита сразу начала называть меня Тиной. И в тот раз, когда она приехала ко мне в гости, серьезно сказала соседкам по комнате:

– Тина всегда была Тиной. С самого рожденья. А если кто и называл ее Валей, то это были их личные проблемы.

Расставив все точки над «i», мы отправляемся с Витой в оперный театр. И именно тогда я встречаю Артема.

Он легко запрыгнул на подножку отправляющегося от остановки переполненного троллейбуса, в котором мы с Витой ехали на встречу с прекрасным, то есть на «Лебединое озеро». Ухватился одной рукой за поручень, а второй придержал за локоть пошатнувшуюся от резкого толчка троллейбуса бабульку. Бабулька умилилась:

– Спасибо, сынок!

– Не за что, – великодушно ответил незнакомец. Потом встретился со мной взглядом, перебросил через плечо свой ярко-желтый галстук и сказал:

– Здравствуй.

Я в изумлении уставилась на парня. Выглядел он что надо: не слишком высокий, ладный, фигура – фантастическая, короткие вьющиеся светлые волосы, а глаза… Боже, что это были за глаза! Они смеялись и приглашали с собой. Прикид у парня был, правда, странноватый, но стильный: джинсы, кеды, белая рубашка, уже упомянутый галстук ядовитого цвета и серый вельветовый пиджак. Но мне было наплевать на его наряд, я не могла оторваться от его глаз и молчала, как истукан, целую остановку. Он некоторое время рассматривал меня с интересом; потом улыбнулся и сказал:

– Не грусти!

Я тоже улыбнулась – что мне оставалось делать! Не грустить же?

– Нам скоро выходить? – спросила у меня Вита.

– Не знаю, – пожала я плечами. И продолжила молчать. Парень тоже молчал. И мне захотелось ехать в этом троллейбусе бесконечно, кружа по городу, держась взглядом за эти глаза и не бояться упасть.

– Мы не пропустим остановку? – подруга начинала нервничать.

– Оперный театр – следующая, – вдруг вежливо сообщил незнакомец.

– А откуда вам известно, что нам нужно именно в оперный? – удивилась Вита.

– Ну, во-первых, вы нарядные и красивые. Во-вторых, через полчаса начало спектакля. А в-третьих, я тоже туда иду! – тоже весело закончил он.

Троллейбус снова дернулся и остановился. Парень взял меня за руку, и я покорно отдала ее, беспомощно оглянувшись на подругу. Та улыбнулась и подмигнула. Покинув наконец душный транспорт, мы втроем направились к зданию театра.

– Мне нужно встретить родственников в фойе – они из Мурманска приехали на несколько дней в гости, и на меня возложена почетная культурно-массовая миссия, – незнакомец принялся сообщать подробности своего похода в оперный, как ни в чем не бывало. Словно мы были знакомы уже сто лет.

– Тогда пока? – полуутвердительно, полувопросительно сказала Вита, искоса посматривая на меня.

Я запаниковала. Какое «пока»?! И, между прочим, моя рука по-прежнему была в руке парня. Извлекать ее я не собиралась. А куда ж я без руки пойду?

– Почему пока? – словно прочитал он мои мысли. – Встретимся после спектакля, хорошо? Я буду тут, на этом самом месте!

У меня хватило сил только кивнуть. Голова кружилась так, словно я только что полчаса наблюдала фейерверк.

– Тинка, ты чего? – шепотом спросила Вита, когда мы расположились на своих местах.

– Не знаю… Просто он мне очень понравился, – призналась я. – Думаю, что он – той самый…

– В смысле – тот самый?

– Ну, единственный и все такое…

– С ума сошла? Какой единственный – ты его впервые в жизни видишь! Может, он проходимец какой-то! – резонно принялась увещевать подруга.

– Я не знаю. Но чувствую! – тихо сказала я.

Но тут на нас зашикали соседи, желающие слушать Чайковского, а не мои откровения. А я еле дождалась финальных аккордов, бросила на ходу Вите: «Пожалуйста, доберись в общежитие сама – ты же помнишь дорогу?», и умчалась в фойе, замирая от страха, опережая сдержанный поток зрителей, выходящих из зала. А вдруг он не придет? Вдруг это было просто шуткой?

Я думала, что прибуду к пункту назначения первой и буду одиноко маячить у стены, сгорая от стыда и печали. Но все еще не знакомый, но уже странно близкий парень стоял возле колонны, с невесть откуда взявшимися желтыми розами в руке, которые он мне тут же с улыбкой протянул.

Пытаясь успокоить сбившееся дыхание, я подошла к нему, взяла розы и, наконец, сказала:

– Здравствуй.

Мы прогуляли всю ночь по городу, разговаривая взахлеб, и когда на рассвете, наконец, добрели до университетского студгородка, я вдруг вспомнила, что мы не сообщили друг другу кое-что важное.

– Меня зовут Тина, – серьезно сказала я.

– Артем, – ответил новый знакомый.

И поселился в моем сердце навсегда. По крайней мере, живет там уже тринадцать лет, десять месяцев и четырнадцать дней.

… Мы расстались спустя полгода из-за глупой ссоры – я давно забыла, что послужило к ней поводом. Полгода восхитительных свиданий, сумасшедшей радости, переполнявшего ощущения полного, совершенного счастья закончились в один миг – мы поссорились, а на следующий день Артему надо было уезжать на практику от политехнического института, где он учился на четвертом курсе. Я же через две недели получила диплом и отправилась по направлению как молодой специалист на три года поднимать провинциальную прессу. А потом вернулась в свой город, пришла на встречу выпускников и повстречала другого Артема… Дальше вы знаете.

С Артемом-первым мы так и не встретились. Хотя можно было бы запросто разыскать его – мы ведь жили в одном городе! Но ни он, ни я не сделали самого главного, первого, шага. Каждый новый день, каждый год отдалял нас друг от друга. И я могла лишь вспоминать о своем необыкновенном счастье пастернаковским «ты здесь, мы в воздухе одном, твое присутствие – как город, как тихий Киев за окном, что сном борим, но не поборот»…

Я вспоминала о нем так, словно знала: мы встретимся обязательно. Потому что спустя тринадцать лет, десять месяцев и четырнадцать дней я все еще любила его.

Глава 4

Дома ждал сюрприз: оказалось, лифт не работает. Изнемогая от жары и пыхтя, как паровоз, я еле доползла за свой шестой этаж, открыла дверь и наконец вздохнула с облегчением: слава климат-конролю! Сняла босоножки и даже застонала от удовольствия. И вдруг услышала какой-то шум в глубине квартиры.

Я похолодела. И поняла смысл выражения «волосы встали дыбом». Лихорадочно обвела прихожую взглядом в поисках холодного оружия, и тут – о счастье, свекровь моя Наина Ивановна, я тебя люблю! – узрела на полке хрустальный рог. Сей предмет интерьера сталинских времен Наина Ивановна зачем-то приволокла нам в подарок, а я все никак не могу выбросить – Максик почему-то ревностно его охраняет. Может, это тайная семейная реликвия, в которой сосредоточена мужская сила его рода?

Эти сумбурные мысли в моей голове проносились со скоростью молнии, пока я, воображая себя бесшумным ниндзя, с рогом наперевес подбиралась к двери спальни. Не факт, правда, что вор (а кто же еще?) прятался именно там, подбиралась чисто интуитивно – просто спальня была ближе всего.

И вот когда сердце от страха готово было выпрыгнуть из груди, я храбро рванула дверь на себя.

Упс.

На кровати возлежал Максик. В неглиже. Но под простыней. Рядом, кутаясь в другую простыню, маячила неизвестная мне черноволосая мадам. «Хоть и худая, зато слишком костлявая», – успела злорадно подумать я, прежде чем заорать:

– Ах ты, подонок!

И замахнулась рогом.

В глазах Максика отразился ужас. Брюнетка заверещала:

– Макс, она нас убъет! Ты правду говорил, что она ненормальная!

Меня аж затрусило от злости:

– Ах ты ж гадина! Так вы меня еще и обсуждали! На моих простынях!!!

Глаза мои налились кровью – по крайней мере, я так думаю, потому что смотреться в зеркало было некогда. Волосы вздыбились пуще прежнего, а из ноздрей, думаю, повалил дым. Стремительнее рыси я бросилась через кровать к брюнетке и дернула за свою простыню. Она вцепилась в нее мертвой хваткой, но не тут-то было.

– Ха-ха-ха! – сардонически захохотала я. Вот где пригодились мои лишние килограммы, взлелеянные на нежном пралине и эклерах! Потому что перевес оказался явно на моей стороне. Я дернула посильнее – и мадам предстала предо мной, как лист перед травой, дрожа своим худосочным нагим телом и всхлипывая от ужаса.

– Вон! – заорала я, для убедительности размахивая рогом перед лицом соперницы. Та метнулась к своим шмоткам, которые валялись эротической кучкой на кресле рядом с кроватью.

– Ну нет, сучка! Вон из моего дома! – и, не отдав врагу ни пяди одежды (можно так сказать? Нельзя? Но было именно так: ни пяди! Врагу! Так что оставим, как есть), подталкивая рогом в худосочную спину, вытолкала заразу в коридор.

Та пыталась, конечно, упираться. Но я, напирая на нее своим видным торсом, не переставала излагать свои аргументы:

– А будешь знать, шалава, как в койку к чужим мужьям прыгать! Счас голая по городу пойдешь, а на тебя будут лить смолу и забрасывать перьями!!!

Мадам задрожала пуще прежнего – видно, решила, что я на почве стресса рехнулась окончательно.

Тут с тыла раздалось блеяние Максика (ну наконец-то!):

– Дорогая…

Я развернулась (при этом, умница, рог от спины мадам не убрала), и спросила ехидно:

– Это ты к кому обращаешься? Ко мне или к ней?

– К тебе, конечно, Тиночка…

В это время он уже был почти рядом, укутанный в простыню, как римский патриций.

– Это не то, что ты думаешь… У нас с ней ничего не было…Ты отдай мне рог… Все-таки мамин подарок…

– Ах, ничего? – вдруг решила вступиться за свою честь мадам. – Кто говорил, что уже почти разведен? – взвизгнула брюнетка.

Мне ее даже жалко стало.

– О! Так мы разводимся! А я и не знала! – с веселым удивлением произнесла я и рванула простыню с Максика. – Выметайся, гад, вместе со своей лахудрой, а не то разобью подарок твоей мамочки об твою козлиную башку!!!

И так, видно, ловко я вымахивала рогом перед их лицами, что – о радость! – мне удалось из квартиры вытолкать обоих в чем мать родила, и даже дверь захлопнуть. Все же понимая, что победу праздновать рано, я открыла глазок и прильнула к двери.

Мадам нервно топталась на месте, пытаясь прикрыть руками то причинное место, то сиськи. Я аж фыркнула – могла бы и не прятать свой нулевой размер! Максик решил снова быть мужчиной и начал гнусавить в дверную щель:

– Тина, прости, я так виноват, я все объясню… Тина, дай одежду… И ключи от машины… Или хотя бы ключи… Тинка, будь человеком!

Я решила ковать железо, пока горячо.

– Квартиру мне оставишь?

– С ума сошла! Мы ее вместе покупали!

– Да ты скупердяй! Мало того, что изменил, так еще теперь хочешь меня, одинокую мать, по миру пустить?

Тут открылась дверь соседней квартиры, и на сцене, то есть на лестничной клетке нарисовалось еще одно действующее лицо – наш сосед Сергей Филиппович, респектабельный мужчина в расцвете лет, интеллигентный до кончиков ногтей адвокат. Он явно шел на шум, но развернувшаяся перед его взором картина потрясла адвоката до глубины души.

Необычайно изумленный Сергей Филиппович все же попытался овладеть собой и произнес:

– Максим, здравствуйте… Э… Вижу, вы попали в стесненные обстоятельства? – пытался демонстрировать хорошие манеры сосед и при этом не пялиться на тощий зад Максовой лахудры.

– Ладно, согласен! – проорал Максик мне в щель, игнорируя соседа. – Одежду выноси!

– Так не пойдет! – Закричала я в ответ. – Сергей Филиппович, мне Максик квартиру хочет подарить, а можете прямо сейчас бумаги оформить?

Тут полку тех, кто считал меня сумасшедшей, прибыло – за счет адвоката. Наверно, чтобы меня успокоить, он приблизился к другой стороне дверного косяка и ласково пророкотал своим бархатным адвокатским голосом с интонациями профессора-психиатра:

– Валентина, я подтверждаю, как адвокат, что квартира ваша… Мы все сейчас оформим… Вы только одежду верните… Будьте выше этого…

Ха. Еще чего.

– Счас принесу, – соврала я на голубом глазу, а сама рванула в кабинет – за документами на квартиру. И ручкой. И листком бумаги. Вернувшись на боевую позицию, приоткрыла дверь (предварительно набросив цепочку) и помахала на всякий случай рогом. Чтобы враг не забыл, что у меня есть оружие.

Максик содрогнулся.

– Ну, где одежда? – злобно спросил он. Ага, уже пришел в себя, мерзавец!

– Не торопись. Вот тебе ручка и бумага, – сунула я в дверной проем письменные принадлежности. – Расписку пиши.

– Какую расписку?! – завопил муж.

– Так насчет квартирки, – сладко проворковала я.

– Пишите, Максим, ведь пообещали, – подтвердил Сергей Филиппович. Странно, что он все еще находился тут. Видно, так и не смог оторвать взгляд от Максовой любовницы.

Муженьку хватило ума не спорить с адвокатом. Он быстренько соорудил расписку под диктовку соседа и швырнул мне в квартиру.

– Все правильно? – обратилась я к Сергею Филипповичу.

– Правильно, – подтвердил он немного испуганно.

На меня внезапно накатилась смертельная усталость, я решила больше не гневить карму, и сообщила сладкой парочке:

– Так, у вас две минуты, чтобы добежать вниз. Лифт, кстати, не работает. А вот ровно через две минуты я сброшу ваши шмотки с балкона. И все твое имущество, Максик, сброшу тоже. И чтобы твоей ноги в моей квартире больше не было. Вы же оформите окончательно все документы завтра, Сергей Филиппыч?

Адвокат интенсивно закивал, и Максик с лахудрой помчались вниз, распугивая по дороге всех наших соседей по подъезду, которых угораздило в это время проходить мимо.

Но настоящее представление началось, когда я приступила к художественному разбрасыванию одежды мадам и Максового имущества. Они ловили свои шмотки под взглядами и шуточками зевак, которых собиралось все больше и больше. В конце концов, мне стало их даже жалко, особенно мадам: а вдруг он ей и правда жениться обещал? Да еще вдруг женится? Ох и натерпится она… Так что я остановилась и крикнула:

– Все, спектакль окончен, зрители могут расходиться, остальные вещи я упакую и тебе как-то передам.

А напоследок не удержалась и добавила:

– Желаю счастья в личной жизни!

Потом пошла в душ и яростно и долго мылась, смывая с себя годы жизни с нелюбимым Максом, унижение, злость и отчаяние. Я смотрела, как теплые струи воды стекают по моему телу, пока уже не перестала различать где вода, а где слезы. Такие странные выдались выходные, изменившие жизнь. Может, лучше было вчера утонуть?

Глава 5

Как бы мне хотелось иметь легкий характер! Не расстраиваться из-за мелких неприятностей, с легкостью прощать обиды и не замечать чужих ошибок.

Я не такая. Характер у меня тяжелый – по крайней мере, так считают некоторые окружающие. Мои мама и бывшие мужья – в их числе. Это значит, что я не соглашаюсь с их правилами жизни, а живу исключительно по своим. Если же кого-то они не устраивают – это их проблемы. «Сложная девушка», – вздыхала бабушка всякий раз, когда я доказывала ей, что религия есть опиум для народа, а религия и вера – разные вещи. И вообще, что бог – почти как кот Шредингера: никто не доказал доподлинно, что его нет. И в то же время нет бесспорных аргументов за то, что он есть. И верить в дедушку с седой бородой – наивно, а не верить в высший разум – глупо.

Очевидно, что я – сложная личность, склонная к рефлексии. Иначе зачем сейчас, вместо того, чтобы радоваться открывшимся перспективам свободной жизни в обожаемой квартире, я тоскливо смотрю в окно, все еще лежа в постели? Хотя уже почти восемь, и я катастрофически опаздываю на работу. Где, кстати, сегодня намечена планерка, и уже через полтора часа нужно быть кровь из носу в офисе. А за окном (некстати думаю я) – прекрасное летнее утро, достойное того, чтобы выйти к нему во всей красе.

Рывком поднимаюсь с кровати, делаю несколько махов руками и пару наклонов (это моя обычная квази-зарядка) и бегу в душ. Завтрак игнорирую – после совещания можно будет выбежать в соседнее кафе и перекусить. Но вот одеться надо по первому разряду. Потому что после личной драмы лучшее спасение – идеальный внешний вид. А что у меня вчера случилось? Именно личная драма, драматичнее не бывает! Хотя, как ни странно, переживала я не сильно. Ведь, возможно, случившееся было лучшим выходом для меня. Жаль, что самооценка все-таки пострадала: как подлый Максик мог предпочесть мне какую-то тощую девицу?!

И я надеваю любимый костюм в цветах. Купленный пять килограммов назад. Вы понимаете, как он сидит на мне теперь? Одно неверное движение – и брючки разлетятся во все стороны красочным фейерверком из коттоновых цветов. С веселым треском. Зато в этом костюме у меня осанка – ух! И живот совершенно плоский. Потому что втянуто все – дальше некуда. И мысли о еде кажутся святотатством.

Легкий макияж, расческа, помада – и отражение в зеркале мне понравилось.

* * *

Итак, я привела себя в порядок и, как всегда, была готова к встрече с мечтой. Я всегда стараюсь выглядеть так, словно именно сегодня встречу Артема. Дашка говорит, что я одержима прошлым. Но это не так. Я одержима будущим: твердо надеюсь, что в один прекрасный день мы обязательно шагнем навстречу друг другу.

Правда, мечта о судьбоносной встрече не помешала мне выйти замуж дважды и родить с одним из мужей Левку. Наверное, потому что Артем был не для «замужа». Он был для любви и страсти.

Когда мы мечтали о будущем, я говорила ему, что хочу делать журналы (и все никак не начну). А он мечтал построить фабрику детских игрушек. Но стал ситцевым магнатом, что тоже не вполне соответствует первоначальному замыслу. И при встрече (я ведь была уверена, что мы обязательно когда-нибудь встретимся!) я спрошу у него:

– Почему же ты не делаешь детские игрушки?

А он улыбнется своей легкой, ускользающей, сводящей меня с ума улыбкой и ответит:

– Потому что я делаю простыни, на которых удобнее всего делать детей, для которых потом можно покупать любые игрушки!

И потом возьмет меня за руку, мы поженимся в цветущем саду (тут мое разгоряченное воображение проделывало известный финт с монтажом), а затем сделаем на его лучших простынях двоих детей. Мальчика и девочку. И еще у меня все равно уже будет Левка, без Левки я мечтать не могу; и Артем полюбит его, как родного. И будет с ним клеить модельки самолетиков и учить его готовить обеды, пока я буду беременная…

… Скоротав за этими сладкими фантазиями время в пути до работы, на ходу здороваюсь с сотрудниками, а в кабинете включаю компьютер и первым делом набираю в поисковой строке его имя и фамилию. Конечно, аж восемьсот ссылок неожиданны. Ну да, мальчик вырос: глава крупной компании. За столько лет и не такое могло случиться. Все-таки, он подавал большие надежды.

Теперь интернет на запрос «Артем Туровский» выдает столько страниц, сколько я не написала за всю свою сознательную жизнь.

Он делает ткани. Вернее, ткани делают рабочие на его фабриках. Но фабрикант – это так неромантично! Мне проще представлять Артема, вдохновенно разрабатывающего образцы свежего ситца, глянцевого шелка, фактурного габардина… Габардин же фактурный?

– Светка, ты габардин когда-то щупала? – спрашиваю я коллегу и по совместительству подругу, которая трудится со мной в отделе писем и сейчас сидит за соседним столом.

– Не знаю, – честно отвечает Светка, не отводя взгляда от монитора.

– А габардин – он какой? – не отстаю я.

– У гугла спроси, – флегматично советует Светка. Да она просто кладезь советов!

– Девочки, планерка! – мелодичным голоском напоминает нам секретарша Люся, заглядывая в кабинет. Что характерно – напоминает только нам со Светкой. Наверное, думает, что мы слишком неорганизованны. Правильно думает, потому что я, предавшись своим фантазиям о большой и светлой любви, о чертовой планерке совсем забыла. Судя по бессмысленному выражению Светкиных глаз – она тоже. Наверняка, ищет в интернете новые способы ублажить нестандартные кулинарные запросы своего обожаемого неприлично богатого мужа Ивана. Он позволяет ей все, даже работать (хотя большинству окружающих непонятно, зачем ей при таком муже ходить на службу, но я подругу понимаю), а за это Светка готовит ему еду разных кухонь мира. Каждый день – новое блюдо. Больше ничьей стряпни Иван не признает.

Постепенно взгляд подруги становится осмысленным, фокусируется на мне, и мы одновременно произносим:

– Счас придем!

Люся недоверчиво кивает головой и уходит, а мы прыскаем со смеху и отправляемся в переговорную.

… Наконец, скучное совещание позади. Мы со Светой сидим на открытой террасе чистенького, уютного и (что важно) недорогого кафе «Лакомка» с вкусной едой и приятными официантами. Думаю, расположение рядом с нашей редакцией этого заведения – один из немногочисленных бонусов Вселенной, которые она нехотя раздает. Несмотря на приторное название, мы «Лакомку» искренне любили. Сейчас я смотрю на пушистые кипарисы в кадках, которыми щедро, словно живая изгородь, уставлен периметр террасы; наслаждаюсь уютом плетеного кресла, любуюсь белоснежной скатертью и чистыми приборами, и понимаю, что жизнь прекрасна.

– Свет, я вчера с Максом рассталась, – улыбаюсь я, когда нам приносят вкуснейший комплексный обед.

– Что?! – аж поперхнулась обедом подруга. Точнее, не всем обедом, а только салатом.

– Да с мужем, говорю, рассталась, – буднично повторяю я и уточняю, с аппетитом поглощая салат. – Я его застукала с какой-то тощей лахудрой.

– Что!? – Светка как застыла с ножом и вилкой наперевес тридцать секунд назад, так и сидит.

– Ты повторяешься, – прыскаю я. – Застала. С лахудрой. Вчера. И выгнала обоих.

– Куда?! – внезапно в Светкином лексиконе появляется новое слово.

– Да на улицу, – взмахиваю неопределенно рукой.

Наконец, Света прожевывает злосчастный салат, нервно сглатывает, откладывает приборы и, наконец, начинает говорить осознанно:

– Рассказывай.

Я рассказываю, и Света начинает вместе со мной хохотать.

– Знаешь, Макс мне никогда не нравился, – признается она.

– Мне тоже, – вздыхаю я.

Мы затихаем, поглощенные обедом, и постепенно переходим к десерту. Только теперь я вспоминаю о двух неприятных вещах. Во-первых, о диете. А во-вторых, что сегодня нужно обязательно сдать от нашего отдела материал на полполосы (то есть на половину страницы) в ближайший номер. Это четыре тысячи знаков. То есть 3 страницы сплошного текста. Забываю о первой проблеме (все равно уже все съедено, завтра, как обычно, начну худеть заново) и сосредотачиваюсь на второй.

– Свет, нам же материал сдавать срочно. У тебя есть какие-то актуальные письма читателей? Чтобы быстренько чей-то комментарий получить и статью сварганить? На полполосы?

– Не-а, – виновато мотает головой подруга. Ну да, она ж все утро в интернете просидела, выискивая рецепты кулинарных шедевров для Ивана.

– Так о чем писать будем? – пытаюсь овладеть ролью строгой начальницы я. Хотя, по хорошему, вспомнить о руководстве нашим отделом из двух человек мне надо было еще в конце минувшей недели, чтобы сейчас не горели сроки.

– Не знаю… Письма все такие скучные. Тем более, лето. Все более-менее нормальные в этот время года письма в редакцию не пишут – они отдыхают и резвятся.

– Так, может, придумаем? Письмо? – загораюсь внезапно прекрасной идеей.

– Супер! Давай!

Вообще-то, мы и раньше самые интересные вопросы и письма сочиняли сами. Иначе у читателей нашего и без того не слишком интересного еженедельника от скуки бы сводило скулы. В основном мы получали письма с жалобами на начальников, чтобы наша газета выяснила, когда же на предприятии автора письма выплатят зарплату сотрудникам. Про снежные завалы и ремонт канализации я уже упоминала. Еще пишут граждане о плохих дорогах и прочих неотъемлемых от отечественной действительности явлениях. Вот почему никому не приходит в голову спросить у уважаемой редакции, например, когда изобретут наконец эффективные таблетки для похудения? Или есть ли шансы у телескопа Хаббл сфотографировать инопланетян? Или нормально ли радоваться расставанию с мужем, если ты застукала его в постели с дылдой-брюнеткой?

Не бывает, короче, интересных вопросов. Но сейчас нужен был не просто вопрос, а целая тема «из письма». На три страницы же про телескоп отвечать не будешь. А если начать, то «Мой город» из не слишком интересного вообще превратится в скучный и унылый.

– Нужно что-то задорное, – словно прочитав мои мысли, сказала Света.

– Давай отвлечемся, пока кофе пьем, – предложила я. – Играем? Третий – твой, четвертый – мой!

Мы часто так веселились: смотрели на прохожих, отсчитывая мужчин, словно играли в святочное гадание. Третий прохожий мужского пола считался суженым Светки (неважно, что у нее Ваня есть), а четвертый, соответственно, – моим (я уже как раз, можно сказать, снова в поиске).

Третьим оказался потасканный мужичок под пятьдесят, в мятом пиджачке. Он с удивлением заметил, что мы, не скрываясь, на него пялимся. Я подняла чашку с капучино, приветствуя его, и подмигнула. Он улыбнулся, расправил плечи и гордо прошествовал дальше. Наверняка, счел себя неотразимым Аполлоном, и сейчас наверняка начнет клеиться к коллеге по работе. Ну что ж, удачи тебе, казанова!