Текст книги "Не хочу быть героем"

Автор книги: Людмила Ударцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Ребёнок не имел сил подняться, сидя на стуле перед ним, я наклонился вперёд и он доверчиво поделился тем, во что верил,

– У меня рога и хвост растут. Если я не буду пить изумрудный сок, то они станут большими и все увидят какой я уродливый.

– Митя, ты почему так думаешь? Я никаких рогов не вижу.

– Это потому, что я вчера сок пил. Баба Липата их останавливает. Она приходит и они исчезают.

– Как быстро они вырастают? – Мы переговаривались, по-прежнему шёпотом, почти касаясь друг друга головами.

– Раньше дольше, а теперь за три дня так отросли.

– Ты их видел или руками нащупал?

– Мне их самому пока не разглядеть, но баба Липата в зеркале показывала какие они страшные.

– Митя, я тебе, сейчас, дам талисман и не нужно будет ядовитый сок пить, – достав из кармана джинсов пятирублёвую монету, я вложил её в руку ребёнка, – это ещё больший секрет, чем ты до этого хранил, а Липате мы ничего не скажем. Она принесёт сок, ты его не пей. Я скоро приду тебя проведать. Спи и не переживай больше, только талисман спрячь.

Посоветовав его сестрёнке приготовить ему куриный бульон, я, между прочим, узнал, что старшие женщины семьи тоже на уборке сена. – «Что же за жизнь у местных семей? Мужики празднуют – бабы пашут!»

Я поспешил покинуть Волошиных, чтобы найти Есению и других селянок на скошенном поле, сразу за деревней. Больше полусотни женщин разного возраста, рассыпались, словно бусины по пологим складкам высоких холмов, утыканных кучами сена, как торт свечками.

– Вы Есению не видели?

– Она на скирде.

– На скирде? – переспросил я, не веря собственным ушам.

– Ой, как твоя жинка ровно скирды ставит – так ей равных не найти! – При напоминании о моём новом статусе меня, аж, передёрнуло. Я пошел в сторону большого скопления сена. На трёхметровой высоте большого стога, заметил Есению с граблями, укладывающую сено по кругу. Она перепугалась, заметив меня издали.

– Вы не должны уходить, пока не дождётесь решения Стражей! – накинулась она съезжая с крутого бока незаконченного стога как со снежной горки.

– Я не прощаться пришел…

– А зачем? – перебила она взволновано, – Случилось чего?

– Ничего не случилось… вернее, я послание от Стриктов получил, сможешь перевести?

– Конечно, смогу. Давайте сюда! – И она с деловым видом прочитала следующее,

– Вас приглашают для рассмотрения вашего дела двадцать четвёртого июня 7522 года от семидесяти мужей. Слушание состоится в Храме Лады после обеда.

– Есения тебя на стогу заменить? – спросила, отделившаяся от других работниц, женщина средних лет.

– Нет, не нужно. Мы уже закончили, – выпалила девушка в ответ, – Двадцать четвёртого вместе на суд пойдем, – пообещала она мне и отвернулась, посчитав, что я сделал то же самое.

– Но, июнь закончился десять дней назад!

Я смотрел, как девушка с лёгкостью акробата взбирается вверх, наступая на деревянные края грабель воткнутых зубьями в стог. Шаг и та же участливая женщина поставила для неё вторые грабли, воткнула в сено повыше и придержала снизу как шест в цирке. Ещё шаг и Есения на скирде.

– Нет, не кончился. Двадцать второе сегодня, – сказала она сверху, как отрезала.

Взявшись за деревянную палку с разветвлённым концом (вилы, как можно было догадаться), я попытался подать ими сено, но первые попытки поднять пучок сухой травы, вызвали у находящихся рядом бабёнок, дружный смех. Я не сдавался. Каждый раз всё лучше и лучше понимал, как определить центр сложенного в копну сена и постепенно, стало ясно не только всем, но и мне самому, что я могу подать сено наверх скирды не хуже других.

– Вы, может, кушать хотите? – Есения хмурилась, а я не понимал, чего она от меня хочет, пока она не намекнула, – Пошли бы домой, отдохнули.

«Избавиться значит намерена. Думает, не место мне здесь. Это уж извини мне решать, где мне место в этой Богом забытой деревне!» – И я с удвоенной энергией закинул наверх пучок сухой травы, размером с обеденный стол на десять персон. Есения еле увернулась и примолкла.

К нам неспешным шагом, подошла лошадь, запряженная в узду, с хомутом на шее, но без седла. Две верёвки, идущие от хомута, соединялись с короткой палкой-перекладиной, а дальше с длинным деревянным шестом, прикреплённым к ней буквой Т. На шесте, такими же толстыми верёвками была привязана большая копна. Пока я не подошел ближе, чтобы развязать верёвку, по просьбе Таси (так звали женщину, вызвавшуюся сменить Есению), я думал, что лошадь едет сама, но оказалось, что у неё есть наездница. Маленькая девочка, лет четырёх-пяти, сидела, привалившись на шею лошади, и моргая сонными глазёнками, разглядывала меня.

– Привет! – поздоровался я, улыбаясь, а она заморгала чаще, потом зажмурилась и разревелась в голос. Лошадь под ней вздрогнула и шарахнулась в сторону.

– Тихо, тихо, Дуняша. Это дядя Миша, ты же его уже видела, он муж нашей Сенечки. Он тебя не тронет.

Девочка, перестала хныкать. Тася сама развязала узел на верёвке и хлопнула животное по боку, направляя его за узду сначала вперёд пока длинный кол полностью не вышел из копны, а потом по кругу для разворота.

– Задремала Дуняша. Спросонок не узнала Вас, – объяснила она.

– Не страшно такую малышку на лошади без сопровождения отправлять?

– Тешка славная кобыла. Она старая, баловать не станет.

Мы перекидали копну за считанные минуты, стало ясно, что с моим участием в работе, одной Тешки мало. Было решено запрячь ещё одну лошадь, за которой и убежала Тася.

Новую копну я, без приключений, отцепил сам и даже не стал обращаться к ребёнку, чтоб не напугать ещё раз.

Есения больше не хмурилась, она вообще на меня внимания не обращала.

На двух лошадях копны подвозились быстрее, Тася посадила на вторую лошадь девочку постарше и привела с собой женщину, чтобы отцеплять упряжь от копён. Вдвоём мы подавали сено довольно быстро, Есения даже взмокла от пота наверху, но продолжала молчать, даже не пожаловалась.

Через час скирда размером с двухэтажный дом закончилась узким верхом, мне приходилось стоя на деревянной лестнице принимать сено у Таси и подавать его наверх очень осторожно, чтобы не свалить Есению.

Я видимо пошел на повышение на этой работе, так как вместо деревянной «рогатки», Тася отдала мне свои железные вилы, вытребовав обещание очень аккуратно с ними обращаться.

До обеда мы сложили две скирды, рядом с нами три женщины и девушка, которая, как и Есения, принимала сено наверху, сложили ещё одну. Мне пришлось немного помочь им с завершением их стога, а после этого мы отправились на край поляны, где в тени деревьев, с десяток подростков под руководством глубоко беременной женщины (на что указывал огромный живот) организовали стол, прямо на расстеленных поверх травы покрывалах. Хмель из моего организма давно вышел. Я с аппетитом принялся за пирожки с квашеной капустой и яйцами. Есения немного потеплев, положила в миску кашу и подала мне, не поднимая глаз.

– Очень вкусно, – похвалил я хорошо протомлённую ячневую кашу, запивая её молоком. Женщины, довольно, улыбались в ответ, однако разговор не складывался, видимо стеснялись меня неимоверно. Но и смешки по поводу того, что я «променял» мужиков на баб прекратились.

После обеда все отдыхали не больше получаса и снова принялись за работу, девчонки-поварихи, собрав остатки еды и посуду, ушли. Мы, как и раньше, метали сено, другие пошли собирать и возить копны. Как только высота стога выросла выше меня, Есения, опять ловко, забралась наверх и стала утаптывать брошенные нами навильники сухой травы.

Ребёнка на коне сменила другая, такая же маленькая девочка. В отличие от первой эта была бойкая егоза. Каждый раз проезжая мимо, строила мне глазки.

– Ноо, – командовала она смирной кобылой, – Пошла! Пошла! – Подгоняла малявка неторопливое животное, а сама стрельнула в меня взглядом и заулыбалась, демонстрируя отсутствие как минимум двух зубов.

Хоть дети здесь такие же непосредственные как дома! Подыгрывая наезднице, я поднёс руку к лицу и, оттянув пальцами нижние веки, высунул язык, состроил страшную рожу. Девчонка захохотала в голос и, понуждая Тешку, уехала за очередной копной.

 Женщины собрались у последней скирды. Работа близилась к концу.

– За день успели всё сено в стога сметать, – радовались собравшиеся, – Вот так, поработали! – говорили громко, в расчёте, что я их слышал. – Завтра, что будем делать? – Чувствовалось довольство в голосе, – может, с мужиками на ярмарку пойдём? – Женщины засмеялись, видимо поход за покупками они находили очень не женским делом, в отличие от сбора сена.

Последний стог получился  ниже других и с более пологими боками. Широковато разложили основание, поздно поняли, что сено заканчивается. Но несовершенная форма сложенной, сухой травы никого не расстроила, так как все радовались концу работы и собирались по домам.

Дома нас ждали жаркая баня и сытный ужин, приготовленные младшими сёстрами Есении. В отсутствии хозяина розовощёкие от лёгкого пара домашние собрались за общим столом. Сначала, правда, была попытка накормить меня первым, но после моего предложения покушать всем вместе, смирились с очередной «странностью» и пригласили сесть во главе стола на кухне.

Есения так до конца ко мне не оттаяла, держалась скованно, что не осталось незамеченным матерью,

– Дочу, всетки проблеми су до казне, – обратилась мать к Есении ничего никому не объясняя. Слова ни о чём для меня, оказались для старшей дочери ключом к самообладанию. Есения улыбнулась матери и больше не хмурилась.

Младшие дочки первые минуты, сидели тихо, но потом молодой, любопытный ум стал требовать информации,

– Михаил Сергеевич, а вы дома халадник кушаете?

– Да, у нас есть блюдо похожее на это, «Окрошка». Вы его приготовили просто великолепно.

– В дождливый день маменька печет пироги, пальчики покусаешь, – пообещала младшая дочка, которую называли Кровинка.

– А почему только в дождь, ритуал особый нужен?

– Работы на полях в ясную погоду много, – вступила в разговор мать, – стряпнёй заниматься некогда.

За разговором мы не заметили, как в комнате стало совсем темно. Есения зажигала масленую лампу, когда в небе прозвучал первый раскат грома, и я понял, почему так быстро стемнело. Мы обсудили непредсказуемость погоды, а девочки назвали меня Спасителем Сена,

– Мы надеялись за три дня всё сметать, – снова пояснила мысли дочек мама, – остальное в копнах осталось бы.

В дом гурьбой заявились промокшие подружки Есении,

– Здрасьте, тёть Даш! А Сеню можно погулять позвать? – это была уже вторая попытка любопытных девчонок проникнуть в дом и поглазеть на меня, что порядком утомило хозяйку,

– Нечего к замужней приставать! Вот сами обзаведётесь семьями, тогда посмотрим, как гулять пойдёте! А теперь идите с миром и не суйте любопытные носы в наши двери. Даже, ливень ни по чём! – ругалась Дарья Кирилловна.

Молодёжь не смутилась, выслушав гневную тираду, только прыснули со смеху и, выталкивая друг друга в двери, переговариваясь о том, как интересно всем о чужеземце узнать, выкатились во двор к ожидавшим их товаркам.

Мать Есении ушла доить коров, сестёр ещё раньше выманили на посиделки в соседний дом, мы остались вдвоём на кухне и оба не знали, о чём поговорить. Я помнил совет, если взял паузу держи её. Есения, не зная законов психологии, просто не хотела со мной говорить и ей, видимо, было проще.

Во мне проснулось противное чувство похожее на негодование. Ну не положено быть девушке равнодушнее меня и это сильно начинало раздражать. Теперь, я уже хотел знать причину её недовольства. Я ведь гость, и не бросил её, пошел к родителям, вытерпел варварский обряд, притворяясь довольным мужем.

– Ты чего дуешься на меня? Чем не угодил? – начал я выяснение отношений.

– Шли бы Вы… к мужчинам! – Она замешкалась, подбирая слова, наконец, собравшись духом выпалила, – Только зря местных девок баламутите!

– «Где та покладистость твоим отцом обещанная?» – продолжало иронизировать моё возмущение. С другой стороны, кто я ей? Человек, который от неё отказался? Зачем ей со мной любезничать?

– Хочешь, чтобы я запил, и оставался наслаждаться общением с собутыльниками твоего папаши?

– Издеваетесь, а не знаете, что здесь происходит! Моё село вымирает!

– Конечно, вымирает! Мужики спились, а бабы – надорванные как лошади. До шестидесяти мало кто доживёт! У матери твоей варикоз… С такой нагрузкой сядет она – без ног останется! Да, что я говорю, с ногами от гангрены умрёт потому, что... – я подумал об ампутации, но не озвучил, высказался проще, – о малейшей медицинской помощи речи не идёт.

Есения побледнела, прикрыла рот рукой, услышав мой страшный вердикт. Я заговорил, немного сбавляя обороты,

– Для чего мне тут оставаться? Тебе вот, сравнить не с чем, а я реально на таком дне жизни оказался, что страшнее наказания не придумаешь. Если ты говоришь, что через несколько дней отсюда год не выбраться, то эта жизнь для меня тюрьмой строгого режима покажется. Ты бы знала, как мы на Земле…то есть в Яви живём! Мы путешествуем по всему миру, читаем книги, смотрим кино… – тут я понял, что перегнул с перечислением благ цивилизаций,  – животных разных можем видеть, – пытался говорить о понятных ей вещах, – Вот ты знаешь, как выглядит крокодил?

– Не знаю, – интереса в голосе – ноль.

Я начал объяснять про толстую зеленоватую кожу, размер, а потом подумал, что лучше нарисовать,

– Погоди секунду, – попросил я. Сходил в комнату, где осталась моя сумка, и, быстро, вернулся на кухню с записной книжкой и ручкой.

– Крокодилы вырастают до четырёх – семи метров в длину, у них длинная пасть и острые зубы, – свой рассказ я сопровождал рисунком рептилии. Добавил, для эффекта, несколько страшных историй про случаи нападения на людей и животных, – Крокодил может притаится в мутной воде, пока животное не спуститься к воде, и как только жертва окажется на расстоянии метра, атакует мгновенно.

–  Когтями ухватит?

– Ну, когти у него не большие, пальцы слабые. Крокодил может зажать зубами и не отпускать долгое время. Ему главное на глубину утащить, а там с ним совсем не справиться.

Она стала слушать очень внимательно, я даже не заметил, с какой лёгкостью описал и нарисовал ей ещё нескольких представителей тропической фауны.

– Вы слона видели и не испугались? – Воскликнула она и растерялась, – простите, Вы, наверное, ничего не боитесь.

Не желала меня обидеть намёком на то, что я мог слона испугаться. У них, конечно же, все мужики, напившись бражки, смелые. Но я-то обычный, цивилизованный человек и всё земное мне не чуждо.

– Я его за надёжным забором в зоопарке видел, с безопасного расстояния, и конечно много раз по телевизору. А, так, в дикой природе! Страшновато было бы, пожалуй. Огромная живая туша, у него мозга ведро. Ну мало ли чего надумает? Вдруг не понравлюсь, затопчет. Я бегаю не быстро.

– Мне несколько слов не понятны, Вам не трудно разъяснить «кино», «зоопарк» и «по телевизору»?

Я был рядом с ней просто, как кладезь профессорских знаний и чувствовал себя соответственно.

– Зоопарк, – начал я с простого, и она поняла меня легко, а вот к телевидению и кино, не знал, как и подступиться. Уверен, что настоящий профессор, нашел бы подходящие слова.

– Это возможность записывать образы в движении, – начал я неуверенно, – не хотелось в её глазах вид всезнающего человека потерять. В конце концов, не каждый раз, меня девушки с открытым ртом слушали, – Вот я тебе на деле сейчас покажу, – кинулся я опять к своей сумке, за телефоном.

Через минуту я включил запись видео. Есения улыбнулась, встала со стула, подошла ближе, протянула руку, легонько дотронулась до пластиковой поверхности. Ничего не обычного на её взгляд не произошло. Через минуту она, не ожидая более чудес, неумело подавив разочарование, отошла и снова села.

– Теперь посмотри, как ты в кино выглядишь, – позвал я и развернул телефон к ней экраном. Она смотрела на саму себя улыбающуюся и вытягивающую руку, а глаза округлились в ужасе.

– Выпустите её! – взмолилась она. – Как туда забралась? Такая крошка! Ой, бедненькая, – она вертела в руках самый важный дивайс из моего мира, как превеликую гадость, брезгливо придерживая двумя пальцами. Я предположил, что следующим её решением будет треснуть телефоном о стол посильнее, чтобы освободить «бедняжку», поэтому поспешно добавил:

– Это ты, только не настоящая, а как на листочках нарисованная. Представь, что листочков, таких как в моей книжке тысячи, они фиксируют каждое твоё движение и потом показывают, быстро сменяя друг друга.

– Не хорошо это, образы неволить, – заключила она.

Стало понятным, что сниматься в кино ей не понравилось. Позже, оказалось, что и крокодил, не предел «страшности» зверя.

– В нашем мире люди видели, что-то похожее. Думаю, это и был крокодил. Здесь, он называется корчебок, – она протянула мне книгу в твёрдом переплёте, вырезанном из цельного куска выделанной кожи. – По милости Рода не из нашей реки выполз. Посмотрите, как похож, может не такой страшный, конечно.

«Что это стёб, прямая насмешка или наивность душевной простоты? Я, что так страшно крокодила нарисовал?» – размышлял я, глядя на рисованного чернилами, гадкого монстра с искорёженной мордой и горбатой спиной. Его сильные, развитые передние конечности, вырастали из похожего на вывернутую корягу туловища, переходившего в непривычный моему пониманию хвост. Этот конец тела скорее напоминал невообразимое переплетение рудиментарных отростков, истончающихся на концах, как корни. В когтях монстра застыл труп растерзанного животного, похожего на волка. Какой там крокодил, если любой хищник моего мира, будет вкусным обедом этому горбуну! «Уж не разыграно ли было девичье любопытство?» – пришла догадка, внося горечь разочарования. Мне лжи достаточно от женщин!  А она спрашивала, не боюсь ли я! Ха! Да я бы в штаны наложил с таким на берегу реки познакомившись! Даже в зоопарке!

– Вы не подумайте, что я напрашиваюсь. – Она опустила глаза, задумалась, перед тем как продолжить говорить: – Я к Вам жить не прошусь... но так услышать о том, что в другом мире делается хочу!

Не играет она, я почувствовал искренность её слов и окончательно растаял, рядом с простым женским любопытством. Сидя на кухне, я был готов бесконечно отвечать на вопросы. В комнату вернулись девочки и мать, они тоже, молча, заслушались моими рассказами. А за окном лил дождь.

– Сеничка, отдыхать пора. Гость устал нас весь вечер развлекать. Проводи Михаила. Вам благодарность безмерная от нас всех, – сказала Дарья Кирилловна. – День, как праздник прожили.

– Я боюсь, что Вы оставили в своей коробочке... – прошептала Есения у порога комнаты, где я ночевал, – возможно, часть меня. Вы можете её отпустить?

– Конечно.

Я вынул из кармана телефон, нажал кнопки, после чего показал ей выключенный, пустой экран. Она сразу заулыбалась, уверенная, что угроза её «целостности» миновала. На самом деле, это было не так. Я понял, что обманывая её сейчас и оставляя себе на память её видео в цифровом формате, я очень хотел встретить такую же бесхитростную девушку дома. Ну конечно постарше. И возможно, в нормальной обстановке, подумал бы о браке.

– Простите, за просьбу и сладких снов!

– Спокойной ночи!

Она улыбнулась, задержавшись на мгновение у порога спальни, и скрылась за шторкой.

Глава 3

Только ни спокойной ночи, ни сладких снов я не увидел. Послышались, пьяные голоса и энное количество мужиков, потревоженных дождём, пришли с требованием пищи и зрелищ.

Пищу, конечно, им подали и вино, а вот поглазеть на меня они ввалились, даже не пожравши.

– Михей, хватит дрыхнуть! Пойдём, с нами посиди!

– Отстаньте, а? Я спать буду!

– Почто как купчиха чванишься? – трое принялись упрекать меня наперебой,

– Вставай!

– Тебя все ждут.

– Волошин сам пришел, слово сказать тебе хотел, а ты...

Думал я послать всех подальше и Волошина туда же. Да, только жалко, девчонкам в спальне рядом нежданные гости своими басистыми уговорами заснуть не дали бы.

– Ладно, пошли, потолкуем. – буркнул я, а про себя продолжал занудствовать, преодолевая нежелание вставать с постели, -«О чем мне с этой пьянью разговаривать? Достали уже!» – Я встал, протянул руку за штанами, мужики перекидывались примитивными шутками. Рассчитывать на то, что они деликатно выйдут, предоставив мне время одеться, смысла не было.

– Ты смотри!

– Это чего?

– Портрет чей-то! – после этих фраз в комнате разом повисла тишина. Я развернулся к ним в пол оборота, всё ещё не управившись с ширинкой на джинсах, типа, – «Чего замолчали?» – и тут до меня дошло, что именно привело их в замешательство – мои сине-красные боксеры с женским лицом на задней части. – «Чтоб тебя, Ритка, с этим подарком!» – вспомнил я историю их появления, вместе с последней подружкой. И почему, я их носить принялся?

– Так в нашем мире положено, – услышали мой ответ притихшие «наблюдатели», когда я, спрятав образ красотки за синей тканью джинсов, стал искать в сумке свежие носки. – У нас мужики рисунки на трусах носят… – я замялся, придумывая логическое завершение своему объяснению, а голова, словно никогда не сочиняла ложь, отказывала напрочь, – на удачу… – мямлил несуразицу мой язык.

– Как баба на сраке может удачу принести? – Они принялись гоготать как гуси, – Егорыч, ты и нам такую красотулю на исподнем намазюкай. Глядишь, завтра всё в два раза выгодней продадим.

После того как местный «художник» обещал им, чтоб бельё не портить, прямо на самом светлом участке кожи по девахе нарисовать они уже от хохота только что по полу не катались,

– Чудик ты, Михей, – заверяли они, утирая от смеха слёзы, –  удачу мыльный камень дарует, а ты как дитя в небылицы веришь!

– Не верю я. Просто это подарок. А я человек практичный, вещами не разбрасываюсь.

– И кто ж тебе трусы дарит? – их вопросы раздражали не меньше басистых раскатов смеха. – Может попробовать твою удачу стрелой или дубиной испытать? – продолжались подначивания.

– Да ну вас, достали! – Жар от смущения достиг моих ушей, от чего я был близок к бешенству. А селяне не унимались:

– Дорогой небось подарок?

– Конечно. Они же импортные, дизайнерские, – нёс я полнейшую ахинею, с трудом преодолевая раздражение с примесью препротивного, не свойственного мне смущения. От досады, пнул сумку. Присутствующие притихли.

Вопреки моему невнятному лепету пресловутое смущение, душившее меня, стало, как назло, понятно каждому находящемуся в комнате. Я старался отвлечь их от собственной персоны с пылающими ушами и, про себя, срываясь на многократный мат, вслух старательно выстраивал предложение без иностранных слов, – Не на родной земле штука сшита была.

– И что? Там все такие носят?

– Не все, конечно.

– А почему не на груди, например?

– А у них там тенденция – при большой опасности всё время задницы спасать, – вспомнил я особенности страны-производителя данного изделия.

Гости во главе с хозяином опять уставились на меня как на полоумного. Смешки стихли. Интерес к бреду, который я нёс, поутих. Мне снисходительно покачали головой, изредка всё ещё усмехаясь, и шумным потоком хлынули назад в большую комнату.

Паныч похлопал меня по спине, подталкивая вслед толпе, и негромко, так чтобы только я один услышал, добавил:

– Когда спасаешь задницу, не забывай лицо сохранять, – после этих слов тоже вышел и, уже громко, принялся приглашать гостей «откушать яблочной наливки».

Что делать? «Отыскав» своё лицо и почесав остывающее ухо, я вышел за ними.

Отдав должное напитку и угощению, поблагодарив и отпустив хозяйку, мужики стали обсуждать вероятность хорошей торговли на ярмарке.

– Дождь, если будет – укрывать телеги придётся... – говорил один.

– … до Начала Пути, а там всегда погода ясная, – заканчивали, наперебой, уже другие.

Сегодня разговорить меня у них не получалось, хотя попыток делали достаточно,

– Михей, ты со мной завтра поедешь? – поинтересовался Фадей Паныч.

– Не знаю, надо ли?

– В Царь Граде самая большая торговля будет. Туда народ со всей Чуди съедется. Мы, не долго, поторгуем, потом по городу походим, в пивные заглянем, – придумывал он заманчивые идеи.

Я же из его слов понял одно – к торговле, как и к другим делам в деревне, мужики относились не серьёзно.

– Чем торговать собираетесь? – решил я проявить толику интереса и обратился ко всем присутствующим.

– Копченую рыбу, мясо, сыр, льняные верёвки, мёд, опять же, повезём, – услышал я голос Волошина, он единственный из гостей отказался от угощения и даже от предложенного ему кубка как-то брезгливо отодвинулся. Вчера, я посчитал его пьянчужкой, сегодня просто хамом, а вот другие примолкли, не перебивая и ожидая продолжения, смотрели на Волошина с полным уважением, – Алекша, твоя резьбу закончила?

– А как жешть! Две картины готовы и украшений полный короб, – держал ответ Алекша. Как на совещании у начальства, каждый рассказал, что в его семье женщины приготовили. Товар действительно был самый разный. Как я понял, продавали его прямо с телег, соблюдая определённые правила. Например, украшения нужно было продавать в седьмом ряду, хлеб и продукты в первом. Существовали даже родовые ряды для отдельных семей, таких как семья Волошиных. Они могли торговать любой продукцией. Для тех, кто привозил на ярмарку смешанные товары, имелись поселковые места. Люди из Марьинки торговали в сто сорок пятом ряду. Многие считали ярмарку главным событием года и готовы были рассказывать о ней часами, пока Волошин не перебил их без вступлений,

– Фадей, ты со мной к трём к воеводе заявлен. Мне с товарищем быть велено.

– Случилось чего? – звучало несколько голосов сразу.

– Мне причины сообщать не сказано, – пресёк любопытствующих староста и предупредил хозяина: – Тебе приказ завтра прямо в Царь Граде доставят – так, что не удивляйся.

– Будет велено, пойду… – Фадей Паныч, как мне показалось, в службу не рвался. Кто-то ждал продолжения уговоров или развития темы. Волошин же приложился к чарке потом, словно опомнившись, отодвинул её, отвернулся и стал смотреть в угол комнаты. Странный он. Мне показалось, он боролся с желанием продолжить говорить о чём-то важном, но не посмел. Мужики перекинулись ещё парой фраз, в надежде развить тему, да и только. Староста, опять остался равнодушен к их  предположениям о важности дела, и в беседе за столом возникла пауза.

– «Мент родился», – пошутили бы в моём мире. А там, где  я находился этим летом, переходы от смешного к серьёзному были такие непредсказуемые, что я со своими шутками решил не влезать.

– Схожу-ка я… до ветру, – вымолвил мужик с бородой, жена которого пекла  медовые пряники для ярмарки, пока он, упившись вина отлить собрался.

Бородач вернулся почти сразу. Выпучив, ставшие трезвыми зенки, сказал, опуская руки,

– Там, на колодце, малец лежит. Не дышит, кажись.

Мы, толкая друг друга, высыпали на крыльцо. В нескольких метрах от нас светлым пятном обозначилось неподвижное тело. Я подбежал к нему одним из первых. Человек, в светлых штанах, без рубашки, лежал на крышке колодца лицом вниз, раскинув руки, словно смерть настигла его в попытке обнять колодец. Может, он цеплялся за него в тот страшный для него миг?

Я отцепил сжатые пальцы от доски и перевернул тело на спину. Юноша не дышал, пульса не было. Однако голая кожа не успела отдать ночному воздуху своё живое тепло. За это тепло я цеплялся из последних сил, убеждая себя, что успею вдохнуть назад ускользнувшую секунды назад жизнь. Нажав на грудную клетку, услышал хлюпающий звук.

– Паныч, помоги! – Наклонив парня набок, мы подняли его за ноги. Из открытого рта потекла жидкость, хотя он сам и всё вокруг было сухим.

Когда после нескольких минут потраченных на прямой массаж сердца и искусственное дыхание, я задержал свой вдох и прислушался, в надежде на стук преждевременно замершего сердца, то услышал лишь:

– Михаил, не терзай его. Он ушел, – Паныч остановил меня, – Отдай его матери, – он сочувственно положил руку мне на плечо, отводя меня в сторону.

Женщина, которую я видел здесь вчера, подошла и обратилась к сыну, словно тот уснул,

– Пойдём в дом, мой мальчик, холодно здесь под утро. Мы тебя омоем, ты же у меня…

Я отошел подальше.

– Ты видел, как гвозди на досках вывернуло? – спросил я у Фадея Паныча.

– Кто-то силищей немереной, их изнутри, вырвал, – согласился он.

– Сейчас парня унесут. Мужиков собери. Давай, колодец обследуем.

Через пару минут мы стояли у края колодца.

– Опускай лампу ниже! – командовал Волошин.

– Не видно ничего, только тёмная вода.

– Нужно не лампу опускать, а факел, – предложил я, – лампа днищем тень отбрасывает, не видно, что в воде.

– Смотри пятно какое-то, – указал староста вниз, где факел осветил макушку головы и длинные черные волосы, изменяющие форму под водой, словно, их перебирал речной поток. Как я понял, на дне колодца обнаружился ещё один покойник, скорее всего покойница.

– Багром бы зацепить!

– Я крюк из коптильни принесу. Его на палку закрепим.

Паныч принёс большой железный крюк, я привязал его куском бечевки к шесту и опустил в воду.

– Смотри, что творит! – крикнул кто-то из мужиков. Для них было забавой наблюдать как девушка, стоя под водой на дне колодца, отпихивала палку, желтоватой, словно из воска рукой.

– Закопать её там, пусть подыхает! – предложил другой.

– Русалка? Подохнет? Ей земля не повредит!

– Паныч, вы о чём? – не понимая сути спора, попросил я подробностей.

– Утопла девка. Нынче в Открытую Седмицу в гости пришла. На родной Земле хотела танцевать. Да почему-то здесь осталась.

– То есть мёртвая она, сейчас, нам отпор даёт?

– И не так может. Только сунься.

– Это она доски выдрала и парня убила?

– Сомнений быть не может!

– Как же поступить?

– В колодце оставить, сама уйдёт, как срок подойдёт.

– Не дам я ей уйти! – Мать погибшего юноши незаметно для нас вернулась, заговорив, подошла к деревянному краю и посмотрела вниз. Приглядевшись, она кивнула головой, соглашаясь со своими мыслями, и зашептала, быстро проговаривая слова:

– Красный Всадник приди, силу в слове найди.

Кто из Нави пришел тот, на век, будь заключен.

Солнышко – Родушко, помоги мне своим лучом,

Крепче камня земля, гуще крови вода,

Будь здесь тлен, взятый в плен!

– «Зачем звать на помощь солнце, если до рассвета…» – Вопрос до конца не сформировался у меня в голове, как на горизонте, подобно свету далёкого маяка, появилась светящаяся точка. Её свет стремительно усиливался. Разрезая предрассветную темень на две половины, пучок света приближался к нам. Мы замерли без дыхания, когда точка выросла до размеров огненного скакуна, который пронёсся мимо домов и ветхих заборов, освещая их белым, дневным светом, пока не достиг стенок колодца. За миг, что конь застыл перед нами, мы смогли увидеть только вихрь, дополнивший ослепительное видение человеческим силуэтом, как вдруг и конь и наездник рассыпались жидкой светящейся субстанцией, по виду напоминавшей кисель, окружившей нас прозрачной сферой. Мы таращились на друг друга, застывшие с открытыми ртами, притихшие настолько, что казалось можно услышать как кто-то изредка моргнёт.