Текст книги "Не хочу быть героем"

Автор книги: Людмила Ударцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Отец прошелся туда, сюда по комнате, потом вновь стал напирать с вопросами:

 – Ты сам пришел на Ярмарку Женихов в ночь Ивана и Мары? Ты установил на стыке Миров свой шатёр для невесты?

– Ничего, я не устанавливал. Вернее, да установил, но палатку, чтобы переночевать, а с утра домой в нормальный мир.

– Есения не может быть виновата, её вела Богиня! – начал он оправдывать дочь.

– Согласен. Но она видела меня днём и позвала на эту треклятую поляну, ничего не объяснив.

– Ты загадала его дочка? – он сдвинул брови, и дочь сразу призналась:

– Да, тятенька.

– Наши предки в течение нескольких веков не приглашали сюда людей из Яви! Ты думаешь, это просто так повелось не посещать Явь. Им нельзя доверять, они ломают наши законы, как привыкли нарушать свои.

Бледное до этого, лицо Есении вспыхнуло от смущения, она выслушала целую лекцию, от том, как должна себя вести, после чего, отец уже более спокойным тоном вернулся к главному проблеме,

– Что плохого в том, чтобы жениться? – «Тесть» не собирался отступать и даже после моего отказа, продолжил описывать мне прелести жизни в Марьинке:

– Дочка у меня к труду приучена, работы не боится. Тебе полная свобода, слова поперёк не скажет. Бить будешь – не пикнет. Вот как я её воспитал! – заявил он с гордостью, но когда я вновь, не оценил его дикие доводы, призадумался, – Покумекать нужно. Родичей позвать, что ли? – рассуждал он вслух. – Пусть подскажут как поступить. –  Уже на пороге, он обернулся, посмотрел на дочь и со злостью приказал: – А ну брысь в свою комнату!

Дважды говорить не пришлось, девушка тенью выскользнула из комнаты вслед за отцом, а я остался один, проклиная час, когда я сел за баранку своего Нисана, почти двое суток назад.

Вскоре в комнате появилась мать Есении. Она не укоряла меня, а напротив, принеся с собой пустой таз и кувшин воды, предложила умыться перед ужином, извинилась, что не могла покормить меня раньше, усадила за стол в углу комнаты и подала мне сыр, ломоть хлеба, порцию какого-то мясного блюда и бокал напитка в котором я узнал медовуху.

Едва она успела убрать остатки ужина со стола, передо мной опять выросла фигура рассерженного родителя в сопровождении двух старицев.

– Михаил, расскажи нам, какой выход ты видишь из этой ситуации, – попросил отец, почти совладав с собой.

– Отменить свадьбу и вернуться к себе.

– Свадьбу не отменить, – прозвучало в ответ как вердикт, и один из почтенных старцев продолжил, – кроме того, каждый, кто нарушит обет, данный Ладе, умрёт.

– Но я не давал никаких обещаний.

– Ты признал её своей невестой, большего от тебя не требовалось.

– И много людей погибло, не выполнив обязательства?

– Ни одного. – Я хотел обрадоваться, но не успел, так как старик произнёс, – Союз, заключенный по воле Лады обеспечивает счастье влюблённых на долгую жизнь.

– Может они просто боятся сказать, что не повезло…

– Что? – взревел отец. Тот же старик предупредил его попытку напереть на меня с кулаками, отгородив его от меня высохшей, пораженной артритом рукой и продолжил увещевание:

–К такому браку стремятся, о нём мечтает любой с самого детства, поэтому отказа от дара не было… – говорил он. Второй старик был менее многословен:

– Он поставил шатёр. За отказ жениться – смерть!

Они продолжали мне угрожать скорой карой, а на вопрос как это исправить так и не ответили. Единственная полезная для меня информация заключалась в том, что  путь будет закрыт через пять дней. «Значит, – сделал я вывод, – у меня есть несколько дней чтобы подумать».

В  итоге родичи утомили даже отца и он спровадил их спать в одну из соседних комнат. В доме стало совсем тихо. Гости разошлись.

Я босой стоял посередине комнаты, решая раздеться или лечь в одежде, когда в комнату вошел мужичок, представился Власом Кузьмичом расстелил постель, пожелал мне «Спокойной ночи» и вышел.

Утомлённый сумасшедшей свадьбой, я мог бы уснуть в любых условиях, даже стоя, что говорить о мягкой перине. Позвоночник неслышно спел мне колыбельную, и я приготовился набраться сил перед новым непредсказуемым днём.

Как только первые признаки дремоты проявили своё воздействие, тело расслабленно отпустило мышцы. Не возникало даже мысли о том, чтобы шевельнуться и я скорее понял, чем почувствовал, как перина за моей спиной проминается под чьей-то тяжестью. Меня не наклонило в сторону этой новой вмятины, значит, я был тяжелей, но одеяло, соприкасавшееся со спиной, наполнилось весом, и привалилось ко мне. «Девушка?» – Но кто из местных прелестниц отважился бы на подобный знак внимания гостю! «Есения?» Не похоже на неё, хотя, в тихом омуте…».

Я решил немного придвинуться к соседке по кровати, как вдруг понял, что одеяло на мне весит ровно столько, сколько положено материи, наполненной пухом, и рядом со мной никого нет. Недоверчиво, пошарил рукой – точно, я один. – «Может, выдавал скрытое желаемое, за неожиданное действительное?»

Сон, после напряжения сумасшедшего дня, не заставил себя ждать, глаза закрылись и наполнились негой, как вдруг: «Топ, топ, топ», словно небольшого размера собака крадучись, прошла у стенки кровати и, придавив моё одеяло своим телом, улеглась рядом. Я ещё раз сконцентрировался. Нет, я точно ещё не сплю. «Что за хрень?» – удивился я и замер, когда почувствовал прохладное дыхание прямо около правого уха. Не как тот выдох, производимый человеческим ртом – этот был рассеян по широкому участку кожи, его обладатель, должен иметь рот на всё лицо и быть комнатной температуры. – «Да, не всегда, наблюдательность и логика играют мне на руку. Теперь, из-за них уснуть не получиться», – думал я с раздражением, покрываясь мурашками, от того, что тихое соседство вызывало холодок нереальности в районе от затылка до лопаток. – «Может снова пошевелиться?» – Дремота накатила приятной волной. – «А может всё послать и уснуть?» – Я согласился с последней мыслью, – «А катись оно всё!»

Глава 2

Шепот... хихиканье. Кто-то перешептывался рядом. Я открыл один глаз. Ну конечно, три девчонки, старшей не больше пятнадцати, подглядывали за мной в щель между занавесками, заменяющими дверь. По очереди, заглядывая за штору, они смеялись, зажимая рты руками.

– «Который час? Да, кто его знает? Подумать, ещё только рассвет наметился. Спать ещё, да спать!»

– Мардос, а ну брысь! Как пастень навалился, – отец, появившийся на пороге со своим коронным приказом, мысленно вернул мне вчерашнее разочарование. Я проснулся окончательно. Мне приснилось, что я попал в программу «Розыгрыш», а тут, по времени, уже сериал смонтировать можно. И кому «брысь» на этот раз? Уверен не мне, так как после обращения за мою спину, он перевёл взгляд на меня и, буркнув: – Доброго утра! – вышел.

«Кто такой Мардос?» Я никого в комнате не видел. Два лоскута материи, закрывавшие вход в комнату, раздвинулась снизу, словно комнату действительно покинул невидимый маленький некто.

«Жуть!» Я встал, заправил выбившуюся во сне футболку за пояс джинсов, обулся и тоже вышел. Хозяин как ураган смёл своим присутствием всех обитателей дома. «Где все?» – подумал я и прислушался.

– Модовейко, не обижайся, на тятю. Гостя, поди, напугал? – донесся голос Есении из соседней комнаты. Я не страдал любопытством, но рядом с ней, мои уши как у Злого Серого Волка «вытянулись» от желания услышать больше. И вдруг понял, что в ответ слышу тявканье, подобное собачьему, но такое богатое по эмоциональному содержанию, словно голова умного зверёныша, просто, не имеет достаточно мышечных связок для полноценного объяснения, созревшего в ней.

– Хороший человек? – продолжил нежный голос девушки, – Верю тебе. Да и сама знаю, к плохому бы не подошла. Нет, не отворотник он… врач – это в его мире так называется.

Подслушивать и дальше стало неудобно, так как в дом вошел Влас Кузьмич с ведром воды.

– Мне бы со знающим человеком переговорить, – обратился я к нему, отойдя от комнаты Есении. – Есть в селе, кто помочь в местных законах может?

– Волошин, он из Сварожичей, и грамоте ладно обучен.

– А что ему за хлопоты из моего предложить? – Перебирая дорожную сумку, я демонстрировал её содержимое безучастному к нему Кузьмичу, – Что его заинтересовать может?

– А ничего, – вынес мужик свой вердикт, продолжая точить ножи, – у него всё нужное есть. Просто о помощи попроси.

– А кого это хозяин Мардосом называет? – поинтересовался я, складывая вещи обратно в сумку.

– Так, обменыша ихнего,– мужик оживился, найдя повод отвлечься от утренней рутины. – Роньке и году не было, когда его нянька в бане оставила. Пока она по воду ходила, его нечистый к себе и залучил. А нянька, из боязни наказания, сторговалась на свою молодость с Обдерихой и выдала ейна сына за Роньку. Почти год морок на семье держался, и к обменышу как к собственному дитяте относились. А как нянька Авдотья совсем сдавать стала, так и призналась во всём. Пелена с глаз родных спала. Модовейку, выгнать хотели. Твоя Есения заступилась, всё за него плакала. Привык он, да и идти ему некуда. Муж Авдотьи старую баню вместе с Обдерихой дотла спалил, думал поможет. Только умерла жена и двух лет не продержалась.

–Я не видел его, почему-то, а получается, он со мной всю ночь проспал?

– Они, выходцы навины, без надобности чужим не кажутся. Я сам его токмо раз видал. Как он с утра Дарье под горячую руку подвернулся, она его скалкой и навернула. Вот он в омшанике, так жалобно горевал, что даже не скрывался. Любит он маменьку, и она его, да то, как глянет на него, так Роньку жалко.

– А сына хозяина так и не нашли?

– Нет, напрасно, только соль под полком оставляли, всё нечистую силу приманивали.

– А пастень – это, что такое?

– Нечистый дух это. Тень покойника, людей приходит душить.

– У вас и такое бывает?

– А то! Бывает, ежели непотребно жить.

«Не удивительно, что за столько лет желающих на ПМЖ здесь не было, тут в принципе находиться неприятно, не то чтобы жить «потребно», – ворчал я про себя, шлёпая в обход огромной лужи перегородившей мне путь. «Машин нет, ну выкопай канавку и не будет у тебя перед калиткой такой грязищи», – ругал я про себя, нерадивых хозяев очередной избушки за накренившимся забором.

«Сына хозяйского нянька прошляпила, украсть могли или сам ушел, заблудился, по недосмотру», – искал я рациональное объяснение трагической истории с младшим братом Есении. – «Прогерея, генетический дефект, синдром Вернера», – перечислял возможные причины внезапного старения. Вот только невидимый Мардос, он же Модовейка, дышал ночью мне в затылок. – «Так, что же считать правдой?»

Улица была пустой, за половину пути я встретил только трёх мужиков, да старушку. Бабушка остановилась и проводила меня долгим взглядом.

«Событий для пожилого человека, наверняка мало, вот и уставилась на незнакомца» – раздумывая о скучной доле стариков, я не заметил, как под моими ногами застряло что-то и мяукнуло. Падая на четвереньки, я увидел рванувшую в сторону черную кошку.

– Зараза! Не повезёт теперь! – Кошка не просто перешла мне дорогу, она буквально прибилась к ногам, перерезая путь, и обеспечила пыль на ладонях и колене.

В одном из дворов, заметил движение, женщина сметала мусор в кучу, а вокруг – никого. Унылая картина.

Не прошел и десяти метров, как впереди навстречу, снова семенит старушка. Ничего удивительного. И на наших улицах, бабушки самое распространённое явление, но тут я стал примечать знакомые черты: сероватая кожа лица, мешки под глазами, крупный, крючковатый нос. Я пригляделся внимательнее, – «Так это же та самая старуха, которая укоризненно покачала головой, когда я мимо проходил. Может её сестра-близнец, а платочки вместе вышивкой украшали?» – Я даже на всякий случай решил поздороваться,

– Здрасьте, – кивком головы, я отметил своё приветствие, а женщина взглядом вахтёрши, которая, наконец, добилась своего (и теперь все закрывают входную дверь), кивнула в ответ и отвернулась.

Волошины жили в огромном доме, его можно было принять за дворец, если бы не простота деревянной отделки. По дизайну фасада было заметно, что здание несколько раз достраивали, увеличивая его площадь по мере надобности. Дом однозначно любили, настолько ухоженным был его вид.

– Доброе утро. Мне бы хозяина увидеть, – приветствовал я женщину за калиткой. Она сразу меня заметила, но отвечать, явно, не торопилась. Отвернулась, но всё-таки и буркнула:

– Нет его. На озере он… со всеми – празднует.

Я собрался спросить, где находиться озеро, когда из дома выскочила девочка и закричала:

– Ма-а-ма! – Она увидела мать, – Митьке совсем худо, – девочка растерялась, заметив чужого человека, но тревога пересилила возникшую нерешительность, – Пойдёмте скорее, он сейчас дух испустит!

Обе потеряли ко мне всякий интерес, мать развернулась и побежала к крыльцу.

– Послушайте, я врач, – я открыл калитку, но меня не слушали. Не рассчитывая на приглашение, я зашел следом за ними в сени с низким дверным проёмом, а затем по коридорам в одну из многочисленных комнат.

В комнате, примерно двадцати квадратов площадью находилась только одна кровать и стул. На кровати кто-то лежал, судя по небольшому размеру руки свисавшей вниз, это мог быть ребёнок.

– Я могу помочь. Позвольте осмотреть больного?

Мать уселась на край постели, в крайнем волнении взяла безвольную руку,

– Знахарку позовём. Ваша помощь не требуется!

Ребёнок кричал и катался по постели от боли. Его просто пополам сворачивало. Теперь я видел, что это мальчик лет около десяти. Он был очень слаб. Женщина обняла его, стараясь успокоить.

Я не мог развернуться и уйти, хотя понимал, что без соответствующего оборудования, моя помощь не будет максимально эффективной. Да что я говорю? Я чувствовал себя беспомощным, впервые за долгие годы, может с первой практики в больнице. И я испугался этого – быть бесполезным, оказаться просто профессионально непригодным в этом «примитивном» мире.

– Я обещаю, что хуже не сделаю, – заверил я их и себя, отодвинул мать, дал распоряжение: – раздвинь шторы, мне нужен свет.

Я открыл мальчишке рот, в нос ударил запах рвоты, с примесью чего-то отдалённо напоминающим какую-то синтетическую вонь. Я сосредоточился, наклонился, чтобы определить правдивость своей догадки. Сомнений не осталось – воняло азотной кислотой. Я не мог медлить, мальчик терял сознание, выраженная синюшность и выявленный запах, указывали на образование метгемоглобина, вследствие отравления синтетическим ядом.

– Где рвотные массы? – В ответ беспомощное молчание. – То чем его вырвало?

– Я в помойную яму вылила, – ответила девочка.

– Что ему давали вчера и сегодня?

– Он почти ничего не ест. Совсем худо.

На полу под кроватью стояли пустые стаканы, первый наверняка из-под воды, совсем  без запаха. Второй тоже. Но его содержимое, от которого остался тёмно зелёный след на дне стакана легко определялось.

– Это кто ему давал?

– Лекарство? Липата Федоровна приносит. Оно от многих хворей лечит. Мите легче, когда она приходит.

– Как она его лечит?

– Я не знаю. Мне уходить было велено.

– Митя, очнись, друг! Твоя помощь нужна. – Мальчик с трудом открыл глаза. – Ты пил из этого стакана зелёную жидкость? – ребёнок непонимающе, посмотрел на меня. – Тебе давали пить зелёный… – я кое-как подобрал слово, – компот?

Мальчик наклонил вниз голову, но не смог поднять её снова.

– Если «Да» – просто закрывай и открывай глаза, договорились?

Мальчик на пару секунд закрыл глаза, было заметно, как тяжело ему их открыть.

– Не засыпай! Ты сегодня из этого стакана пил? – Ответ положительный. – Теперь нужно выпить, то, что мама приготовит. Сможешь? – ребёнок не ответил. Я продолжал уговоры, – мы желудок промоем, тебе легче станет. Неси молоко! – велел я хозяйке.

– Сколько? Стакан?

– Больше, – опять приходилось упрощать свою речь, – несколько стаканов. Пять будет достаточно.

Мать убежала за молоком. Девочку я попросил открыть окно, чтобы немного проветрить помещение. У мальчишки поднялась температура, он слабо реагировал на мои слова, только стонал. Я очень боялся, что он потеряет сознание. У меня нет зонда для промывания желудка. Я сомневался, что отыщется обычная клизма.

– Пей, – я приподнял ребёнку голову, давая молоко. Он сделал попытку отказаться, но тут подключилась мать, и мальчик с перерывами выпил почти весь стакан. Мы дали ему отдохнуть, затем я вызвал у него рвоту. Свернувшееся молоко было окрашено в зелёный цвет. Значит точно, его напоили раствором бриллиантового зелёного. Но зачем применять такое вредное лечение?

До вечера я не отходил от мальчишки, дважды повторил промывание, накормил самодельным активированным углем, слушал, как мальчишка сопит в глубоком сне. Хозяйка приготовила нужные отвары, стала немного теплеть к моим методам лечения, а когда жар спал и больной уснул, вздохнула глубоко, «из самого сердца». Это была искренняя форма благодарности, большего мне не требовалось.

– Пойдёмте на кухню. Дочка яичницу приготовила.

– Спасибо, – поблагодарил я сердечно их обеих, опустошив сковороду с десятком поджаренных в сметане яиц. – Вы только пока знахарку подальше от Мити держите. А я, завтра, подойду к вам, прояснить кое-что придётся. Дело в том, что зелёная жидкость, которую Митя пьёт, она при приёме внутрь ядовита. И ещё хотел узнать, в каком городе у вас фармацевтический завод находится, – меня опять, совершенно не понимали и я уточнил: – Таблетки, ну или вот зелёнку, где производят?

– Я не слыхивала таких слов раньше. Вам лучше хозяина расспросить, он у нас очень умный. А я так, много могу не знать, – напомнили мне про старосту. Странное дело, но хозяин, зная, что его сын болен, не спешил вернуться домой. Может, какие срочные дела решал?

Рассказав подробно о местонахождении мужа, хозяйка ещё раз меня поблагодарила и, пообещав не пускать знахарку, заверила, что будет готовить «прописанные» мной отвары для сына.

– Я зайду к вам завтра, до обеда, – заверил я и пошел на озеро.

Выйдя за пределы посёлка, я увидел вдали большой водоём. На склоне горы были сложены запасы дров рядом со следами кострища. Продолговатый деревянный помост с соломенным навесом, не менее двадцати метров длиной, с редкими подпорками поручней и зашитый от ветра и дождя с двух сторон,  закрывал край озера.

– «Так вот где собрался весь народ!» – подумал было я, но приблизившись, понял, что в «летнем кафе» деревенского типа, опять веселятся только мужики.

– Ооо! Михаил, проходи! – обрадовались они новой компании и, отодвинув локтями пустые кружки, усадили меня за грязный стол, рядом с «тестем».

– Ну, давай за знакомство, – предложил какой-то бородач. Только имени его я не узнал, он так и не представился. Большинство было уже «навеселе» и повод для продолжения праздника, скорее всего,  не требовался.

Я подумал, что нужно найти Волошина, потом понял, что сегодня мои проблемы обсуждать – не вариант. Что ему я, раз он даже о своём сыне за день не вспомнил?

Пили мужики брагу. Мне она показалась не выстоянной, сладковатой, и очень крепкой. Пожалуй, немного, заинтересовало, на каком натурпродукте эта гадость настояна.

Меня расспрашивали о жизни в моём мире, я уже знал, что он называется Явь, поэтому казался вполне, осведомлённым для их рассказов. Мужиков больше всего заинтересовала наша техника. Они дивились на то, что мне казалось привычным и упоминалось мной вскользь,

– Такая же глухая деревня как у вас, без дороги, туда на вертолёте скорая помощь добирается, – рассказывал я о быте жителей посёлка, на крайнем севере.

– Верхолёт? Это животное летающее?

– Нет, – я вошел в ступор. Моему пятилетнему племяннику, это было бы легче рассказать. Да, он в три года намного больше понимал! – Телега это летающая, – упрощая содержание до глупости, мне пришлось выдумать для них устройство этой самой «железной телеги» с пропеллером.

Ещё больше эмоций у подвыпивших слушателей вызвала сказка Пушкина «О рыбаке и золотой рыбке». Ну не мог же я оставить их настолько невеждами, чтоб о Пушкине не знали. Рассказал, как помнил с детства и подивился их кровожадности, ненависти к жене главного героя. Даже попытался замолвить словечко, списывая её глупость на преклонный возраст. Они, как дети, быстро переключились с проклятий на более приятные темы,

– Нужно Михею нашу рыбалку показать, – предложил отец Есении. Звали его Фадеем Панычем. Многие заговорили одобрительно, и он продолжил предлагать:

– А ещё лучше его на торжище в Царев Град взять, пусть на чудеса разные подивится.

– Помню как бесовских коней, первый раз увидел, так и замер! – Поделился впечатлениями мужик, имени которого я так же не помнил, – Так они к себе глаз манят!

– А Потанин не удержался и купил, – перебил его рыжеволосый с проседью весельчак и даже прыснул со смеху, предавшись воспоминаниям.

– Да ты, что? Так старик опростоволосился? – переспросил третий.

– Правду говорю. Все деньги он на коня спустил. Не сдержался. Бес точно знал, сколько с дурня старого запросить.

– А оставить покупку смог?

– Нет, конечно! Только к берегу у Марьинки выехал, конь взбрыкнул, да так бережно седока сбросил! Ведь тот, аккурат, в воду старым задом угодил, как говорит, иначе костей бы не собрали.

– Этих бестий только с заговором можно в стойло заманить, а так поведёшься на их стать и силу, бесы все деньги, до копеечки, выманят.

– Самое страшное, как Потанин рассказывал, его дома ожидало. Деньги он, конечно, бесу отдал и с пустыми руками с торжища вернулся. Вот его баба Матрёна и давай пилить: «Ты по, что такой простак? Как можно было  все деньги бесам отдать?» День, он терпел, второй, и на третий не легче, даже ещё хуже. Он за стол садиться, а наглая баба ему вместо обеда: «Как деньги профукал – так и покушай!»

Ну, дед не выдержал, схватил пустой котелок со стола и запустил в жену. Та увернулась, с молодецкой удалью, и из дома бежать. Потанин ещё больше обозлился, а резвости догнать нет. Во дворе вилы схватил, кричит: «Заколю стерва!» – и за ней. Она  в сарай и он туда, она по лестнице на сеновал и он с вилами туда же. Ну, всё! Чувствует старуха, что смерть близка, у деда глаза навыкат от злости, а бежать больше некуда. И, что вы думаете, как только она поняла, что попалась, шлёп на сено, ноги рогаткой, подол задрала и кричит себе под юбку, благим матом: «Бука! Бука! Жри деда!»

Потанин говорит, что до «Буки» ему уже много лет дела не было, так, что тут он и вовсе растерялся! Только подумал, как старухин голый срам его есть принимается, так и со смеху чуть не надорвался.

Тут мы все, представив ситуацию, повалились хохотать.

– Ой, не могу, – кряхтели мужики, – Бука! Это ж надо выдумать!

– Жить захочешь – не такое выдумаешь!

– Со мной, тоже, казус с торжищем вышел, – вспомнил кто-то за столом и начал рассказывать: – Собрался ехать пораньше. Мёда у меня в тот год много было. Жена меня ни свет не заря разбудила и сказала, что мёд в крынки разлит. Я быстро их в телегу перенёс, подивился, что меньше получилось, чем рассчитывал и в Царь Град отправился. Место занял выгодное и кричу: «Мёд с весенних цветов! Самый нежный вкус!» Народ подошел: «Давай мёд на пробу!». Открываю первую крынку, а там кислое молоко, вторую то же самое! Думал, черти разыгрывают. Покупатели надо мной покатываются, а я так нелепо выглядел, что и не припомню, чтоб так ещё когда было.

– Как молоко-то в крынках оказалось?

– А я, толком не проснувшись, не те крынки взял, а баба за мной не усмотрела. Тоже, осерчал на неё, думал – побью.

– Так, без денег, с кислым молоком и вернулся?

– Не совсем. Одна бойкая бабёнка, у меня, три крынки простокваши за медяк взяла, сказала, творог собиралась купить, да забыла. А пока я домой собирался, моя Зинка с кумовьями мёд подвезла. Хорошая торговля состоялась, не смотря на неладное начало. Нужных вещей тогда, много купил, и простокваша до дому не испортилась – жена её забрала и сыр сварила.

Грубоватые истории о деревенской жизни не заканчивались до рассвета. Некоторые были настолько неправдоподобными, что мне вспомнились ночные страшилки в детском летнем лагере, причем в роли вечно во всём виноватых вожатых выступали жены рассказчиков.

К утру я узнал, что пьяный в дымину, тощий мужик, спящий сидя во главе большого стола, был тот самый староста Волошин.

Наша компания заметно поредела. Выпивохи расходились по домам отсыпаться, пообещав друг другу встретиться «как жара спадёт».

Мы с Фадеем Панычем, предоставив заботы о «начальстве» двум молодцам, побрели в сторону дома.

– А Волошин всегда так крепко напивается? – я оглянулся, чтобы увидеть, как староста сдался, перестал отпихивать поддерживающие руки и повис на плечах товарищей, вполне удобный для транспортировки.

– Нет, за ним такое, только, последний год водится. Не может по-другому горе обуздать. Худой стал как жердь, людей дичится. Он старшего сына год назад схоронил, теперь видимо черёд меньшего пришел.

Я вспомнил измождённого отравлением мальчика, стал думать, нужно ли делиться своими соображениями, потом решил, что маловато оснований обвинять местную знахарку, нужно знать больше, для правильных выводов.

Чтобы окончательно развеять моё недоверие к местной власти Паныч продолжил,

– Ты его не осуждай – он мужик хороший и староста толковый. Каждый год собственные деньги на нужды села тратит, и вес у местных и чужих имеет.

Войдя в дом, Фадей Паныч сразу отправился в свою комнату, а я с похмелья спать не мог, мутить начинало не шуточно.

– Даринка, неси Михею поесть, – дал указание отец, из спальни.

Ко мне подошла девочка-подросток, предложила покушать. Я, поборов тошноту, поспешил отказаться и вышел во двор.

Две женщины, не глядя в мою сторону, прошли мимо и остановились у колодца. Старшая вытянула из него ведро и перелила колодезную воду в своё ведёрко. Я представил его немалый вес. Деревянные края не меньше двух сантиметров толщиной, размер ведра литров на десять. Женщина даже согнулась под своей ношей. А молодая девушка не спешила помогать, шла следом, легко, как исполнительница народных танцев.

В Екатеринбурге на заключительном концерте четвёртого  Съезда Физиологического общества имени Павлова, где я, будучи студентом, помогал организаторам, был подобный номер. Танцовщицы ходили на носочках, плавно переставляя ноги под длинными платьями, словно плыли по сцене, быстро меняя направление, согласно рисунку ритма. Девушка, приближавшаяся ко мне, была просто виртуозом, в таком перемещении. У неё даже подол не менял форму, а ведь это не пол сцены, это земля, покрытая галькой и травой. У первой, края платья вымокли от росы, а эта как в туман одета. Они поравнялись со мной, я поздоровался сначала с одной, а потом и со второй. Обе отреагировали только на второе приветствие. Старшая таращилась от удивления, оглянулась. Не останавливаясь, скользнула взглядом мимо компаньонки, подняла свои глаза на меня. Взгляд был не из приятных, про такие глаза принято говорить – потухшие.

– Ты кого-то видишь…там? –  кивком она указала за своё плечо.

– Девушку. Она за вами идёт.

– Молоденькая? – её рука взметнулась, словно в испуге.

– Да, не больше двадцати лет.

Женщина выронила ведёрко с водой.

– Матушка-Ладушка! Она уже здесь! – она с громкими стенаниями побежала в соседний двор. Вторая, сначала, также выглядела удивлённой, затем расстроенной, стояла молча, смотрела на меня словно осуждая, пустила слезу, и поплыла по воздуху в соседний двор, как облако по небу. И не ходила она вовсе, парила над землёй, не двигая ногами.

Не успел подумать, что нет конца этим чудесам, как на вопли женщины уже народ собирался. Даринка выскочила, схватила меня за руку и назад в дом завела.

– Вы, по что тётю Дуню обидели?

– Если обидел, то не специально. Я с ней молодую женщину видел, странную какую-то, немую что-ли… – замялся, не умея подобрать подходящее слово, – говорю же странную! Тётка эта спросила, вижу ли я кого, ну я и сказал, что вижу. Она причитать. Я понять ничего не успел, как и другая разревелась.

– Тятя, вставайте! – Заговорила Даринка в другой комнате, – вставайте, нужно колодец досками заколотить. Михаил Суденицу видел.

– Что? К кому Суденица приходила?

– К тёть Дуне. Колодец надо закрыть. Я пойду воду наберу про запас, а Вы по соседям пройдитесь, предупредите всех.

– Сам знаю, что делать! Иди уже.

– Дарина, что происходит-то? – Я помог девочке вытащить полное ведро из колодца. Она, немного придя в себя, ответила,

– В прошлую Открытую Седмицу, тётю Дуню угораздило у вещуньи судьбу спросить. Она про мужа, что сгинул бесследно, хотела знать, может про счастье и удачу надеялась услышать, а пророчица взяла да и сказала: «Как ягодка твоя созреет, так в колодце смерть найдёт!» У тёти Дуни сын есть, ему на днях восемнадцать исполнилось. Они свой колодец давно заколотили, у нас воду берут. Жалко если с парнем беда случится.

– Так эта, ну которую она боится, за ней ходила, не за сыном.

– Вы сказали, что молодая она. Молодая Суденица смерти молодых кажет, и путь к месту она мерит, вот и ходит.

Мы набрали воды во все возможные ёмкости, полные ведра, кадки и чан в бане. После чего Даринка убежала к соседке тёте Дуне. Я вернулся в дом, не зная чем заняться, чтобы больше не навредить. – «Хоть не шевелись, блин!»

– Михей! – услышал, я голос Кузьмича, – тебе сегодня с утра послание доставили и велели, как придёшь, передать. Кузьмич отодвинул занавеску, достал с полки в сенях свёрток тёмной бумаги.

Я развернул послание и не сразу понял, что это буквы, сначала вообще за иероглифы их принял, уж больно витиеватые. Потом пригляделся, вроде можно прочитать: «Ваше примера да предлагата на 24-го Липеня сего 7522 лета от Септуагинта. Заслушани би потекало во катедрали Лада в пополданских урах» – смог я с трудом прочитать завитки буквенных знаков.

– Кузьмич, не могу понять, что тут написано, – протянул я свиток назад, но тот его брать не стал, лишь пояснил: – Я грамоте не обучен, по рождению не положено.

«Есению нужно спросить», – пришел я к логическому умозаключению, – А Есению где найти можно?

– На покосе обе хозяйки. Бабы второй день сено гребут.

Я прошел по пустому посёлку, до дома Волошиных. Меня встретила всё та же девочка и проводила в дом. Мальчик был очень слаб, но температура больше не повышалась.

– Митя, тебе кто зелёное питьё давал?

– Баба Липата с собой в бутылке приносит.

– Она вчера тоже приходила?

– Нет, позавчера была.

– А питьё вчера выпил?

– Да, баба Липата не велит сразу пить. Сок под кроватью оставляет. Он очень вкусный и полезный. Если его не пить ещё хуже будет.

– Что хуже может быть? Ты вчера, чуть не умер.

Мальчишка замолчал, хотя по глазам видно, что ответ у него готовый имеется.

– Баба Липата тебе, что-то рассказала, так? Скажи шёпотом, только мне, я никому не проболтаюсь. Клянусь.