Текст книги "Австралоиды живут в Индии"
Автор книги: Людмила Шапошникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
6
Семья пророков
Когда есть пророк в своем отечестве, то всем становится как-то не по себе. Когда появляется пророк в семье, то возникает возможность катастрофы. Если пророк муж, жене остается удел философа. Если пророк жена, то мужа философия, наверно, уже не спасет. Ну, а если пророки тот и другой? Тогда, по-видимому, жизнь становится невыносимой и превращается в извечное состязание, кто кого перепророчествует. Наверно, в другом месте, у другого народа, жизнь такой семьи могла бы кончиться полным крушением. Но только не у панья.
Все знают, что в семье Чундана два пророка – сам Чундан и его жена Кулати. И этому никто не удивляется. Панья видали еще и не такое. Зато удивилась я, представив себе в подробностях жизнь такой семьи. Но действительность опровергла мои измышления. Выяснилось, что каждый из них пророчествует на стороне. И у них, как и у других панья, не было пророка в своей семье.
Когда я пришла в деревню, Чундан сидел около своей хижины и сосредоточенно строгал палку. У ног его в пыли ползал кудрявый большеглазый малыш. Чундан совсем не был похож на пророка. Молодой, с простым серьезным лицом, он, пожалуй, не отличался от любого панья или от кули с чужих полей. Поэтому я и спросила сразу:
– Ты пророк?
– Да, – серьезно и просто подтвердил Чундан. И вновь принялся за свою палку.
– Ну и как ты работаешь? – задала я не очень умный вопрос.
– Как все, ― спокойно ответил Чундан. ― Как все пророки. Но об этом меня никто не спрашивает. Все знают, как это происходит.
– А я не знаю, – искренне призналась я.
Чундан удивленно вскинул на меня глаза и отложил палку в сторону. Я поняла, что теперь начнется серьезный разговор.
– Совсем ничего не знаешь? – переспросил Чундан.
– Совсем, – подтвердила я.
– В твоем племени нет пророков? – продолжал удивляться Чундан.
– Нет, – уныло покачала я головой.
– Ну, это другое дело – сочувственно посмотрел на меня Чундан.
В месяц кумбам (февраль – март) на пророков бывает большой спрос. Они просто нарасхват. Почему именно в кумбам, Чундан не знал. В подходящий день этого месяца в деревнях панья начинают бить барабаны. Тогда Чундан надевает браслеты с колокольчиками на ноги, набрасывает на плечи красное покрывало и берет большой нож-секач. Таким ножом кули на плантациях рубят ветви деревьев. Бьют барабаны, Чундан танцует до тех пор, пока в него не вселится кто-нибудь.
– А кто может вселиться? – спрашиваю я.
– Дух предка. – Чундан загибает первый палец. ― Боги. В меня вселяются только три бога: Мариамма, Каринкутти и Чатан.
– Всего-навсего три? – сочувственно спрашиваю я Чундана.
– Всего три, – подтверждает серьезно Чундан. В некоторых вселяется и больше. А когда в меня долго никто не вселяется, я рублю себя ножом.
И тут я замечаю, что плечи и грудь Чундана покрыты шрамами. Мне становится не по себе.
– Не смотри так, – по лицу Чундана впервые скользит легкая улыбка. – Мне не больно. Больно бывает только потом.
Кровавого ритуала требуют только боги. Духи предков менее привередливы. Для них достаточно только танца пророка и плача нескольких женщин. После этого дух предка вселяется в пророка и вещает народу его устами.
– А этот тоже будет пророком? – киваю я на большеглазого малыша.
– Конечно, – подтверждает Чундан. – Способности пророка передаются от отца к сыну. Мой отец тоже был пророком. А когда подрастет мой сын, я начну его обучать.
Будущий пророк увлеченно возился в пыли, не подозревая об уготованной ему судьбе. Сегодня Чундан смотрел за сыном, потому что второй пророк семьи – жена была в данный момент занята совсем не пророческим долом. Жена собирала зерна кофе на соседней плантации.
– Если хочешь ее повидать, сходи на плантацию, – сказал мне Чундан. – И приходи в нашу деревню через три дня, я буду пророчествовать.
– От чьего имени? – поинтересовалась я.
– Да кто вселится, – вздохнул Чундан. – Я ведь никогда об этом не знаю. Старые пророки знают, а я еще не знаю.
Плантация, где собирала кофе жена Чундана, была расположена в полутора милях от деревни. Я попала на нее прямо со склона, по которому шла натоптанная тропинка. Кусты кофе были густо разбросаны по плантации, и между ними сновали люди. Среди этих кули я стала искать панья. Небольшая их группка стояла под деревом и о чем-то тревожно переговаривалась. Видимо, возник какой-то очередной конфликт между панья и кули-«не панья». Так бывает. Когда я подошла к ним, они замолчали и удивленно посмотрели на меня.
– Мадама? – спросил один из них. – Ты что здесь делаешь?
– Ищу Кулати.
– Зачем тебе колдунья?
Видно, рабочий диапазон Кулати был шире, чем у Чундана. Она оказалась еще и колдуньей.
– У меня к ней дело, – ответила я. – И вообще мне всегда нужны пророки, волшебники и колдуны.
– Это хорошо, – сказал панья. – Значит, и ты без них не можешь обойтись?
– Не могу, – подтвердила я.
– Тогда иди туда, вверх по склону. Она там с женщинами собирает кофе.
Солнце уже стояло высоко в небе, от зелени поднимались жаркие испарения. Кусты кофе бесконечно тянулись куда-то вверх. Деревья, разбросанные по плантации, почти не давали тени. Я вышла в какую-то совершенно безлюдную часть плантации и остановилась передохнуть у дерева. Здесь царила тишина, и только откуда-то снизу изредка долетали до меня приглушенные расстоянием голоса работавших. Ветви дерева, низко опущенные, почти касались разросшихся кустов кофе, на которых гроздьями зеленели созревшие зерна. Хамелеон проскользнул между кустами, на мгновение замер и исчез где-то в корнях дерева. Зелень кустов и ветвей, переплетенных между собой, почти не пропускала солнечных лучей, и поэтому здесь царил полумрак. Вдруг послышался какой-то шорох, я обернулась, и передо мной в зелени ветвей, органически сливаясь с ней, возникло лицо.
Темное, зловещее. Небольшие глаза смотрели пронзительно и умно из-под вьющейся шапки волос, спадавших на узкий лоб. Я невольно отступила. Из ветвей появилась узкая темная рука и поманила меня скрюченным сухим пальцем.
– Ты кто? – шепотом спросила я.
Видение приложило палец к толстым губам и приглашающе кивнуло зловещей головой. Ничего не оставалось, как последовать за ним. У видения кроме рук и головы оказались быстрые босые ноги и туловище, завернутое в кусок белой ткани, как у панья. Теперь впереди меня по тропинке стремительно шагала обычная женщина, мелко перебирая босыми ногами. Она шагала молча, изредка оглядываясь назад, как бы проверяя, иду ли я за ней. И когда она оглядывалась, ее лицо оставалось таким же, каким я увидела его первый раз. Зловещим.
Откуда-то из-за кустов раздался стон. Женщина остановилась, сделала шаг в сторону и снова поманила меня пальцем. Я обошла куст и увидела Черанги, сидящую на земле. Черанги раскачивалась и стонала, держась за колено. Колено распухло и посинело.
– Господи! – сказала я. – Черанги, что с тобой?
– Ой, мадама… – сквозь слезы улыбнулась Черанги. Но улыбка получилась какая-то жалкая и беспомощная.
– Молчи! – властно приказала женщина-видение. ― И ты молчи! – повернулась она ко мне.
Мы с Черанги замолчали. Женщина опустилась перед Черанги и завладела ее коленом. Черанги только всхлипывала временами от боли. Женщина терла колено, постукивала по нему, шептала, плевала через правое плечо, плевала через левое плечо. И даже в какой-то момент своего действа поплясала над пострадавшей Черанги. Потом снова начала тереть колено. Ладонь ее двигалась все медленнее и медленнее и вдруг внезапно сжалась, как будто она что-то поймала.
– Теперь смотри, – сказала женщина-видение и раскрыла ладонь.
На светлой коже ладони лежал обыкновенный волос.
– Ты думаешь колено твое болело оттого, что ты упала? – строго спросила она Черанги. – Нет!
И она вдруг рассмеялась тихо и зловеще.
– Потому что внутри ноги был этот волос. Теперь я вынула его оттуда, и ты сможешь ходить.
Черанги поднялась на ноги и, прихрамывая, сделала несколько шагов.
– И правда! – обрадованно сказала она.
– Ты Кулати? – осенило меня.
Женщина повернулась ко мне, посмотрела пронзительно и изучающе. Тихо, растягивая как-то слова, заговорила:
– Да, я Кулати. Великая колдунья племени панья. Я все могу. Я могу говорить с богами и пророчествовать. Я все знаю. Я знала, что ты ищешь меня, и вышла тебе навстречу. Я могу лечить болезни. Любую болезнь я высосу из человека и сплюну. И больше он не будет болеть. Только я могу это делать.
Я слушала Кулати и верила в то, что только она может «сплюнуть» болезнь. Ни один из наших врачей «сплюнуть» болезнь не может. Им, видно, не хватает кулатиного образования. Образования великой колдуньи и великой актрисы. Ибо спектакль, который она устроила, чтобы продемонстрировать мне свое искусство, отличался незаурядным актерским и даже, я бы сказала, режиссерским мастерством.
Как всякая актриса, Кулати любила фотографироваться. Что такое фотография, она уже знала до меня. Я сняла ее один раз, но этого Кулати показалось недостаточно. Все полдня, пока я была на плантации, она появлялась передо мной и каждый раз с новыми серьгами. Нет, она не просила ее фотографировать. Она просто все время была в поле зрения, гордо и независимо поводя очередной парой новых серег, заимствованных у подружек. И я оценила скромную ненавязчивость великой колдуньи панья.
Чундан в отличие от Кулати был лишен этого вдохновенного актерского таланта. Он работал тяжело и старательно. В нем не было ни озарений художника, ни воображения, присущего таланту.
Через три дня в деревне Чундана забили барабаны и резко и призывно запела флейта. Чундан в сопровождении жителей деревни с серьезным и простодушным лицом прошествовал к музыкантам и остановился перед ними. Он был обнажен, и только бедра охватывал кусок красной ткани. На его темном теле отчетливо проступали шрамы. Заслуженные шрамы пророка. В правой руке Чундан держал нож-секач, в левой – тростниковую палку.
В какой-то момент с ним что-то произошло. Глаза Чундана померкли и стали смотреть куда-то внутрь. Быстрее забили барабаны, громче запела флейта. По телу пророка прошла судорога и остановилась где-то на животе, отчего живот стал двигаться и сокращаться сам по себе вне зависимости от остального тела. На лице выступили крупные капли пота, а в глазах появилось бессмысленное выражение, которое нередко бывает у пьяных. Потом под неумолкающий грохот барабанов Чундан сорвался с места и закружился в неистовом танце, наклоняясь чуть вперед и странно отбрасывая назад ноги. Нож-секач и палка вращались в воздухе, и казалось, что они вот-вот вырвутся. Внезапно Чундан остановился, как будто его задержала какая-то сила. Вместо глаз на потном лице голубели белки. Пророк что-то выкрикнул и резко взмахнул ножом-секачом.
– Ёх! – как единый вздох вырвалось у толпы.
Я ушла, так как поняла, что это зрелище не для моих нервов.
Когда я вновь вернулась, Чундана уже не было, а вокруг музыкантов танцевали женщины. Они двигались слаженно и однообразно. Так же, как Чундан, наклонялись всем телом вперед, поочередно выбрасывая ноги назад. Трава там, где стоял Чундан, была забрызгана кровью – плата пророка за разговор с упрямыми богами…
7
Имение в горах
Ко мне пришли поздно вечером и меня забрали. Куда – толком не объяснили. Посадили в «джип» и только потом сказали, что едем к Найяру.
– А кто такой Найяр? – поинтересовалась я.
– Как кто? Найяр и есть Найяр, – последовал вразумительный ответ.
– Причем тут Найяр? – пыталась я все-таки добиться истины. – Я занимаюсь племенами, австралоидами. А найяры – каста, да еще земледельцы. Понимаете, средиземноморцы. Они пришли сюда позже. Зачем мне ваш Найяр?
– Если сумеете все увидеть, то многое поймете, – ответили мне.
Я поняла, что пререкаться бесполезно.
За целый день работы я устала, да и день выдался жаркий. И вот теперь, вместо того чтобы отдохнуть, я трясусь в «джипе» в неизвестном направлении, чтобы повидать ненужного мне Найяра. «Ну и дела!» – вздохнула я. Из темноты сразу отозвались на этот вздох.
– Ничего. Потерпите.
«Терпи сам», – сказала я про себя и стала смотреть на дорогу.
Наверно, ничто так не успокаивает, как вид бегущей ночной дороги. Где-то над горизонтом всходила красная ущербная луна. Когда дорога карабкалась вверх, я видела, что в джунглях то здесь, то там возникают огненные точки горящих костров. Трудно было сказать, выжигали ли джунгли под поля или это горели костры каких-то затерянных, еще не известных мне племен. Время от времени из зарослей на дорогу стремительно выскакивали кролики, и яркими изумрудными фонариками светились их глаза. Кроме них, на дороге никого не было.
На многие мили вокруг лежал ночной древний Вайнад. Он был безлюден, молчалив и таил в себе какие-то неожиданности, а может быть, даже опасности. Я прислушалась, и мне показалось, что эта древняя земля дышит. Дышит напряженно и глубоко. И ее дыхание проникает в меня, в мое сознание. Я взглянула на часы, они стояли. Я даже не удивилась этому. Теперь мы ехали по дороге, которая напоминала траншею. По обеим сторонам ее поднимались глинистые, вырубленные в склоне стены. Дорога-траншея шла как оборонительное сооружение куда-то вверх. Кого защищала эта дорога, я не знала. В том времени, в каком я теперь находилась, в этой траншее, наверно, был свой особый смысл. Как-то неожиданно дорога уперлась в каменную стену.
«Джип» остановился, погасли фары, и я вышла из машины. Прямо передо мной внушительной громадой возвышалось каменное сооружение. Оно походило на форт или крепость. И только черепичная крыша, покрывавшая сооружение, заставляла думать, что передо мной жилой дом. Правда, очень странный дом. Он выделялся на звездном небе грозным черным квадратом, остальная земля была где-то внизу. Я сделала несколько шагов по направлению к звездам и увидела или, вернее, почувствовала скалистый обрыв, уходящий вниз. Там, далеко внизу, светились огоньки каких-то селений. Площадка, на которой стоял дом-крепость, с трех сторон имела такой обрыв, с четвертой к нему подходила дорога-траншея. Видимо, люди, построившие этот дом-крепость, в неизвестное мне время чего-то боялись и от кого-то защищались. Я снова повернулась к стене. Оттуда не доносилось ни звука. И только тусклый огонек мерцал в узком окошке-бойнице.
Вдруг в давящей тишине этого места лязгнули железом, как копьем о щит. Из темноты передо мной бесплотными тенями возникли две фигуры. Маленькие, темнокожие, с шапками буйно вьющихся черных волос. Они молча прижали руки к обнаженной груди и сделали приглашающий жест. «Как рабы, – подумала я. – Темнокожие, маленькие рабы». В толстой каменной стене дома-крепости желтовато засветился проем. Видимо, открыли тяжелую дверь.
Появился высокий статный человек и сделал повелительный знак рукой. Маленькие рабы неслышно растворились в темноте. Я никак не могла отделаться от мысли, что я уже видела где-то этого светлокожего человека и его хищный нос, твердо сжатые губы, его продолговатые глаза и, наконец, белую короткую юбочку, обтягивающую бедра. Ну конечно! Ведь это он был на фреске древнего египетского храма. Но почему он оказался здесь? Что связывает его с этим местом?
– Предки, предки – пришельцы из Средиземноморья, – сказали рядом. – Может быть, из Египта, а может быть, из Месопотамии. Вы правильно заметили.
– Стыдно подслушивать чужие мысли, – сказала я. – Увезли неизвестно куда, а теперь еще…
– Ну, ну. Смотрите дальше, – и засмеялись.
Мы вошли в дом. «Египтянин» посторонился, пропуская нас вперед. Мы оказались в высоком просторном зале с потемневшими от времени стенами. В углах зала потрескивая горели медные масляные светильники. Дымились ароматические палочки. Вдоль стен стояли низкие деревянные скамьи. Трудно было сразу определить, куда я попала. То ли в зал замка, то ли в старинный дом знатного египтянина. Из боковой двери в зал скользнула стройная задрапированная в шелковую ткань девушка. У нее была изогнутая шея Нефертити и те же продолговатые глаза.
– Моя дочь, – сказал «египтянин».
Девушка засмеялась, наклонив голову с тяжелым узлом волос, и сейчас же бесшумно исчезла.
Постепенно я стала понимать, что «египтянин» – это и есть Найяр.
– Сколько времени вы здесь живете? – спросила я
– О, с незапамятных времен, – ответил он. – Все поколения моих предков жили здесь, вот в этом месте.
– Не все, – тихо поправили Найяра, – несколько тысяч лет назад они пришли сюда, покорили австралоидов и превратили их в рабов.
– А кто же они? – так же тихо спросила я.
– Средиземноморцы, – ответили мне. – А вот откуда они пришли, это надлежит узнать вам самой.
Найяр об этом не знал. Я тоже. И узнать в ближайшее время не имелось возможности. Я только знала, что здесь, на границе Кералы и Тамилнада, когда-то столкнулись две расы. Пришельцы и аборигены. Средиземноморцы и австралоиды. И я не думаю, что столкновение было мирным. Дом-крепость, дорога-траншея, скалистые обрывы – это все не из мирных времен.
В дверях зала толпились темнокожие маленькие слуги. Им было интересно знать, что здесь происходит. Время от времени властный хозяйский взгляд останавливал их попытки переступить порог. Среди слуг были и панья. И мне казалось, что я вижу темнокожих рабов, аборигенов этих мест, которых покорил этот пришелец-средиземноморец. А сородичи этих рабов, еще не покоренные, жгут в джунглях боевые костры и готовятся к нападению на ненавистный дом-крепость. Вот почему так толсты каменные стены жилища плантатора Найяра, вот почему не срыты до сих пор дороги-траншеи. Мне казалось, что сегодня ночью время Вайнада остановилось в самый его драматический момент. И участниками этой драмы были древние австралоиды и светлокожие высокие пришельцы.
Утром же это время начало свой обычный отсчет. Отсчет в имении Найяра, на его кофейной плантации, где работали панья, муллу-курумба, урали-курумба. Представители так называемых отсталых племен сегодняшнего Вайнада.
Плантация начинается за дорогой-траншеей и занимает склон большой глинистой горы. Отсюда, снизу, кажется, что склон порос лесом. Когда-то здесь и был лес, который отняли у панья предки Найяра. Потом, позже, когда плантационное хозяйство стало доходным, вырубили на склоне деревья и развели кофе. Кусты кофе тянутся по склону вперемежку с редкими деревьями. Я иду по узкой тропинке, петляющей между кофейными кустами и оставшимися деревьями. То здесь, то там мелькают лохматые головы темнокожих кули-панья. Обычная плантация, обычные кули. Все это можно видеть во многих уголках Вайнада. Тропинка то карабкается по склону, то вновь спускается. Вот она огибает большое дерево. Площадка около дерева расчищена, и здесь нет кустов кофе. Я обхожу дерево и вдруг замечаю два вертикальных камня, врытых около самого корня. Что это лесной храм, я уже не сомневаюсь. Видимо, святилище панья. Но теперь возникает другой вопрос: новое ли это святилище, воздвигнутое уже на плантации, или плантация оказалась на земле, принадлежавшей лесному святилищу. И поэтому я стою в задумчивости перед камнями-богами. Но видимо, священное дерево все время находится в поле зрения кули-панья.
Не прошло и пяти минут моих размышлений, как послышался какой-то шорох и чей-то голос позвал:
– Мадама!
Это был Каяма. Тот самый злосчастный старый Каяма, который разбил горшок с духом предка. Старик почему-то вздохнул и опустился на корточки перед камнями-богами.
– Смотришь? – через некоторое время спросил он.
– Смотрю. А что?
– Это наши боги, – Каяма кивнул на камни, – Тамбурати и Кулиген. Это ты знаешь кто? – старик осторожно снял со ствола дерева паука. Серого с длинными лапами. Пауков здесь было много, и они деловито сновали по стволу.
– Пауки, – ответила я.
– А вот и нет, – засмеялся Каяма. – Это духи предков. Ночью они как обычные духи, а днем они пауки.
Объяснения Каямы выглядели очень убедительно, и я, конечно, согласилась с ним, что днем они пауки.
– Ты все понимаешь, как надо, – удовлетворенно резюмировал старик.
– Одного я не понимаю, – сказала я. – Зачем понадобилось панья ставить своих богов на плантации и зачем надо было селить здесь духов предков?
– Как же ты не догадалась? – развел руками Каяма. – Ведь это место очень древнее, и боги стоят здесь давно. Вся земля была наша. Потом Найяры забрали нашу землю, развели плантацию и заставили нас работать на ней. У нас на этой плантации есть еще храмы. Идем покажу.
И маленький темнокожий Каяма быстро пошел по тропинке.
Корни священного дерева были укреплены камнями, и эти необработанные камни образовывали своего рода платформу. На платформе стоял камень богини Тамбурати. На богиню свисали ветви кофейного куста. И это странное сочетание кофейного куста – современной коммерческой культуры – с древней богиней таило в себе какой-то еще не ясный смысл. И этот смысл, постепенно раскрываясь передо мной, свидетельствовал о насилии над древним племенем и его богами, о неизбежности вытеснения прошлого Вайнада теперешним, реально существующим Вайнадом плантаторов, помещиков и дельцов. Рядом тяжело вздохнул Каяма и отвел ветку куста от камня святилища.
Неподалеку от камня Тамбурати оказался еще один храм, но он резко отличался от двух первых. Это был небольшой домик с каменными ступенями, с бамбуковыми решетками вместо стен и с черепичной четырехскатной крышей. Я заглянула в домик-храм и обнаружила на его алтаре несколько бронзовых фигурок. Рядом на низкой скамеечке лежал меч с узким железным лезвием. А напротив храма тут же была сложена кирпичная платформа, на которой был камень. Перед камнем стоял бронзовый масляный светильник. Каяма обошел платформу, поклонился трижды камню и сказал:
– Это бог Кулиген.
– А там, в доме, кто? – спросила я.
– Там Маламбалиен, сын Тамбурати.
– Почему… – начала было я. Но совсем неожиданно из-за храма-домика вышел Найяр. Найяр, который, оказывается, искал меня все утро на своей плантации.
– Как ты сказал? – повернулся он к Каяме. – Какой бог в этом храме?
Каяма как-то вжал голову в плечи, но довольно твердо повторил:
– Маламбалиен.
– Не верьте ему, – сказал Найяр. – Этот храм посвящен богу Айяппану, покровителю Кералы и найяров.
Так они и стояли друг против друга. Высокий светлокожий с тонким хищным носом Найяр-хозяин и маленький темнокожий кули-панья, широконосый и толстогубый. И друг против друга стояли два святилища. Бронзовый Айяппан улыбался продолговатыми глазами. Железный меч лежал на скамеечке у его ног. И грубый камень Кулиген, которому не нашлось места под черепичной крышей, как не нашлось места темнокожему Каяму в мире найяров. Во всей этой картине, неожиданно представшей передо мной, чувствовалась какая-то недосказанность. Отголоски древних конфликтов между людьми и между богами ожили на мгновение в солнечном свете ясного утра, как тогда минувшей ночью. И обожествленный меч бога найяров Айяппана свидетельствовал точно и ясно в пользу Найяра. Я почему-то отвернулась.
– О чем, собственно, мы теперь спорим, – засмеялся Найяр. – Видите, оба бога теперь мирно уживаются на моей плантации. Панья поклоняются Айяппану, а мы чтим Кулигена. Я даже велел сложить для него новую платформу. И поставил светильник. Я правду говорю? ― повернулся Найяр к Каяме.
– Правду, – кивнул тот кудлатой головой. – Спорить уже не о чем. Кулигену остается теперь только мирно уживаться, – тихо добавил Каяма.
– Ты что-то еще сказал? – в голосе Найяра появились властные, жесткие нотки.
– Нет-нет. Ничего, хозяин. Вам послышалось, – затряс головой Каяма, неслышно отступил за кусты кофе и исчез в их зарослях.
Жрецом у Айяппана был брамин. Брамин, который уже представлял третий, более поздний слой этнического водоворота Вайнада. Брамин был арийцем. Но это уже другая история.
В тот день я поняла, в какое интересное место привез меня человек, который почти насильно усадил меня поздним вечером в «джип». И это интересное место прозаически называлось плантация Найяра.
