Текст книги "Австралоиды живут в Индии"

Автор книги: Людмила Шапошникова

Говорят, Суббамма предупредила вновь обретенного «моего янади»: если он всхлипнет хоть еще раз в ее жизни, она немедленно прогонит его.

Вот какие истории бывают в племени янади…

11
Любимец богов

«Бум-бум-бум» – бьет барабан. Бьет методично и размеренно. И в этой размеренности есть что-то странное и завораживающее. Ритм боя не меняется. Как будто в барабан бьет не живая рука человека, а какая-то механическая сила. Кажется, что никто и ничто уже не остановит этот автоматический бой. И я не выдерживаю:

– Что это? ― спрашиваю я у Патрасешайи. Он старший в деревне и должен все знать.

– Соде, – говорит он не объясняя.

–А что такое соде? – не успокаиваюсь я.

– Как что? Соде, – получаю я исчерпывающий ответ.

Я снова прислушиваюсь к бою барабана. Его звуки доносятся откуда-то из-за рощи веерных пальм, что растут на этой бесплодной песчаной почве. Патрасешайя угадывает мои мысли, поднимается и говорит:

– Идем.

И мы идем. За пальмовой рощей на песчаном пригорке стоит одинокая хижина. Барабан бьет в этой хижине. Рядом сидят человек десять. Они молчаливы, и в их позах чувствуется какая-то напряженность. Нас они почти не замечают. Вход в хижину завешен куском грязной ткани. Патрасешайя отводит край занавеси и делает приглашающий жест. Я вхожу. И сразу попадаю в какой-то иной мир. Пляшут языки пламени костра, странно и резко пахнет дым, обнаженный человек бьет размеренно и автоматически в барабан. Тело человека покрыто мелкими каплями пота. Тут же женщина раскачивается над пламенем. Пламя то замирает, то вновь разгорается. И когда оно разгорается, я замечаю глиняную фигурку богини Анкаммы и таких же глиняных кобр рядом с ней.

Женщина тянула какую-то бесконечную песню без слов. Бой барабана и пение женщины своеобразно и гармонично сливались с речитативом заклинания, которое произносил человек, бьющий в барабан. Теперь я увидела, что глаза человека были закрыты, а лицо застыло неподвижной черной маской. И на этой маске зловеще и призрачно выделялись красные и белые полосы. Мне стало не по себе. От дыма начала кружиться голова, а барабан все гремел, металось пламя костра, и в клубах синеватого дыма стыла зловещая маска с закрытыми глазами. И странно и нереально в устах этой маски звучали слова заклинания:

 
Людей много в мире,
Они пашут и сеют,
Богов много в мире,
Есть боги-змеи,
Есть большие боги.
Скажи, от чего мы будем страдать,
Скажи, что нам делать.
Мы забыли богов,
Мы жалки, и судьба нелегка.
Объясни, почему мы такие.
Откуда все эти напасти?
 

В этой одинокой хижине совершалось какое-то древнее таинство. И неясный поначалу смысл таинства постепенно стал доходить до меня. Я поняла, что человек с барабаном – пророк и вещун, древний посредник между людьми и богами. И сразу вся картина стала ясна.

Богиня Анкамма собрала своеобразную пресс-конференцию. Люди, сидевшие перед хижиной, задавали вопросы. Судя по заклинаниям, вопросы носили общий, я бы сказала, философский характер. Для того, что получить ответ богини, пророку надо было впасть в транс. Но до транса еще, кажется, было далеко. Зато я от грохота барабана, дыма и духоты была уже близка к этому состоянию. Правда, я не знала, о чем спрашивать богиню. Ни пророк, ни его помощница-жена, занятые важным делом, не обращали на меня внимания. Воспользовавшись этим, я стала рассматривать хижину. Здесь было просто. Минимум утвари, циновки и никаких украшений. Я подняла глаза к конической крыше хижины и обомлела. Под верхней жердью на веревке висела электрическая лампочка. Электричества в деревне не было и лампочка, видимо, служила украшением. Увязать это было очень трудно – пророк, как будто пришелец из далекого прошлого, древние заклинания, богиня Анкамма и электрическая лампочка. Но как бы то ни было, именно эта запыленная лампочка на веревке вернула меня, современного человека, к действительности. Исчезла зловещая маска, и я увидела напряженное, усталое лицо немолодого человека; синеватый дым благовоний перестал оказывать на меня действие, и даже звук барабана утратил свою прежнюю колдовскую силу. Я взглянула на пророка. Его движения становились все более некоординированными, слова заклинаний все бессвязнее, а тело теряло устойчивость. Наступал желанный миг транса. Потом пророк выкрикнул несколько фраз, на которые он, казалось, потратил свои последние силы:

 
Поклоняйтесь мне!
Верьте мне!
Не забывайте меня!
 

И я поняла, что богиня Анкамма дала ответ собравшимся и тем самым кончила свою пресс-конференцию. Люди, сидевшие у хижины, стали подниматься, разочарованно переговариваясь между собой. Богиня и на этот раз ничего нового не сказала.

– Всe время одно и то же, – посетовал Патрасешайя. ― Совсем разленилась, – неожиданно добавил он. И это «совсем разленилась» свидетельствовало о близких и даже родственных отношениях между янади и их богами. Я представила себе эту разленившуюся богиню, которая не желает сказать лишнего слова, чтобы утешить своих соплеменников, которая не дает себе труда, как им помочь.

А Патрасешайя не унимался:

– Если такое будет продолжаться, ее надо наказать.

– А как? – поинтересовалась я.

– Очень просто. Пусть соде изменит ее имя. Вот перестанет быть Анкаммой, тогда возьмется за ум.

И я поняла, что отношения между богами и янади были не только близкими, но и равными. Боги наказывали людей, и люди отвечали им тем же.

Соде звали Ветагиривенкатарамайя, и он принадлежал к роду священной горы Ветагири. Это был небольшого роста темнокожий человек с усталыми глазами. Он ничем особенным не отличался от своих соплеменников. И пожалуй, сразу было трудно поверить, что в нем живет неукротимый дух пророка. Но тем не менее это было так. В племени не было жрецов, но оставались еще свои пророки – те, кто выступали посредниками между людьми и их полузабытыми богами и духами. У каждого соде был свой бог или дух, которому он служил. Только этот конкретный дух или бог мог вселяться в него и говорить его устами. Только их тени мог видеть пророк в темной хижине, в синеватой дымке горящих благовоний. Только к ним смел обращаться, только их мог наказывать за нерадивость, изменяя имя своего бога или духа.

Пророки – категория более древняя, чем жрецы. Пророки, по давним представлениям, находились в непосредственных отношениях с богами. Жрецы же подменили эти отношения таинственным и малопонятным культом. Культ скрывал их неспособность прямого общения с небожителями. Жрецом мог быть каждый, а пророком – избранный. И расстояние, которое отделяло жреца от пророка, было тем же, которое существовало между ремеслом и талантом подлинного творчества. И поэтому история полна борьбы между жрецами и пророками. И эта борьба нередко кончалась полным непризнанием последних. Янади же – одно из немногих племен, где еще ценятся собственные пророки. Не зря их называют племенем каменного века. Век железный такой слабостью не страдает.

Быть пророком – «соде» в племени может только мужчина. Когда-то здесь были и пророчицы. Правда, и теперь без помощи женщины никакого пророчества получается. Но тем не менее женщина, жена пророка, только помощник и не более того.

Искусство пророчества передается из поколения в поколение. Обучает отец сына или учитель ученика. Годы ученичества могут тянуться долго. Но приходит срок, когда из ученика вырастает мастер. Это событие отмечается длительной церемонией. Двадцать один день будущий пророк живет в отдельной хижине, питается только молоком, фруктами и орехами, не разговаривает с женщинами и даже с собственной женой.

На двадцать первый день пророку устраивают свадебную церемонию с собственной женой, и все отправляются на охоту. А будущий пророк и его учитель входят в воду. Считается, что именно через воду сила и искусство учителя вливаются в бывшего ученика. Из воды выходит уже новый пророк. Тогда и начинает звучать в его хижине барабан.

Отношения пророка с богами просты – по принципу «спрашивайте – отвечаем». Янади спрашивают, как лечить болезни, где выследить в джунглях добычу, что делать с непокорной женой, когда лучше ловить рыбу и т. п. Отношения с духами предков сложнее. У нашкодившего духа мало получить просто объяснения злодейского поступка. Надо добиться, чтобы дух принес извинения пострадавшему. Дух дедушки Патрасешайя в одну прекрасную ночь взял и сдул с хижины внука пальмовую крышу. Крыша, собственно, ему не мешала, но дух деда сделал это из озорства или просто чтобы напомнить внуку о себе. Патрасешайя очень рассердился и пошел к соде. И тот добился от деда извинения, которое в устах пророка звучало так:

– Я дух твоего дедушки Венкайи! Прости ты меня грешного за причиненные убытки. Не знаю, кто попутал меня в эту ночь. Но больше не буду.

Да, нелегкая работа у соде в племени янади. И поэтому пророков становится все меньше. Современные заботы племени уже не оставляют им места. Городские янади забыли об их существовании. И когда этим янади начинают досаждать духи предков, они не знают, что делать.

Искусство пророков переживает кризис. Постепенно забываются древние традиционные заклинания. Старые пророки умирают и уносят тайну заклинаний с собой. Но современные пророки все же находят выход из положения. Одни из них выдают за заклинания бессмысленный набор слов. Другие подходят к возникшей проблеме творчески. Используют в заклинании всю сумму своих знаний. Этим особенно отличается пророк Тупакулалакчумайя, и поэтому всем интересно его слушать. Тупакулалакчумайя начинает свои заклинания с сотворения мира. Сведения об этом он почерпнул у индусских жрецов. Поэтому процесс сотворения мира начинается с бога Вишну, который сидит на листе баньяна и занимается миросозиданием. За сим следует описание планет и звезд. На этом часть доклада пророка, относящаяся к кардинальным вопросам строения и познания Вселенной, кончается. Пророк переходит к информационной его части. И эта часть включает описание охоты на крыс, рассказ о последнем дожде, полезные сведения о рыбной ловле. Все завершается разбором последних конфликтов янади с полицией. Когда дело доходит до полиции, наступает самый подходящий момент, чтобы впасть в транс…

Бум-бум-бум – бьет барабан. Очередной соде приступает к исполнению своих нелегких обязанностей – один из последних пророков племени янади, один из уникальных артистов неумолимо уходящего каменного века.

12
Когда наступает полнолуние

Из-за холма медленно выползла красная луна. Ее диск на некоторое время остановился над чахлым кустарником, а потом устремился вверх, туда, где сверкала звездная россыпь. Проходя через эти россыпи, луна теряла свой первоначальный цвет и как будто вбирала в себя голубой огонь созвездий. И этот голубой свет полнолуния постепенно заливал окрестные холмы, серебрил листья веерных пальм и клал четкие тени акаций на сухую теплую землю. У пальмовой рощи стояло несколько конических хижин, и лунный свет превратил широкие листья их покрытий в серебристый металл. И хижины стали похожими на жилища какой-то иной планеты.

И только дымок, который плыл над ними, растворяясь в лунной голубизне, придавал им земную реальность. Пламя костра освещало фигуры людей, похожих на статуэтки из черного дерева. Эти фигуры двигались, пересмеиваясь и перешептываясь. И как-то неожиданно, но легко и естественно, как будто дыхание самой земли, зародилась и полилась песня. Ее пели женщины мелодичными и слаженными голосами. Песня лилась тихо и была похожа на лунный свет, на сухую землю, на теплый ветер. В ней была грусть чего-то полузабытого, может быть, и давно ушедшего. Когда одна группа женщин кончала, другие сразу начинали. И песня катилась, как волна, то затихая, то вновь поднимаясь. И в этом чередовании, спадах и подъемах, было что-то бесконечно притягательное и завораживающее. Песня укачивала, касалась нежно чего-то самого сокровенного и уводила куда-то далеко, туда, где звездная россыпь соприкасалась с твердой линией земного горизонта…

Это была самая древняя песня из всех слышанных мною на земле. Она оборвалась так же неожиданно, как и началась. Как будто вздохнула и исчезла, растворившись в призрачном свете звезд. И вдруг забил барабан громко, резко. Сразу все изменилось. Люди задвигались быстро и энергично. И песня теперь была совсем другая. В ней слышалась какая-то отчаянная бесшабашность, даже разгулье. Круг распался, и в образовавшееся пространство влетела вихрем старуха. Она замерла на мгновение, растянула беззубый рот в улыбке, подняла темные сморщенные руки, и лунный свет пронизал ее седые, всклокоченные волосы, превратив их в странно светящийся нимб. Тело старухи каким-то замысловатым движением подалось влево, затем вправо. И я поймала себя на том, что я уже где-то видела такое движение. Но где и когда, я не могла сразу вспомнить. Несколько человек присоединилось к ней, и их тела тоже задвигались в этом ломающемся вращении. И я в какое-то мгновение поняла, что это твист. Твист каменного века. Современный отличался от него мало.

Твистовала вся деревня. Гремел барабан, что-то пронзительное выкрикивали певцы, темные тела дергались и извивались в резком вращающемся ритме. И это было так магически-заразительно, что я поймала себя на том, что мои ноги невольно начинают двигаться в такт барабанному бою. Старуха со светящимся нимбом на голове подскочила ко мне и за руку потянула в самую гущу танцующих. Вокруг засмеялись и приглашающе расступились. Для меня наступил критический момент.

– Эй, гость, танцуй с нами! – закричало несколько голосов.

«А почему бы и нет?» – подумала я. Ведь не каждому из нашего мира удается потвистовать в каменном веке при луне, среди древних кварцевых холмов.

Но в это время что-то случилось с барабанщиком или барабаном, и магия звука и ритма исчезла. Я посмотрела на часы. Стрелки показывали половину второго ночи. Мне пора было возвращаться в город. Стоявшие вокруг люди племени янади сказали, что очень жаль. И я была полностью согласна с ними. Но впереди лежал долгий путь.

Наш шофер Балан остановил машину неподалеку от деревни на грунтовой дороге милях в трех от шоссе. И когда я двинулась, вся деревня вызвалась меня проводить.

По дороге снова забил барабан, и снова все пошли твистом. Бой барабана теперь сопровождался не песней, а пронзительным разбойным свистом. Потом вся танцующая орава вырвалась на дорогу. Казалось, они выскочили из далекого прошлого к этой машине, лихо пробив бpeшь во времени. У Балана, увидевшего меня в таком окружении, непроизвольно отвисла челюсть, и он стал нелепо спиной пятиться в сторону от машины. Но на моих друзей этот маневр не произвел впечатления. Они продолжали бить в барабан, танцевать и свистеть. У Балана дрожали руки, и он долго не мог попасть ключом зажигания в скважину. Через несколько миль он пришел себя.

– Ну и ну, – сказал он. – Поначалу мне показалось, что вы тоже танцуете и свистите. И тогда я сказал себе ну все, доездились. И нервы мои в тот момент сдали. Потом все, конечно, разъяснилось. И как это вы, мэм, с ними можете…

– А что тут мочь? – удивилась я. – Они очень симпатичные и приветливые люди.

Балан присвистнул и покачал головой. Но ничего не сказал. Он всегда так поступал, когда не был согласен.

А вокруг все было залито лунным светом. И почти в каждой деревне пели и танцевали янади. Полная луна лучшее время для таких танцев. Я знала, что танцы будут продолжаться до рассвета. Так было много веков тому назад, так осталось и сейчас. Все давно изменилось вокруг янади, да и сами они тоже изменились. Но неизменной осталась эта ночь. Ночь, когда вновь возникает связь между сегодняшним янади и миром его далеких предков.

13
Племя на кварцевых холмах

Принц Мухаммед Масум, сын могущественного императора Аурангзеба из династии Великих Моголов, путешествовал по древней земле Андхры. Мухаммеда сопровождали многочисленная свита и личная вооруженная гвардия. Хорошо обученный слон бережно нес на широкой спине изукрашенный паланкин. Рядом скакали всадники. За всадниками гордо и важно вышагивали верблюды. На их горбах покачивались сундуки с личным гардеробом. Караван замыкали пешие воины.

Уже третий день шествие двигалось по Андхре. Вокруг тянулнсь холмы, покрытые джунглями, а на горизонте время от времени поднимались и исчезали синие горы. Придворный летописец, наклонив старательно голову в высоком тюрбане, записывал изощренной персидской вязью все события, которые происходили с принцем во время путешествия.

Сухая земля была раскалена, и в воздухе стояло знойное марево. Принц, откинувшись на бархатные подушки, подставлял разгоряченное лицо павлиньему опахалу, которое приводил в движение усталый и измученный слуга. Принц тоже устал от этой жары и однообразия пустынной дороги. Из дремотного состояния его вывели какие-то крики и суета впереди. Он недовольно приподнялся на подушках, но так и не понял, что произошло. Сделал знак всаднику. Тот рванулся вперед.

– Господин! Господин! – прокричал вернувшийся через несколько минут всадник. – Там черные дьяволы! Совсем дикие!

– Привести сюда! – коротко приказал принц.

Человек десять низкорослых темнокожих людей в окружении стражи предстали перед Мухаммедом Масумом.

Так состоялась встреча могольского принца с представителями племени янади.

И придворный летописец через несколько дней записал, что янади были «очень черными, с длинными волосами. Они носили шапки, сделанные из листьев. Каждый мужчина имел лук и стрелы для охоты. Они ни к кому не приставали и жили в пещерах под тенью деревьев. Принц дал им золота и серебра, но они не проявили к ним никакого интереса». Это случилось в 1694 году.

Давно умер принц, распалась империя Великих Моголов, пришли и ушли чужеземные поработители, отступили под ударами топора джунгли, обнажив складки кварцевых холмов, железная дорога и шоссе легли между ними, а племя янади продолжает свой отсчет времени в пальмовых хижинах. Безлесные кварцевые холмы, раскаленные днем и испускающие тепло ночью, по-прежнему укрывают на своих склонах деревушки янади.

Трудно сказать, когда пришли янади на эту холмистую равнину Андхры. Теперь основной район их рассления обозначен рекой Поннери на юге и рекой Годавари на севере. Остров Срихарихота, расположенный в лагуне у Бенгальского залива, до последнего времени был главным владением племени. Но наибольшее количество янади обитает в районе Неллуру – около ста пятидесяти тысяч. А всего их сейчас свыше двухсот тысяч. Это одно из крупнейших племен Южной Индии.

В местах, еще не тронутых цивилизацией, в племени сохранилась изначальная родовая организация. У янади существовало две фратрии – манчи и чалла. Манчи были выше по социальному статусу, нежели чалла. Между этими фратриями не было браков. Более того, в сношениях между ними существовал своеобразный кодекс «неприкасаемости». Члены фратрий жили в своих отдельных деревнях, манчи и чалла не могли есть вместе, чалла не имели права прикасаться к посуде манчи; женщина-манчи, вышедшая замуж за чалла, изгонялась из своей фратрии. Фратрия в процессе развития обретала первоначальные признаки касты, но продолжала сохранять внутреннее деление на роды. Сейчас трудно восстановить действительное количество родов, но, по приблизительным подсчетам, их было не менее пятидесяти. Около двадцати родов принадлежало манчи, и не менее тридцати – чалла. Роды носили названия животных и птиц (медведь – илугу, лягушка – каппала, змея – памула, тигр – пули, слон – инигета, коза – мекала, попугай – чикала, ящерица – удамала и т. д.), деревьев (лимонное дерево – ниммала, кокосовая пальма – тенкаяла), гор (Комагири, Понтагири, Турувидхи, Тирумаласетти) и просто разных мест (Ковуру, Аллуру, Поннуру и т. д.). В пределах фратрии роды были экзогамны, то есть браки внутри их были запрещены. Но в брачных отношениях между родами существовали свои ограничения. Можно было жениться, например, на дочери брата матери или на дочери сестры отца. Но дочь сестры матери или дочь брата отца были табу. Эти табу складывались веками. Анализ терминов, обозначающих различные степени родства, свидетельствует о том, что существующие роды имели когда-то матрилинейную организацию. В некоторых местах еще сохранились материнские роды. Но сейчас многие из них разрушены, а некоторые постепенно приобретают патриархальный характер. Но матриархальные элементы в племени еще сильны, что накладывает своеобразный отпечаток на отношения между соплеменниками.

Янади не единственное племя на просторах штата Андхра Прадеш. Рядом живет племя ченчу. Правда, ченчу ― в основном горные обитатели. Но между двумя этими племенами очень много общего. Оба племени представляют австралоидный антропологический тип. Те и другие – собиратели и охотники, и даже бог Ченчудевуду имеет почитателей и у тех и у других.

Мой друг Рагавия из Неллуру считает, что ченчу и янади были когда-то одним племенем. А потом часть этого племени по каким-то не известным нам причинам спустилась с гор и превратилась в янади. Английский этнограф Торстон, оставивший после себя семитомный труд о кастах и племенах Южной Индии, рассматривает янади как одну из групп племени ченчу. Известный этнограф Фюрер-Хаймендорф с такой точкой зрения не согласен. Ченчу и янади, утверждает он, – родственные племена.

Люди племени говорят: «Мы – янади». Теперь уже трудно восстановить первоначальный смысл этого слова. Разные народы прошли по холмистой равнине Андхры, разные языки звучали в веках. И многие слова искажены и изменили свой смысл. В племени не могут объяснить, что значит «янади». Янади – и все. Так мы назывались всегда, утверждают они. Но «всегда» – понятие многогранное и растяжимое. В языке телугу аналогичных созвучий обнаружить пока не удалось. Зато древний санскрит, язык более поздний, чем дравидийские, к которым принадлежит и телугу, дает кое-какие нити. «Янам» на этом языке значит «лодка», «ади» одним из своих значений имеет «средства к жизни». Слово «янадам», утверждают, соответствует – «покоряющий море».

Это филологическое исследование сделал Рагавия. Когда янади узнали об этом, то стали говорить, что когда-то их предки пересекли море. Что-нибудь определенное трудно сказать: ведь известна привычка янади соглашаться с понравившимся им человеком. Но не исключено, что здесь отголоски чего-то реального.

Что касается лодок и моря, то таких следов у янади мы не находим. Они не делают лодок и даже не сохранили об этом воспоминаний. Янади никогда не ловили, с тех пор как мы их знаем, морской рыбы. Их промысел ограничивается реками и мелкими внутренними водоемами. Охотники и собиратели, они вряд ли могли быть в прошлом мореходами. Никакой традиции, указывающей на это, не сохранилось. Поэтому связывать янади так прямо с морем, даже имея за собой авторитет санскрита, по меньшей мере рискованно. Но с чем же их все-таки можно связать? По-моему, все с теми же кварцевыми холмами, первыми обитателями которых они и были.

Истории известно, что район Неллуру был заселен еще в палеолите – древнем каменном веке. Никаких отклонений в переходе к неолиту, к новому каменному веку, которые бы свидетельствовали о вторжении какой-то принципиально новой культуры, пока не обнаружено. Археологические раскопки приносят каменные топоры, каменные наконечники для стрел, каменные лезвия ножей. И если внимательно рассмотреть каменные терки янади, редко встречающиеся ножи с каменными лезвиями, каменные наконечники палок для копания кореньев, то связь племени с этими находками далекого прошлого станет ясной. Корни племени глубоко уходят в землю кварцевых холмов ― так глубоко, как обычно уходят корни аборигенного населения. Считать, что десять – пятнадцать тысяч лет назад кварцевые холмы были заняты другим народом, не предками янади и ченчу, пока нет оснований. Тем более, что оба племени принадлежат к той группе населения Индии, которую мы до сих пор считали древнейшей аборигенной основой страны. Можно с уверенностью сказать, что те и другие имеют общий антропологический тип, общий язык, общую материальную и духовную культуру. И эта культура, без сомнения, оказала свое влияние на более поздние народы. Влияние это имело самые разнообразные аспекты и, видимо, было довольно сильным. Признаки этого влияния можно проследить довольно легко. Например, среди народа телугу, представляющего самую развитую часть населения штата, нередко можно встретить имена: Ченчайя, Ченчурамайя, Ченчалиа, Ченчукришнайя. Древнейшие племена внесли свой вклад в формирование современной народности телугу.