Текст книги "Номер Один, или В садах других возможнос­тей"

Автор книги: Людмила Петрушевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Все это пронеслось в голове за секунду. Щелк-щелк.

Менты погрузились и уехали. Скорая еще стояла, к ней все несли и несли эти ободранные носилки с девкой.

Пацан, однако, уцепился за ее свисавшую руку, деловито так схватился и шел как у гроба. Сердце щемило глядеть. Сирота с важным видом в последний раз держится за мамкину руку. Санитары плюнули на это дело, мало ли, может, сын один остался у такой матери. Перестали его гнать. Резало в глазах от такой картины.

Номер Один почувствовал, что глаза мокрые: мысль об Алешке. Тот даже не мог бы рядом пойти, калека.

Так. Эту занесли в машину, мальчишка заплясал перед хлопнувшей дверкой, руку ему, что ли, прищемили в злобе, и опять пошли в подъезд двое санитаров в грязных синих халатах с носилками, затем, минут десять спустя, выбрались из подъезда с накрытой ношей. У них тут в городе еще не знают пластиковых мешков. Опять малый, уже в полном праве, отвернул покрывало от лица жмурика, да так и оставил, отпрыгнул. Эти санитары, руки заняты, сразу бьют ногой. Малому попало, екнул, завопил «а че я сделал-то». Отошел, держась за голень.

Кто это, я его знаю, как-то зовут… Знаю, но не помню. Где я его встречал?

Этот труп был вообще нормальный молодой мужик. Глазки открыты. Волосы на ветру шевелятся. Светлые волосы. Худой, бледный. Хорошая морда у парня. Даже жалко до слез. Ямы под глазами. Истощение, что ли? На кого-то смахивает. Да! Знакомое лицо какое! Типа я вас не знаю, но я вас брил сегодня. В вагоне-то! У туалета!

Тихо, тихо. Подойти, они поставили носилки, пока передний санитарище залез в свой грязный салон, подвигает девку и еще что-то, ага, коробки какие-то, с бананами левый груз. Подрабатывают мужики, фрукты в свободное время держат в больших холодильниках морга…

Подойти, открыть покрывало. Да не возникай ты! Все уже. Увидел что надо было. Клетчатый пиджак, разрезанный на груди. На щеке красное пятно, в поезде укусила какая-то тварь, расчесал за ночь. Ну, бред.

Номер Один посмотрел теперь на свои ноги, обутые в какие-то незнакомые блестящие туфли. На пиджак клетчатый, карман слева на груди целый. На руки. Желтая какая-то кожа. Черные волоски на фалангах пальцев. Ладони умеренно влажные. Левое запястье ловко охвачено золотым браслетом часов. Стал щупать свое лицо. Крепкая щетина на голове, какой-то бугор на лбу прямо над левым глазом, с волосами! Здрасьте! Второй бугор симметрично. Это брови! Неандерталец я, однако. Пошел щупать дальше как слепой… Лицо неровное, какие-то мелкие желваки. Потрогал крепкий хрящеватый кривой нос, с гулей на конце. Упал, что ли… он. Кто-то. Госди, скала я. Как говорила наша соседка «с Харькова». Жена немого художника, Светочка. Он писал портреты передовиков прииска. Господи, сказала я. Скала я. Скала я. В карманах: записная книжечка почти чистая с короткими цифрами и сокращениями. Зашифровано, однако. Мобильник. А, это Ящиков телефон. Отключен. Еще мобильник. Включен. Нож Ящика. Мелочь.

Кто такой Ящик.

Но я же помню, вчера объявил Анюте что ухожу, у меня переговоры с людьми, которые дадут деньги, может быть, переговоры на всю ночь. Еду на электричке за город. А она отвернулась, знаем мы ваши переговоры ночами, теперь это называется переговоры. А, кстати, зачем деньги, кому, нам? Нет, это пока за Юру выкуп. Юра сидит в яме у людоедов, явно на куртке следы грязи как валялся в воде, с него снимут шкуру, знаешь такое слово, ошкурят. Буквально, кожу они сдирают с человека. Пекут и едят. А шкуру на себя надевают жиром и кровью наружу. Поняла? Поняла. Ты меня не испугал. А сколько на него тебе дадут. Пять тысяч долларов, если все будет хорошо. Да?!? Заплакала, закричала, как больная, на Юру берешь, а для Алешки тебе жалко? Взял бы сразу и на него и на лечение своему же сыну! Хорошо что Алешка спал на балконе, не слыхал. Кидала вещи вслед. Даже на лестницу кинула. Свою сумку пустую, без денег. Да, потому что утром все выгребла для этого продавца, разносчика лекарств. Пустую сумку швырнула на лестницу, захлопнулась в квартире, щелкнул, замок. Поднял брошенное, отнес обратно к запертой двери. Повесил на ручку. Старая, потертая бывшая кожаная сумка, она ей гордилась, что из настоящей кожи купила, хоть и из кусочков, только что разглядел с чем она ходит. Как бомжик. И выглядит как бомжик, и Алешка такой же, хотя они у меня чистенькие. Все помню, во у меня память после смерти! Дальше, ночь ехал в плацкарте с адресом в грудном кармане, адрес банка, который дал Панька. Директор, знаю, так. Директора фамилия… так. Панька директор. Анюте с Алешкой теперь только в метро просить с картонкой в руке. Госди, скала я. Дальше приехал, дальше у меня вырезали пакет с деньгами, откуда-то они знали, что он у меня на груди.

– Вы куда вы мужики куда его ве-езете?

Молчат.

– Вам что, ба? Бабки вам что бабки не нужны?

Один обернулся:

– На Бродвей.

(Сделал вид что знаю).

Затараторил с бешеной скоростью:

– Давай договоримся, мужики. Вы меня там подождите, лады? Я заплачу. Да сколько скажете. Ждите меня там. Это мой кореш. Не хочу давать его вспарывать, он же верующий.

Что такое, язык не слушается!

Сунул руку во внутренний карман, отслюнявил одну бумажку. Проверил на свету. Эти смотрели застыв. Э, сотня долларов, это мне и самому пригодится.

Пошарил еще в боковом кармане, опять большие, не стал вынимать, сначала ответьте.

Санитар сказал как-то неразборчиво, гугняво, что-то в роде «отстегнешь, тогда командуй». «Онстегнешь, тогна команнуй». Да не получишь ты у меня. Сказал опять «подождете меня там», с длинным добавлением. Сели, недовольные, хлопнули дверцей.

Крикнул им вслед «Договорились, …?».

Уехали.

– Ку… куда они?

Вопрос в пространство.

Подошел тот мальчишка:

– На Бродвей увезли. Валер, дай на мороженое.

Хрен тебе что дам. Где этот Бродвей? Адрес!

– Я на машине покажу. Мама тоже там ее увезли. Дядь Валера, возьми меня с собой!

Жалобно так сказал. Но лживо. Горя они не испытывают. Так, на всякий случай прокатиться. Небось, доставалось ему от мамки. Хотя посмотрел значительно, с упреком. Маленькие умные глаза. Примесь восточной крови.

– Моя мама, Света. Можно?

Мама? Какая, к шутам, мама? Там он сам лично на грязном днище труповозки валяется. Тоска, какая тоска охватывает! Животная.

Холодно. В районе желудка пусто. Сосущая пустота. Как печально, раз, как печально, два. О Господи. О утренняя скучная земля во дворе, мусор, стеклышки битые блестят в убитой почве у гаражей, дует холодный ветер. Железная решетка… Чахлые кустики… Суки! Надо было им заплатить и сесть в их скорягу, быть рядом с этим человеком, проводить его как полагается. Дать его домашний адрес, чтобы все зарегистрировали, чтобы Анюта знала, чтобы оформила хоть какую-то пенсию на Алешку. Нет, он уже получает пенсию как инвалидик… Никакого толку от моей смерти ему не будет. Да. Надо ехать к ней и оставить ей сколько-то денег. А ну как она меня не пустит? Она меня этого Валеру не знает. Тут рассказы не помогут. М-психоз, видите ли. А Юру спасать – а хрен с Юрой. Меня уже нет. Энтти? Их тоже нет. Никого вокруг. Я один! Я один! Сколько ей оставить денег? Анюта – это которая? (длительное умственное усилие). Да, надо отвезти в этот банк баксы, чтобы они не согнали Анюту и Алешку с квартиры. У директора же моя расписка! Да они так или сяк все равно замочат их, моих, просто-напросто. Потребуют подписать бумажки, придут с нотариусом. Алешку на балкон над перилами выставят, сейчас уроним, он заплачет, и она все подпишет. Меня бы стали пытать, бы вытерпела. Ради сына. А стоп: как я верну в банк деньги, если меня уже убили? От лица. От его лица. Кто мне засвидетельствует, что это я вернул? Моя подпись-то уже чужая! Вор, видите ли, возвращает деньги убитого обворованного – а куда? Они там в банке ой как охотно деньги возьмут, но ничего не изменится. Скажут: как это он вернул, да его же убили давно! Заставлю (длинная фраза). Меня сейчас везут в морг. Кредит не вернуть. Куплю им другую квартиру. Здрасьте, я незнакомый друг. Анюта всех посторонних боится, недоверчивая. Какая меня жаба душила, что я санитарам не дал сотню? Да доллары надо было сунуть!!! Посмотреть на него в последний раз, как-то попрощаться. Где Бродвей?

– Где Бро где Бродвей?

– Поедем, покажу, так не знаю, – отвечал пацан. – Дашь на мороженое, на два?

– Деловой, а?

– Дяденька, я не ел ничего…

Но тут кто-то тронул его сзади за рукав, как попрошайка. Это был Лысый! В других штанах причем. Грязная рука, ногти в коричневом, как в дерме. В дерьме и есть. Рук не моет пацан. Как Юра. Но выглядит нормально. Смотрит на меня, киллер. Тускло смотрит. Что ему нужно, ему нужны деньги обратно. Мне он, наоборот, не нужен.

– Кряча, – сказал лысый. – Тонея. Сам-перши… Борился… зе мноу.

– Пошли, – ответил на это Номер Один. Если не можешь по-русски говорить, кой хрен ты тут командуешь?

– Валер, Валер, – забормотал мальчишка, – куда ты?

– Стоп. (Малому). Вот ты. Ты знаешь, где я живу?

– Знаю, квартира тринадцать.

– А где Бродвей?

– Да покажу же! На машине!

– Звевай стонд, – сказал лысый, без угрозы причем и безадресно, но парень исчез мгновенно. Ученый, знает язык.

«Валера» пошел со двора. Как-то надо было показать, что он тут свой. За ним покатил лысый, бормоча:

– Кряча… Тонея чезабил…

В ответ, как бы торопясь, Номер Один посмотрел на свои часы. Два часа дня. Пальцы были длинные, со слегка суженными кончиками. Черные волоски на фалангах. Очень аккуратные ногти, на среднем пальце особенно длинный прямо коготь, под ним что-то сидит… Осколок бритвы! «Писка» называлась в детстве. «Попишу по глазам». Противное ощущение именно чужих ногтей. Хочется изгрызть. Ладонь широкая, чужая до тошноты. Пальчики шевелятся сами собой.

Как тяжело в этом теле… Ломит его, ломает. Что же было?

Покрутил головой. Вот он, Ящик. Явь.

Срочно нужно зеркало. Кто мы.

Они шли по довольно оживленной улице. Груз кучи долларов приятно увеселял. Тепло с левой стороны пиджака.

Ты, лысый, отвалишь сейчас. Исчезнешь.

Навстречу попадались хорошие бабы, девки, но на них двоих красотки не смотрели, даже уклоняясь как бы от прямого взгляда «вопрос-ответ». Их, видимо, вычисляли мгновенно, воров. А по глазам хотите?

Оба они отражались в витринах. Номер Один видел рядом с мелькающим Лысым отражение высокого черноволосого молодого мужчины в клетчатом пиджаке. Номер Один сунулся почесать в затылке (Лысый слегка поотстал) – черноволосый поскребся тоже.

Обмен валюты. Отгораживаясь, поменял сто долларов. Смотрелся в стекло обменника. Ничего не видно.

Надо зайти в кафе, там как правило есть зеркало.

Он свернул в какую-то первую попавшуюся харчевню с самообслуживанием, сел за столик, Лысый, как зеркальное отражение, сел тоже. Не понимая своего положения. Опять завел свое:

– Вешкурве, тыперши курве руске…

– Пойди закажи, – негромко приказал Номер Один.

Лысый протянул руку, подождал с протянутой рукой, получил большие деньги. Других не было. Помедлив, пошел и встал в очередь к буфетчице. Здесь пекли блины, кажется.

Тут же перед столиком встал в позу парнишка лет пятнадцати. Текст обычный, интонации тоже:

– Не могли бы вы… Очень хочется есть… Бабушка в больнице… Мы остались вдвоем с братиком, ему девять лет…

Бледное одутловатое лицо, тусклые глазки. Пьет малый.

– А ну, ва… вали отсюда!

Как же привыкнуть к этому рту? Нижняя губа как бы запинается о зубы.

Буфетчица из-за стойки, как будто бы ждала, зачастила:

– Кому сказано! Иди по-хорошему! Он сюда как на работу ходит!

Голос, однако, заботливый: как бы чего не вышло.

– Я не вру, два дня с братиком не ели! – очень тихо и проникновенно произнес малый. – Девять лет ему, только девять. Мы одни живем в квартире бабушки, совсем одни! Есть нечего. Хотите, пойдем, вы проверите?

Номер Один громко сказал Лысому:

– Ян, возьми ему блин!

– Вы меня не поняли, – тихо, значительно сказал парень и положил руку ему на плечо. Номер Один скинул эту дрянь. – Для нас цена блинов это целое состояние… Там есть гастроном… Я бы купил макарон, хлеба, тушенки… Бабушка в больнице, брат плачет… Хотите пойдемте, вы проверите…

Щечки у него были раздутые, водянистые, сильно пьющий парнишка. Ага. Так он еще и торгует этим «братиком».

Ящик как раз отдал деньги и ждал блинов.

– Сдачи нет, – крикнула буфетчица. – У кого есть мелкие?

Ага.

– Ну ты че ра… развыступался, – сказал Номер Один не своим голосом, высоким и маслянистым, адресуясь в пространство. – Где тут директор? Где, я спрашиваю, директор, где директор, говорю? Что он к людям в этом шалмане при… пристает?

С этими словами он встал, взял парня за шкирку и повел его, причем повел в глубину кафе.

– Позоставьго-у! – беспокойно крикнул Лысый. Он в этот момент нес блины к столику и еще должен был вернуться за сдачей и кофе. Момент был рассчитан. Номер Один зорко следил за происходящим. Этот не оставит без присмотра такие большие рубли. Без сдачи не уйдет.

– Но! – гикнул Номер Один, отворяя дверь во внутренний коридор кафе.

Тут же им повстречалась старушка-вострушка, дитя прошедшего века в синем халате.

– Сюда нельзя! – оценила ситуацию – Че лапаешь пацана, – закричала она и длинно выматерилась, – в милицию захотел? Педик?

– Я сам милиция.

– (Заныла). Че он тебе сделал? Он еще мальчик!

Ага. Эти работают вместе. Видно, она и есть бабушка.

– Девушка, – Номер Один приобнял служащую, а парень, почуяв волю, немедленно исчез.

– Дедушка! – задорно возразила «девушка».

– Из главного по организованной, – выпалил Номер Один и тронул нагрудный карман, где действительно лежали какое-то корочки, с удивлением отметил он. – Молодым человеком надо заняться. Так, займемся молодым, так. Где туалет?

– Иди туда, вот, честное слово, приспичило, из главного, не засерь мне смотри! – заворчала уборщица, которая людей видела насквозь.

Она показала ему путь ручонкой, много лет моченной в хлорке, но нечистой.

После чего скромно удалилась, а Номер Один, имея в кармане связку ее ключей, кинулся искать служебный вход.

– Что ходят тут, где Михална? – вызверилась на него какая-то баба в белом халате.

– Из главного по организованной, – быстро повторил Номер Один и опять тронул нагрудный карман. – Скрылся тут один. Где черный ход? Служебный?

– Так ключи у ней… У Михалны… – растерялась баба и показала рукой налево. – Там лестница наверх и налево вниз…

Он мигом нашел путь, успел выйти и запереть железную дверь, когда с той стороны Ящ начал толкать ее, потом срежетать, вскрывать. Но в замке был предусмотрительно оставлен ключик!

Номер Один, пройдя среди гнусных подробностей заднего двора, баков, хлама, помойных контейнеров и ломаной казенной мебели, нашел выход, запертую на засов калитку, и очутился на небольшой тихой улице. Ящ уже мчит сюда явно.

Остановил (сразу же, первую же) машину. Раньше водилы не тормозили как вкопанные. Он был хмур и удачлив. Все получалось.

– Мошшетэ ехаа-атть ф пооольниццу? – сказал Номер Один почти нараспев. Вот! Надо тянуть гласные!

– В какую, мистер? В каку больницу? – громко, как глухому, проорал шофер.

– Ти-иппа в плишайшую, ищу ттрука. Плисского ттру-ука у меня самочили.

– А, близкого друга замочили, – с сочувствием перевел на русский находчивый водила. – В ближайшую ему. Хельсинки? Финик, я-я?

Пока ехали, Номер Один себя обшарил и обнаружил потайной карман, не очень большой, с паспортом на имя Крячевского Валерия Николаевича. С фотопортретом худого мрачного типа. Подумал, покопался и переложил туда же второй паспорт, из пакета с деньгами. Так, на всякий случай.

Подкатили к какой-то больнице, и водила был послан спросить в приемном покое, где находится морг под названием «Бродвей».

Позвонил в Москву Анюте.

– Аа-ле! Ты-ы? (Сейчас начнется). Му-у-мичка! Письмо мое в ку… в куртке! Наа-найди!

– Але, это кто?

Ду-ду-ду-ду…

глава 4. Письмо с реки Юзень

Муми, пишу это письмо попросил в гост-це у дежурной два листочка и не знаю выберусь ли отсюда живым, но ты тогда двойная вдова, пот что Куха по-моему уже тоже нет или не будет в ж-вых через неделю. Вообще у меня положение чучуны, я тебе о них говорил после прошлой экспедиции. Нет ничего, ни денег, ни документов, ничего, почти сутки не ел. Бубу писать кратко, и не удивляйся бумаги нет клочок. Ошибку будут. Пости меня за наш последний разговор. Ты у меня одна, больше никого нет. Господи, что я пе-реж-л тут! Кух исчез, вышел ночью и пропал. Но он твой второй муж жив. Мы с ним много гов-ли о теб, верне он пяный г-л а я слушал, маса подробностей, он ск-л что он мужчина лесбиянка а? Мне передали, что он ждет меня в Андрюшкином остроге. И это после того как он пропал на расвете, а я его искал все утро, и кто мне это ск-зал? Пьяный Винокуров, мент из местного отделения, куда я пошел заявить что человек пропал. Нет ни в доме рыбака нигде. Утонул м. б.! Он стал смеяться, да, утонул, ваш москвич живой и уже на зоне сидит! Оттуда связались по говорушке с нами майор Про-егоркин звонил что он у нас и ждет этого второго с Москвы, Уйвана Крипевача. Ничего не могу понять! Как? Дурдом. Я Юру видел в три часа ночи, а в пять он пропал и вот он уже где?! Тут он дает мне видеокассету, ваша? Там наклеена бум. и напис. рукой Юры «Ночное пение не стирать». Он напоил Никулая

(на обороте)

и записал его когда он спал, то что я себе не разрешал. Вообще этот Юра он мне сообщ. что он твой муж и Алешка его сын! Майор Проегоркин ск-зал типа если хотят его видеть живым. Я туда же поехал на след. день.

Ехали на место с коллективом театра «Энтти-уол», на большом катере. Они тут на гастролях, ездят туда где им заплатят. Поехали без Никулая-уола, он тоже пропал ночью. Единственный ценный реквизит, довольн. старинное кресло 50-х гг XX в. типа «цековская гостиница». На нем всегда сидит местная народная артистка, Варька, 53 года. За день до того как Кух исчез, они с Кухом переспали, для Куха возр. это не помеха. Он етит что живое движется, это нечто новое для меня. Старый друг оказ-я козел. То есть я знал, но не так-е. Кстати, с подозрением на тебя. Он к тебе ход-л, так сказ-л. Прошлый г. когда я в эксп-ции. Перед поездкой по Юзени всю ночь артисты пили (спасибо в кав-чках Куху, его батл), хотя народу энтти пить нельзя я тебе говорил, но Кух привез сюда три бут. спирта, разводил и видимо одну бут. отдал за хороший аметист. Огромный. Он у меня сейчас в кармане и единственное что я мог бы продать, но здесь никто не купит. По ручьям тут много но не такого, это чист цвет очень жив идеальная форм излучает явно. Камни это глаза богов энтти.

(второй листок)

Эти артисты они не люди для энтти, и ин-стр-цы их не ценят, кому нужна эта худ самодеятельность я дум они скоро все перейдут в мамотизм им не заработать иначе а так ино-сранцы приез-ют. Варька Юре все время говорит «Моя твоя ревнует, так не доставайся же ты никому», ее прежняя роль бесприданницы. Мне вертолетчик сказал он не заплатил мамоту Егору сколько тот просил за лечен, запоя, теперь голова болит еще хуже третий день, вертушка не хотела взлетать, а у самого если гов-ть научно делириум типичный, с бодуна ломает. Егор не настоящий мамот, поест мухомора и впадает в мэндрик. Меня мамоты любят еще с тех времен десять л. назад когда они почти не камлали а мы с Шопеном приезжали снимать фильм достали в музее в Энтске у Никулая спецодежду мамота, и когда мамот Гаврила увидел эту робу пощупал, он заплакал и отказался камлать там не хватало на хвосте одной железки, это рангом ниже, кол-во инсигний гов-рит об уровне мамота. Потом согласился когда мы спилили одну железку из подмышки где не видно и пришили на хвост, он увидел и не проверял сколько инсигний, мы ему сказали что нашлось от др костюма. Их надо обманывать, дети!

(на обороте)

Нет, это обряд, его нельзя изменять, а сейчас все можно я тебе показывал этот наш фильм, ты не любила смотреть но самое сильное Шопен повез оригинал с собой в Америку камлание Марфы 80-ти лет, ты помнишь ты регулярно засыпала на этом месте когда я показывал гостям но это ты не засыпала а теряла сознание. Это пение на вдохе. Когда родня пресекла камлание Марфы, они понимают чт это большой взрыв энергии и потом старуха день не может работать слоняется курит, а им надо чтоб она раб-тала, то когда они перестали ее водить на возже, убрали ремень, амрук, на котором ее водили, она упала, мы это тоже снимали, у нее начался приступ оч похоже на эпилепсию чуть не умерла, им нельзя прерывать камлание. Настоящим. Ну ты видела вид-запись, хотя не хотела видеть спала. Про эту школу мамотов и ее выпускников отдельная песня, они дают представления точно как индейцы в резервации в Америке.

Вертолет еще не вылетел с аэродрома к нам. Им топить нечем вертушки, ждут хороший заказ и тогда летят. При этом драмкружке их театре состоит один наст-щий певец энт-уол, тот самый Никулай-уол Энттин, мой старый друг. У него развито ночное пение, но я его никогда не записывал, не хотел поить оберегал. Из-за дружбы. Типа благоговел. Я в самолете когда летели вводил делать нечего нашего с тобой общего друга Куха в курс сравнительного энттиоведения и ск-л Куху, что мечтаю как-то поймать ночное пение Никулая,

(мелко-мелко)

тогда он сделал вид что не понял, сука, но когда по приезде сошли с автобуса пошли спать он спустился к артистам и поднес Никулаю стакан разведенного спирта и сидел с ним с видеокамерой, решил взять от темы все, но Никулай выпил запреты забыл (давно все понял), полез драться с ножом Кух струсил явно но сказал, что удержал его с помощью полотенец связали беднягу, он ругался, так все и шло пока не заснул а в три ночи он начал петь связанный, Кух же не понимает что когда энтти заснул то можно развязывать бедный Никулай до утра лежал замотанный ведь Кух ничего но знает насколько это ценно, руки уола. И языка не зн-т. Ничего не в силах оценить уровень.

Я уже на почте и взял бланки телеграмм сама видишь. Утром Никулай вообще был не человек, руками не владел, затекли и посинели за ночь и свою балалайку уол не мог взять и вообще молчал от сильной боли энти никогда не стонут это значит вызвать духов нижнего мира к себе если подать знак страдания. Кух мне утром похвастал что имел всех весь театр. Я все время берег их энтти, не лез к людям, а этот козел плевать хотел. И там же валялся камень подозрительного происхождения, скорей всего краденый у актеров, большой идеально обточенный аметист, здесь в ручьях таких я не встречал. Я его тоже подобрал, имея в виду, что все равно он у него пропадет, а это надо отдать в музей Никулаю, он любит такие вещи. Все остальное у меня все вещи исчезли. Затем он стал спрашивать у меня же, вор, что это такое он записал у Никулая, не скрывая, что да, сделал запись ночного пения Никулая и это есть теперь его Кухова интелл. собств-сть. Да это же еще надо понимать что это, новая вещь или энти-уол или полная плешь набор слов, ругань и плач, тут этнограф нужен со знанием языка энтти.

(Следующий бланк)

Фиг такой чел существует вообще, может, Шопен кроме меня, да и то давно потерял там квалиф-цию. Я Куху об этом сказал, что это просто ругался Никулай на него, на Куха, и сулился его превратить в песца, переселить его душу. Посм-лся над Кухом я от души. Сказал, что Никулай это умеет. Он струхнул. А то бы он, приблизно зная содержание ночной записи, запросил бы по емеле с Даньки большие баксы за эти сраные три минуты. Больше трех минут они не поют ночью мне гов-рили. Он мне сказал что полчаса. Но Никулай я сразу прослушал стонал полчаса и ругался, просил развязать, что не сможет играть вечером на концерте, пел что умирает завтра умрет. Может думал, что он на северном небе вообще. Гов-л с Емолоем (Хайыром). Храпел храпел да и вдруг стал тонко петь, эффект потряс-щий. Они поют на вдохе не как мы на выдохе странная вещь когда ее впервые слышишь что-то происходит с головой это лечебное пение они так лечат людей это крик на вдохе. Подобное этому только магический смех, им лечат даже икот-ницу (перм.), т. е. лечат насильственное изрыгание брани и богохульства, когда ты меня ругаешь я предлагал помнишь смейся.

(следующий бланк)

Кух этого вообще не знал и мне начал врать что напоил Никулая и сам отпал на время а около связанного Никулая оставил включенную камеру но я сомневаюсь думаю что он потерял сознание от пения Никулая и потом вообще не мог понять где потолок где пол где дверь. Иногда я тоже слушал Никулая с измененным сознанием т е кажется тебе что ты вверх ногами. Первый раз человек это слышал причем глубоко больной человек психически он попал буквально в самый эпицентр событий и боюсь его уже нет в живых но он болен был уже давно я понял это здесь я же с пятого года не был с ним в экспе это не мне глупая идея пришла в голову больную взять его с собой, Шопен на него прислал полгранта, а он, я мыслю, жаловался Ш. на нищету что его уволили он мне как раз этого не простил. Он требовал у Шопена грант, а я тихо молчал в тряпку по емеле, только намекал мол, где же воз-ность опубликовать эпос туды-сюды. Ни слова о нашем мат. положении. Шопен ведь уволок мои работы как свои публиковал. И в рез-те прислал нам на двоих, ну ты в курсе. П-шу как бы все факты подряд. И притом я подумал, что Ю. лучше со мной, чем останется в Москве и будет лезть к тебе как прошлым летом.

(Следующий бланк)

Нас было 4 товарища. Ты моих друзей не любила ник-да. Была права. У Куха болезнь она называется сатириаз. Стремление трахать все. Вплоть до детей без различия пола. Той ночью когда он пропал, я спец-но повел его спать в балаган старухи Гавриловой, чтобы он больше не лез к Никулаю, так он и к ней стал лезть обниматься, я ему долго объяснял, даже въехал по морде а потом он взбеленился, вышел и все, пропал. Как он оказался в остроге? Какое-то мгновенное переселение в пространстве, до острога тут 50 км по реке и еще два часа ходьбы. Как мне холодно тут. Хоть горячего бы чаю выпить но нет денег. О сатириазе посмотришь в энциклопедии. Кух оказ-ся на свободе среди доверчивых энтти как обезумел лезет в любое жилье сразу под женский полог, разобрал, что это ближе ко входу. Три ночевки трое-пять детей обеспечено к марту. Белых детей. Видеокассету отдал дежурной на сохр., теперь эт мой единств багаж. Может быть это мое последнее письмо у меня нет живой души на свете ближе вас муми.

Ругаются отобрала бланки. Долго стоял молча у окошка, дала еще лист оберт. бумаги для посылок, ура! Не удивляйся. Я не говорил тебе когда уезжал что на карту поставлено все будущее мое твое и Муми-тролля, и надеялся – это все Шопена теория Большого Скачка как в социалистическом Китае. Одним махом все исправить все ошибки все промахи предыдущ. жизни, найти способ и завоевать мир как капрал Наполеон как ефрейтор Шикльгрубер как ничтожество рябой Йоська как президенты штатов как редчайший в России невинный случай нашего Путина. «Вы говорите гений а поговорить не с кем». И махнул наш Даня Шопен вон отсюда теперь сидит посреди американов в тех местах к-рые наз-ся «подмышка США», жара, все время льет и дикие заросли, такой медвежий угол, одна мейн-стрит вдоль и четыре улицы поперек плюс универс-тский кампус, это весь город, ну я тебе расск-вал. Он профессор и что, но только на семь лет, потом могут и не избрать, если на кафедре проголосуют против. Как рез-тат, самая его большая эмоция (положительная, увы) это когда у нас в Росс взрывы или масс, гибель, он дум-ет что был прав уехавши. Такой эгофутуризм. Предвидение плохого в эго целях как победа собств. предусмотрительного разума над нашим. Теперь мы знаем, что нигде детей не защитить, нигде в мире. Но я думал, опершись на Шапиру и его грант, как раз совершть Скачок. Темой предварит-но заинтересовались еще три университета в Канаде Израиле и Венгрии (энтти не их родня), я пишу все подробно не только для тебя Муми мама, пойми. Ты вс знаешь. Но деньги дал один Данила, спасибо ему, хотя сейчас Кух уже жарится на огне а я могу не вернуться. Помни у меня в компе на работе в файле (код drWcol-in9ф никому) в файле «И-Крипевач» заложена моя компьют. игра почти законченная, на к-рую я надеялся как на продать. В садах других возможностей. Это ещ один вариант если меня нет. Там же тел чела кот. может эту игру купит, Евгений Манукович или что-то в эт. роде. Мамиконович, а. Пароль орел. Игра интерактивная нов. Воз-ности двадцати уровней в том числе и в реал, времени.

Понадобилась им ручка она одна. Таких игр еще нигде нет. Правда Никулай когд я ему расск-л принцип игры, усмехнулся свысока и ск-л хитро что мамоты такое могут. Его обыч. реакция невозмутим. Спьяну соврал? Все конфессии основаны на этом убеждении, на вере в чудеса своих святых. Боюсь мне не хватит этой бумаги. Данька Шапиро в ун-те в Йеллоу-лде, ты знаешь, адрес у меня в книжке в ящ. под ст-м и в файле запкнижка в компе. Пишу загадками если письмо попадет в чужие руки. Ты знаешь а другие нет.

(Теперь обязательно, мама: след. этап изучения нынешнее состояние России как рабовладельческого гос-ва. Наша задача этнографов. При Йоське Джугашвили был феодализм, теперь развитие рабовладельческого строя, плавно перех-щий в первобытный (пещера, костер). Бомжи уже живут так и масс, переселенцы. Мы еще вспомним этого бухгалтера Карла Маркса нехорош, словами, как гов-л их Бисмарк, т. к. Карл трындел все наоборот, от пещеры к комм-зму).

(на обороте)

Энтти боятся говорить о людоедстве, в милицию не жалуются. Дети сказали мне в прошлом году в конце сезон, они тогда уже приехали в интернат и мы их записали в Энтске. Четыре случая. Отец повез жену, Лидию Гаврилову, в больницу, исчезли все. Были найдены кости даже не закопанные, обжаренные. Рядом один сапог вышитый Лидии, они опознали. Но дети с бабушкой кости похоронили и мне не показывали. Их дела. У меня есть этот прошлогодний рассказ детей на ау-кассете (под стол, в коробке). Мумичек, в этот приезд исчез и старший сын, еще осталась бабка и две девочки Марой и Степа одни это мои информанты уже два года у них две девочки имен не помню то ли Есь и Ань? (Есь – весь мир, ань – душа). Т. е. Елизавета и Анна. Кух их всех хотел изнас-вать, когда мы пошли к ним я их заново записывал, они уже больше сказали. Бабка кстати не против Куха. Думаю, они теперь боятся рожать своих и думают что дети, рожденные от русских, спасутся. Энтти считают что чучуны едят только мясо энтти. Об этом я хотел гов-ть с Никулаем, но он исчез, музей остался без него такой музей! Я тебе расск-л про белого жирафа. Я привел Паньке много свидетельств людоедства у нынешних чучун. В прош. веке чучунами занимались Горовиц, Петр Л.Траверт, Ксенофонтов, Христофор Кривцов (энтти). Горовиц выдвинул гипотезу очень убедит-ную. Пишет, что булуро, булуг-ды, бюэлены – это мифич. существа с одним когтем на ладони, так наз. тернаки, их не существовало. А чучуны существовали всегда, это были ИЗГОИ. Когда энтти пропадает допустим на льдине, он должен вернуться через 16 суток, там такой квадрат: четверо суток на юг, 4 на запад, 4 на север и 4 на восток обратно, и он должен попасть ровно на свой берег. Если нет, то даже когда он через двадцать дней приползет, его не примет родная жена. Они, энтти, если кто-то тонет, никогда не спасут, уже человек пошел путем льда. Духи если его и вернут, то он уже тоже дух – не человек. И такие изгои, чучуны, и становились быстро дикими, изгои ведь всегда дикари, наши бомжи пример, и они уже не имели права говорить, входить в балаган (хотя энтти известны своим гостепр-ством, сначала гостя накормят, а потом спрашивают, откуда он, любого примут). И эти чучуны использовали вместо языка свист, одевались только в целиковые оленьи шкуры, а пищу должны были либо есть сырое мясо, ловить оленей, либо воровать из лабазов, а тогда любой энтти мог охотиться на чучуну и убить его. Родины для чучуны, семьи, родни уже не было они с этим мирились. Из оружия у них: примитивн ножи у пояса, без к-рого не ходит ни один энтти, затем луки со стрелами и пузыри переплыть на др. льдину или берег. Это факты из книги Горовица, он 25 л. жизни посвятил этой проблеме. Т. е. последние упоминания чучун почти пятьдесят лет назад.