Текст книги "Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров"
Автор книги: Людмила Разумовская
Соавторы: Игорь Шприц,Сергей Носов,Андрей Зинчук,Алла Соколова,Станислав Шуляк,Олег Ернев,Александр Образцов
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Поменялись местами. Игорь Сергеевич бродит по вагону.
ДЕД…Семь курочек, все несутся… Петух тоже молодец, боевой… Были кролики, последний остался, возьму самочку на развод… С поросенком решил отдохнуть… прошлым летом устал… без кормов… Зубы сделаю, буду крышу чинить… Завтра будет примерка зубная… в Санкт-Петербурге…
ТАМАРА. Вот и он. Что вы там обнаружили, Игорь Сергеевич?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего хорошего. Проводник запер вагон. Что и требовалось доказать.
АНТОНИНА. Я же вам говорила. А вы не верили.
ТАМАРА. Нет, это в самом деле возмутительно. Отцепляют, завозят куда-то в тупик и еще закрывают на ключ. Сколько можно терпеть?
ДЕД. Он… себе на уме… проводник.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Его тоже можно понять. Мы уйдем, а тут матрасы, подушки.
АНТОНИНА. Чтобы мы не ушли с матрасами, он нас и запер.
ТАМАРА. Неужели я матрас унесу?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вы мне нравитесь, Тамарочка. Он же не знает, что вы преподаете музыку,
ДЕД. А я так думаю. Если запер, то, значит, ненадолго. Значит, скоро поедем.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Хотелось бы верить.
АНТОНИНА. Если нас не прицепит к себе кишиневский поезд, как же мы доберемся до Ленинграда?
ДЕД. До Санкт-Петербурга.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. И главное – когда?
АНТОНИНА. Но я все равно покажу. Он будет по эту сторону… вы увидите… В том доме я с ним познакомилась.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. С кем?
АНТОНИНА. С Чудаковым… С Михаилом Степанычем.
ДЕД. Зубы и подождать могут. Крыша не ждет. Надо крыть крышу. Крыть. Крыть.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Почему вы молчите, Тамарочка? Говорите, пожалуйста, не молчите.
ТАМАРА. Я не меньше вас говорю.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вы какую музыку преподаете? Классическую или современную?
ТАМАРА. Просто музыку. Я музыку преподаю.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. У вас такой голос. Вы, наверное, петь умеете?
ТАМАРА. Это моя работа, Игорь Сергеевич. А вы уверены, что мы в Новосокольниках?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вы мне, Тамарочка, все больше и больше нравитесь. Где же мы, как не в Новосокольниках? В тупике. Но в Новосокольниках.
ДЕД. Будем ждать.
АНТОНИНА. Обязательно покажу… Он дачу снимал, а я в совхозе работала… учетчицей… Яблони цветут, настурция… в палисаднике… Он ситцевую рубашку носил… в клеточку… и была у него зажигалка такая… пистолетом… Смешной… А дом-то с балконом, светлый, просторный… вы увидите, я покажу. Там теперь совместное предприятие.
ДЕД. Не берег, был молодым. Берегите, берегите зубы. Я теперь всем говорю.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Здоровье превыше всего.
ДЕД. Я к пенсии потерял.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Зубы?
ДЕД. Да. Потерял к пенсии.
ТАМАРА. А где вы работали, Филипп Семеныч?
ДЕД. В почтовом ящике.
АНТОНИНА. Как я.
ДЕД. Вы на почте работали, Тоня, а я, Тоня, в почтовом ящике. Это разные организации.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Не хотите ли вы сказать, что работали в научно-исследовательском институте?
ДЕД. В НИИ работал. В каком, не скажу.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Не выдумывайте.
ДЕД. На войну работал. На космос и на войну.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вот как? Свежо предание, да верится с трудом.
ДЕД. А теперь можно. Раньше нельзя было. А теперь все можно.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ( недоверчиво). Засекреченный?
ДЕД. Как же… «Двойка» стояла. Вторая форма… Мы с женой дом купили… В Нащекино хорошо… Курочек семь штук, все несутся… петух боевой… молодец… Нет, вторая… Ты что?.. А в городе жить не хочу. В городе плохо.
АНТОНИНА. Я тоже, когда закрываю глаза, все балкон вижу. Яблони цветут… настурция.
ДЕД. Да и зубы пустяк, если по правде сказать. Подумаешь, зубы. Мы тогда изделие потеряли…
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Что за изделие?
ДЕД. Э-эээ… Не знаете, что за изделие. А спрашиваете.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Знаю, знаю… Не скучайте, Тамара, скоропоедем. Вы все молчите, молчите… Вы, Тамарочка, спойте… Спойте, пожалуйста… А мы послушаем…
ТАМАРА. Не сейчас.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Жаль, пианино нет, вы бы спели… сыграли…
ТАМАРА. Не приставайте, Игорь Сергеевич.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Ну так что же это за изделие такое?
ДЕД. Изделие… Такое… ( Тихо.) Самонаведения.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. А?
ТАМАРА. А-а-а…
АНТОНИНА. Куда наведения?
ДЕД. Вот туда и наведения. Куда спрашивает… Это дело такое… режим! Ни-ни лишнего!.. Даже слов не употребляли…
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Каких слов?
ДЕД. А вот как называется. Только «Изделие». Изделие оно и есть изделие… Изделие… Секретность такая…
АНТОНИНА. А… изделие…
ДЕД. Про себя кто как. Мне «поросеночек» нравилось, другие «манюшей»… Но в документах – только «изделие». Болтун – находка для шпиона.
ТАМАРА. За вами шпионы охотились?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Филипп Семенович, вы заливаете.
ДЕД. Испытывали мы как-то изделие… три опытных образца… такие, знаете, самонаведения… поросеночки… Н-да… Очень непростая система… ( Почти шепотом.) Антенна там… опять же по инфракрасному следу… система слежения… передатчик… много блоков… я за каналы отвечал…
ТАМАРА. За какие каналы?
ДЕД. Неважно. На Севере месяцами просиживал, на испытаниях. Ну так вот. Отработали мы двух поросят, сняли характеристики… Хорошо… Все в допуске… а третьего поросеночка трогать не стали. Оставили упакованным. Оставили и оставили… Год проходит. Пора списывать. Изделие… Где изделие? На складе нет, нигде нет… Что такое… как корова слизнула… А это дело такое… Ой-ой-ой какое… головы полетят… Туда-сюда. Стали заминать, договариваться… Акт задним числом составили… Дипломатия. По списанию… Будто списано. Уладили. Все хорошо. Обошлось. Еще два года проходят.
ТАМАРА. А когда это было все? В каком году?
ДЕД. Неважно. Было и было. Прошло еще два года, боцман с триста шестнадцатого возьми и на третью площадку пойди… Пошел. А на третьей, там свалка была… вековая. В бухте.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. В чем?
ДЕД. Неважно в чем. Была и была. И находит он там по чистой случайности… совершенно как новенький… с грифом…
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. То есть что?
ДЕД. То есть что?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Что находит?
ДЕД. Контейнер. Опечатанный. С грифом. А его и в природе быть не должно.
АНТОНИНА. Почему?
ДЕД. Я же акт подписал. Мы ж списали изделие. Ну, тут дело серьезное… Первый отдел… Дом Большой, понимаешь ли… Комиссия собралась, открыли. Eешкин корень! Лежит!
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Изделие?
ДЕД. Поросеночек. Наш. Лежит, поросенок. Что ты делать будешь… Как хочешь, так и выкручивайся… Да-а-а… Это… Уффф-ф. А ты говоришь.
ТАМАРА. Филипп Семенович, можно вопрос?
ДЕД. Задавайте.
ТАМАРА. Вам с красной ртутью приходилось работать?
ДЕД. Я вам так на это отвечу. Сейчас можно обо всем разговаривать, но о чем-то все же нельзя. Я и сам не знаю сейчас, о чем можно, а о чем нельзя разговаривать.
АНТОНИНА. А как же конверсия? Вы в конверсии не участвовали?
ДЕД. Забудьте все, что я вам рассказал.
ТАМАРА. И все же, Филипп Семеныч, вы со своим огородом… в нашем вагоне… прицепном… как бы ответ на этот вопрос… о конверсии… У вас вкусные огурцы были. Спасибо.
ДЕД. Это упрощение. Там все сложнее.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Я тоже хочу сказать. Я не хотел говорить, но скажу. Я внимательно слушал, Тамара, и вот что подумал. Я, Тамара, вот что подумал. Выходите за меня замуж.
ДЕД. Правильно.
АНТОНИНА. Ах? ( Едва ли не обморок.)
ТАМАРА. Тоня, Тоня… что с вами… вам плохо?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ( испуганно). Антонина Павловна… Это я Тамаре сказал… чтобы она выходила…
АНТОНИНА. Извините, извините меня… Так неожиданно.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Это я Тамаре сказал…
АНТОНИНА. Так неожиданно… Мне никто никогда не делал предложения…
ДЕД. Он Тамаре сказал, я слышал, Тамаре.
АНТОНИНА. Да конечно Тамаре… Я сразу поняла, Тамаре… Но это так неожиданно. Мне ведь не делали предложения. Никогда.
ТАМАРА. Потому что от скуки… уверяю вас, он от скуки… делает. Как вам не стыдно, Игорь Сергеевич?
АНТОНИНА. Мне и от скуки никто никогда не делал.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Почему же от скуки? Почему от скуки?
ТАМАРА. По кочану. ( Разволновавшись.) Потому что вы меня не знаете совершенно. А я – вас. Вы вот, сами рассказывали, что книги воруете… Как же я могу за такого?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Да ведь я же с работы их воровал, из типографии. А не из библиотеки. Я работал в Ивана Федорова…
ТАМАРА. Ничего не знаю. Филипп Семеныч, когда же нас прицепят, наконец? Вы хоть ответьте.
ДЕД. Мне завтра на примерку… У меня примерка зубов последняя.
АНТОНИНА. Это так славно, когда делают предложение. Тамара, я завидую вам.
ДЕД. Надо лезть в окно.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Зачем?
ДЕД. Идти на станцию надо. К начальнику станции. Нас закрыл проводник.
ТАМАРА. Да, да! Проводник! Он еще пожалеет!.. Чего он боится? Что мы подушки его украдем?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Не ворую я ничего! Не ворую! Я только книги из Ивана Федорова…
ТАМАРА. Вот и прекрасно. Я самая худенькая. Я и полезу.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Подожди, не спеши, успокойся, Тамара.
ДЕД. Она за всех, за нас похлопочет.
АНТОНИНА( задумчиво). Мне же мой предложения так и не сделал. Уж я ему сама потом говорю, выходи за меня замуж… то есть женись… Он и женился.
ТАМАРА. Надо ехать, а не сидеть. Надо ехать, а не сидеть.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Пора. Пора. Пора.
ЧетвертоеПока без Тамары. Потом с ней. Кажется, все поменялись местами.
ДЕД. В общем, оно, конечно, ни в какие ворота… В общем, да… собственно… Но я вам на это все-таки так скажу… Лучше все-таки так, чтобы был вагон, пускай и отцепленный, чем так, чтобы не был, да хоть и прицепленный…
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Извините, Филипп Семеныч, вы слишком умно выражаетесь. Не понять.
ДЕД. Это, понимаешь ли, диалектика, можно сказать. Купишь билет в семнадцатый общий, придешь на платформу, а его и в помине нет. Восемнадцатый есть, шестнадцатый есть, а семнадцатого нет. И никто не знает, где он, семнадцатый – ни проводники, ни бригадир поезда… А другой раз дадут вагон, да не тот… от другого состава… по ошибке прицепят. У него и размеры не те, низенький какой-то, плюгавенький… А номер тот – семнадцатый. И не пускают. Потому что в чужом нельзя. Его надо возвратить в другой город порожним. А то их оштрафуют за это. За то, что в нем пассажиры поедут, в чужом… за эксплуатацию. Так и тянут пустой, представляете?
АНТОНИНА. Да. С прицепными вагонами всяко случается.
ДЕД. Помню, в восемьдесят шестом, уже Горбачев правил, дали нам в нулевой вагон билеты. Тогда Первое Мая надвигалось, билетов не было, и мы бучу возле кассы устроили. Вот нам и дали в нулевой. Думали, что в дополнительный… Поезд пришел… Первый, второй, третий… где нулевой вагон? Нет нулевого, проводники смеются. У вас же написано: нулевой! А знаете, что такое нуль? Нуль это нуль.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Я в детстве миллиарда боялся. У отца книга была с динозаврами… Вот я и думал, что он динозавр, что ли… бронтозавр… Миллиард. Животное доисторическое.
АНТОНИНА. А ваш отец тоже книгами увлекался?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Да. Это у нас семейное. Я… я же… Я вам не хотел говорить этого. Но скажу. Я ведь, можно сказать, писатель. Помните… вы о писателях говорили. Что их нет больше. Есть. Есть, Тонечка, есть.
АНТОНИНА. Вот как? И что же вы написали, Игорь Сергеевич?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. А ничего. Я ничего не писал никогда и не буду писать. Я просто чувствую, что во мне писатель живет, крупный, если хотите. И что я могу сесть за стол и написать роман. Они не могут, а я могу.
АНТОНИНА. Кто «они»?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, эти… которые пишут. Вы посмотрите, какая серятина кругом, сколько бездарности, пошлости… Глупости наконец, неумения… Они не умеют, не могут, но пишут, пишут… А я могу, но не буду. Не хочу. Увольте.
ДЕД. Если не пишешь, то не писатель.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Эх, Филипп Семеныч, писатель – это состояние духа, а не… не бумаговредительство. Хотя… я, конечно… как бы графоман… но наоборот. Не хочу, не буду. Графоман-минус. Вернее, плюс.
АНТОНИНА. Странный вы, Игорь Сергеевич.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Жаль, Тамары нет, она бы меня поняла.
АНТОНИНА. Я вас тоже понимаю, Игорь Сергеевич. Но вот вы… вот нам тут говорили, что вы… человек вы поступка. А сами роман не пишете. Разве это поступок?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Конечно. Еще какой поступок. Не поддаться соблазну.
ДЕД. Где же Тамара? Почему не идет? Не несет нам вестей никаких? Когда нас прицепят? Когда мы тронемся?
АНТОНИНА. А я бы, если бы была писателем… писательницей… обязательно бы роман написала. Как с Чудаковым познакомилась, с Михаилом Степанычем… Как у нас было с ним… об этом роман… весело. Я вам дом показать обещала. Поедем – обязательно покажу.
ДЕДПотерял я лет десять назад зонтик в поезде. Японский. Мне сказали, чтобы я зашел… в это, как называется… ну, служебное помещение их… машинистов… где они собираются… Вдруг подобрали. Вот. Я зашел. Зонтика нет, конечно, с концами… но я это не к тому рассказываю. Там у них «Молния» на стене, стенгазета. Сами себя пропесочивают. Я посмотрел… Машинист такой-то уснул на работе на столько-то времени. Чудом избежал аварии. Выговор. Машинист такой-то уснул. Чудом избежал аварии. Выговор. Машинист такой-то уснул на работе. Выговор. Так что, может, еще и хорошо, что сидим и не едем. Может, и к лучшему.
АНТОНИНА. Игорь Сергеевич, вы начитанный человек. Вы сейчас про миллиард рассказывали. А что скоро солнце погаснет, вы знаете?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Когда?
АНТОНИНА. Через пять миллиардов лет.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Разве это скоро?
АНТОНИНА. Раньше думали, через десять. Оказалось, через пять. В газете писали… Я очень расстроилась.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Почему?
АНТОНИНА. Думали, через десять. Оказалось, через пять. В два раза. Вот такое открытие невеселое. Весь мир взбудоражен.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Что-то не чувствуется. Не волнуйтесь, мы все равно не дождемся.
АНТОНИНА. Лучше бы через десять.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Без разницы, Тоня.
АНТОНИНА. Может, вам и без разницы, а мне не безразлично, через пять или десять…
ДЕД. По радио передавали, что солнце внутри холодное. Оно только снаружи горячее. А внутри – лед.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Не знал. Все-таки мне кажется, мы зря Тамару одну выпустили. Незнакомое место и вокзал далеко.
АНТОНИНА. Да разве такую удержишь? Вон она как в окно выпорхнула… Как циркачка… А все потому, что вы предложение сделали… так неожиданно.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Это и для меня самого так неожиданно. Я это еще сам не осмыслил.
АНТОНИНА. Осмысляйте, осмысляйте. У вас вагон времени.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Хорошо сказано, вагон времени.
ДЕД. Времени вагон.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Надеюсь, не заблудится. Не заблудилась.
ДЕД. Тамара? На железной дороге… Нет, на железной дороге не заблудишься.
АНТОНИНА. Пойдет по шпалам и дойдет до вокзала.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. А если в другую сторону? Это ж куда тогда уйти можно!..
ДЕД. Она в ту пошла. Она ведь туда пошла.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. А мы куда? Туда? Или туда?
ДЕД. Туда. Туда.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Или туда?
АНТОНИНА. Лично я в Ленинград.
ДЕД. В Санкт-Петербург.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Стоп. Еще окажется, мы в разные стороны едем. Только этого не хватало. Между прочим, «времени вагон», у меня часы стоят. Сколько на ваших… Филипп Семеныч?
ДЕД. Не ношу.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Счастливый.
АНТОНИНА. На моих без четверти пять. Но они тоже остановились.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Причем раньше моих остановились. На моих шесть ровно.
ДЕД. Что же это все значит? Ведь уже и киевский прошел… и кишиневский.
АНТОНИНА. Одесский не ходит.
ДЕД. Может быть, вообще ничего не ходит?
АНТОНИНА. Может, все вообще прошло?..
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, нет. Что-нибудь еще не прошло. Что-нибудь обязательно пойдет.
АНТОНИНА. Вот, слышите, Тамара идет.
Снаружи – шаги Тамары.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Тамара? Тамара?
ТАМАРА. Я здесь. Помогите мне. Я так устала. Я стану на ящик.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Вот вам моя рука. Мои руки. Тамара. Залезайте в окно.
ДЕД. Я хочу тоже помочь.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Я сам.
Тамара лезет в окно.
АНТОНИНА. Игорь Сергеевич, вы просто силач. И ты, Тамара… как в цирке.
ТАМАРА. Как хорошо. Я снова здесь.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Разрешите, я вас поцелую, Тамара.
ТАМАРА. Опять вы за свое, Игорь Сергеевич.
АНТОНИНА. У нас, Тамара, для вас сюрприз, Игорь Сергеевич оказался писателем. А вы и не знали, Тамара.
ТАМАРА. Я в этом нисколько не сомневалась.
ДЕД. Послушайте, молодежь. Потерпите немного. Отношения потом будете. После. Сейчас пусть нам Тамара все по порядку расскажет. Что там случилось у них? Почему они нас не прицепляют?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Да, да, Тамарочка. Дошла ли ты до вокзала? Почему они нас не прицепляют?
ТАМАРА. Не знаю. Я дошла до вокзала. Я с многими говорила, но как-то все бестолково. Начальника вокзала на месте нет, а дежурная… она сказала, что это недоразумение. Нас нет в графике.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Нас нет в графике, но мы есть в натуре!
ДЕД. У меня примерка зубов. Завтра в Санкт-Петербурге. Последняя.
ТАМАРА. Диспетчер призывал нас к терпению. Надо подождать немного, должны разобраться. А начальник милиции – к выдержке и спокойствию. Не делайте глупостей. Он так сказал.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. А что он еще сказал?
ТАМАРА. А еще он сказал, что после черной полосы всегда наступает светлая.
ДЕД. Не всегда. Иногда после черной полосы уже ничего не наступает.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Но хоть кто-нибудь сказал что-нибудь… оригинальное?
ТАМАРА. Самое оригинальное я увидела сама. Своими глазами. Вот что произвело впечатление.
ДЕД. Говори, Тамара. Говори скорее.
ТАМАРА. Я видела проводника. Я видела собственными глазами, как наш проводник сел в междугородний автобус. И уехал.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Куда?
ТАМАРА. Не знаю. Уехал.
ДЕД. Зачем уехал?
ТАМАРА. Вы меня спрашиваете?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Но этого быть не может.
ТАМАРА. У него был «дипломат». И он был с усами.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Я же сказал, это не он. Наш без усов.
ТАМАРА. Клянусь вам, это был наш проводник.
АНТОНИНАЧто же, Тамара, у него усы выросли, пока мы тут сидели?
ДЕД. Усы растут медленно.
ТАМАРА. Но он был с усами. Это факт. Он уехал с усами.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ( задумчиво). И с «дипломатом»…
АНТОНИНА. Скатертью дорога. Значит, дадут нового.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Не очевидно. Могут и никого не дать.
ТАМАРА. Вот именно. По-моему, он что-то знал… что-то знает, чего мы с вами не знаем.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Со временем, конечно, все разъяснится. Тайное становится явным. Так всегда бывает. Со временем.
ДЕД. Столько ждали, еще подождем.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. В любом случае жизнь продолжается.
Выстрел.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Что это?
АНТОНИНА. Игорь Сергеевич, это ваш пистолет!
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ( испуганно). Какой пистолет?
АНТОНИНА. Вы говорили, у вас пистолет есть. В чемодане. Это он выстрелил.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Я пошутил. Это шампанское! У меня в чемодане бутылка шампанского!.. ( Бьет себя по лбу.) Вот балда – позабыл! Позабыл! Надо было выпить давно!
АНТОНИНА. Как шампанское?.. Как в чемодане?.. Чтоб само… в чемодане… шампанское?.. Разве это возможно?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ( сокрушенно). Ай-я-яй.
ТАМАРА( неуверенно, но с надеждой). Раз в сто лет, возможно… возможно.
АНТОНИНА. В чемодане?.. Само?.. Раз в сто лет?..
ДЕД. Ничего, ничего. Бог даст, доедем.
Конец
Олег Ернев
«ТРЕТИЙ ГЛАЗ»
комедия
Действующие лица
Кондаков
Надежда Аркадьевна
Вера
~
Комната с выходом на балкон. За столом сидит Кондаков, скорбно обхватив голову руками. Из груди его доносятся приглушенные рыдания. Наконец, рыдания затихают. Он поднимает голову, промокает платком глаза. Взгляд его выражает целеустремленность и решительность. Вынимает из ящичка стола пистолет и коробочку с патронами к нему. Положил на стол рядом с початой бутылкой водки и открытой банкой консервов. Берет ручку, листок бумаги, пишет. Написав, читает:
– В моей смерти прошу никого не винить. Умираю, потому что все кругом – жулики.
Подавил прорвавшееся было рыданье.
– Сейчас бы выскочить на балкон и заорать на всю планету: «Люди! Какие вы все жулики!» Так ведь не выскочишь и не заорешь: балкон третий год на одном гвозде болтается, и никому до этого нет дела. Ни-ко-му! А ведь пятый этаж. Да что говорить.
Налил водку в стакан, выпил. Тычет вилкой в консервы. Вдруг что-то увидел в банке, брезгливо рассматривает, морщится. Подцепляет вилкой инородный предмет, рассматривает его в лупу.
– Ничего не понимаю. Улитка что ли? Или мокрица какая? Нет, кажется, все-таки улитка. Да, улитка. Вон и панцирь.
Брезгливо отшвыривает предмет с вилки на пол.
– Фу, гадость! Чуть не сожрал. Что это такое я ем? Морская капуста. Это же надо, жулье! Капусту в банку вместе с улитками. И еще хотят, чтобы я после этого жил!
Бросает банку в урну. Вдруг, передумав, достает ее из урны, держит в руках, ползает по полу с лупой в поисках выброшенного предмета, находит, насаживает его на вилку и уже с вилки отправляет обратно в банку. Банку тщательно закрывает и бросает в урну.
– Не буду загрязнять… планету.
Вытер полотенцем руки. Взял пистолет.
– Ну вот, теперь можно и начинать. Вернее… кончать.
Вертит пистолет в руках, пробует, как действует курок.
Достает из коробки патрон, загоняет в патронник. Несколько раз глубоко вздохнул. Подносит пистолет к сердцу. Пауза. Кладет пистолет на стол. Снимает рубашку, ладонью прощупывает, где сердце.
– Ничего не слышу. Совсем пульса нет. Еще промахнешься.
Достает из ящика фонендоскоп, концы его вдевает в уши.
Приставляет мембрану к области сердца.
– Нет. Ничего.
Вынимает из клетки птичку, держа ее в кулаке, приставляет к ней мембрану. Сердце птички оглушительно грохочет.
Приставляет к своему сердцу – мертвая тишина.
– Ничего не понимаю, где сердце?
Опускает мембрану ниже к животу. Слабое биение. Еще ниже – биение нарастает.
– Ага, вот оно. Вот-вот-вот.
Опускает мембрану вниз к ноге. Биение все сильнее. Скидывает ботинок. Мощные удары сердца.
– Испугалось сердечко-то. В пятки ушло. Что ж, значит, сюда и стрелять? А в какую? В левую или в правую?
Целится в пятку. Шум сердца мгновенно стихает.
– Господи! Куда же оно опять подевалось?
Ищет мембраной фонендоскопа. Сердце грохочет в груди.
– Вернулось. Буду бить сюда. Сердце у меня какое… блуждающее. Как комета. Ох, опять пропало. Что ж я так и буду за ним гоняться?
Положил пистолет, выпустил птичку в окно, бросил фонендоскоп. Зашагал по комнате, делая гимнастику для пальцев.
– Нервы, нервы никуда не годятся. С такими нервами как пить дать промахнешься. А надо в десятку. А то ведь не поверят. Скажут: нарочно представление разыграл. Надо в голову. Полчерепа – фьють! И моментальная смерть. Только вот затылок… затылка жалко. Женщинам почему-то мой затылок нравился. Они говорили: лоб у тебя, как у обезьяны, а затылок хорош. ( Смотрится в зеркало.) Не знаю, а мне и лоб нравится. Что-то я не видел обезьян с такими лбами. Нормальный лоб. Дуры эти женщины. ( С яркой экспрессией.) Дуры! И жулики!
Снова взял пистолет, рассматривает.
– Итак, нажимаем на собачку. Хм-м, что в ней такого собачьего? Дурак какой-то назвал. На хвост похоже. Так бы и назвал: хвост. Нажимаем на хвост и… Бр-р-р!
Отбрасывает пистолет.
– Как бы эдак застрелиться, чтобы не знать об этом. Эдак как бы нечаянно? А что если?
Достает тиски, фломастер, бечевку, линейку. Прикрепляет тиски к столу, зажимает в них пистолет, взводит курок, стреляет. Внимательно изучает след на стене от пули. Ставит под дыркой у стены вращающийся табурет и, вращая, поднимает его до нужного уровня. Делает соответствующие измерения.
Рисует на лбу фломастером круг. На пистолет устанавливает оптический звуковой прибор, который дает сигнал в тот момент, когда дуло пистолета точно совмещено с центром круга на лбу. Привязывает к спусковому крючку шнур, перекидывает его через ролик таким образом, что конец шнура оказывается рядом с табуретом. Заряжает пистолет.
– Вот теперь другое дело. Я хожу по комнате, потом, как бы невзначай, сажусь на этот стул и говорю: «Да, кстати, а что это такое? Шнур какой-то. Дернуть, что ли?» Дергаю. Выстрел, и я благополучно кончаюсь. Ну, приступим.
Встает со стула, начинает ходить по комнате, напевая какую-то незатейливую песню. Садится на стул, ерзает на нем, совмещая нарисованную на лбу мишень с оптическим прицелом.
Звучит сигнал. Он нагибается за концом шнура. Сигнал перестает звучать.
– Ах ты, сбил. Надо сначала шнур…
Совмещает мишень с прицелом. Сигнал.
– Да кстати… а что это такое?
С «удивлением» рассматривает шнур.
– Шнур какой-то! Дернуть, что ли? Ну дергай же, черт бы тебя побрал! Не дергается, нет.
Вскакивает со стула, бодро ходит по комнате, напевает, заводя себя, бросается на стул, хватает шнур, совмещает, сигнал.
– Кстати, а это что такое? Шнур какой-то. Дернуть что ли? Нет, не могу, не дергается. Сам не могу. Да и почему я сам должен стреляться. Они меня довели, а я… Стоп! Идея!
Берет большой лист бумаги, пишет: «ДРУЗЬЯ, ПОМОГИТЕ!!!»
Вешает плакат с наружной стороны двери. Привязывает свободный конец шнура к ручке входной двери, которая открывается наружу. Таким образом открывающаяся дверь натягивает шнур и происходит выстрел. Кондаков садится на стул, совмещает мишень, дожидается сигнала, сидит, затаив дыхание, держит голову прямо.
Пауза.
– Ну давай, коммуналка, давай. Ты же всегда чуешь, когда что-нибудь особенное.
В коридоре раздаются шаги. Кондаков напрягся. Шаги все ближе. Остановились у двери. Видимо, человек читал надпись.
Кондаков зажмурился. Но… шаги стали удаляться. Кондаков открыл глаза. Шаги снова стали приближаться. Подошли к самой двери. Кондаков зажмурился. Снова стали удаляться. Открыл глаза.
– Вот садисты.
Шаги снова стали приближаться. Зажмурился. Сигнал пипикает.
Шаги снова удаляются. Нервы Кондакова не выдерживают. В бешенстве он срывается со стула, бежит к двери. Распахивает ее. Выстрел. Мгновенно захлопнул дверь.
– Проклятье, забыл!
Подбежал к стене, разглядывает второй след от пули.
– Точно бы в лоб.
Стук в дверь. Бросился на стул, поерзал, совместил, приготовился умереть.
– Войдите.
Дверь открывается. Выстрела не последовало, поскольку Кондаков забыл перезарядить пистолет. В комнату вплывает улыбающаяся жизнерадостная Надежда Аркадьевна. Прикрыв рукой лоб, Кондаков неуклюже пытается загородить собой свое хитроумное устройство.
КОНДАКОВ. Надежда Аркадьевна, я… вы…
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Видела. Читала. Вы же знаете, Серафим Степанович, помогать другим – моя миссия. Соседи – это святое дело.
КОНДАКОВ. Спасибо. Тогда выйдите, пожалуйста, за дверь. Постойте там минуту, потом постучите, я вам крикну: «войдите», и вы войдете. Только обязательно постучите, чтобы я был готов.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Поняла. А… зачем?
КОНДАКОВ( выпроваживая ее). Войдете и узнаете. Я приготовил вам сюрприз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( озаряясь блаженством). Мне? Сюрприз! Как это мило с вашей стороны, голубчик.
КОНДАКОВПустяки.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( погрозив пальцем). Вы, мужчины, такие проказники. Небось, что-нибудь эротическое?
КОНДАКОВ. Почти.
Крайне заинтригованная, Надежда Аркадьевна исчезает за дверью. Кондаков перезаряжает пистолет, бросается к стулу. У самого стула поскользнулся на отстрелянной гильзе, грохнулся на пол. В это же мгновение раздался выстрел. Это Надежда Аркадьевна, не в силах сдержать любопытства, тихонько приоткрыла дверь, чтобы поглядеть на сюрприз.
Пауза. Кондаков лежит на полу. Надежда Аркадьевна входит в комнату.
КОНДАКОВ( с плохо скрытым раздражением). Что вы наделали? Вы испортили себе сюрприз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну простите, Серафим Степанович. Мы, женщины, такие любопытные. Что это у вас стрельнуло?
КОНДАКОВ( прикрыв лоб ладонью). Это? А это я… гвозди в стенку заколачиваю. Пистолетом.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( с завистью). Вот бы и мне заколотить. А то без мужчин, вы же знаете, голубчик… Без мужчин в доме гвозди гнутся. ( Помогает подняться с пола Кондакову.) Я хотела Силаева попросить. Так ведь он же трезвым никогда не бывает…
КОНДАКОВ. Хорошо, я вам после позабиваю. А сейчас вы, пожалуйста, выйдите….
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( огорченно). А сюрприз?
КОНДАКОВ. Вот выйдите, постучите, я крикну, и вы войдете. Будет вам и сюр и приз – все вместе.
Надежда Аркадьевна выходит за дверь. Кондаков перезаряжает пистолет. Усаживается на стул, совмещает мишень, закрывает глаза, напрягается, прибор сигналит.
КОНДАКОВ. Входите!
Тишина. Никого.
КОНДАКОВ( кричит). Входите! Уже можно!
За дверью раздается пронзительный женский вопль. Вслед за ним – грохот падающего тела. Кондаков вскочил, опрометью бросился к двери, открыл ее. Выстрел. Ударив себя по голове и посылая проклятия в адрес своего склероза, скрывается за дверью. Через некоторое время возвращается, таща в руках находящуюся без сознания Надежду Аркадьевну. Сажает ее на стул. Смочив платок водкой, подносит его к носу соседки. Она чихает и приходит в себя.
КОНДАКОВ. Что с вами случилось, Надежда Аркадьевна?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( махнув в сторону двери, слабым голосом). Там… в коридоре… Страшный… ужасный…
КОНДАКОВ. Силаев, наверное.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. На четвереньках!
КОНДАКОВ. Напился. Он когда пьяный, всегда на четвереньках бегает.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Да нет же, крыса. Такой зверь… ( Дико вопит и отшатывается от Кондакова.)
КОНДАКОВ. Что? Что такое?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( переходя на интимный шепот). Круг. Круг на вашем лбу! Я вас правильно поняла? Это… для духовности?
КОНДАКОВ( пощупав лоб). Это? Да… для духовности. А как вы догадались?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну, это не трудно. Я сама практикую медитацию. А скажите, Серафим Степанович, это ведь у вас… третий глаз?
КОНДАКОВ( теряя терпение). Да. Третий.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Я сама так поступаю при медитации. Свами Рубимахудра советует подобную практику, чтобы третьему глазу легче было открыться. Ведь при духовном совершенствовании он открывается, и тогда…
КОНДАКОВ. Что тогда?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Тогда человек обладает страшной силой. Он может все.
КОНДАКОВ( недоверчиво). Все?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Практически все.
КОНДАКОВ. Даже застрелиться?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( укоризненно). Ну это ему ни к чему. Но застрелить, не прибегая к оружию, – да. Воспламенить взглядом предметы. Взорвать силой мысли бензоколонки, газопроводы… Вот скажу вам по секрету: я стою на пороге величайшего открытия…
КОНДАКОВ( мрачно). А я закрытия.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА( вдохновенно). Открытия Третьего глаза.
КОНДАКОВ( еще мрачнее). А я закрытия первых двух.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Но если ваш третий глаз откроется раньше, чем мой, запомните: с этой духовной силой надо быть крайне осторожным. Нельзя никого ненавидеть. Стоит о человеке плохо подумать, и вы его испепелите. Помните, Серафим Степанович, что вы – избраны Богом. Ваша жизнь принадлежит всем нам. Богу и нам. Нам и Богу! ( Удаляется.)
Кондаков стоит некоторое время задумавшись. Видимо, сказанное произвело на него некоторое впечатление. Резкий стук в дверь.
КОНДАКОВ. Минуту! ( Перезаряжает пистолет, бросается на стул, поерзал, совместил, все, что надо. Запипикало.) Войдите!
Молчание.
( Вытирает обильно льющийся пот.) Войдите, черт бы вас побрал!
Снова стук в дверь.
Кондаков вскакивает, бежит к двери открывать. Но у самой двери вспомнил, отвязал шнур от дверной ручки, открыл дверь. На пороге – молодая, очень привлекательная девушка, крупная, яркая, улыбающаяся. В рабочем оранжевом комбинезоне. На плече – сварочный аппарат.
КОНДАКОВ( на секунду опешил, потом опомнился, впускает девушку в дом. С некоторым раздражением). Я же сказал: войдите, почему не вошли?
