Текст книги "Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров"

Автор книги: Людмила Разумовская

Соавторы: Игорь Шприц,Сергей Носов,Андрей Зинчук,Алла Соколова,Станислав Шуляк,Олег Ернев,Александр Образцов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Картина третья

Поздний осенний вечер. То же место действия. Холодно, сыро, темно. Типичная петербургская погода с ветром и мокрым снегом. У Владимирской церкви, на ящике, прислонившись к ограде, сидит, съежившись, Павел Сергеевич, поджидая Веру Ивановну. Увидев ее, он неловко вскакивает и бежит ей навстречу.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Верочка!

ВЕРА ИВАНОВНА. Паша!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Здравствуй, Верочка!

ВЕРА ИВАНОВНА. Здравствуй, родной. Давно прибыл?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да я ведь сразу и позвонил, как с поезда…

ВЕРА ИВАНОВНА. Ну как, жив, здоров?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Жив…

ВЕРА ИВАНОВНА. Удачно съездил?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Расскажу… все.

ВЕРА ИВАНОВНА. Ты не голодный?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я?.. Не помню… вроде что-то с утра ел…

ВЕРА ИВАНОВНА. У меня бутерброды… взяла с колбаской… Зайти бы куда.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего. Вот ящик наш любимый. Посидим.

ВЕРА ИВАНОВНА. У нас дожди, слякоть, холод. Там-то как, получше?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Там тоже дожди…

ВЕРА ИВАНОВНА. Ну, поешь, поешь, после… ( Наливает ему из термоса чай.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вот это хорошо. Горяченький. Я что-то промерз…

ВЕРА ИВАНОВНА. Там тоже, говоришь… Что ж, осень, она везде… Ты не простудился в дороге?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Немножко как будто есть…

ВЕРА ИВАНОВНА. Что? Температура?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да нет… должно быть так… пройдет.

ВЕРА ИВАНОВНА. Ты смотри, не заболей. Нам теперь болеть нельзя.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А что это ты с такой сумищей?

ВЕРА ИВАНОВНА. Я? Ох, Паша, не спрашивай. Тут такие события… Не знаю, если б не ты, хоть в петлю, ей Богу!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что случилось?

ВЕРА ИВАНОВНА. Случилось… да… Да ты ешь, ешь, после, потом… ( Вдруг заплакала.) Наташка моя комнату продала!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Как продала? Кому? Вашу комнату? Где вы все живете? ( Вера Ивановна плачет.) Вера! Как же это?..

ВЕРА ИВАНОВНА. Так!.. Через деловой брак!.. Азербайджанец какой-то или… уж я не знаю, кто он там по национальности… Моя-то дура по пьяни… наговорили ей, она и рада… А теперь он вселился и требует, чтобы мы в недельный срок… Иначе он в суд подаст… на выселение… Что делать, Пашенька, а?..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, какое же он имеет право…

ВЕРА ИВАНОВНА. Да ведь какие у нас теперь права? Деньги – вот все права!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, но ты же пенсионерка, блокадница, – это же твоя…

ВЕРА ИВАНОВНА. Это такой страшный человек, Паша! Он… он всех купит, всех судей, всех адвокатов, он нам на кухне так и сказал. – Я вас всех, – говорит, – куплю, – сам улыбается, а зубы у него сплошь золотые. И купит, Пашенька, ты бы видел, что он себе домой тащит в холодильник, сплошные банки по невозможной цене иностранные. А вчера с двумя девушками пришел молоденькими, Паша, что они там вытворяли, стыдно сказать! Мою дуру напоили, она и проспала до утра, а я на кухню ушла, всю ночь там и просидела.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А Алеша где?

ВЕРА ИВАНОВНА. Алеша!.. ( Зарыдала.) Алешеньку, Паша, забрали!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Куда забрали?

ВЕРА ИВАНОВНА. В интернат инвалидный. В интернат-то к нему прихожу в воскресенье, впускной день у них. Что, говорю, Алешенька, как тебе здесь, не очень плохо? – Плохо, бабушка. – А что же, Алешенька, плохого? – Да при мне, – говорит, – одного мальчика побили, он до горшочка не дотянулся, ну и штанишки испачкал… – А тебя, – спрашиваю, – не обижали? – Нет, пока, кричат только очень. – Говорит – и глазки у него такие испуганные, грустные… Я, конечно, в слезы, так он же меня еще и утешает. – Ничего, – говорит, – бабушка, не плачь, вы с дядей Пашей только к себе меня на лето заберите, хорошо? Очень мне хочется летом в деревне пожить… ( Плачет.) Все понимает ребенок…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да, дела…

ВЕРА ИВАНОВНА. Наташка моя, видно, совсем рехнулась. Как дурочка, сама с собой ходит, разговаривает, то ли он ей чего подсыпал? Отравит он ее, чует мое сердце, отравит.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, комнату, говоришь, она ему продала, а деньги где?

ВЕРА ИВАНОВНА. Деньги?.. А я, Паша, не знаю… Я, Пашенька, ничего не знаю. Он говорит, я вашей дочери на книжку положу. У нее спрашиваю, та только на меня глаза таращит да улыбается. Нет, это не от водки, это он уж ей точно чего-нибудь подсыпал…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может, мне с ним поговорить… по-мужски?

ВЕРА ИВАНОВНА. Ой, что ты! Не дай Бог! Еще тебя укокошит. Он все может, подговорит кого-нибудь… Нет, Пашенька, уходить нам надо. А как уйти? Сердце кровью за Наташку с Алешенькой обливается. Я уж и пожитки все собрала, сложилась… а это вот на первый случай, сегодня уж домой не пойду. Решила так: встречу тебя, где-нибудь вместе заночуем, где Бог даст. Я уж теперь не хочу с тобой расставаться, будь что будет. Хоть на вокзале, хоть в подвале, хоть на чердаке, лишь бы вместе, вдвоем. Вот, все я тебе выпалила, все свое горе… Ты-то как? У тебя-то что? Нашел дом-то?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Нашел.

ВЕРА ИВАНОВНА. Слава Богу!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да только…

ВЕРА ИВАНОВНА. Что? Ты не тяни, а то у меня сердце замирает. Ты по порядку…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, приезжаю я на то место, что тебе говорил… Там у меня когда-то вроде родственница жила, пятая вода на киселе… Приезжаю, – а там пусто. Я сперва, знаешь, не понял, ошибся, думаю. Ну, стою так, спросить не у кого, походил, побродил… Место, вроде, то, и речка так течет, и пригорок, и сосны… а деревни нет, как корова языком, ни следочка.

ВЕРА ИВАНОВНА. И куда же она девалась?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, пошел я себе дальше, по тропинке, да лесом, авось, думаю, выйду куда… ( Вдруг замолчал.)

ВЕРА ИВАНОВНА. Что, Паша? Нехорошо тебе?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да нет, как-то знобит что-то.

ВЕРА ИВАНОВНА. Господи, да ты совсем у меня… Дай-ка лоб… Так и есть, температура! Что ж делать-то, а? Что же делать?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, Вера, не тарахти. Пройдет.

ВЕРА ИВАНОВНА. А если не пройдет? В нашем-то возрасте, знаешь…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, дай дорасскажу.

ВЕРА ИВАНОВНА. Да мне в голову совсем не то лезет…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А ты голову свою собери. Так вот, иду я лесом, иду, никого, ни души. Страшно не страшно, а как-то жутковато. Будто весь род человеческий вымер. Часа два я этак протопал, вдруг вижу, какие-то избенки стоят. Ну, я обрадовался, чуть не бегом припустил. Подхожу ближе – а избенки все – неживые…

ВЕРА ИВАНОВНА. Как неживые?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Брошенные давно и еле дышат.

ВЕРА ИВАНОВНА. Так, может, там бы и пожить?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вот бабий-то ум короткий. Пожить!.. Без стекол, без дверей, крыша провалилась, один ветер гуляет, это ладно. Без электричества, ну, тоже ладно. А без хлебушка как?.. То-то и оно. Сижу я так, горемыкаю…

ВЕРА ИВАНОВНА. Паша, пойдем в метро, я боюсь.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Кого ты боишься? Народу – вон еще полно.

ВЕРА ИВАНОВНА. Я не народ. Я, что ты заболеешь, боюсь.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Пройдет. Ерунда.

ВЕРА ИВАНОВНА. Все равно ведь ночевать негде. Останемся а вагоне, выспимся. Тепло, мягко. Я ведь, как на грех, и таблеток никаких не взяла. Голова-то уж совсем не соображает. Покидала чего в сумку, сама не помню, и пошла подальше от своего черномазого, уж не знаю, кто он там есть…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может, он негр?

ВЕРА ИВАНОВНА. Нет, ну что ты, негр! По-русски хорошо говорит, и все зубы золотые. Всех, говорит, вас куплю, с вашими потрохами. Здесь, говорит, у меня офис будет. А я так думаю, никакой у него не офис, а самый настоящий, прости, Господи, бордель. Вот Наташку мою на тот свет отправит и откроет бордель для своих азербайджанцев или кто они там…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вера, ты с работы уволилась?

ВЕРА ИВАНОВНА. Уволилась… ( Снова заплакала.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Чего опять реки проливаешь?

ВЕРА ИВАНОВНА. Сорок лет, считай, на одном месте… Каждый гвоздик знаю… Как они теперь без меня…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего, обойдутся.

ВЕРА ИВАНОВНА. Сейчас ведь медсестры, знаешь…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Знаю. Приходилось.

ВЕРА ИВАНОВНА. Не все, конечно, есть и хорошие, только мало… Мы-то когда учились, время, конечно, было другое, мы старались, мы всю душу в больных… сейчас нет, сейчас что собака, что человек… Вся больница меня провожала. Главврач, он у нас старенький такой тоже, букет роз мне и ручку поцеловал при всех. Так жалею, что Алешенька бабушку свою не посмотрел, как мне розы-то и ручку… при всех. – Захотите, – говорит, – вернуться, Вера Ивановна, милости просим, всегда для вас… всегда вас с радостью примем. ( Плачет.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вот видишь. Ну, не получится у нас с тобой жизнь, вернешься.

ВЕРА ИВАНОВНА. Как не получится? Что это ты говоришь? Даже и говорить-то так грех! Да я только тем и живу, что мы с тобой… Ты мне только прямо скажи: есть нам ехать куда или нет?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Есть, Верочка, есть, не волнуйся.

ВЕРА ИВАНОВНА. Ну, сидишь ты в этой пустой деревне и что?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Дождичек накрапывает. Достал сухариков, поел, гляжу, смеркаться начинает. Вдруг, чувствую, смотрит на меня кто-то. Аж вздрогнул. Оглядываюсь, смотрю – старушенция… такая скрюченная, в чем душа держится. – Здравствуй, – говорю, – бабушка, откуда ты свалилась? – Да уж я и то, отец мой, в толк не возьму, откуда ты такой заявился? – Ну, разговорились. История обыкновенная. Все деревни в округе сперва опустели, старухи, где кой-какие еще пооставались – повымирали. Прошлым летом, говорит, двух соседок последних схоронила.

ВЕРА ИВАНОВНА. Как? Сама?.. Это ж надо могилу выкопать…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А у них все уж давно приготовлено. Там версты за три еще деревенька, побольше, туда и хлеб два раза в неделю привозят, и старичок еще живой, в силе, он-то и помог, конечно… Настасией Ивановной зовут хозяйку нашу. Я ей все сказал. Говорю, вот, Настасия Ивановна, деваться нам с женой некуда, пустите к себе. А я вам и дом потихоньку поправлю, и схороним вас честь честью. На том и сговорились. Смешная такая. – Если, – говорит, – как помирать буду, за батюшкой сходишь, – пущу. – Да где ж, – говорю, – батюшку я тебе возьму, бабка? – Есть – говорит – километров за десять, аж целый монастырь. – Ну, схожу, – говорю, – что с тобой сделаешь, раз ты такая греховодница, помирать – чертей боишься.

ВЕРА ИВАНОВНА. Так это… где же это, далеко?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Пять часов на поезде, а там… где автобусом, где пешком, да еще переправа на пароме…

ВЕРА ИВАНОВНА. Как же далеко-то как от Алешеньки…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А ближе-то, Вера Ивановна, кто тебя в свой дом пустит? Нам уж только туда дорога, ( иронично) «на свалку истории»…

ВЕРА ИВАНОВНА. Далеко… Алешенька от тоски умрет…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди. Устроимся, осмотримся, да заберем к себе. Перевезем куда поближе…

ВЕРА ИВАНОВНА. Ой, что это ты? Плохо тебе, да?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да нет. Так… голова что-то закружилась… Пройдет.

ВЕРА ИВАНОВНА. Паша… а ты не умрешь?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, что ты! Зачем?

ВЕРА ИВАНОВНА. Ты смотри… Я знаю, как мужики в этом возрасте мрут, рраз – и готов! Я без тебя не выживу.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. У тебя вещи-то все собраны?

ВЕРА ИВАНОВНА. Ох, Паша, разве их все соберешь? Шестьдесят лет наживала!..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ты самое теплое теперь отбери. Завтра и отправимся помаленьку.

ВЕРА ИВАНОВНА. Ох, и куда ж мы, злосчастные, на зиму голодную да холодную собираемся! И чего же нас, горемычных, судьба со свету сживает, на край света гонит!..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ты, Вера, прекрати голосить. Чай не на фронт…

ВЕРА ИВАНОВНА. Хуже чем фронт, Пашенька, хуже…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вера, ты меня своими слезами… деморализуешь, ясно? Я думал, ты мне боевая подруга, а ты мокрая курица.

ВЕРА ИВАНОВНА. Курица, это уж точно, Пашенька, курица… И что же нас там, разнесчастных, ждет!..

Пауза.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ( устало). Ну, как хочешь. Можем не ехать.

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА. Да?.. Ой, Паша, у меня так сердце лопнет. И ехать надо, и страшно. Своих оставлять страшно. ( Пауза.) И зачем так далеко уезжать. Можно ж где-нибудь поближе работу найти… со служебной площадью… Дворником хоть… а?..

Пауза.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я это чувствовал.

ВЕРА ИВАНОВНА. Что?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что все так и будет.

ВЕРА ИВАНОВНА. Что, так и будет?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Никуда мы с тобой не уедем. И никакую новую жизнь не начнем. ( Пауза.) Ты, Верочка, иди уже домой, а то поздно. Утро вечера мудренее.

ВЕРА ИВАНОВНА. Как же я пойду? Там узбек этот орудует.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего. В крайнем случае, на кухне пересидишь. И на работу, если что, вернешься. Сама говорила, приглашали…

ВЕРА ИВАНОВНА. А ты?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А я как-нибудь, обо мне не переживай, я привычный.

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА. Пашенька, ты меня извини, но я кажется… я действительно… Ну подумай сам, как я их брошу, а?! Я же там с ума сойду. Пожалей ты меня, Пашенька! ( Плачет.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не плачь, я понимаю, не плачь…

ВЕРА ИВАНОВНА. Тебе хорошо, ты один, а у меня двое на руках инвалидов, ты это понимаешь? Двое! Один алкоголик, другой безногий! Они ж без меня пропадут!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да я что… Я разве тебе что говорю… Конечно…

ВЕРА ИВАНОВНА. Если бы их можно было с собой взять!.. Да ведь это не кошелек, в карман не положишь. Пробовала я ей сказать: давай уедем, Наталья…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. И что?

ВЕРА ИВАНОВНА. Она ведь уже не человек… Женский алкоголизм, он ведь… Уеду я, случись с ней что – кто ее похоронит?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Этот-то азербайджанец ей по закону теперь кто, муж?

ВЕРА ИВАНОВНА. Он говорит, – Я, мамаша, с вашей дочерью теперь разведусь и знать вас больше никого не желаю. Ко мне невеста приезжает. Мне вас надо кого куда рассовать и ремонт сделать. Хочу, чтобы моя невеста на берегах Невы как царица жила и в окошко на Исаакиевский собор смотрела. Я, – говорит, – мамаша, новый русский аристократ.

Пауза.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, хорошо… Ты, Верочка, иди уже… Спасибо тебе за все… Иди.

ВЕРА ИВАНОВНА. Что это ты меня прогоняешь?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Темно уже. Нехорошо сейчас поздно-то ходить.

ВЕРА ИВАНОВНА. А ты куда же?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я, может быть, ночным поездом обратно махну.

ВЕРА ИВАНОВНА. В деревню?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я бабке Анастасии крепко пообещал вернуться. Надеется она теперь на меня.

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА. Что же, мы, значит, теперь расстаемся?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Выходит, что расстаемся.

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА. Нехорошо-то как…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да чего уж хорошего. Венчаны, чай.

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА. А что бы ты на моем месте, а? Что бы ты на моем месте?!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю, Вера Ивановна, истинный Бог, не знаю. ( Пауза.) Ничего. Пройдет осень, потом зима… Купит ваш азербайджанец каждому по квартире… И заживете вы припеваючи. Наталья перестанет выпивать… от радости… Алешенька поправится… И приедете вы летом к нам с бабкой Настасьей на дачу… на клубнику да землянику…

ВЕРА ИВАНОВНА( в слезах). Что это ты такое говоришь, Павел Сергеевич, слушать больно. Какую-то сказку ты говоришь…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А в каждой сказке есть, Вера Ивановна…

ВЕРА ИВАНОВНА. Ничего, ничего в ней, ничего в этой сказке… нет, ничего нет!..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Пойдемте, я вас на трамвай посажу. Ровно полгода, как мы с вами на этом самом месте…

ВЕРА ИВАНОВНА. Неужели полгода прошло? А кажется…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Будто мы с вами всю жизнь…

ВЕРА ИВАНОВНА. Так оно и есть. Детство да старость… вся жизнь… Как же мы с вами связь будем держать?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. К нам с бабкой Настасьей почта не ходит. А куда вас ваш азербайджанец определит, одному Богу известно…

ВЕРА ИВАНОВНА. Вы мне, Павел Сергеевич, напишите на Главпочтамт. До востребования…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, вот и все. Вот ваш трамвай. Вера Ивановна…

ВЕРА ИВАНОВНА. Мой?.. Он, кажется, теперь на Васильевский не идет.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Идет. Это тридцать первый не идет. А этот идет. Как раз до самого вашего дома почти.

ВЕРА ИВАНОВНА. Ну… тогда до свидания, Павел Сергеевич.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. До свидания, Вера Ивановна.

ВЕРА ИВАНОВНА. Пишите… нам.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Обязательно…

ВЕРА ИВАНОВНА. Не поминайте, как говорится, лихом…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. И вы…

ВЕРА ИВАНОВНА. И простите, если что не так…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вы… простите…

ВЕРА ИВАНОВНА. Ну вот, опоздали.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего. Следующий подождем…

Конец

SYNOPSES

Alla Sokolova

«Before»

This play tells about the relations between man and time, about agonizing attempts to realize himself, about his search for the non-mechanical way of existence. About the irrational space between Before and After which are constantly escaping from us and which are life.

Sergey Nosov

The comedy «Bags of time»

Sergey Nosov was born in 1957. Two books of novels and short stories, written by Nosov were published in St. Petersburg: «Below, under the stars» (1990) and «Monument to the one, who is guilty of everything» (1994).

Participated in the poetical anthology «Late poets of St. Petersburg». Four plays from seven, written by Nosov were staged on «Radio Rassia».

The action of the comedy «Bags of time» takes place in a carriage, that stands in some dead-end siding. Four passengers try to believe, that their carriage will be sometimes couple to the train. Meanwhile everybody lost both sense of time and sense of reality long long ago.

Comedy with elements of the Theater of the Absurd.

Oleg Ernev

«The Third Eye»

The main character of this comedy is presented at the moment of suicide. The only thing left for him is to say good bye to life and to press the trigger. But it turns out to be most difficult. In the process of multiple attempts to deceive his own fear the main character meets his destiny in the person of an attractive girl. The play like a theorem proves that dramatic moments are just a prelude to the happy end.

«A Mysterious Man»

Two main characters – a mother and a daughter – are waiting for a guest who did not inform them about the aim of his visit. But the daughter is ripe for marriage and the guest is a bachelor. And there is hope that…

The visitor is evidently at odds with good fortune and his visit is accompanied with circumstances, bringing the play to a stunning finale.

Andrew Zinchuk

«The Nameless Avenue»

The collisions of this tragicomedy take place at the pedestrian crossing of a big avenue. After a long-time exile a poet Izvekov comes back here. He comes back to fulfill his ambitious plans of the past. Some time ago he had to escape poor and winded. But now he has the strength and has money enough to implement his noble charitable plans. Allthough during the time of his forced absence a lot has changed in his Motherland. Finding no place for himself in New Russia the Poet perishes.

«With Magic Pleasure!»

Four snowfellows decide to live through to the next year. For this purpose they ought to turn into real humans. But they have no common opinion on what The Real Man is.

For the 1st Snowfellow The Real Man is the man, who goes to school and studies for a long time – three years in every class.

For the 2nd one The Real Man is an idler, absentee, quarrelsome fellow.

For the 3rd snowfellow The Real Man is a weakling, a sneak and a coward.

For the 4th snowfellow a «human» name was not found at all – nobody else appeared during the short time of their life in the school yard. So this snowfellow (a girl) was left with a strange name «Nowise». But it was just Nowise that became a Real Human Being and other snowfellows went melting one after another.

Alexander Obraztzov

«The Suburb»

«All cats are gray»

The genre of both plays is an anecdote.

These are the plays about love. The central issue is the classical triangle. Both of them can be performed by the same actors. But it's a very complicated task, because the characters are not only quite opposite in temper, but they belong to different social groups.

«The Suburb»: can it be that a husband doesn't understand the words of a stranger who seduces his wife.

And only this misunderstanding saves the family for him.

«All cats are gray»: can a looser and a poor man in forty minutes at a night railway station to take a beloved woman from a successful, clever and sophisticated rival?

Stanislav Shulyak

«Delusions»

And it is said: «Word is given to us to suffer». But a word can also oust a character, i.e. the bearer of this very word. The word causes the destruction of the personality of the main character in «Delusions» – Sharkovsky. This word destroyed Jerusalem in the play «Delusions» – the word and not the troops of Titus. This very word creates the theatrical time in the play. And thanks to this very word delusions turn into the only possibility for a man to get into contact with the outer world.

«Concluding Remarks»

«First was the Word»… Everything after that belonged more or less to the «concluding remarks». In the play «Concluding Remarks» time apparently has gone crazy as if it got off the chain. Beginnings and ends, reasons and consequences got mixed up. May be the traditional mythology has also acquired a slightly different sinister image.