Текст книги "Эмоциональный букварь от Ах до ай-яй-Яй"
Автор книги: Людмила Стрелкова
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
«НЕ ПЛАЧЬ, ДАША!»
Нет, не надо было Мише так плохо думать! Конечно, он потом очень жалел об этом. Не надо было! А произошло вот что.
Даша стала устраивать на ночь Натали в своей кровати, уложила её на подушке – Наташины локоны красиво рассыпались по белоснежной наволочке, закутала её одеялом, подоткнула со всех сторон и пошла чистить зубы. В ванной она обнаружила, что её щётка мокрая. «Ага! Значит, Мишка опять чистил свои зубы моей щёткой!» – зло подумала Даша и с мокрой щёткой в руках влетела в детскую. Щёки её горели. Бросившись к брату, она начала тереть зубной щёткой по беззащитной макушке. Миша дёрнулся от неожиданности, вскрикнул каким-то тоненьким голоском и, спасаясь, прыгнул на Дашину кровать. Вид Даши заставил его разозлиться и резко встать. Зажав в кулаке угол одеяла, он дёрнул за него. И тут произошло… страшное… В тёплом воздухе детской комнаты дети услышали тонкий холодный звук, от которого они замерли в воинственных позах.
Даша закрыла глаза. Она поняла, что никогда их уже не откроет. А Миша смотрел во все глаза: на полу, раскинув фарфоровые ручки, лежала кукла Натали, прекрасная Натали. Судя по всему – она разбилась, хотя сразу не видно. Поверить в это было невозможно!
Даша стояла с закрытыми глазами, беззвучно открывала рот, как рыба на песке, и никак не могла громко заплакать, заголосить. Ей этого больше всего хотелось. Но так велико было горе девочки, что ничего не получалось.
И вдруг произошло неожиданное. Что-то как будто толкнуло Мишу под руку. Мальчик наклонился, снял с ручки Натали серебряную сумочку, открыл её и достал флакончик, отделанный маленькими сверкающими камешками. Почему он это сделал? Миша не знает до сих пор. Тогда он совершенно растерялся.
Хотя Миша немного отвлёкся, но как тяжело было у него на душе! «Ну, что же она никак не заплачет? Заплакала бы что ли, а я бы ей сказал: „Не плачь, Даша!“ Успокоил бы её, а так…»
Миша открыл флакон. Удивительный запах волнами пошёл по комнате. У мальчика немного закружилась голова, люстра тихо поплыла в сторону. Сам собой флакончик у Миши в руке наклонился, и несколько хрустальных капелек, сверкнув под электрическим светом, упали на куклу Натали.
…И в этот момент, именно в этот момент, когда Даша, наконец, закрыла рот и открыла глаза, кто-то произнёс нежнейшим голоском:
– Сударь, закройте, пожалуйста, флакон. Ведь всё прольётся. Будьте так добры, сударь!
Миша широко раскрыл глаза. Они сделались совершенно круглыми. Во все круглые глаза Миша смотрел на сестру. Но нет! Говорила не о-н-а! Тогда кто же?
– Помогите же даме подняться, сударь. Подайте, пожалуйста, руку.
– Да кому, кому-ууу!? – завопил от этого ужаса Миша.
– Мне, Натали. Разве вы не видите, что я упала. Я больно ушибла плечо. Извините, что доставляю вам беспокойство.
Брат с сестрой посмотрели на куклу. Да что это я? Какая там кукла?! На полу сидела девочка, в потрясающе красивом платье с открытыми плечами и тонкими пальчиками потирала плечико.
Миша протянул руку Натали, она вложила свою руку в его и он быстро дёрнул. Натали вскрикнула.
– Мишель, извините, но мне больно. Разве вы никогда не помогали Дашеньке?
– Дашке? Руку подавать. Что я – козёл какой-нибудь?
– При чём здесь козёл? Я не понимаю. Объясните, пожалуйста, Мишель, – мягко удивлялась Натали.
Вообще, когда она говорила, её голосок звучал так, что Мише и Даше казалось, будто их кто-то гладит по голове очень нежной рукой и одновременно овевает тёплым ветерком. Надо признаться, что всё-таки Миша оказался настоящим мужчиной, – он быстрее пришёл в себя и даже заговорил с Натали.
Но Даша… Даша стояла и тихонечко покачивалась. Она была уверена, что это – сон. Только вот её мучил вопрос: кукла разбилась во сне или перед сном?
Даша чувствовала, что вся комната наполнилась нежнейшим ароматом, что этот аромат вызывает у неё ощущение полёта, из тумана возникают какие-то тени, кружатся, приближаются и исчезают…
– Даша, Дашенька, посмотрите на своего брата. Он никак не может закупорить флакончик. Помогите ему, Дашенька, пожалуйста. В этом флакончике дух моего времени, моего неизвестного вам века, – совсем уж непонятно заговорила Натали…
Но Даша, наконец, опомнилась. Она вырвала из рук брата флакончик и начала искать крышку. Натали тихо ахнула, но промолчала, только слегка покраснела и опустила свои длинные чёрные ресницы. Даша деловито искала крышку, нашла, плотно закрыла флакончик и победно посмотрела на Натали и Мишу.
Натали вздохнула.
– Давайте всё-таки знакомиться, господа, – торжественно произнесла Натали. – Меня зовут Натали, вернее, Наталия Николаевна. Мы жили очень интересно, у меня были братья и сестры. Мой папа заказал у мастера-кукольника такую куклу, которая была бы похожа на кого-нибудь из детей. Кукла получилась похожей на меня. Потом прошло много-много лет и я уже не помню, как всё перепуталось – то ли я – живая кукла Natali, то ли я – девочка Natali, просто похожая на куклу. И всё из-за духов. Они достались маме по наследству. Её прапрадедушка был тайный алхимик.
– Кто, кто? – не поняли дети.
– О-о, извините пожалуйста. Это что-то вроде волшебника, но не сказочного, а настоящего. Ему, этому нашему дальнему предку, удалось сделать такие духи, вдохнув которые, мы можем возвращаться в прошлое время. Вот я, например, опять стала девочкой. Я вам очень благодарна, Мишель, – и Натали, взяв кончиками пальцев подол платьица, слегка присела перед Мишей.
Но Миша на это не обратил внимания. Теперь он уже понял: девчонка старинная, со всякими древними штучками-дрючками, на которые не стоит обращать внимания. Так будет проще, а то, если всё брать в голову, свихнёшься!
Даша, отбросив все сомнения, решила, что будет дружить с Натали, она ей очень нравилась, но казалась какой-то неземной, воздушной что ли. И не только потому, что платье Натали напоминало пушистое облачко, но ещё и потому, что вся эта воздушность проступала из её голоса, движений, выражения глаз и ещё чего-то… Даша не могла, например, запросто дернуть Натали за руку, толкнуть в бок. Что-то ей мешало. «Ничего, потом привыкну. Всё будет нормально», – успокоила себя девочка.
– Ребята, запомните, пожалуйста, днём я буду куклой Натали, чтобы не испугать ваших родителей, а вечерами мы будем вдыхать чудесные духи и благодаря им путешествовать во времени и пространстве, даже в искажённом пространстве.
– Какое ещё искажённое? – удивился Миша.
– А вы смотрели когда-нибудь в кривые зеркала, бывали в комнате смеха, Мишель? Это нечто похожее, только корёжится пространство и люди тоже, которые там живут, – пыталась объяснить Натали.
Даша почти ничего не понимала, но ей нравилось, как Натали двигается, взмахивает ручкой, говорит что-то очень умное.
– Ах, господа, как хочется хоть на немножко оказаться в моём родном доме в Петербурге недалеко от Мариинского театра, – мечтательно пролепетала Натали. И вдруг глаза её вспыхнули голубым сиянием. – А ведь это возможно. Что же мы зря тратим время на пустые разговоры. Мишель, будьте любезны, откройте, пожалуйста, флакончик с духами. Но умоляю, осторожней.
Ребята открыли флакончик и по очереди понюхали. Тонкий благородный запах как бы раздвинул стены детской, пол под ногами заскользил и превратился в сверкающую картину: на переплетения орнамента из цветов и геометрических фигур, выложенных маленькими паркетинами, было страшно наступить – вдруг разрушишь! По ослепительно белому потолку порхали амурчики из гипса, стены отливали шёлком.
Дверь без скрипа отворилась и в комнату заглянула румяная, нарядная девушка в кружевном фартучке.
– Ах, Натали, вы ещё не готовы и ваши гости тоже? Маменька будут сердиться, – прямо-таки пропела она, и, казалось, что она не отчитывает Натали, а просто восхищается её нерасторопностью, так нежен был её голосок.
– Это принцесса? – деловито поинтересовался Миша, ему хотелось продемонстрировать свою осведомлённость.
Натали засмеялась – как будто зазвенели серебряные колокольчики:
– Это наша горничная Анюта. Видно, все собираются в Оперу.
– Куд-ку-у-да? – потрясённо протянул Миша.
Даша резко дёрнула его за рукав:
– Не куд-кудакай! Что ты, дикарь что ли?!
Миша прикусил язык. Старинная девчонка начинала ему порядком надоедать.
– Надо жить проще, – изрёк он, подняв палец.
– Дурак, – зашипела на него Даша, – всё равно ты не похож на папу, хоть и говоришь, как он.
Миша незаметно ткнул Дашу в бок. Девочка взвизгнула и хотела ответить брату той же любезностью. Но их поторопила Натали.
– Скорей, господа, в Оперу нельзя опаздывать. Мы пропустим увертюру, – на ходу шептала Натали.
В комнате было полно детей. Они быстро облачались в красивые наряды. Даже самые крошечные мальчики натягивали на пухлые ручки перчатки. А Миша сразу запутался в кружевах, жабо, панталонах и прочей чепухе. Но ему очень быстро и ловко помогала Анюта. Одновременно она одёргивала сзади платье на Дашеньке.
– Вот теперь всё в порядке. Господа, осмотрите себя в зеркала, ничего не забыли? – весело спросила Анюта.
Все спустились шелестящей толпой по широкой мраморной лестнице. Внизу их ожидала дама, нарядная и красивая, как фея.
– Это наша maman, – прошептала Натали на ухо Даше, весело блестя глазами и как бы проверяя впечатление, произведённое на детей прекрасной феей.
– Дорогие дети, добрый вечер! Мы рады вас видеть, – как музыкальный инструмент зазвучал голос прекрасной феи.
– Добрый вечер. Добрый вечер, дорогая мама! – со всех сторон закричали дети. Но хоть они и закричали громко и радостно, гвалта и галдежа не получилось. Это просто озадачило Мишу. Он ухмыльнулся про себя: «Вот если бы у нас в группе сразу заорало столько детей! Может быть, потому что не по-русски кричат?» – предположил Миша.
– Вы знаете французский? – поинтересовалась у наших путешественников во времени Натали.
– Ты что, спятила? Мы же ещё не учимся в школе. Кто же нас научит? – насмешливо щурясь, спрашивал Миша у смеющейся Натали. И тут Дашка его ущипнула. Только он круто повернулся к сестре, чтобы восстановить справедливость, как к нему вежливо обратился трёхлетний карапуз:
– Laissez passer, s’il vous plait, Michel,[2]2
Пропустите, пожалуйста, меня, Миша (фр.)
[Закрыть] – прокартавил малыш.
У Миши чуть глаза не полопались от удивления; он просто поперхнулся словами, только поэтому Дашке её выходка сошла с рук.
Даже внизу, в вестибюле царил тонкий, благородный запах знакомых духов. Он делал голоса тише и музыкальнее, взгляды и улыбки – мягче и доброжелательнее. Даже почему-то захотелось всех любить и всеми восхищаться.
Вдруг кто-то громко прыснул. Конечно же, это – Миша. Даша строго посмотрела на брата.
– Дашка, это дурацкое жабэ щекотает мне шею.
Было видно, что он сейчас начнёт неприлично хохотать. Даша похолодела.
– Не жабэ, а жабо, дурак. И не щекотает, а щекочет. И замолкни, наконец, – учила Даша брата вежливости.
Дети и взрослые не слышали (или делали вид, что не слышали) перепалку между братом и сестрой. Все закутались в шубы и расселись в три кареты.
Ехали по вечернему Петербургу… За окном кареты падал снег. Едва заметно раскачивались фонари. У театра было уже много карет, из них выходили дети и взрослые. Постоянно открывались двери и из театра вырывался яркий золотистый свет сотен свечей…
Все чинно расселись в ложе. Девочки достали веера и стали обмахиваться ими, как настоящие дамы. Никто не кидал на пол бумажки от конфет и печенья. В огромном зале стоял ровный радостный гул, и вдруг всё стихло.
Оркестр заиграл увертюру.
– Это вступление к опере. В нём рассказывается о том, что будет во всей опере, – очень тихо объяснила Мише и Даше сидящая рядом в ложе Натали.
Миша с Дашей стали ждать, что сейчас кто-то выйдет на сцену и начнёт рассказывать содержание оперы. Хоть немножко будет повеселей. Но звучала музыка и всё.
– Когда расскажут-то? – довольно громко спросил у Натали Миша. Несколько голов сразу повернулись к мальчику. Глаза смотрели строго, но не очень.
– Что это они? – удивился Миша. – Ведь ничего ещё не началось! Натали приложила свой тоненький розовый пальчик к смеющимся губам.
– Тише, – прошелестел её голосок. – Мишель, никто рассказывать словами не будет, увертюра рассказывает звуками. Слушай, всё же понятно.
Миша возмутился про себя, но на этот раз промолчал. «Эта девчонка всё время меня учит…» Но всё-таки стал вслушиваться в звуки. Они ему почему-то ни о чём не рассказывали. Просто звучали себе и звучали – то редкие и прозрачные, то целой радостной или печальной толпой и очень густые, насыщенные. Что-то стало пробиваться сквозь эти звуки к сердцу мальчика: чьи-то страдания и радости, чья-то боль и чей-то смех, но тут Миша положил голову на бархатную загородку ложи, рядом с театральным биноклем, незаметно прикрыл глаза и погрузился в сладкий сон.
Проснулся Миша уже утром в своей детской, на втором ярусе кровати. Свесив вниз лохматую со сна голову, Миша увидел внизу спящую сестру. А рядом спала Натали, но не живая вчерашняя девочка Наташа, а обыкновенная кукла, правда, не совсем обыкновенная, Мише показалось, что ресницы у куклы едва заметно вздрагивают.
«Что же это – всё мне приснилось? Или было на самом деле?» – задумался мальчик.
«Всё приснилось!» – решил он, наконец.
О запахах, звуках и о Доме
(эмоциональный практикум для взрослых)
Пока дети занимаются хотя и детскими, но очень серьёзными делами, поговорим об эмоциональной культуре. Но теперь уже не будем произносить общие слова, хотя и прекрасные, а остановимся на конкретном: на звуках и запахах.
Сначала о запахах.
Вспомним своё детство. В большое и такое родное понятие мой домвходили, несомненно, и запахи. Я, например, при слове дом в сочетании с детскими воспоминаниями ощущаю запахи мастики для пола, которой часто натирали паркет, бабушкиных пирогов и маминых духов «Красная Москва». И другой, не менее важный в жизни (но со знаком «минус») букет запахов вспоминается с горечью и всколыхивает сразу целые пласты тяжелых воспоминаний казарменного детства. Угадайте сами: подгоревшее молоко или каша, хлорка и пронзительный запах одиночества, именно детского одиночества, оторванности от дома с его родным ароматом. Догадались? Ну, конечно, это – запах наших дошкольных учреждений: детских садов, детских санаториев. Разумеется не всех подряд!
Как мало в воспитании наших детей мы уделяем внимания запахам. А ведь это тоже составляющие нашей эмоциональной культуры. Неприятные, грубые запахи огрубляют и нашу жизнь, и дети в окружении таких запахов растут подстать им.
Вот первое задание нашего эмоционального практикума: попробуйте определить, из каких запахов складывается основной аромат вашего дома. Именно тот запах, столкнувшись с которым, ваш ребёнок должен сразу узнать и подумать: пахнет моим домом.
Запахи бывают притягивающие, облагораживающие и отталкивающие. Понятно, каких не должно быть в этом аккорде:мой дом. Этот букет запахов – ещё и неповторим, индивидуален.
Казарменный запах детских санаториев убивал какой-то недетской, тяжелейшей тоской. Он обладал способностью растягивать дни пребывания в «детской казарме» до масштабов вечности. Да-да, он обладал таким свойством!! Он был абсолютно лишён индивидуальной окраски. В какие бы детские «общежития» не бросала меня судьба, этот аромат всегда был узнаваем, везде одинаков и погружал в какое-то беззащитное одиночество.
Может быть, вам в детстве больше повезло с запахами? Или вы не придавали им никакого значения? Но этого же не может быть, вспомните получше, для того, чтобы во всех деталях и оттенках представить себе эмоциональную атмосферу жизни наших детей.
Итак, запах моего (и только моего!) дома! Может, вы и сами не знаете выраженности этого запаха. Вам не до него? О, нет, нет! Как вы ошибаетесь. Ведь детство вашего ребёнка не повторить в другие более спокойные и благополучные времена. Вы обязаны ребёнку дать всё, что от вас зависит, в том числе памятный навеки, заставляющий в другие времена вздрогнуть при встречи с ним, запах, аромат вашего дома. Может быть, он так и не сложился – запахи так переменчивы. Что же, составьте свой собственный букет из каких-то любимых запахов. Да-да, именно создайте, как композитор создаёт сонату, как поэт слагает поэму…
Это о запахах, а теперь – о звуках.
Пока мы поговорим лишь о самом общем звучании наших голосов в доме, об их мелодике. Общая характерная черта большинства наших людей (и особенно, к сожалению, женщин) – это слишком громкая и раздражительная речь. Грань перехода к агрессивной речи столь тонка, что её чуть не каждую минуту переходят, даже не замечая этого. Японцы, например, жалуются, что не могут смотреть наши фильмы из-за чересчур громкой и агрессивной речи.
Главное, что такое звучание не проходит бесследно: разговор по телефону уже отзвучал, а в воздухе вашего дома ещё висит облачко ваших вскриков и раздражённых интонаций. И в него, это облачко погружены все: и кто говорил, и кто молчал, и не вникающие в разговор дети.
Все знают, что к младенцу надо подходить с тихой ласковой речью. Но едва отходят на пять шагов от кровати, и разговор уже журчит в своём обычном ключе: всё та же слегка возбуждённая, какая-то задёрганная речь и никакой тебе певучести, мягкости интонаций. А ребёнок-то нас слышит, господа! Или отойдите от него как можно дальше или, что вернее, учитесь говорить по-другому. Учитесь, ибо это никогда не рано, но часто бывает слишком поздно.
Слышали ли вы звучание своей речи со стороны? Попросите своих близких в какой-то момент, не известный вам, записать вас на магнитофон. Если это невозможно, то сами, во время какого-нибудь взбудоражившего вас разговора, мысленно щёлкните внутренним тумблером, как бы переключая свою речь на «автопилот», а сами сосредоточьтесь на прослушивании. Вы будете «приятно» удивлены. Сказать, что ваша речь не ласкает ваш же слух – это ничего не сказать. И это, представьте себе, даже не вслушиваясь в ваши слова, ежеминутно слышит ваш ребёнок. Вот среди каких мелодий он растёт. А ведь он не только будет подражать вашим словам и выражениям, но и будет подстраивать свой голосовой «инструмент» под ваш. И вы когда-нибудь услышите у ребёнка свои интонации и не узнаете их, потому что они будут направлены против вас.
Но, конечно, не обязательно про всех родителей идёт здесь речь. Безусловно, попадается достаточно людей с благородными интонациями, приятно звучащими голосами. Но согласитесь, что всё-таки редко.
Итак, задания нашего практикума.
По запахам:
1. Определите неповторимый запах своего дома, его компоненты.
2. Попытайтесь подкорректировать (если вас не удовлетворит) или составить сонату запахов вашего дома. (Это длительное задание.)
По звукам:
Постарайтесь послушать «со стороны» звучание своего голоса, своих речей и определить их лейтмотив: железом по стеклу, зудение осенней мухи, дождь по крыше, камнепад и т. д.
Начинайте с сегодняшнего дня работать над своим голосом, своей речью (пока мы имеем в виду не содержание, а звучание). Попробуйте подлавливать себя на крикливых (визгливых!) и возбуждённых интонациях и переключаться на более мягкие и певучие. Лучше делайте паузы в речи, когда почувствовали, что вас «занесло». Постарайтесь!
Ваш голос – это то, что буквально вбирает в себя ребёнок с самых первых дней своей жизни.
Это – один из наиболее важных элементов воспитывающего воздействия, о могуществе которого и не ведают взрослые.
Воспитатель, воспитай себя! Или хотя бы услышь себя!
УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ
Наступило утро, которое, как известно, вечера мудренее. Даша проснулась и сразу забеспокоилась:
– Где Натали?
Натали мирно спала и, конечно, её глаза были закрыты. Даша посадила ее, голубые глаза Натали открылись и безжизненно взглянули на девочку. Даша, мучительно размышляя, уставилась на куклу.
Всё это обрадовало Мишу. «Думает, Дашка думает: „Не во сне ли были ночные приключения?“ Значит, всё было!» – сделал про себя вывод мальчик. Даша пока не спрашивала брата, она боялась насмешек: у него и так уже воинственно поблёскивали глаза. Но выяснить-то надо. И Даша решилась.
– Да-а-а, пре-е-красная была опера, – мечтательно протянула она.
– Вот ещё! Скукотища! – отрезал Миша.
– Мишка, ты совсем дикий, толстокожий какой-то, – захлёбывалась от возмущения Даша.
– А ты, музыкантка. Как опера называлась, скажи, – ехидничал Миша.
– Опера, э-э… называлась… э-э, – Даша покраснела. – Ну и не знаю. Так что? Я, может быть, первый раз оперу слушала. И мне уже начинало так нравиться, а тут ты уснул…
– При чём тут я? – взорвался Миша.
– При том… – объяснила Даша. – Натали мне сказала, что скоро и я – усну, и что проснёмся мы утром в своих кроватях. И что до вечера Натали будет куклой.
– А вечером? – с испугом спросил Миша. – Опять в оперу?!
– Да нет. Я не знаю, куда мы отправимся. Главное, что Натали опять станет девочкой.
Даша потянулась, зевнула и помчалась одеваться. Миша ещё посидел в посидел в постели, почесал в затылке, подумал немного ни о чём, спрыгнул с кровати и поплёлся в ванную.
…День сложился неудачный. Во-первых, Миша подрался во дворе с Борькой. Даша решила, что надо вступиться, всё-таки брат! Но Миша был так не прав, что Даше даже не захотелось драться как положено. Миша первый стал бросать палки в колёса Бориного велосипеда, когда тот никого не трогал, а просто катался по двору. Даша без всякой уверенности помахала руками и, в конце концов, отошла от дерущихся мальчиков и задумалась: «Что бы сказала Натали? Наверное, плохо, что я бросила брата в беде. Да, а он-то тоже хорош». Даша быстро запуталась в своих мыслях, так и не определив отношение Натали ко всей этой некрасивой истории.
Во-вторых, Даша после обеда в ответ на бабушкину просьбу принести ей очки, предложила бабушке за очками сходить самой. Ведь и сказала-то не грубо, можно сказать, вежливо, даже «пожалуйста» не забыла ввернуть. А бабушка рассердилась, посмотрела выразительно на маму и произнесла: «Вот и ягодки». А мама почему-то на эти «ягодки» заплакала.
Да, неважный выдался день, хоть и суббота! Не ходили в детский сад, можно было и получше прожить.
Вечером стали ждать, когда начнутся чудеса. Но Натали сидела на постели неподвижно.
– Может быть, мы что-нибудь должны сделать? – засомневалась Даша.
– Сколько можно ждать. Уже ждём целую вечность.
И тут дверь с шумом отворилась и быстро вошла мама. Она была очень расстроена:
– Что же вы совсем не умеете себя вести. Сейчас заходила Клавдия Петровна и рассказала о вашей драке.
– Кто это ещё – Клавдия Петровна? Что ей надо?
– Как ты говоришь? Что за тон?! – мама уже кричала.
«Начинается!» – подумала Даша и сморщила лицо.
– Что ты кривишься? – продолжала кричать мама. – Клавдия Петровна – это мама Бориса. Ну, скажи, Миша, почему ты ему мешал кататься?
– Да-а, у него такой велосипед! Ишь, раскатался, воображала, – Миша так живо вспомнил неудачную прогулку, что у него зачесались руки опять запустить чем-нибудь по колесам.
– Что же он, по-твоему, не может кататься на собственном велосипеде? – мама вся дрожала от гнева. – Что вы за дети?!
– Делиться должен всем, что у него есть. Вы с папой всегда это говорили, – важно заявил Миша, а Даша его поддержала.
– С какой это стати делиться?! – воскликнула мама. Потом она замолчала и, нахмурившись, задумалась:
– Вы меня совсем запутали. Ладно. Я вообще-то пришла пожелать вам спокойной ночи.
Мама чмокнула детей и раскрасневшаяся вышла из детской. Даша и Миша сразу повеселели – могло бы кончиться гораздо хуже.
– Так что делать? Я очень соскучилась без Натали, без её голоса.
«Да уж, только не хватало тут девчоночьих поучений», – подумалось Мише, но при этом он почувствовал, что почему-то тоже с нетерпением ждёт Натали. Что-то в ней было такое, что притягивало к этой нарядной и красивой девочке. И тут его осенило.
– Духи, нужно скорей доставать, духи, – заголосил мальчик.
– Ты что, с ума сошёл? Чего кричишь? – зашипела Даша.
И правда, дверь приоткрылась, сверкнули бабушкины очки.
– Спим, спим, – радостно забормотали дети, и залезли каждый под своё одеяло. Бабушка строго щёлкнула выключателем и вышла из детской.
– Надо быть осторожнее, – прошептала Даша. – Доставай флакончик и капай на Натали крошечную капельку.
Миша так и сделал, только капля получилась не очень маленькая. В комнате сразу запахло свечами, шёлковой обивкой кареты, кружевами, бархатом театральной ложи и, как это ни странно, оперной музыкой. Дети не могли этого объяснить – что значит: пахнет оперной музыкой?! Но именно так они чувствовали, и, встретившись взглядами, поняли, что чувствуют одинаково.
Даша мечтательно вздохнула и приопустила ресницы. Сразу в тёмных и светлых полосках света заскользили тени в красивых, не наших одеждах и заиграла тихая музыка. «Это клавесин», – подумала Даша и очень удивилась: ведь она не знала ни этого слова, ни, тем более, инструмента. И только тут Даша, наконец, поняла, что за этим самым клавесином сидит она, Даша Оболенская, а рядом, видимо, учитель музыки. Учитель давно, как показалось Даше, что-то ей объясняет и в глазах его отчаяние. «Наверное, потому, что я ничего не слушаю», – подумала девочка и смутилась. А в это время её послушные нотам пальчики, пахнущие розовым мылом, бегали по клавишам. Правда, иногда пальчики спотыкались. И тут же лицо музыканта мучительно кривилось.
– Играйте внимательнее, Дашенька, – расслышала, наконец, девочка, но голос учителя был тих и спокоен.
…И вот тут вступил какой-то плачущий, даже, скорее, ноющий от нечеловеческой тоски звук. Скрипка?.. Даша вздрогнула, сразу сбилась и подняла голову от клавесина. Рядом с инструментом стоял её родной брат Миша, совершенно неузнаваемый, и, о господи! – со скрипочкой под подбородком. Именно он издал этот перевернувший Дашину душу звук.
Лицо Миши было бледно, а глаза полузакрыты. Из-под его смычка вырвалось ещё несколько звуков, которые, как бы освободившись, взмыли к небу. Руки у Даши стали ватными и опустились. «Вот бы в детском саду посмотрели на Мишу. На Михаила Оболенского, – сочла нужным мысленно поправить себя девочка. – Вот бы все ребята попадали. Скрипка и Мишка! Ведь он признает только рок. А сам в нём ничего не понимает!» – злорадно подумала Даша.
Миша тем временем опустил вниз скрипку одной рукой, а другой – смычок.
Дверь резко отворилась и вошла раскрасневшаяся Натали.
– Извините, что я вас прерываю – обратилась она к учителю и детям. Потом немного подумала и добавила: – Обед сегодня будет немножечко пораньше, потому что вечером будет бал и нам разрешили присутствовать на нём до 10 вечера. Пойдемте в столовую.
Дети поняли, что Натали их зовёт с собой. «Наверное, в столовую», – подумала Даша. Она была очень сообразительной девочкой.
Около самых дверей столовой их догнала Анюта и шепнула тихонько:
– Сегодня вы обедаете вместе со взрослыми, я буду рядом и, если понадобится, подскажу, что делать.
«Подумаешь, обед! Чего тут не знать! – удивился про себя Миша. – Опять их старинные штучки. Что мы маленькие, что ли?!»
Мишу с Дашей провели на их места за столом. «Откуда здесь наши места?» – удивился Миша и покосился на сестру. Взрослые тоже подсаживались к столу, неслышно отодвигая стулья. Мужчины помогали усаживаться дамам. Даша зорко смотрела по сторонам, боясь пропустить хоть одно движение или слово. Взрослые и дети брали из серебряных колец салфетки и раскладывали их: кто на коленях, кто на груди. По обеим сторонам тарелки лежало по нескольку вилок, вилочек, ножей, ножичков и ложек. Стояло несколько разной величины бокалов. Даша стала очень внимательно следить, что надо брать сначала, а что потом.
– Смотри, что делает Натали, и во всём ей подражай, – шепнула Даша брату. Он отмахнулся от неё и опрокинул бокал, в который только что кто-то, стоящий за Мишиным стулом, налил прозрачный напиток. Анюта успела подхватить бокал на полпути. Прозрачный напиток оказался водой. «Даже не „Фанта“ и не „Пепси“», – скривился Миша. Даша покраснела и запыхтела, но промолчала. Миша начал хлебать ложкой бульон из большой глубокой чашки. Даша толкнула его в бок кулаком. Он чуть не уронил чашку на Дашу. «А надо бы облить её бульоном, чтоб не толкалась», – Миша зло скосил глаза на сестру, как бы предупреждая её взглядом.
– Пожалуйста, гренки к бульону, – между Мишей и Дашей просунулась рука с подносом, на котором золотились сухарики.
Даша не успела уловить, что делать с этими сухариками-гренками, поэтому пришлось от них отказаться, причём молча покрутив головой. Даша не смогла сказать: «Спасибо, я не хочу», – хотя что-то похожее у неё в голове вертелось.
Миша же смело погрузил руку в поднос и схватил горсть сухариков, часть из них попадала на пол, и тут же захрустела у кого-то под каблуком. Миша с удовлетворением ссыпал оставшиеся в кулаке сухарики на скатерть возле своей тарелки.
И тут только Даша заметила, что взявшие гренки (конечно, большой глубокой ложкой, а не руками!), аккуратно ссыпали их в чашку с бульоном, а затем помешивали их в чашке уже другой ложечкой. Даша скосила глаза на брата. Он резко, едва не опрокинув, отодвинул от себя чашку с бульоном и со скучающим видом, по одному закидывая сухари в рот, очень громко захрумкал ими.
– Хорошо, тут нет нашей бабушки, а то бы она сейчас привязалась к нам: «Ешьте бульон, он так полезен. Ешьте весь!» – очень похоже воспроизвёл Миша бабушкин голос прямо на ухо Даше. Даша опять покраснела. И огляделась по сторонам. Никто на них не обращал внимания, только с мягкой улыбкой на них зорко посматривала Анюта, но, как ни странно, замечаний через весь стол не делала.
Пока Даша оглядывалась, чьи-то руки сзади забрали у них чашки с бульоном, к которому Даша, занятая наблюдениями, так и не успела притронуться, и поставили тарелку с чем-то, сильно напоминающим котлету. И тут всех стали обносить какой-то новой едой; все брали себе на тарелку то жареный картофель, то какую-то зелень, то что-то красное или розовое. Со всех сторон слышалось: «Пожалуйста», «Спасибо». Даша тоже пролепетала: «Спасибо», – и ей положили немного жареного картофеля. Дальше рука с ложкой вопросительно застыла над её тарелкой. Даша отрицательно замотала головой. Подошла очередь Миши. Тот чувствовал себя за столом уверенно. К тому же он обожал жареную картошку.
– Валите, – заявил он человеку, разносящему гарнир.
– Молодой человек, на каком языке вы изволили выразить своё желание, – забеспокоился он.
– Он попросил у вас картофеля по-московски, – быстро вмешалась Даша, чтобы спасти положение.
Мише положили целую гору картофеля, он остался чрезвычайно доволен собой.
Анюта не слышно подошла сзади и шепнула на ушко Даше: «Скоро будет десерт». И тревожно посмотрела на девочку. Та всё поняла и с сомнением взглянула на брата. Тот спокойно уплетал картошку. Вилку он держал, разумеется, в правой руке. Все не нужные ему разные вилочки и ножички он перебросил на левую сторону и отодвинул от себя эту кучу почти на территорию, которую занимал его сосед по левую руку. Это был старичок во фраке и пенсне. Старичок тихонечко запыхтел и недовольно посмотрел на Мишу. «Сейчас начнёт учить, как вести себя за столом», – подумал Миша и ехидно покосился на старичка в пенсне. Но старичок устоял и учить не начал. Мишу это удивило и даже забеспокоило.