Текст книги "Родео Лиды Карякиной"

Автор книги: Людмила Сабинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

VI

– Что там с Карякиной, не знаешь? – спросил меня как-то Андрей Горяев. – Говорят, кочует с места на место, нигде не удерживается. Правда это? Ты ведь рядом живешь, поведай…

Мы сидели на лабораторных занятиях по химии. Химию Горяев не любил и все опыты благосклонно предоставлял делать мне; в химическом кабинете мы с ним рядом сидим.

– А зачем тебе? – Я встряхнул колбу с окисью марганца, поглядел на свет.

– Это не взорвется? – Андрюша опасливо отодвинулся.

Он вообще ничего не смыслит в химии, считает почему-то, что архитектору химия не нужна.

– Во дает… Это же простая марганцовка, чудик!.. Так зачем тебе сведения о Карякиной?

– Да интересно же! Ну хотя бы с математической точки зрения: сколько времени это родео может продлиться?

– Родео? Почему родео?

– Ну как ты не понимаешь: вскочит на мустанга, тот сбросит, на другого вскочит, тот еще брыкливее… И так далее, и так далее. А зрители смотрят на секундомер: две секунды, три секунды…

Он вытянул из рукава свою длинную кисть – часы у Горяева знатные, – и случайно задел сосуд, в котором шла реакция. Отдернул руку.

– Горячо! Ты что, не видишь?! Взорвется, а?

– А ну-ка раскрой учебник, градостроитель, – усмехнулся я. – Прочти мелкий шрифт, описание опыта. Это тебе не картинки рисовать.

– Да ну его, – легкомысленно отмахнулся Горяев, – лучше расскажи про Лидкино родео… – Честно говоря, я потому спрашиваю, что встретил вчера парня одного знакомого, с вашего двора. Сашка Астраханцев, знаешь?

– Ну, знаю.

– Так вот, он рассказывал, что Карякина приходила к ним на завод. Не взяли: у них горячие цехи, девчонкам трудновато. Там парней охотнее берут. Интересно все же, где она теперь?

– Не знаю, Горяй. Я ведь болел две недели, из дому не выходил. Откуда же мне знать?

Тут в колбе зашипело, жидкость забурлила, вспенилась. Я стал поскорее записывать в тетрадь формулы, а Горяев увлеченно рисовал на чистом листе. Как ни посмотришь, вечно он что-нибудь рисует, башку наклоняет то к левому, то к правому плечу, а на лице такое удовольствие!.. Работал Андрей уверенно, нанося размашистые штрихи. Я вгляделся – получилось что-то вроде лошади…

После уроков я спросил Дельфина, что там происходит с Лидой. Витька, мне показалось, смутился.

– А что? Работает. В школу вечернюю поступила, учится.

Он крутил своим дельфиньим клювом, смотрел куда-то в сторону, и вообще мне было ясно: Витька темнил.

Домой пошли вместе, разговорились, и тут-то он мне все выложил. Оказывается, Лида работает теперь в парикмахерской.

– Я, правда, не хотел тебе говорить, – смущенно объяснял Дельфин, – потому что работа-то такая… Неквалифицированная, что ли.

– Что ты? Парикмахер! – сказал я. – Это знаешь какая работенка! Тут уметь надо.

– Чудак. Кто сказал – парикмахером? Уборщицей она работает, вот кем. Короче, волосы подметает… Понимаешь, – заторопился Витька, – зато рядом! Экономия времени, экономия сил, можно учиться в девятом. Все это Лидкина мать мне по секрету сообщила, а то Лидка стесняется, не велит никому говорить. Хотя что тут особенного!.. Хочется подойти, спросить, да неудобно. Она стала такая скрытная…

Я снял шапку, провел по отросшим волосам.

– А не подстричься ли? – Я подмигнул. – Зарос за время болезни, на дикобраза стал похож. Да и тебе не мешает.

Мы свернули в переулок. В маленькой обшарпанной парикмахерской уже дожидались двое, мы заняли очередь, уселись на шатких стульях и стали наблюдать. Работали два мастера: тучная женщина с простецким добрым лицом и щуплый старикашка. Глядя на парикмахершу, не верилось, что она вообще способна выполнить стрижку или соорудить хоть сколько-нибудь нормальную прическу, уж больно сама-то не причесана. Форменная растрепа. Старичок же работал виртуозно. Сразу видно – мастер! Он вертелся вокруг кресла с клиентом, заглядывая в зеркало, напевал, гребешки и щетки порхали, ножницы щебетали в его руках. Словом, залюбуешься!

– Сяду обязательно к нему, – шепнул Дельфин.

– Лида, шампунь! – позвала парикмахерша.

– Лидуша! Подметай быстрее, что делается, я говорил – грязи не терплю! – не переставая суетиться, закричал старичок. – Что это делается, боже мой!

И он с новым рвением набросился на клиента.

Вошла Лида. В руке она держала мисочку с шампунем, в другой – щетку. Поставила шампунь на подзеркальник, проворно начала подметать.

– Лидуша, я говорила – розовый шампунь! – протянула мастерица. – Убери этот, давай розовый.

– Скорее, скорее! – торопил старичок. – Вот так, вот та-ак, сейчас мы височки сделаем, вы, конечно, носите короткие бачки? Скорее, скорее, Лидушка, душка, дорогушка…

Лида остервенело орудовала щеткой, она ухитрялась выметать волосяные сугробы чуть ли не из-под самых ног мастера, а тот весь был в движении, прямо-таки танцевал вокруг клиента.

– Хм, хм, – нарочно громко кашлянул я.

Тут Лида обернулась и увидела нас. Она смотрела, а щетка не переставала двигаться возле ног старичка.

– Лидушка, душка, дорогушка, – напевал юркий парикмахер, – сейчас мы вам…

Он нацелился на клиента своими ножницами, и тут Лидина швабра с размаху заехала между ступней парикмахера. Он подпрыгнул, но было уже поздно. Рывком Лида потянула щетку на себя, и парикмахер с грохотом обрушился на пол вместе со своими ножницами и гребешками.

Испуганный клиент взбрыкнул ногами, завопил, со столика посыпались флаконы, завопила и парикмахерша, а Лидка стояла, опершись на рукоять щетки, раскрыв рот, и обалдело смотрела на нас.

– Что делается, что делается… – бормотал старичок, барахтаясь на полу.

Нам оставалось лишь немедленно бежать.

Всё это из-за нас получилось. И на улице мы принялись упрекать друг друга. Особенно выходил из себя Дельфин. В этот день мы едва не поссорились.

VII

Здорово я тогда перетрусил: а вдруг из-за нас Карякина снова потеряет работу? Дельфин переживал не меньше моего. Конечно, получилось это все случайно; как говорится, «роковое стечение обстоятельств», но ведь виноваты-то все-таки мы! И особенно я: это ведь моя была идея заявиться в парикмахерскую.

Успокоился я, лишь когда узнал от Юлии Михайловны, что Лида по-прежнему работает в парикмахерской, учится и все обстоит благополучно…

– Вот это для нее самое подходящее дело, – кротким голосом пела Юлия Михайловна, – волосы подметать. В жизни ведь все так: одному то, другому это. Ничего не поделаешь, каждому свое. Девочка она молодая, старательная, я так рада, что наша Лидуша наконец-то нашла свое место в жизни!

За такие слова мне ее просто убить хотелось. Ну не убить, так обругать крепко и обдуманно. Но придумать что-нибудь язвительное в тот момент я не смог, а потом сообразил, что ругаться с Юлией Михайловной – дело бесполезное. Ее этим не проймешь. Это все равно, что чугунную болванку за брюшко щекотать. Отрицательным эмоциям нет места в организме Юлии Михайловны, это уж точно. Послушает, да и спать заляжет, такого задаст храпака!

Лидку после того я долго не встречал, да, по правде сказать, и не очень-то стремился к этой встрече. Точнее, я даже избегал ее. Как ни говори, а все-таки неловко.

Кончилась первая четверть, за окнами полетел косой снег вперемешку с дождем, электричество стали включать раньше, и вечера как будто приблизились. Не успел из школы прийти, не успел пообедать – зажигай свет, вечер наступил. Утром в школу бежишь – вокруг сумерки, в домах там и тут вспыхивают окна; только по-особому, сыровато-свежему воздуху и поверишь, что это наступает день, а не ночь.

В такое-то вот смутное утро я и увидел Карякину – на работу спешила.

Я еще издали узнал ее старое зимнее пальто, и шапка та же, только в руке сумочка, как у взрослой. Рядом вышагивал Мишка. Ушанка – уши врасхлыст, портфель раздутый и обязательный мешок с кедами. Я догнал их, поздоровался.

– Здрасьте. – Лида кивнула. – Что это тебя не видать? Я уж думала – помер.

– Зачем помер? Уроков задают – во, по самую завязку, гулять-то не приходится.

– А как там Дельфин? В порядке?

– В полном… Я передам от тебя привет. Можно?

– Валяй.

Она вдруг фыркнула.

– А здорово вы тогда драпанули! Ой, не могу… Вскочили – и за дверь. Храбрецы! Чего удрали-то?

Она уже откровенно хохотала.

– Да так, знаешь, неловко как-то все вышло…

– Ну и ну! А явились зачем?

– В качестве клиентов, – признался я. – И тебя навестить.

– Клиенты! Ха-ха-ха!.. Ой, умора! Из-за вас мы все потом со смеху чуть не померли, хорошо, что старикан особенно не пострадал.

– Тебе из-за нас досталось, а? – осторожно спросил я.

– Было немного. А потом хохотали. Всем коллективом, так сказать.

У меня сразу на душе полегчало.

– А Дельфин, знаешь, тебе звонить боится. Думает, ругать начнешь.

Она перестала смеяться.

– Ну передай – пусть не тушуется.

Мишка крепко держал сестру за руку, степенно помалкивал.

– Что, парень, тебя теперь в школу за ручку водят? – спросил я.

Мишка нахмурился.

– Я ее вожу, – сказал он. – Чтобы не нервничала. А то еще чего-нибудь натворит. Вон, парикмахера повалила. Нервы.

– Сам ты «нервы». – усмехнулась Лидка. – А ну, ступай в школу! Живо! Опоздаешь ведь!

– Из-за тебя теперь каждый день опаздываю, – заворчал Мишка. – У нас опаздывать нельзя, второй класс, сама понимаешь.

– Так беги, – сказал я.

Мишка замотал головой.

– До парикмахерской доведу, тогда и – в школу.

– Я провожу, так и быть.

– Нет, еще заболтаетесь. Она из-за тебя и так уже опаздывает. Она такая. Собаку увидит – «ай, гляди, собачка!». Ребенка в ясли везут – «гляди, какой хорошенький!!» На всё обращает внимание. Ну, Лид, пошли.

– Гляди, не доверяет мне, – серьезно сказала Лида.

– За ней нужен глаз да глаз, – проворчал Мишка и потянул сестру за руку.

они пошли. Я смотрел, как они удаляются – Лида сердито выговаривает что-то братишке, тот размахивает портфелем и притороченным кедовым мешком. Потом Лида обернулась, помахала мне рукой…

В школе я рассказал об этой встрече Дельфину, привет от Карякиной тоже не забыл передать. Витька молча кивнул и, как всегда бывает, когда он смущается или обдумывает, что ответить, полез в свой портфель и стал в нем рыться. Но я-то видел, что Витька страшно рад. Еще бы, такой груз с души свалился! Да и скучает Дельфин по Лидке, это я давно заметил. За лето они крепко сдружились, а из-за этого случая вроде и дружба врозь.

– Надо будет ее навестить. Или у меня собраться, – предложил я. – Лучше у меня.

– Это можно. – Дельфин, не поднимая носа от раскрытого портфеля, кивнул головой.

– Чудачка все-таки Лидка, – сказал я. – Все у нее не по-людски получается. Будто по ухабам скачет. Сплошные ухабы.

Дельфин защелкнул портфель, задвинул его в стол, усмехнулся:

– Не любишь ухабы? Гладенькая дорожка больше нравится?

– Нет, почему гладенькая? У каждого свои трудности, но какие-то нормальные, что ли… Скажем, наши ребята, весь наш класс. Люди как люди, кто учится лучше, кто хуже, ну бывают и провалы и срывы. С кем не случается. И ничего, двигаются потихоньку. А Лидка…

– Для некоторых эти самые ухабы просто не существуют, – перебил меня Дельфин. – Такие над ухабами плывут.

– Почему? – удивился я.

– Не замечают потому. Не хотят замечать. Плывут своей дорогой, и все тут. А есть там ухаб или нет, такому типу наплевать. Пускай хоть всю дорогу камнями завалят. Объедет – не заденет.

– Да ведь она как поступает? – загорячился я. – Себе во вред. Вспомни только, как с Цыбульником-то обошлась. Едва из школы не вылетела. А в учреждении? Нужный документ куда-то засунула. Ее же фактически выгнали! Все делает себе во вред!

– Зато ваша Юлия Михайловна делает все исключительно себе на пользу. Тебе это больше нравится?

Дельфин начинал злиться, я это чувствовал. Но мне тоже хотелось сказать свое.

– Нет, это мне совсем не нравится. Юлия Михайловна! Вспомнил тоже. Таких поискать. Да нет, таких, наверное, больше днем с огнем не сыщешь.

– Сыщешь! Еще как сыщешь… Если хочешь знать, Лидка – живая душа. Она каждый камень на дороге чувствует. Мешают ей эти камни, убрать хочется. Вполне понятно.

– Да ведь она как действует? – не уступал я. – Носом она об эти камни! Ей же хуже.

– А вот Юлия Михайловна все делает как ей лучше…

– Далась тебе эта Юлия Михайловна! Мы же о Лидке говорим…

Тут прозвенел звонок, вошла учительница по математике, мы умолкли, поскорее достали учебники. Начался опрос…

VIII

Приближался Новый год.

– Беспокоюсь я за Лиду, опять она без работы, – сказала как-то за обедом мама.

– Что?!

– Я сама сегодня только узнала, Лида ведь и не скажет, гордая… А зря. Недели три уже не работает. У нас на заводе открыли новый цех, можно бы устроиться, я бы посоветовала ей…

– Неужели выгнали?!

– Уж не знаю, как там. Но деньги Карякиным нужны, я понимаю, да и справку в школе вечерней требуют.

– Вот не везет человеку! Неужели еще что-нибудь учудила?

– Ты вот что, Сережа. Зайди к ней, позови сюда. Поговорим, может, и придумаем что-нибудь.

Я отправился. Дома у них никого не было, и тогда я решил прогуляться к Дельфину. Застал его за вычерчиванием какой-то морской карты с целой россыпью островов. Завидев меня, Дельфин выставил вперед нос, шумно втянул воздух.

– Ого! Снежным циклоном запахло, Арктикой. Морозно?

– Не очень. Слушай, Карякина опять без работы, только что узнал.

Лицо Дельфина вытянулось.

– А что случилось?

– Не знаю. Мама сказала мне только, что Лидка не работает, и все. Уже целых три недели. Больше ей ничего не известно.

– Так. – Дельфин убрал недочерченную карту в папку, призадумался.

– Что-то надо делать, – соображал он. – Для начала давай сходим в Лидкину парикмахерскую, узнаем, что и как. Будем действовать в открытую.

Я согласился, и мы пошли.

– Вот видишь, – не утерпел я, – кто был прав, а? Снова Секлетея наша номер выкинула. Интересно, что за номер. Может, миску с шампунем в мастера запульнула? С розовым.

Дельфин остановился, посмотрел на меня в упор.

– Еще не слышал от тебя этого словечка – «Секлетея». Мне оно не нравится.

– Я же его от тебя слышал.

– Так то в раннем детстве. Мало ли что болтаем…

– Понял. Заметано.

– То-то.

Мы свернули в переулок…

Парикмахерская оказалась запертой, мы довольно долго стучали в старую облупленную дверь, ответа не было, только со стекол дверных осыпалась засохшая замазка да эхо гулко отдавалось в соседних домах. Наконец, в соседних воротах появилась старуха-сторож в ватнике, с двустволкой через плечо.

– Чего ломитесь? – издали окликнула она. – Чего хулиганите? А ну, слазьте с крыльца, кому говорю?

– Нам бы побриться! – крикнул Дельфин.

– Эва! Побриться. Дак закрыто. Али не видите?

Она подошла ближе.

– Нету тут ничего, дом-то ломать собираются. Весь квартал сломают, новые дома строить хотят. А ну, слазьте с крыльца!

Мы переглянулись.

Во, чудаки, – сказал я. Гляди: в доме ни одной живой души, окна все черные, без занавесок, а то и без стекол. Ясно – давно отсюда выехали, а мы стучим. Ничего себе наблюдательность.

Дельфин почесал за ухом.

– Н-да… Что же, пошли.

Мы поплелись по переулку. Падал мягкий снежок, всю дорогу застелило ровной снежной пеленой, нигде не видно ни одного следа. Лишь в одном месте крестики от птичьих лап да узенькая цепочка через дорогу – должно быть, кошка перебежала.

– Как на границе, – сказал я. – Ничейная полоса.

– Похоже. – Витька кивнул.

Мы перешли через пустырь и оказались в нашем дворе, у самой ограды детского сада.

Красные кленовые листья еще с осени облепили проволочную сетку ограды, их припорошило свежим снежком, и это было красиво. Прозрачная металлическая сетка и островки кленовых заснеженных листьев на ней. Детвора за оградой шумела.

– Гляди, наша Лида! – сказал Дельфин.

На скамейке среди детворы действительно сидела Карякина. Мы остановились и стали слушать.

– Юрик, поди сюда! – позвала Лида.

В белой пушистой шапке с помпоном и таком же шарфе, Юрик беспрекословно явился.

– Что у тебя за пазухой?

– Конфеты, – объявил Юрик. – Много конфет.

– А-а, – протянула Лидка, – а то я уж думала, что у тебя живот такой толстый.

Ребятишки вокруг засмеялись.

– У него в карманах тоже конфеты, ему бабушка целый мешок конфет принесла, – объявила девчушка.

– А в других карманах пряники!

– Это хорошо, – похвалила Лидка, – теперь наши ребята будут чай пить с конфетами. Тут на всех хватит. Ты, конечно, сладости для всех ребят приберег?

Юрик опустил голову, так что помпон с макушки свесился ему на лоб. Молчал.

– Он не для ребят, он для себя приберег! – закричали вокруг. – Лидия Леонидовна, он для себя и пряники приберег!

– Вот как, – протянула Лида. – Значит, все дети будут чай пить без конфет и без пряников. Один только наш Юрик – с конфетами да с пряниками. Придется Юрика посадить за отдельный стол, а то ему тесно, сладости положить некуда.

Ребята засмеялись.

– Юрик, Юрик, – пропищала какая-то пигалица, – а ты конфеты раздели на всех! Вместе сидеть ведь веселее.

– Это мои конфеты, – уперся Юрик.

– Пускай он лучше отдельно сидит, – зашумели ребята. – Он всегда толкается.

– Он толкается, он сегодня Митю повалил! Митя самый маленький, а Юрик у нас самый сильный.

– Я самый сильный, – хвастанул Юрик.

– Вот как. Ну-ка подойди сюда поближе, самый сильный, – приказала Лида.

Юрик подошел.

– Вон сколько у тебя конфет. Объешься, заболеешь, пожалуй… Скажи-ка, Юрик, а что, если к нам в группу поступит новенький и он окажется еще сильнее, чем ты? Хорошо тебе будет?

Юрик молчал.

– А что будет, ребята, если все люди так начнут: сильный бьет слабого, а слабый ищет кого-нибудь еще послабее, чтобы повалить?

– А я знаю, что будет, – снова пропищала малышка, – все люди сразу в милицию попадут.

– В тюрьму! – закричали ребята.

– И конфеты у Юрика обязательно кто-нибудь отнимет! Сильнее который.

– Да, нехорошо получится, – подтвердила Лида. – А как ты, Юрик, думаешь, правильно ты поступаешь или нет?

– Я не знаю, – проворчал Юрик.

– Он знает, он знает, только не хочет говорить, – зашумели вокруг.

– Нет, правильно ты поступаешь, Юрик? Скажи, – настойчиво требовала Лида, – ты бьешь слабых, конфеты все себе присвоил, справедливо это или нет?.. Скажи, ты сам-то себе нравишься?..

Ребята вокруг затихли, ждали, что скажет Юрик.

Наконец он поднял голову, и кисточка на шапке заняла правильную позицию – повисла на затылке.

– А я конфеты на всех разделю. Я слабых защищать буду.

И мальчик полез в карман за конфетами.

– Молодец. Сейчас не надо, перед чаем раздашь. Ну, идите, играйте…

Мы вошли в садик. Лида уже перематывала шарф какому-то малышу, стряхивала с пальтишка снег.

– Наше почтение! – Мы разом приподняли шапки. – Войти можно?

– А-а, «клиенты» явились. Ну, присаживайтесь, – пригласила она.

Мы уселись на скамейку.

– Лид, а мы думали, ты в парикмахерской… – начал я.

– Какое там в парикмахерской! Закрыли… Целый квартал на слом идет, разве не знаете? Ну, я и рада. Устроилась вот. Интереснее.

Мы с Дельфином молчали. Лидка чертила что-то детской лопаткой на рыхлом снегу.

– Вот так, – добавила она…

– Как с конфетами-то распорядилась, – улыбнулся Дельфин. – Неприятностей не будет, а? Конфеты-то все-таки родительские.

– Благодарят пускай, что спасла ребенка от засорения желудка, сказала Лида. – Нанесут, будто здесь голодные.

– Возьмет этот Юрик да нажалуется, – предположил я.

– Что же делать. Вполне возможно. – Она вздохнула. – Такова наша педагогическая работа. Иду на риск.

– Так. Лидия Леонидовна – педагог! – поддел Витька.

– Пока что всего-навсего младшая няня.

Дельфин продолжал улыбаться, и лицо у него было, по-моему, самое идиотское.

– Значит, ничего работенка? Нравится?

Она помолчала.

– Ага… Здесь, по крайней мере, можно что-то сделать существенное. По крайней мере, не зря трудишься…

– Понимаю. Ну и как, результаты налицо? – спросил я.

– Еще бы! Но, по правде говоря, недурно бы поработать в яслях. Ведь воспитывать человека надо с самого раннего возраста. А то уже перевоспитывать приходится.

– Все ясно. Ну, не будем больше мешать…

– Алла! Алла! – вскочила с места Лида. – Вылезай сейчас же из сугроба! Ерохин Коля!.. Оставь Аллу в покое!

Она пошла разнимать ребятишек.

Кто-то быстро шагал мимо ограды. Остановился.

– Гляди, Вить, никак Горяев… Андрей! Заходи сюда! – окликнул я.

– А-а!.. Вы! А я гляжу, здорово как: сетка стальная, на ней листья. Красные, со снежком. Глядятся здорово. Надо зтюдик сделать…

– Как дела, маэстро архитектор? – спросил я.

– Ничего пока. На изо-кружке был, бегу вот к дому…

И тут он заметил Лиду среди ребятишек.

– Батюшки! Неужели Карякина?! – взвыл Горяев. – Теперь уже в детсаду! Ну, родео, право слово – родео.

– Заткнись, лучше покажи рисуночки, – сказал Дельфин.

Горяев присел рядом с нами, с готовностью раскрыл свой альбом… На первой странице был карандашный рисунок – церковь…

– Церковь Покрова на Нерли, – пояснил Горяев. – Летом ездил, смотрел. Красотища! В двенадцатом веке построили.

– Да ну! Неужели в двенадцатом?..

Мы с интересом перелистывали альбом. Здорово все же рисует Андрей. Позавидуешь. Просто талант, ничего не скажешь. Там были разные пейзажи: реки, поля, рощи летом и осенью. И обязательно с каким-нибудь зданием в центре или сбоку. Сразу поймешь, что рисовал архитектор. Призвание налицо.

– Это церковь на берегу Клязьмы… Вот, кажется, и все.

Он перевернул лист, и тут мы увидели совсем другой рисунок. Карикатуру. Во всю страницу нарисована была лошадь. Встала на дыбы, беснуется. Морда оскалена, задние копыта – наотлет, передними машет. А на крупе кое-как держится… Лида Карякина. Ноги врозь, руками цепляется, глаза выпучены от ужаса – вот-вот слетит. Лидка получилась очень похоже. На брюхе лошади надпись: «Работа». Внизу название картины: «Родео Лиды Карякиной».

– А это, как видите… – пустился объяснять Горяев.

Дельфин спокойно протянул руку:

– Давай сюда!

Он выхватил лист, сложил его вдвое и порвал на мелкие кусочки.

Мы все трое переглянулись.

Лидка разобралась с ребятишками и уже подходила к нам.

– Вас понял, – сказал Андрей и захлопнул альбом.