Текст книги "Орленок"

Автор книги: Людмила Харченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

«Я пройду невидимкой»

– Мишка, вот дураки мы с тобой. Ну, кто ищет партизан в лесу таком, как наш? Это же кустарник, – Голенев сел на пенек спиленного дерева.

Миша пытался что-то возразить, но Голенев и слушать не хотел.

– Нет их здесь. Точно. Здесь гитлерюги шныряют. Здесь же и Тольку схватили. Вот еще сообразил птицами заниматься. Кругом немцы, а он – птиц… А знаешь, как потом из их лап Тольку вырывали? Было дело! Нина Васильевна, учительница, с Таней Соколовой к начальнику лагеря ходили, целый час убеждали, что Толька никакой не партизан, а просто птицелов. Думаешь, поверили? Как же! Домой к Тольке ездили, коллекцию птиц смотрели. Ну, выпустили… Толька теперь, знаешь, какой на них злой?!

– А кто на них не злой, – отозвался сердито Миша.

– Ну где же все-таки скрываются партизаны? – Геннадий огляделся по сторонам, будто партизаны сию минуту должны были показаться. Тишина. Никого.

Внезапно тишину перерезали автоматные очереди.

– Прячься, Генка.

Ребята, переглядываясь, долго лежали за кустами.

– Никого как будто… – опомнился первым Геннадий. – Давай потихоньку проберемся и посмотрим. Может, партизаны.

Шли тихо, высоко поднимая ноги.

– Может, совсем и не партизаны, – усомнился в своем предположении Геннадий.

– Ну вот проберемся через ров и домой дернем. Назад через лес страшно идти.

Осторожно переступая, подошли ко рву. Геннадий сделал последний шаг и… в ужасе схватил друга за руку. Михаил и сам уже увидел такое, что запоминается на всю жизнь.

Не сговариваясь, пустились прочь от страшного места.

Дробно отсчитывая ступеньки, Геня вбежал в комнату. Резко открыл дверь, столкнулся с матерью.

– Что с тобой? На тебе лица нет, – вскрикнула Ольга Ивановна.

– Мама, – Геннадий обхватил мать руками. – Мама, там людей расстреляли! И дети… – Геннадий разрыдался.

Сжав сына, Ольга Ивановна молчала.

Неожиданно со двора донесся детский крик. Геннадий вздрогнул, вытер слезы. Бросился к окну. Во дворе страшно кричал соседский мальчик: на нем горели брюки. Геннадий схватил ведро воды и вылетел во двор. За ним Ольга Ивановна. Матери маленького Лени не было дома. Ольга Ивановна отнесла мальчика к себе.

Беды наделала Ленина страсть к коллекционированию. До сих пор попадались только гайки, гвозди, коробки, железки. Это были вещи в Ленином хозяйстве важные, но обычные. Кто не видел гвоздя или, скажем, гайки? А тут попалась абсолютно необычная вещица. Что это, Ленька не знал, но бережно положил в карман. «Необычной вещицей» оказался фосфорный запал. В кармане он воспламенился.

Ожог был сильным. Ясно, что без врача тут не обойтись. И Ольга Ивановна послала Геннадия за врачом, которая жила неподалеку. Правда, смущало одно обстоятельство – врач служила у немцев, но выхода не было.

Врач осмотрела ожог, села к столу выписать рецепт. Механически открыла книгу «Отверженные» и вдруг гневно подняла брови: в книгу был заложен портрет Владимира Ильича Ленина.

– Как? Вы держите этот портрет? – она взяла двумя пальцами листок.

Ольга Ивановна в упор посмотрела на врача и спокойно спросила:

– А чей же? Чей же портрет здесь должен быть?

– Фюрера, – нараспев, с особой торжественностью ответила врач.

Геннадий, до этого молча наблюдавший сцену, теперь не выдержал:

– Мама тоже хочет Гитлера повесить. Ой, что я, фюрера… на стенку, – и, следя за выражением лица врача, добавил – Но, понимаете, денег не хватает.

Сказал и увидел в дверях Николая Ивановича.

Вечером Николай Иванович подошел к Ольге Ивановне.

– Я прошу вас, – сказал он, – предупредить Геннадия, пусть ведет себя умнее и осторожнее.

– А то вам карьеру испортит? – злые глаза Ольги Ивановны уставились на Голубева. – Мой сын честнее некоторых… Можете идти и заявить о нас. Ваше право…

Голубев побледнел.

– Я прошу вас предупредить Геннадия, – тихо, настойчиво повторил он. – Геннадий молод, может наделать глупостей. А вы должны понимать, что героизм совсем не в этом.

Он вышел. Ольга Ивановна широко раскрытыми глазами смотрела на дверь, которая только что закрылась за Николаем Ивановичем.

…Геннадий вертелся на своем старом дворе. Убедившись, что возле машин солдат нет, он поднял капот, вытащил из кармана отвертку и шепнул Мише:

– Отвинчиваю шурупы, снимаю вот эту штучку, она называется трамблером, и машина вышла из строя. Понял?

– Как быстро! – восхитился Миша.

– Это меня один человек научил. Ты тоже запасись этой штукой, – показал он отвертку.

В тот же вечер Геня рассказал матери, что в их бывшем дворе стоит много машин, и завтра они должны отправляться на фронт, В машинах мешки с продуктами.

– Сегодня ночью мы фрицев «накормим», – Геннадий улыбнулся.

Ольга Ивановна похолодела.

– Не смей, если поймают…

– Будь спокойна, я пройду невидимкой.

…В маленькой квартире все спали, когда Геннадий поднялся, сунул ноги в спортсменки и неслышно вышел из дома. Прячась в тени, он прошел несколько улиц и наконец добрался до своего бывшего дома. Миша уже поджидал его. Они пошептались и ловко, бесшумно, пробрались к машинам.

«Русского хлеба вам?! Пожалуйста…» Геннадий лезвием безопасной бритвы быстро разрезал тугие мешки и обливал их керосином. В другой машине орудовал Михаил.

Вражеский патруль ходил за стеной. Отчетливо слышались размеренные шаги. Шаги приблизились. Ребята притаились. Патруль, обойдя вокруг машин, снова вышел на улицу. Пора было уходить.

Утром мать первым долгом посмотрела на кровать сына. Геннадий спал. Сквозь сон он почувствовал на себе внимательный взгляд. Открыл один глаз и, улыбнувшись, попросил мать наклониться к нему.

– Мы «накормили» фрицев… – Геня не договорил, засмеялся.

– Геннадий, я не отпущу тебя больше, – строго, но не очень уверенно сказала мать: она понимала, что сына не удержит.

Андрейкина тайна

Дорога! Бесконечная дорога по осиротевшим, никому сейчас не нужным полям.

Николай Иванович и Геннадий молча тянут тачку с вещами. В Грачевке они обменяют их на муку. И назад. Так сказал Николай Иванович матери Геннадия.

К вечеру пришли в село. Голубев направился ко двору с железными воротами и, стукнув три раза в угловое окно, стал поджидать. Через несколько минут вышла молодая женщина в голубой косынке. Строго взглянув на пришедших, спросила:

– Что вам нужно?

– Приют и внимание.

– Для хороших людей, пожалуйста.

Пароль! Сердце Геннадия сильнее забилось от счастья. А он-то и не догадывался, что совсем не барахлом будут заниматься в селе!

– Ну, здравствуйте! – протянула женщина Голубеву руку.

– Здравствуйте, Евдокия Антоновна, – и шепнул: – В вещах взрывчатка.

Хозяйка взяла из рук Геннадия тачку и повезла ее к сараю.

Не успели гости умыться, как появился сын Евдокии Антоновны, Андрейка. Большие серые глаза и упрямо сложенные губы делали лицо его недетски серьезным. Быстро, как это и бывает у ребят, познакомились с Геннадием, вместе сели у стола рассматривать принесенную Андрейкой зажигалку. Андрейка улыбался, показывая ровные зубы:

– Это я нашел.

– Рад? – спросил Геня.

– Рад, потому что… – Андрейка умолк и посмотрел исподлобья на гостя. Не мог же он сказать незнакомому мальчику, для кого предназначена зажигалка.

– Сейчас затопим печь, мама галушек сварит на ужин, – переменил разговор Андрейка.

«Чего он зубы заговаривает?» – подумал Геня.

В другой комнате Евдокия Антоновна принимала от Николая Ивановича листовки. Их было немного, может быть, поэтому он особенно бережно вложил их в руки подпольщицы.

Евдокия Антоновна спрятала листовки в угол русской печи, толкнула ногой плотно прикрытую дверь и вышла. Проходя мимо ребят, приказала сыну:

– Андрей, принеси соломы к печке.

Скоро Евдокия Антоновна позвала мальчиков ужинать. Они не заставили себя упрашивать, быстро сели за стол. Над мисками поднимался пар. Во время ужина Геня заметил, как Андрейка спрятал свой хлеб в карман залатанных штанов. «Кому это он?» Но и свою порцию хлеба подсунул Андрейке.

– Ты ешь. Правда, вкусные галушки? – заискивающе спросил Андрейка, молча опуская в карман кусочек хлеба, отданный Геннадием.

Геню кольнула обида: ишь хитрит, не доверяет! Да они с дядей Колей, может, по такому важному заданию пришли, что Андрейке и не снилось! Потом мысленно оправдал Андрея. А почему это он должен ему все выложить? У него, верно, есть свои друзья… «Не скажет, и не надо», – успокаивал себя Геннадий.

Перед сном Андрей налил свежей воды в чистую бутылку и лег возле гостя одетым. Затаив дыхание, он лежал с закрытыми глазами. «Тоже мне конспиратор, – усмехнулся Геннадий. – Вот возьму и спать не буду». А как уснул – не заметил. Тогда Андрейка неслышно приподнялся, нащупал на полу туфли и, держа их в руках, на цыпочках вышел из комнаты. Не в первый раз он совершал путешествие к разрушенному кирпичному заводу. Ловко спустился в горно, разбросал кирпичи и влез в образовавшуюся дыру. Кто-то радостно назвал его по имени.

– Дарик, это я. Поесть тебе принес, и еще – зажигалку. Немного припоздал, не обижайся. У нас сегодня гости из города. Ждал, пока уснут.

– Кто?

– Какой-то дядя с парнем. Он хороший – отдал свою порцию хлеба тебе.

– Не расспрашивал? – встревожился Дарик.

– Нет, – успокоил Андрейка. – Я бы все равно ничего не сказал.

– Не говорили они о фронте? Ты незаметно расспроси их, а?

– Хорошо, я все разузнаю, а ты не бойся, ты лежи тут и все. Завтра я достану лекарств и бинт, тогда сделаю тебе перевязку.

– Я уже и так лежу, лежу… – Дарик вздохнул. – Ты не забудешь расспросить о фронте?

– Не забуду, – откликнулся Андрейка.

…Познакомился Андрейка с Дариком так. В полдень он возвращался со степи и наткнулся на раненого мальчика. Черные глаза мальчика были широко открыты, запекшиеся губы шептали: «пить». Андрейка мигом спустился в овраг, набрал родниковой воды в наскоро сделанный из лопуха ковшик и напоил мальчика.

– Ты полежи тут, а как стемнеет, я приду. Хорошо?

Дарик испуганно прошептал:

– А они не придут? Не будут… стрелять?

– Нет, – успокоил Андрейка, и что было силы пустился к дому.

Так началась их дружба…

– Ты подожди, не уходи. Мне теплее с тобой, – просит Дарик.

– Хорошо, я посижу немножко.

Андрейка поправил принесенную из дома подушку, заботливо укрыл Дарика старым стеганым одеялом и спустя полчаса выбрался наверх. Побежал к дому. Он знал, что на окраине фашистов нет, но можно наткнуться на разъезд патрулей, и тогда беда.

Бесшумно Андрейка открыл дверь, разделся и ближе придвинулся к Геннадию. Согнулся калачиком, несколько раз вздохнул от пережитого волнения и заснул.

На рассвете проснулся первым. Не шевелясь, Андрей долго лежал с открытыми глазами, потом тихо встал, оделся и вышел во двор.

Розовело небо. Андрейка глубоко вдохнул утренний свежий воздух, посмотрел на выгон и только собрался лезть под порог к спрятанным от фашистов курам, чтобы посыпать им зерна, как показался Геннадий.

Перебирая овес в маленьком проржавленном ящичке, Андрейка вопросительно взглянул на него.

– Ты хочешь у меня что-то спросить? – понял Геннадий.

– Да, хочу. Скажи честно, ты не знаешь где наша армия?

– Честно отвечаю: не знаю.

– А я думал, раз ты городской и побойчее нас, то знаешь, – разочарованно протянул Андрейка.

– Да я узнаю, честное слово, узнаю и скажу, когда еще придем. Дядя Коля говорил, я слышал, через неделю-две мы опять здесь будем.

– И тогда скажешь? – с надеждой посмотрел на него Андрейка. – Мне очень нужно, понимаешь?

«Придешь ко мне!»

«Что же ты ничего не предпринимаешь, Вадим? Ты же комсомольский секретарь, – думал о себе Вадим, распиливая вместе с матерью сучковатое дерево, принесенное им из лесу. – Незнакомые тебе мальчишки вытащили из немецких машин аккумуляторы и побросали их в овраг. Как тогда немцы бесились! Генка где-то пропадает, может, и он что делает. Таня Соколова и та уже героический поступок совершила, Тольку освободила. Пусть вместе с Ниной Васильевной. Пусть!».

И вдруг Нина Васильевна предстала перед ним не просто учительницей. Она же коммунистка. Как он не подумал об этом раньше! И приглашала она его к себе! Наверное же, не блины есть!

– Дурак! – выругался он вслух.

– Кто дурак? – спросила мать, худенькая черноволосая женщина.

– Я.

– Это почему же?

– Потому, что к учительнице не пошел.

– А что тебе там?

– Надо, мама.

– Раз надо, иди.

Мать была уверена, что Вадим глупостей не натворит. Ее муж приучил сыновей – старшего Сергея и младшего Вадима – к рассудительности и самостоятельности. Сейчас, когда Сергей и отец были на фронте, Вадим стал особенно серьезным.

Вадим аккуратно сложил в сарае дрова, переоделся и отправился к учительнице.

У Нины Васильевны встретил Толика Володина, Таню Соколову и Валю Зорину. Они оживленно разговаривали. Оказывается, все были очень хорошо осведомлены о том, где что происходит. На заводе «Красный металлист» почти ежедневно выпускают брак. Возле Пелагиады поезд сошел с рельсов и, говорят, что это не единственный случай. По городу расклеены приказы о мобилизации юношей и девушек в Германию, а рядом – листовки, призывающие бороться с оккупантами.

Вадим спросил у Анатолия, как он живет. Отвечая на вопрос, Анатолий поймал на себе внимательный взгляд Шевцова. «А Толька-то взрослее стал», – подумал Вадим.

– Вам нужно быть дружнее сейчас, чаще встречаться, – посоветовала учительница, провожая ребят.

– Вадим, ты можешь задержаться? – обратилась Нина Васильевна к Шевцову.

Когда они остались вдвоем, Нина Васильевна усадила Вадима за стол, сама села напротив.

– Вадим, я верю в твердость твоего характера, поэтому буду с тобой откровенна. Но прежде ответь: ты что, сложил с себя полномочия комсомольского секретаря?

– Нет, Нина Васильевна! Вот я и пришел, чтобы посоветоваться с вами, что делать?

– Тогда вот что. Свяжись со своими комсомольцами, с надежными ребятами. Возьмите под наблюдение здание гестапо. Присмотритесь, кто часто ходит туда из русских. Проследите потом, где он живет, узнайте у соседских ребят его имя и фамилию и сообщите мне. Разумеется, Вадим, что о моем разговоре с тобой никто не должен знать. Никто. Понял? Это одно. Другое. Молодежь забирают в Германию. Вы можете этому помешать. Как это сделать? Возле фашистских воззваний пусть ребята наклеивают наши листовки. Поручи это расторопным парням и девчатам. Кстати, привлеки и Геннадия Голенева. По-моему, его боевой характер подходит к любому заданию. Только держи его в руках, чтобы он головы не терял. Смелость ведь тоже должна быть умной. Он недавно на улице наскочил на меня, – учительница улыбнулась. – Взъерошенный, как воробей. Что с тобой, спрашиваю.

Говорит, немцев навел на ложный след – они одного товарища искали. Ну, немцы почувствовали, что мальчишка крутит, и за ним… Да ты знаешь его, на всю школу был самым отчаянным! Словом, ты, Вадим, смотри. И зря никуда не лезьте. Понял? Дня через два придешь ко мне.

– А листовки мы сами напишем, Нина Васильевна?

– Я сказала, придешь ко мне!

Комсомольское собрание

Ольга Ивановна уже в который раз заглядывала в опустевший чемодан. Что продать, чтобы купить хлеба и картошки?

А сегодня Ольга Ивановна сказала:

– Я больше не могу… – Слезы задрожали у нее на ресницах. И, чтобы не показать их, нагнулась, будто в поисках шпильки, а сама украдкой вытерла глаза.

– Больше ты, мама, не пойдешь менять вещи. Я буду работать.

Геннадий видел, как вздрогнула мать.

– На немцев? Нет, нет, сынок…

– Да, мама, – твердо сказал Геннадий. – Нас же трое, – он показал на маленькую соседскую девочку Галю. Она подняла бледное личико на Геннадия, указательным пальцем старательно ковыряла дырочку в сатиновом платьице.

…Отец Гали погиб в самом начале войны. Мать осталась одна с тремя детьми. Получала на детей пенсию, сама работала. Жили не богато, но и безбедно.

С приходом гитлеровцев поняла: не прокормить ей, нет, не прокормить троих детей… Хоть и устроилась на хлебозавод, грузчицей в цех. Из-за лишнего куска хлеба работала часто по две смены.

Голеневы старались, как могли, помочь этой семье. Особенно жалели маленькую Галочку, синеглазую, с крошечными косичками – на чем только и ленточки-тряпочки держались! И девочка привязалась к ним, а за Геннадием так и ходила по пятам. Мать уходила на работу, Галочка тут же являлась к Голеневым.

– Что сегодня будем? – деловито всякий раз спрашивала она Геннадия. И Геннадий предлагал ей много всяких, одно важнее другого, «дел», но почти всегда первым Галиным желанием было жарить кукурузу – и интересно, и поесть можно!

Геня брал Галочку на руки, доставал из кармана желтые зерна и бросал их на плиту.

Когда кукурузники начинали подпрыгивать и распускаться, словно маленькие белые цветы, девочка хлопала в ладоши и заливалась счастливым смехом. Радость девчурки откликалась болью в сердце Гени. Чтобы хоть как-то скрасить безрадостные дни своей синеглазой подружки, Геня мастерил ей деревянную лодочку, рисовал куклу с огромным бантом, домик с трубой и дымом, деревья, дорогу и солнце с длинными лучами…

Осторожный стук в дверь. Вошел Миша, поздоровался и взглядом показал Гене на дверь. Тот понял его, вышел.

На улице поджидал Вадим.

– Геня, мы решили пригласить тебя на наше… – Вадим замолчал, пока мимо проходил гестаповец, – на… наше собрание. Сможешь?

– Еще спрашиваешь? – Геннадий сиял. – Что, важные дела предстоят, да?

– На собрании решим, что и как. Ну, так идем?

Недалеко от дома, где жил Вадим, на камне сидел мальчик. Когда Вадим и Геня поравнялись с ним, мальчик лукаво подмигнул и как ни в чем не бывало продолжал обстругивать перочинным ножом длинную палку.

Квартира Вадима Шевцова была удобна для сбора: она имела два выхода – один в сад, другой на улицу. Войдя в комнату, Геня увидел старых знакомых: Валю Зорину, Таню Соколову, Виктора Мищенко, Бориса Ларченко, Толю Володина и других ребят из бывшего седьмого «в». Все сидели необычно торжественные.

– Ребята! – негромко начал Вадим. – Комсомольское собрание считаю открытым.

Это были сейчас особенно значительные слова. Голос у Вадима дрогнул. Волнение передалось остальным. Валя нервно теребила косу, Таня обвела заблестевшими глазами присутствующих, заметила, как еще строже нахмурился Анатолий. Борис покраснел, и от этого сильнее обозначились веснушки на носу. Чуть подавшись вперед, жадно слушал Вадима Геннадий.

– Ко мне попала одна из листовок, сброшенных нашим самолетом, – продолжал Вадим. – Ставропольский крайком комсомола призывает нас активно бороться с врагом. Слушайте…

«Дорогие товарищи, друзья! Часть территории Ставропольского края временно оккупирована врагом. Недалек тот день, когда Красная Армия освободит вас, но для этого нужна и ваша помощь. Объединяйтесь в подпольные группы, партизанские отряды и срывайте все мероприятия оккупантов…»

Листок дрожал в руках Вадима. Звонким голосом он дочитал:

«Не дайте одурачить и угнать в гитлеровскую Германию молодежь».

Вадим посмотрел на товарищей:

– Вы видели, сколько фашистских плакатов расклеено по городу? Давайте возле них наклеим наши листовки?!

– А где мы возьмем столько листовок, – озабоченно спросил Виктор.

– У меня есть штук тридцать, – сообщил Шевцов.

– А что, если размножить? – воодушевился Борис.

– А машинку где возьмешь? – спросила Валя.

– Ну, это пустяки. «Позаимствуем» из машины у каких-нибудь фашистских растяп, – сверкнул озорными глазами Голенев.

– Не надо, Геня, мы от руки напишем. Зачем рисковать? – возразил Шевцов.

– Из одной десять сделаем, – оживилась Валя.

– Ребята, но есть у нас и другое дело, – снова продолжал секретарь, – незаметно нам надо установить дежурство у здания гестапо, чтобы узнать, кто предает советских людей. У меня есть предложение, чтобы этим делом занялись Борис, Виктор, Валя. Я тоже буду с ними.

– И я.

– И я.

– Дел хватит всем. Дежурство устанавливаем с завтрашнего дня. С утра – Борис и Виктор, с обеда – мы с Валей. Предупреждаю, торчать у здания нельзя. Продумайте, как вести себя, чтобы не мозолить глаза, но видеть входящих и выходящих. Проследите за подозрительными, узнайте, где живут, и скажете мне. Тебе, Геннадий, особое поручение. На хлебозаводе работает много подростков. Устройся туда и предупреди ребят, чтобы не попались на удочку врага и не поехали в Германию. Ну, всем ясно задание? А теперь за мной, и кто куда.

Вадим выпустил ребят в сад, с девочками вышел в парадную дверь.

Друзья действуют

Прошло несколько дней. Геннадий устроился чернорабочим на хлебозавод. Вместе с другими подростками разгружал машины с мукой. И стоило мальчикам замедлить темп работы, как ходивший рядом гитлеровец окриком поторапливал их.

Разгруженная машина ушла. Ребята сели на бревна. Невесело смотрели глаза. Невысокий чернявый парнишка повернул вверх ладонями руки, лизнул языком прорвавшуюся кровавую мозоль, сплюнул и со вздохом выдавил:

– Эх, жизнь!

– Сиди, без тебя тошно, – обозлился на него один из товарищей.

– Тошнее будет тем, кто поедет в Германию, – вмешался Геннадий. – Только дураки верят в красивые картинки о райской жизни там…

Геннадий не успел договорить: к ребятам направлялся гитлеровец. Он подошел вплотную и потребовал носить дрова.

– Это не наша обязанность!

– Нам положен получасовой перерыв!

– Иди отсюда, морда, – прошипели ребята.

Видимо, лицо Геннадия ярче всех выражало ненависть, потому что солдат замахнулся на него. Вдруг кто-то из ребят ударил немца головой в живот и свалил на землю. Немец вскочил, выхватил из чехла финку. Секунда – и нож ударил бы Геннадия. Двое ребят, стоявших позади, вовремя схватили гитлеровца за руки.

Обозленный Геннадий сшиб гитлеровца, зло усмехнулся.

– Пруссак попал впросак. – Оглянувшись, добавил – Бежим, ребята.

Почему Геннадий избрал самый людный путь, он и сам бы не смог объяснить. На проспекте, на противоположном углу от гестапо, увидел Валю и Вадима. Девушка что-то оживленно говорила, смеялась. Кому могло придти в голову, что ее интересует не сверстник, а массивная дубовая дверь страшного учреждения. Она могла широко открыться, пропустить в здание какую-нибудь жертву и захлопнуться для нее навеки. Из этого здания свободно выходили только предатели.

Ребята не видели, что делалось там, внутри, не слышали, как майор гестапо Шульц внимательно выслушивал сообщения Егора Шкуркова. «Он, пожалуй, более полезен, чем иные мои офицеры».

А тот, комкая в руках клетчатую кепку, заискивающе смотрел на Шульца и выкладывал:

– Не все коммунисты прошли регистрацию. Иван Кузьмич Коновалов с Подгорной, Антонина Петровна Мазалева с Торговой не выполняют ваши приказы.

– Карош, Егор, – ободрял Шульц и давал наставления на своем языке.

Переводчица повторяла: – Нужно строже следить за населением, обо всех подозрительных докладывать герру Шульцу.

– Постараюсь, господин Шульц, постараюсь.

– Скажите ему, – обратился Шульц к переводчице, – в России он был преступником, а у нас станет первым человеком, если будет исправно служить армии фюрера. – И, протягивая пачку немецких денег, обратился к Егору на русском языке:

– Я буду карош платить, Шкуркоф…

Тяжелая дверь широко распахнулась, выпустила на улицу предателя. Воровато озираясь по сторонам, он поторопился отойти от здания. Валя и Вадим заметили его. Определенно продался! Пошли за ним!

Голенев не затронул товарищей – он знал, почему они здесь.

…Ольга Ивановна при виде сына удивилась:

– Как? Ты не на работе?

Геннадий рассказал матери о случившемся.

– Они же найдут тебя! – голос Ольги Ивановны задрожал.

– Не бойся, мама, я не свою фамилию назвал, когда оформлялся. И адрес дал неправильный.

Мать облегченно вздохнула.

– Генька, Генька, когда ты меня мучить перестанешь? Горячая ты голова…

В небе послышался гул самолета. Гул все ближе, ближе. Геннадий кинулся к дверям.

– Куда? – крикнула Ольга Ивановна.

– Это же наши, мама! Понимаешь, наши!

Соседи стояли под ореховым деревом и следили за самолетами. Самолеты спокойно кружились в воздухе. Казалось, летчики шлют привет тем, кто был отрезан от родного мира.

Но вот самолеты развернулись, сбросили первые бомбы.

– Казармы бомбят, – уверенно определил Геннадий.

– Немедленно иди в бомбоубежище, – приказала Ольга Ивановна. – Умереть и от своей бомбы страшно.

Геннадий нехотя повиновался.