Текст книги "Орленок"

Автор книги: Людмила Харченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Людмила Харченко
ОРЛЕНОК

Пионеры – пионеру

– Дружина! На вынос пионерского знамени стоять смирно!

Замерли в торжественном строю пионеры: головы чуть приподняты, руки застыли в пионерском салюте, на белых рубахах и блузах пламенеют галстуки. В большом школьном зале тишина. Вдруг в нее ворвалась песня горна и ритмичная дробь барабана. Двери широко распахнулись в зал вошел знаменосец с алым, обшитым золотой бахромой знаменем, за ним горнисты, барабанщики. Они стали на свои места. В зале снова тишина.

– Пионер чтит память тех, кто отдал свою жизнь в борьбе за свободу и процветание Советской Родины, – звонко начал ведущий. – Девятнадцатого января 1962 года исполнилось девятнадцать лет со дня гибели нашего земляка-героя, пионера Геннадия Голенева. Сбор, посвященный его светлой памяти, считаю открытым.

Из шеренги на три шага вперед выходит Володя Подвашецкий.

– Великая Отечественная война 1941–1945 годов для нас только история. Нас не было тогда на свете. Но жили другие мальчики и девочки в пионерских галстуках или с комсомольскими значками на груди. Они, как и мы, проводили интересные пионерские сборы, ходили в дальние туристские походы, отдыхали в пионерских лагерях. А когда враг напал на нашу Родину, они стали ее защитниками. Рядом со взрослыми боролись за свое право на жизнь, счастье, за право носить пионерский галстук. Таким был Голенев Геннадий, ученик нашей школы.

Володя рассказывал о подвиге Голенева, о его смерти. В памяти ребят всплывали письма школьных товарищей юного героя, рассказы его матери…

В тысяча девятьсот сорок втором

Май… Бледная луна скупо освещает город. На улицах ни огонька. Это светомаскировка. А город не спит. Большой зал Дома офицеров залит ярким электрическим светом. В нем негде яблоку упасть. Почти все места уже заняты комсомольцами-добровольцами – завтра отправляются они в военные школы связи и на фронт. На защиту Родины.

 
Дан приказ: ему – на запад,
Ей – в другую сторону,
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну…
 

Песню комсомольцев гражданской войны поют комсомольцы тысяча девятьсот сорок второго года. Они тоже уходили на войну. Великую Отечественную.

К двухэтажному зданию Дома офицеров подошли двое, в темных костюмах, без головных уборов. Один из них был почти на голову выше своего товарища, широк в плечах. У входа заговорили шепотом:

– Войдем, поздороваемся с вахтершей и… как договорились… Понял?

– А если задержит, скажет, поворачивайте оглобли назад? Тогда что, Генка?

– Вадим, ну, что ты такой? Прямо зло берет на тебя. Учти, смелым двери сами открываются, – озорно блеснул глазами Геннадий и решительно рванул дверь на себя.

– Мы не опоздали? – спросил Геннадий вахтершу.

Вахтерша удивленно вскинула брови. Тот, что поменьше, хоть чуб завел и лицом будто бы мужественнее, а этот, первый, с челкой на лбу, мальчишка мальчишкой.

– А вас, кажется, и не ждали, – с обидной улыбкой отпарировала вахтерша.

– Я секретарь комсомольской организации седьмой средней школы Вадим Шевцов, – как можно солиднее представился Вадим.

– Ну вот и отправляйтесь в свою школу. Идите, идите, ребятки.

– Мы в числе приветствующих. – Вадим взглянул на Геннадия, и оба спокойно пошли по лестнице. Уже вверху, не выдержав, помчались бегом. Сзади услыхали:

– Фулюганы! Вернитесь! Ни стыда, ни совести у вас нет!

Вбежав в боковое фойе, ребята остановились у двери в зрительный зал. Геннадий прыснул:

– Говорил же тебе, смелым двери сами открываются.

Секретарь городского комитета комсомола Аня Иванова открыла вечер, посвященный проводам молодых ставропольцев на фронт.

Вадим увидел в заднем ряду два свободных места, потихоньку пробрались к ним. Сели.

Комсомольцы с трибуны горячо говорили о Родине, о своем долге защищать ее.

Чем ближе подходило к концу торжественное собрание, тем нетерпеливее становились Вадим и Геннадий.

Как только объявят перерыв, они помчатся к сцене, чтобы перехватить Иванову. Они будут убеждать ее, умолять. Не может же она оказаться такой черствой, как офицер в военкомате, что ответил им коротко и обидно: «Фронт – не детский сад».

Наконец Иванова объявила перерыв. Ребята стремглав вылетели из зала, понеслись к сцене. Иванова вышла в окружении девушек и парней. Они громко разговаривали, смеялись.

Вадим решительно шагнул к ней.

– Товарищ Иванова…

Она посмотрела на возбужденные лица ребят, подошла к ним.

– Ну, рассказывайте, что случилось…

– Мы вот… мы тоже с Геннадием хотим на фронт. Мы уже взрослые.

Иванова посмотрела на «взрослых». С лица ее постепенно сошло веселое выражение, оно сделалось серьезным и даже строгим.

– Ребята, ребята, – покачала она головой, – нельзя вам туда. Рано. Понимаете? Да и не могут все уйти воевать.

– Что ж нам, сидеть сложа руки? – перебил ее Геннадий. – Мы хотим туда, хотим помогать!

– Нельзя вас на фронт. А помогать фронту и здесь можно. Вот дело для вас, – Иванова оживилась, – недели через три начнется уборка хлеба…

К дому подходит война

Богатый урожай выдался в том году в совхозе «Советское руно». Богатый! А как убрать его, когда в совхозе остались одни старики да женщины?!

Плечистый, невысокого роста мужчина вытер пот с лица и, по-хозяйски оглядев ток, остался доволен дружной работой городских школьников. Это Кузьма Гордеевич, заведующий током совхоза. Его улыбка ушла в усы, тронутые сединой: «Заморились же, а ничего, не жалуются».

Ребята набирали крупную пшеницу в ведра и мигом высыпали ее в бестарки. Когда брички наполнялись до краев, все облегченно вздыхали. Девочки с удовольствием шли отдыхать подальше от веялки. А возле веялки бессменно, без перерыва дежурили Вадим Шевцов и Геннадий Голенев. Полова от нее клубилась столбом, тут же ложилась на землю.

– Эй, трудяги, потише крутите! Видите, мы не управляемся, – крикнул Толя Володин. Взмахом головы он откинул льняной чуб назад, вытащил из кармана носовой платок и попросил Валю Соколову завязать его на голове узелочками у правого и левого виска.

– Тоже работнички, с горкой пшеницы не справятся. Вас же там целая армия, – засмеялся Геннадий. На его пыльном, загорелом лице белели зубы.

– Армия в юбках – немощная армия, – философски изрек Володя Козлов и покосился в сторону девочек.

– Ах, в юбках, – пошли в атаку девочки. – Что бы ты, тихоход несчастный, делал без нас?

Геннадий подождал, пока «немощная армия» утихомирится, и спокойно сказал:

– А верно, Володька, ты без девчат нуль. Понял? Сам устал, а на них набросился. Я тоже устал. Шабаш, что ли? На пять минут…

Ребята уселись рядом.

Вдали плыл комбайн. Вот он остановился, и из выгрузного шнека в бричку посыпалось зерно. Лошадей погонял подросток, грозно на них покрикивая:

– Н-но, Зорька! Мальчик, поторапливайся!

Лошади отмахивались хвостами от мух, лениво шли по стерне к току. Ребята подбежали к бричке, живо разгрузили ее.

– Подгребайте зерно в кучу, – приказывал Кузьма Гордеевич.

Жара стояла невыносимая. Лишь вечер приносил прохладу и отдых. Придя на полевой стан, школьники первым долгом бежали к бочке с водой. Набрав полные ведра, девочки уходили за дом и там плескались, мальчишки тут же, у бочки, отмывали грязь. Приятно освежиться после трудового дня!

Во время ужина верхам на лошади подъехал почтальон. Ребята вскочили с мест, окружили его. Потянулись к газетам – что принесет сегодня сводка Совинформбюро?

– Голенев есть? – выкрикнул почтальон. – Письмо ему.

Геннадий схватил конверт, бегло взглянул на почерк. От мамы. Торопливо вскрыл его. В нем была записка от мамы и письмо от отца. Долгожданное письмо! Тревожно подумал: где теперь отец? Ведь армия отступает…

Отец писал:

«Здравствуй, Геня! Здравствуй, сын! Уже год, как расстались мы с тобой. Уже год, даже с лишним, как я и мои товарищи фронтовики боремся с фашистами за счастье и свободу нашей Родины. За твое счастье, сын! Это очень трудная война. Я не хочу скрывать от тебя этого. Ты у меня совсем, совсем большой. Тебе пятнадцать лет. Знаю, не легко и тебе сейчас в совхозе. Знаю это и горжусь тобой. Я тут рассказывал нашим фронтовикам, как вы помогаете убирать урожай. Привет вам от них и фронтовое спасибо.

Помнишь, ты боялся, что не будет у тебя возможностей для подвига? Подвиг, мой сын, всегда можно совершить, и тем он замечательнее, что его совершают, не думая о нем.

Через час идем в бой, и думаем все о будущей победе. Сколько предстоит сделать нашему народу и для нее, и после нее! И нам с тобой. Правда, сын?

А сейчас успехов тебе в труде. Пиши о своих друзьях.

Целую тебя.

Твой отец.

Первого июля 1942 года», – дочитал последнюю строчку Геннадий.

Ребята приумолкли. Каждый проводил кого-то из родных на фронт. Каждый тревожился за него.

– Ну, совсем носы повесили, – пошутил Вадим. – Знаете, что? Давайте примем мудрое решение – спать! А? Согласны?

Ребята невесело засмеялись.

Девочки ушли в дом.

– Вадим, а я в степь, – обратился к Шевцову Толя Володин.

– Никуда. Спать! – отрезал Вадим.

– Но должен же я когда-нибудь поймать перепелку? – Толя вопросительно вскинул брови на Вадима.

Вадим знал, что Толю-птицелова не переубедишь. Если он задумал, то… – и, махнув рукой, буркнул:

– Кому что.

Анатолий неторопливо направился в степь, прислушиваясь, откуда сегодня послышится «фить-пирю».

…Мальчики постлали одеяла на свежей соломе.

– Давайте ляжем по-цыгански, колесом, а утром подниматься первому крайнему, – предложил Борис Ларченко, курносый, задорный паренек.

– А крайнего найдет Вадим, – поддержал Геннадий.

Смеясь, мальчишки легли рядом. На миг наступила тишина. Геннадий смотрел на черное небо, усыпанное звездами. Вслух спросил:

– Интересно, где сейчас фронт?

– А зачем тебе? Лучше, когда не знаешь, – тихо сказал Володя.

– Лучше, когда смотришь опасности в глаза. – Геня помолчал, положив под голову руки. – Когда была финская война, мама купила мне карту СССР. Я повесил ее над кроватью вместо ковра…

– И смотрел опасности в глаза, – сострил Борис.

– Не перебивай, Борька. Тоже мне остряк-самоучка! Нет, правда, ребята, знаете, что я делал? Отмечал флажками места боев и вообще с двумя своими товарищами из пионерского отряда изучал географию. Вот скажите, какие четыре города имеют в своем названии четыре буквы «а»? Скажи-ка, Борька! Или ты только на язык острый?

– Подумаешь, удивил! Алма-Ата, – отозвался тот.

– Караганда, – подсказал Вадим.

– А еще?

Ребята молчали.

– Ну-ка, думайте: третий на Севере, четвертый почти рядом с нами.

– Спать хочется, – зевнул Борис.

– Что те города… – Вадим приподнялся на локте. – А вот Ставрополь вы знаете? Его историю? Читал я в нашей газете статью. Интересная! На горе, где сейчас собор, в 1778-году была построена крепость. А в крепости был сам Александр Васильевич Суворов.

– Вадик, а на углу Дзержинского и Коминтерна стоит дом, где останавливались Пушкин и Лермонтов, – вспомнил Володя.

– А кто жил в доме, где сейчас наша школа, в девятнадцатом веке? Молчите? Значит, не знаете, – торжествующе произнес Геннадий. – Коста Хетагуров! Я люблю его стихи. Вот послушайте:

 
Дешевая лампа едва озаряет
Убогую келью… Некрашеный пол,
Железная печка… Кровать занимает
Всю заднюю стену… Два стула и стол.
Вот вся обстановка обители тихой,
Заветных мечтаний, излюбленных дум
И честных стремлений. Склонившись над книгой,
Юнец напрягает пытливый свой ум.
 

– Какую ты мне мысль подал! – подскочил уже засыпавший Борис. – Это будет здорово! Мы устроим вечер в новом учебном году: «Хетагуров в нашей школе». Сегодня первое августа, значит, ровно через месяц…

– Я займусь художественной частью, – перебил его Витя, «мастер художественного слова», как в шутку звали его одноклассники.

Начали обсуждать программу вечера, но усталость брала свое, и они засыпали один за другим.

Проснулись по привычке рано. Начинался обычный трудовой день. Но почему не едут из центральной усадьбы за зерном? Почему на дорогах ни души? Ребята осаждали вопросами Кузьму Гордеевича.

– Едут! Едут! – вдруг раздалось несколько голосов.

Две подводы мчались прямо к току. В одном из ездовых школьники узнали заведующего хозяйством дядю Гришу – маленького, подвижного толстяка, у которого про запас всегда было много шуток и острот. Ребята бросились к нему навстречу, но завхоза словно кто подменил: ни на кого не обращая внимания, он подошел к Кузьме Гордеевичу.

– Собирай имущество, Гордеич. Вакуация. – Новое для многих слово он выговорил с трудом и неправильно.

Кузьма Гордеевич молча нагнул голову, широкие брови сошлись на переносице.

– Хлопцы и девчата, – громко сказал дядя Гриша, – собирайтесь. На вокзал отвезу. Да не бойтесь вы, – дядя Гриша улыбкой подбодрил ребят, – успеете до своих мамок добраться…

Немного недоезжая до вокзала, ребята увидели голубой дымок-облачко.

– Поезд! Бежим!

Эшелон был переполнен. Ребята подбегали то к одному вагону, то к другому:

– Мы ученики, урожай убирали.

– Мы из Ставрополя. Возьмите нас.

…Утром третьего августа подъезжали к Ставрополю. Поезд замедлил ход. «Тук-тук-тук», – стучали колеса. «Тук-тук-тук», – вторили ребячьи сердца, а мысли о доме мчались вперед, быстрее поезда.

– Как думаешь, Вадим, займут фашисты город? – спросил Геннадий.

– Раз эвакуация, значит, дело плохо, – ответил Вадим. – Из-под кепки, глубоко надвинутой на лоб, смотрели синие грустные глаза. Лицо Вадима было черным от пыли и паровозной копоти.

– А успеем мы уехать? – спросил Борис.

Ему никто не ответил. Поезд подошел к вокзалу. На вокзале ни души. Эшелоны ушли на Кавказскую еще вчера. Наскоро прощаясь, ребята разбегались в разные стороны.

Геннадий и Вадим чуть не бегом поднимались вверх по бульвару главного проспекта. Навстречу шли люди с чемоданами, корзинками, тюками. По булыжной мостовой с грохотом проносились машины.

– Мы хотели идти с тобой на фронт, Геня, – Вадим посмотрел на товарища, – а фронт пришел к нам.

– Вадим, – Геннадий помолчал, поднял на друга глаза, – мне как-то страшно. И… не знаю, что надо делать…

– Сейчас и я ничего не знаю. Время покажет. Ну, до встречи!

На углу Таманской улицы друзья распрощались. Вадим жил на улице Орджоникидзе, Геннадий – на Советской.

Любопытство побеждает страх

– Геннадий, наконец-то! – мать крепко обняла сына. – Я всякое передумала… Ешь и скорее к военкомату.

Пока Ольга Ивановна хлопотала с обедом, Гена прилег на кушетку и сразу уснул.

Вдруг город сотрясли взрывы – один, другой, третий…

– Гена, Гена, проснись! – теребила сына испуганная Ольга Ивановна.

Геннадий сонно, непонимающе посмотрел на мать.

– Проснись же! Фашисты бомбят город. Слышишь? Скорее давай уходить.

Ольга Ивановна выпрямилась. На черные, вьющиеся волосы накинула шелковую косынку, взглядом обвела комнату. Вещи, когда-то такие необходимые, потеряли всякую ценность. Она никогда не показывала сыну свою слабость, а сейчас крупные слезы текли по лицу.

Как во сне услышала Ольга Ивановна голос сына:

– Пойдем же, мама!

В городе царила суматоха. Голеневы торопливо прошли мимо решетчатого балкона крайсуда, вверх по проспекту.

– Мама, а что если все машины ушли?

Ольга Ивановна и сама уже беспокоилась об этом, но сыну ответила:

– Не может быть. Уедем еще. Должны уехать…

Возле военкомата никого не оказалось. Геннадий бросил вещи на ступени, вбежал в опустевший двор.

– Уехали! – закричал он. – Мама, слышишь, уехали! – Геннадий посмотрел по сторонам. – Мишка! – вдруг бросился он к подходившим парню и женщине. – Вот это здорово! Откуда ты? Нас теперь много, не пропадем!

Миша Алексеев и его мать Екатерина Никитична жили с Голеневыми в одном доме. Ребята давно дружили. Сейчас оба особенно обрадовались нежданной встрече. Вчетвером обсудили, как быть. Решили добираться до Невинномысско-го шоссе, а там – на попутной.

Едва вышли на окраину, снова началась бомбежка. Теперь уже где-то внизу, у вокзала. Но что это? У ребят от страха расширились глаза: парашютный десант!

– Все… – Миша беспомощно опустился на придорожный камень.

– Не все! – упрямо посмотрел вперед Геннадий. – Идемте!

Кирпичный завод… Дальше – лес. Из-за поворота на дорогу выехала машина. С огромной скоростью неслась она прямо на них. Шофер неожиданно затормозил. Из кабины выскочили солдаты во вражеской форме. Ольга Ивановна побледнела. Миша и Геннадий стояли как вкопанные.

– Город есть русска зольдат? – спросил фашист.

Мальчики переглянулись.

– Мы не знаем, – с трудом выдавил из себя Геннадий.

– Не видели, – тихо повторил Миша.

«Сейчас… сейчас расстреляют!»

Один из солдат обратился к женщинам:

– Матка, иди домой. Там, – солдат махнул рукой в сторону леса, – германская армия. Там, – взмах в сторону Ташлы, – там тоже.

– Ком нах хауз, – приказал другой.

Машина помчалась к городу.

Значит – вперед дороги нет. Все четверо повернули назад.

Город словно вымер. Лишь внизу, где-то возле вокзала, изредка раздавались автоматные очереди. Кто-нибудь выглянет в чуть приоткрытую калитку и тут же спрячется. Этот общий страх давил, угнетал, сковывал ноги.

Взглянув в расстроенное лицо друга, Миша прошептал:

– Давай изучим обстановку, разузнаем, что где?

– Изучай теперь… влипли как мухи в липучку, – Геннадий зло сплюнул в сторону.

Суровое испытание… Может быть, впервые в жизни ребята серьезно задумались, как жить, что делать?

Но ребята – всегда ребята. Уже через несколько минут созрел план: разведать, что происходит в центре города.

Тайком от матерей под-над стенами дворов пробрались на улицу Советскую.

– Геня, вон они… смотри, – Миша схватил друга за локоть и, плотнее прижавшись к забору, смотрел на солдат-связистов, опоясывавших столбы красными телефонными проводами. Из машины на дорогу вышли двое солдат. Поймав на себе недружелюбные взгляды ребят, один из них нахмурился, крикнул:

– Вэк!

Мальчики побежали к своему дому.

Во двор уже въехали вражеские машины. Из машин вояки вытаскивали примуса, ведра, кастрюли, что-то в плотных бумажных мешках, бежали к водопроводному крану, тут же, во дворе, мылись, брились, что-то жарили, варили, шныряли в двухэтажный дом, облюбовывая «официрам» и себе квартиры.

Ища поудобнее место для наблюдательного поста, ребята столкнулись со своим соседом Николаем Ивановичем Голубевым. Три дня назад он приехал домой в отпуск, по ранению– лечился в госпитале в Ессентуках.

– И вы не уехали? – обрадовался Геннадий.

– Как видите. Не успел. Генка, тебя мать повсюду ищет. Да вон она и сама сюда идет.

К ним подошла Ольга Ивановна, строго посмотрела на ребят.

– Что ж, на привязи вас держать, что ли? Видите, кругом творится такое… Места себе на нахожу, когда тебя нет дома, Геня, – уже мягче сказала она.

– А у нас теперь и дома нет, – возразил Геннадий. – Где мы будем жить, мама?

– Пойдемте ко мне, – предложил Николай Иванович.

– Вы уже успели найти квартиру? – Ольга Ивановна подозрительно посмотрела на Голубева.

– Иногда, Ольга Ивановна, приходиться быть энергичным.

Уже через несколько дней Ольга Ивановна пожалела, что приняла предложение Голубева. Он устроился на службу к немцам, жить под одной крышей с предателем – в предательстве Голубева Ольга Ивановна не сомневалась – было невыносимо.

Что такое трамблер?

Толя Володин шел по лесу. Здесь теперь было лучше, чем дома. И не заметил, как забрался далеко. Впереди показалась поляна, за ней начинался аэродром. На аэродроме работали люди: свои или чужие? – мелькнула мысль. Люди оборванные, грязные. У Анатолия сжалось сердце: «наши солдаты». Он обхватил тонкое деревце и смотрел на военнопленных…

– Хэндэ хох!

Толя вздрогнул, мгновенно повернул голову в ту сторону, откуда услышал окрик, увидел злобные глаза фашиста и дуло автомата. Бежать! Но тут же понял: «Выпустит всю обойму, и погибнешь, как воробей».

– Партизан? Ком, – гитлеровец ткнул его автоматом в бок.

Анатолий пошел под конвоем на аэродром. Фашист подвел его к офицеру, откозырнул и что-то сказал. Получив распоряжение, он погнал мальчика к работающим военнопленным.

Немец сунул Анатолию лопату и заставил его вместе с другими рыть яму для цистерн.

А у небольшого лесного оврага в это же время произошла другая неожиданная встреча. Голубев, идя из лесу, увидел неподалеку от разбитой легковой машины подростка. Он сидел, пригнувшись к земле. Вязанка хвороста лежала у его ног. «Это ж Геннадий». И, пожалев о ненужной встрече, круто свернул на другую тропинку в лес.

Но Геннадий уже заметил его.

– Дядя Коля! Дядя Коля! – разнесся по лесу звонкий голос.

Голубев досадовал. Не обращать внимания? Генька упрямый, не отстанет. Николай Иванович остановился.

– Что же вы убегаете от меня? – Геннадий запыхался, с подозрением смотрел на Голубева.

– А я не убегаю. Задумался, не слышал.

Они подошли к машине, кем-то брошенной во время эвакуации, сели на примятую траву.

Николай Иванович сорвал травинку, взял ее в рот, как папиросу. «Сейчас будет допытываться, зачем я здесь. Не скажу же я этому мальчишке, зачем остался в городе». Голубев вспомнил, что было накануне вторжения вражеских войск. Когда стало совершенно очевидно, что гитлеровцы оккупируют Ставрополье, крайком партии создал партизанский штаб. Руководители штаба подбирали надежных людей. Одних зачисляли в партизанские отряды, других оставляли для подпольной работы в городе. Шесть групп для краевого центра. Шесть руководителей этих групп.

Один из них – Николай Иванович Голубев.

– А почему вы не на работе? – спросил Голубева Геннадий.

– Как это почему? Отдежурил и тоже вот дрова таскаю, – Голубев показал на свою вязанку.

– Дядя Коля, а здесь, в лесу, есть партизаны? – неожиданно спросил Геннадий.

– Вот те раз! Зачем тебе они?

– Бороться!

– Ну, бороться-то можно по-всякому, – Николай Иванович помолчал, а потом вдруг задал, как показалось Геннадию, странный вопрос: – Ты знаешь, как можно сразу испортить машину?

– Нет. А что?

– Иди-ка сюда. – Николай Иванович поднялся, подошел к покосившемуся автомобилю и открыл капот:

– Трамблера нет, умно сделали. Трамблер – это сердце машины. Вынь его, и она умрет. Смотри внимательнее. Вот здесь надо отвинтить шурупы и вытащить трамблер. Эта операция занимает не больше трех минут. Понял?

– Понял.

– Ну вот мы с тобой и друзья, – улыбнулся Голубев.

– Дядя Коля, а почему вы это рассказали?

– Почему, почему! Ты же не Алешка-почемучка? – Голубев встал. – Ты вот что, брат, тебе спешить некуда, ты можешь и не торопиться. А я пошел. Мне еще к одному знакомому надо. Встретимся дома. Идет? – Голубев вскинул на плечо вязанку дров и быстро пошел из лесу.

Геннадий смотрел ему вслед. Зачем понадобилось дяде Коле рассказывать про трамблер? Будто Геннадию только и дела, что трамблеры выкручивать… И внезапно осенила догадка. Геннадий даже по лбу себя стукнул: ой, балда! Вот же балда! Ясно ведь, зачем рассказал!

Весело насвистывая, вышел на дорогу. Радость погасла, когда увидел колонну военнопленных. «Вот за них мстить, за всех!» Неожиданно услышал знакомый голос:

– Голенев!

Всмотрелся.

– Анатолий?! Как ты попал сюда?

Анатолий рванулся к другу, но гитлеровец дулом автомата вернул его на место.

Секунду Геннадий постоял, схватил хмыз и, держась поодаль от пленных, заторопился домой. Задача была трудной – как выручить товарища?