Текст книги "Быть любимой"
Автор книги: Людмила Белякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
…На работу в тот день она так и не попала. Дикий понос, несколько часов выворачивавший ее наизнанку, не дал ей возможности не только что поехать в офис, но и просто сползти с унитаза. Улучив минутку между позывами на горшок, Света позвонила девчонкам и попросила прикрыть ее отсутствие, благо временно исполняющего Ванина, как водится, на предприятии не было, а курирующего отдел зама можно было обмануть или просто проигнорировать.
Чувствуя себя абсолютно измотанной, Света позвонила «своему психологу». С ним ее не соединили, а на вопрос о поносе ответили, что это абсолютно нормально и даже хорошо, но если процесс идет слишком бурно, то его можно перенести на вечер или выходные или совершать не через день, а, например, раз в три дня.
На следующее утро по вытянувшимся при ее появлении лицам сотрудниц она поняла, что процесс действительно был чересчур бурным и явно пошел не в ту сторону. Лена, как водится, не стесняясь в выражениях и с широким использованием ненормативной лексики, потребовала, чтобы Света вспомнила о своих двоих детях и прекратила эксперименты со здоровьем.
– А вы почему молчите? – гневно обратилась она к Нине, не прекращавшей, несмотря на драматичность момента, что-то молотить на компьютере.
– Во-первых, вы уже все сказали, и лучше не придумаешь. А во-вторых, я просто думаю, что нам всем, пользуясь тем, что мать еще жива и находится… э-э… в относительно вменяемом состоянии, надо решить, кто кого в крайнем случае возьмет на воспитание. Предлагаю так: вам – Ксюшу, мне – Соню. Не возражаете, мамаша?
Нина с ангельской улыбкой обратила свой взор к Свете.
– Вы с Сонькой не справитесь, – ответила та с вызовом.
– Отдадим Гаповой, – спокойно отреагировала Нина, поворачиваясь обратно к дисплею. – Мальчик у нее уже есть – будет и девочка: так сказать, комплект.
– Нина Георгиевна, а почему вы не очищаетесь? – так же с вызовом спросила Света чуть позднее, причесавшись, попив кофе и слегка придя в себя.
– А я не загрязняюсь.
– Это как это?
– Да так. Не пью, не курю, не ем животного мяса, воду употребляю только фильтрованную и не сплю с грязными мужиками. А потом – почему вы думаете, что я не очищаюсь? Я делаю это регулярно, точнее, каждое утро, и, судя по цвету лица и состоянию волос и кожи, достаточно успешно. Просто я не делаю из этого публичного шоу…
Света в очередной раз обиделась на замечание о публичном шоу и на бессердечие Нины, невозмутимо делившей детей в присутствии живой матери, но, правда, оценила, что та в принципе не против приютить и обиходить ее несчастную сиротку… А вот насчет Гаповой у нее были сомнения.
Ирина Гапова была старше ее ровно на год, то есть тоже была вроде бы чувствительным Раком, но, в отличие от Светы, была умна, выдержанна, умела обращаться с деньгами и стильно одеваться, чем вызывала у Светы неподдельное восхищение. Именно у гаповской портнихи и шила свой «английский» костюм Света. Не так давно Гапова, окончив курсы маркетинга, сделалась маркетологом, а с Ниной у Гаповой сложились своеобразные отношения.
…Как-то один их коллега, уходя на повышение в головной офис, пригласил их, нескольких дам из разных отделов, отпраздновать успех. Были среди приглашенных и все три «международницы», хотя тесно сотрудничала с этим Сергеем, как водится, одна Нина. Была там и Гапова – на правах давней знакомой, когда-то работавшей с ним бок о бок на простых инженерских должностях. В середине веселья, когда после двух-трех ма-а-аленьких рюмочек «Хеннесси» народ расслабился и стал вспоминать былые дни, сопровождая воспоминания дружным смехом, Гапова поперхнулась свежим белым хлебом и, на глазах наливаясь красной краской, поспешно вылезла из-за стола. Быстро прокашляться ей не удалось, и Света, видя, что любимая подруга из красного цвета уже пошла в лиловый, выскочила из-за стола и стала что есть силы лупить ее кулачком по спине, отчего внутри у Ирины все загудело и даже стало отдавать эхом. Положения это битье не исправило, и к Свете присоединилась Лена, принявшаяся бегать вокруг них и кричать: «Сделайте же кто-нибудь что-нибудь!»
Однако вся банкетная публика лишь обалдело созерцала содрогавшуюся в конвульсиях и начавшую синеть Гапову и суетящихся вокруг нее девчонок.
– Перестаньте вы ее колотить! Это не поможет! – вдруг рявкнула Нина и стала тоже вылезать из-за стола.
Подойдя к Ирине, она широким жестом отмела орущих от ужаса коллег, зашла Гаповой за спину, обхватила ее на уровне живота и пару раз резко поддала ей под дых замкнутыми в кольцо руками. Ирина издала утробный звук, перестала дергаться в кашле, и через секунду ее лицо обрело свой обычный оттенок.
– Ну и тощи же вы, Ирина, ей-богу, – досадливо произнесла Нина, возвращаясь на место и потирая оббитые о гаповский скелет кисти. – Опереть удар не на что. Худых спасать труднее – ребра поломать можно. Хотя… Лучше выжить со сломанными ребрами, чем помереть с целыми.
Ирину тоже усадили за стол, напоили водой без газа, отругали и пожалели. Потом все выпили за общее здравие.
Случай был многократно пересказан со всеми подробностями и немало способствовал Нининой популярности. На следующий день Гапова принесла ей коробочку вишни с ликером – «за спасение жизни». Нина, как обычно, пожала плечами, конфеты положила на общий стол в отделе и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Если исходить из контекста вчерашнего происшествия, то на моей совести не одна спасенная человеческая жизнь, а штук пять-шесть. Это если не считать того, что я сдала около двадцати литров крови, которыми можно было спасти еще трех больных, подключенных к аппарату «искусственные сердце и легкие»…
– А вы что – донором были? – почтительно спросила Ирина.
– Ага, – легко ответила Нина и показала внутренний сгиб локтя, который весь был покрыт десятками меленьких шрамиков от медицинской иглы. – Спасти меня от обвинения в наркомании может только то обстоятельство, что наркоманы до моего возраста просто не доживают.
– Ну что вы, – также почтительно ответила Гапова.
Недели через три Ирина, как-то странно съежившаяся в кресле, рассказала, что ее одноклассник, женатый на ее же однокласснице, будучи в деловой поездке в Испании, поперхнулся и помер от удушья прямо в ресторане, на банкете в честь удачно заключенной сделки, и тридцативосьмилетняя вдова срочно оформляет визу, чтобы выехать в Испанию за телом…
– Господи, вот врагу не пожелаешь, – сказала Нина и перекрестилась.
С тех пор Гапова стала с Ниной особо почтительна, а Нина вроде бы и не считала, что Гапова ей чем-то обязана. Хотя, если та долго не заходила в отдел, справлялась, что это там с Ириной. Свете это очень нравилось, хотя, если б это была не Нина, то она, наверное, ревновала бы подругу. Главное, чтобы отношения увеличивали количество любви, окружавшее саму Свету…
А Гапова года три не могла даже смотреть на белый хлеб…
Так, в разных делах, междусобойчиках, авралах и творческих простоях, размолвках и примирениях, прошла пара лет. Ушли в другие, частные фирмы бывшие Светины возлюбленные Машин и Силенков. Ловя слухи об их новых окладах по нескольку тысяч долларов, Света фантазировала, что кто-то из них, даже не особенно важно кто, пригласит ее к себе – пусть даже простым переводчиком, но на хороший оклад.
Она звонила им, желая напомнить о себе, но приглашения не последовало ни от одного.
В их отделе появился четвертый человек – референт. Случилось это так.
В один прекрасный момент Нина наотрез отказалась ходить по посольствам и стоять там в километровых очередях за визами, сказав, что это не ее работа, и вообще, хватит – найдутся и помоложе, нечего в офисе задницы плющить. Света обиделась и сказала, что с ней не разговаривает. Нина хмыкнула особенно громко и витиевато выразилась в том смысле, что вполне обойдется без разговоров с людьми ниже себя по уровню образования, потому что общение с таковыми ее интеллектуально не обогащает.
Света попробовала отправить в поход Лену, лузгавшую семечки перед телевизором, но получила еще более решительный, чем Нинин, отказ – как же, дочка Луценко по посольствам ходить будет! Ни ногой! Фигушки!
Света обиделась совсем, но ее из этого блаженно-болезненного и упоительно-тягучего состояния вывела сама Лена, сказавшая, что, уходя с работы, Нина забрала из своего шкафа, где, помимо служебных, стояли ее собственные словари и пособия, несколько книг.
– Ну и что? – не поняла Света. – Пусть берет, раз это ее.
– Ты, Евсеева, дура, причем полная, окончательная и бесповоротная, – в очередной раз решительно констатировала Лена. – Увольняться она собралась! Вещи забирает! Поняла?! Делай что-нибудь, дубина! Уйдет она – уйду и я! С кем останешься, идиотка?! Кто это все ворочать будет?!
Свету это обстоятельство не устраивало в корне, потому что ей совершенно не хотелось заниматься всеми теми вещами, что сейчас делала Нина. Да и кто знает, как посмотрит на «отдел» из двух человек новый директор – возьмет да и расформирует. И сядет она с Леной рядом за простого переводчика, только не за тысячу долларов, отнюдь… Пиши пропало начальничий оклад и премии… А если уйдет и Лена, этот кошмар станет абсолютно неизбежной реальностью…
На следующее утро Светлана написала докладную, чтобы Нине выдали премию за выполнение дополнительной, сверх служебных обязанностей, работы. А Павел Никанорыч Пеструх, один из замов, в ответ на ее доверительную устную жалобу присоветовал попросить у Анны Павловны какую-нибудь девочку из цеха, пообразованнее, пошустрее, и перевести ее в международный отдел каким-нибудь секретарем или делопроизводителем – пусть бегает по фирмам и посольствам.
Света так и сделала. Через несколько дней Анна Павловна привела к ним в отдел некое русоволосое существо от силы тридцать восьмого размера в диаметре, со слегка раскосыми зеленоватыми глазами и ангельской улыбкой. Выпадали из этого облика только великоватые для такого эфемерного создания костлявые крестьянские руки. Анна Павловна представила девочку взрослым дамам как Машу Дебранову и величественно удалилась.
Маше, выглядевшей лет на пятнадцать, было двадцать четыре года, и она училась на первом курсе платного языкового вуза. В фирме Маша проработала пять лет, придя из ПТУ. Родители были из простых: отец – шофер, мать – мелкая служащая. Девчонки поспрашивали Машу о том о сем и отпустили работать.
Едва за ней закрылась дверь, Нина обратила на коллег притворно-осоловелый взгляд и спросила якобы заплетающимся языком:
– Я чей-то не поняла – а что это вообще было?! Откуда на нашей помойке этот цветочек-ангелочек?
Света сидела какая-то разомлевшая, а Лена с ходу начала хвастаться, что, мол, только у ее мамки такое найти и можно. У Луценко – только штучный товар.
– Теперь понятно, почему она вас к себе не взяла, а Евсеевой подсунула, – не упустила возможности съехидничать все еще злившаяся на их лень и неподъемность Нина.
Ради приятного события Света с Леной решили на ее слова не реагировать, тем более помнили недавний эпизод, когда Анна Павловна зашла в отдел, будучи не в духе, и застала их с кофе за просмотром бразильского сериала, а Нину – за переводом у компьютера. Луценко обругала бездельниц и сказала, что, доведись ей, она бы их обеих выгнала с фирмы в шею, а Нину оставила или, лучше, забрала бы к себе.
Через несколько дней, пока прокрутились по начальству все необходимые для перевода документы, Маша въехала в отдел и села за свободный стол, на котором до этого валялись грязные евсеевские расчески, косметика и стояли чашки с засохшими до железобетонного состояния кофейными ободками. Со стола сообща убрали, а на него поставили еще один компьютер. В обед Маша сбегала куда-то и принесла им торт и бутылку мартини – прописалась. Так их стало четверо.
Света почувствовала себя получше, поуверенней. Теперь отдел стал более похож на отдел, а у нее появилась как бы секретарша – как у совсем настоящего шефа.
Конечно, самое глубокое почтение и восхищение у Маши будет вызывать Нина – ведь Света сама представила ее как особу, которая «училась во всех вузах, жила во все эпохи, знает все языки и науки». Что ж, пусть Маша ею восхищается – Света на это и не претендовала. От Маши ей нужна только любовь. Любовь! И она будет, будет, будет… Света это знала, предчувствовала!
За это время Ванин уступил место постоянному директору, из своих. Это был милейший Павел Никанорович Пеструх, все время, сколько его знала Света, работавший у них на предприятии инженером, потом старшим, затем главным. И жену нашел он себе здесь же. В алексашинские времена он стал замом, плотно прикрывая технические тылы. Наконец его уговорили взять на себя директорские обязанности. И он взял.
В свое время, просматривая его анкету, по которой он оформлялся на поездку в Америку в составе какой-то делегации, Света долго смеялась – свой рост он указал в 152 сантиметра. Действительно, маленький, худенький и носатый, Пал Никанорыч мало походил на предыдущих, солидных, директоров. Но Свету он как начальник устраивал в любом виде. Пеструх, как все маленькие мужчинки, обладал повышенным самомнением, и Света отлично знала, как и чем его можно пронять, поддеть и употребить для своих целей.
Нина, мало вникавшая в перипетии служебно-личных отношений, спросила ее, как будет житься их отделу при новом директоре. Света ответила задумчиво: «Я думаю, лучше» – и побежала накручивать Пеструха снова перевести международный отдел в прямое директорское подчинение, что он в тот же день и сделал.
На лично-семейном фронте произошли перемены, хотя, в общем, тоже скорее формальные. Толька уговорил Свету снова официально пожениться, подарил ей золотую цепочку с крестиком и дал денег на дубленку. Однако на этом медовый месяц кончился, и Света явилась на работу с синяком на пол-лица.
Все те две недели, что новорожденный фингал зрел, наливаясь лиловым, потом синел, зеленел и желтел под толстым слоем взятой напрокат крем-пудры, Нина ходила вместо нее на все важные встречи и совещания. Потом Свете это понравилось, оказалось, это очень даже неплохо, – пока Нина делала умный вид на какой-нибудь дурацкой презентации, – сидеть в отделе и курить с Леной и Гаповой, выпуская дым в окошко, болтать о мужиках, разглядывая с высоты птичьего полета Москву, набухавшую предпоследней весной тысячелетия.
Казавшаяся устойчивой четырехугольная форма их отдела на поверку таковой не оказалась: Лена снова поехала с мужем в Израиль попросить у тамошних истуканов ребеночка, а через пару месяцев не вышла на работу – пока по больничному листу. Они с матерью страшно боялись сглазить вроде бы наконец наступившую Ленину беременность, и официально это был большой-большой секрет.
Нина, передавшая Маше мелкую канцелярскую работу и беганье по филиалам и конторам, выполняла в это время свою собственную грандиозную программу по обеспечению всех отделов фирмы словарями и пособиями по переписке. Чтобы каждый раз сотрудники в их отдел не бегали и не отвлекали бы зря.
Кто-то из начальников было заикнулся, чтобы Нина занялась и технической литературой по профилю фирмы, но воспрепятствовала этому сама Света – больно много влияния и популярности появилось бы у Нины вне отдела. Словари и прочая языковая литература – и достаточно. Свету это вполне устраивало – пользы от Нининой бурной деятельности было много, а ей, Свете, только и оставалось, что подписывать бумажки и визировать докладные для Пеструха, который мог наглядно видеть, как бурно работают международницы. Огорчала, конечно, вездесущая строчечка мелкими буквами «Исполнитель Н.Чернова», но что поделать, раз такой порядок. Света искренне надеялась, что занятый Пеструх не придаст этому значения и все пойдет в пользу Светланы Сергеевны Евсеевой – энергичного, талантливого и вдумчивого руководителя.
«Вот удивительная женщина, – иногда думала Света о Нине, – чтоб мужичка себе завести – это ни в какую, а по книжным магазинам бегать и переводы долбить ей не лень!»
На фирме наступила эпоха Интернета. Ко всемирной паутине Свету подключили первую, как начальника, но особого интереса она к этому не испытывала, не умея толком найти нужного материала даже для дочкиных школьных нужд. Маша тоже компьютер не любила, предпочитая пользоваться Нининой кошмарной эрудицией как универсальным справочником. Вот сама Нина быстро взяла Интернет-быка за рога, скоренько изучила все крупные зарубежные серверы и стала направо и налево давать консультации, где что найти.
Она отыскала какой-то американский сайт, через который неприкаянные души со всего мира искали себе женихов-невест, или друзей, или еще кого-нибудь – пообщаться. Она быстренько прописалась на этом сервере и стала получать предложения дружбы со всего мира: из Канады, Штатов, Польши и прочих мест. Сама она больше писала жителям знойного штата Калифорния, поскольку там располагалась столица кино – Голливуд, а Нина кино любила, знала наизусть практически все приличные фильмы всех времен и народов и сочиняла – для собственного удовольствия – изящные, юморные повестушки, большей частью полуфантастические, с чудесами, превращениями, сражениями и погонями, иногда по-английски. Любви в этих произведениях было мало, но Свете они нравились, потому что были хорошо написаны, а Света ценила изящную словесность.
Однажды, видя, что Нина гуляет по зарубежной Интернетке, Света грустно спросила:
– Вы там моего Савицкого не встречали?
Нина ответила, что не встречала, но если ей нужно, то есть такие сайты, и их куча, через которые можно найти в Штатах почти любого человека, важно только знать, как пишется его имя по-английски, и проявить терпение, пробуя разные варианты запросов по поиску.
Выдержав время, Света спросила, как называются такие сайты, и Нина, почему-то не задавая лишних вопросов, сказала, что искать их надо на серверах американских компаний связи – там можно найти и телефон нужного человека, и адрес его электронной почты.
В Светиной жизни, по-видимому, наступило то время, о котором говорила Нина, – их с Евсеевым жизнь вступила в фазу, где как будто уже не было диких скандалов с драками, но и не было нежных примирений, так украшавших Светину «личную» жизнь. Евсеев вел себя как обыкновенный, заурядный мужик-валенок, женатый на толстой продавщице или парикмахерше, – требовал жратвы, побольше да разной, хотел порядка в доме и чистых носков каждый день, желал видеть опрятных, послушных детей. Никаких подарков – не ко дню рождения или к праздникам, а так просто, потому что любит, – он не делал, хотя воровать деньги у нее из кошелька, как «зашился», тоже перестал.
Звонил он ей на работу только в дни, близкие к зарплате, и с работы в эти дни встречал словами: «Деньги получила?» – даже забыв торопливо сказать: «Привет, как дела?» Он упрекал ее за то, что она мало получает, непонятно зачем ходит на работу и что это вообще за фирма такая, где ничего нельзя ужулить.
Света пошла как-то поплакаться о своей жалкой судьбе к Анне Павловне. Та была, как всегда, настроена по-боевому, потому что руководить цехом, где числилось триста поголовно несчастных в лично-семейном плане баб, в другом состоянии было нельзя по определению.
Привычно-участливо выслушав Свету, Анна Павловна спросила:
– А чего тебе, собственно, я не пойму, не хватает?
– Нет, ну как же…
– Чего «ну как же»? Муж у тебя есть?
– Есть, – нехотя призналась Света.
А что она могла сказать, расписавшись с Евсеевым второй раз и став героиней главного анекдота текущего сезона?
– Дети у тебя есть?
– Есть.
– Квартира, дача, машина есть?
– Есть, – продолжала тупо подтверждать Света свой имущественный реестр.
«Сейчас еще собаку припомнит», – подумала Света, но о собаке Анна Павловна не вспомнила, хотя у них был такой же прожорливый, вороватый и шебутной кокер-спаниель.
– Ну какого тебе еще нужно?! Что тебе все неймется?
Света пробормотала что-то невнятное, сослалась на занятость и плохое самочувствие и убежала. Анна Павловна ее не удерживала и заходить еще не пригласила.
«Нет, нет, никто меня не понимает, только Маша», – с горечью подумала Света, идя по черной лестнице в отдел.
Они с Машей, несмотря на разницу в возрасте, жизненном опыте и служебном положении, как казалось Свете, были очень похожи. Правда, когда она попыталась сказать об этом самой Маше, в их разговор бесцеремонно и громогласно вмешалась Нина:
– Маха, не слушай ее! Она и мне то же самое говорила. Знаешь почему? Потому что я тоже люблю цветную капусту.
А похожи они с Машей были тем, что та, в силу своего возраста и незамужности, еще не растратила желание любить и быть любимой, которое у Светы было просто неисчерпаемым. Света с неприязнью думала о том, что Маша, будучи уже не столь юной, как невеста, – Света в ее возрасте уже вовсю разводилась с Савицким, – может влюбиться и в одночасье пойти под венец, и для нее, Светы, уже не останется ни любви, ни нежности.
В связи с этим у Светы появилась навязчивая идея женить Творожкова на Маше, и мысль ему самому, надо сказать, очень понравилась. Недавно от него сбежала очередная, третья по счету, мало-мальски серьезная пассия, и он запил на целых полтора месяца. Свете пришлось давить на отца, чтобы тот повлиял на брата, и умолять Димкиного начальника не предпринимать мер, когда тот, с особо сильного воскресного перепоя, в понедельник просто не мог доползти до работы.
Осторожно, очень осторожно, в отсутствие Маши Света попыталась обкатать эту идею на Нине. Та взвилась с кресла как ужаленная и стала бегать по офису и кричать, что если при ней хоть один шаг будет сделан в этом направлении, то она точно кого-нибудь задушит собственными руками: или Свету, или Димку, или даже самое Машу, потому что уж лучше пусть Маша умрет, нежели достанется такому дерьму, как Творожков.
На то, что Димка дерьмо, Света совсем не обиделась, но идея такого брака продолжала будоражить ее. Ведь тогда бы они с Машей стали совсем-совсем родными людьми, и плевать в целом на Творожкова с его пьянкой. Но не все потеряно, да и Маша, к которой она ужасно привязалась, прижилась в их отделе.
Чтобы как-то накормить гложущую ее тоску, оставшись вечером одна, Света принялась искать в Интернете те серверы, об обилии которых говорила Нина. Конечно, лучше было бы поручить это ей самой, но, найдя Савицкого, она будет осведомлена о его координатах и о том, что они со Светой возобновили отношения, а это уж слишком. Так близко подпускать Нину к самому сокровенному Света не хотела.
А хотела она найти Генку, послать ему письмо, длинное и нежное любовное послание, рассказать, что она его любит по-прежнему, как бы хотела снова, через столько лет, увидеть!..
Света, как глупенькая мушка, барахталась во всемирной паутине несколько дней, с трудом соображая, как ей дать поисковому механизму такое задание, чтобы тот вывел ее на Савицкого. Наконец она нашла страничку, где можно было найти человека в любом штате по первым пяти буквам фамилии, и Света с трепетом увидела, что машина выдала ей с полдюжины имен пользователей с похожими фамилиями. Один из них, некий Джин Сэвитски из солнечного штата Майами, в адресе почты, очевидно служебной, указывал название крупной компании, с которой они когда-то плодотворно сотрудничали…
Светино сердечко едва не выскочило из груди – это он! Он же уехал в Майами, где охотно работает по специальности, наверное, богат… Вот только как у него по личной части… Свету резанула горькая обида на самое себя – зачем она опять расписалась с Евсеевым? А вдруг Генка свободен и позовет ее вернуться?
Она тщательно списала адрес почты неведомого Джина Сэвитски на бумажку и в адресную книгу компьютера.
Пару дней она мучилась: что и как написать этому таинственному Джину Сэвитски? Вдруг это не он? Чужой человек проникнет в тайну ее сердца…
Вот Нина от никаких комплексов не страдала и таких вещей не боялась – давала свой прямой электронный адрес направо и налево, и ей в один день приходило по десять писем от разных импортных мужиков. Иногда, пользуясь тем, что у нее на столе был прямой телефон и международные переговоры были бесплатные, она звонила своим поклонникам и долго беседовала с ними по-иностранному. Она и Свете предлагала завести друга по переписке, но Света отказывалась, говоря, что боится. Кроме какого-то липкого страха перед чем-то неизведанным – какой она испытывала, идя на первый аборт, – был еще и страх перед английским в любом виде.
– Вы же знаете, что для меня говорить по-английски… Это у вас комплексов нет, а я вся создана из одних комплексов…
– Ну вот и потренируетесь на свободе, – говорила Нина. – Да где вы такую устную практику можете получить, да забесплатно? Ну, ошибетесь – это ж не переговоры. Я сама прошу моих мужиков указывать на ошибки – чтоб с них, гадов, хоть какая самомалейшая польза была.
– И чего они?
– А ничего. Не хотят мышей ловить. Молчат, как рыба об лед.
Нина действительно показывала Свете распечатанные письма от американцев, где они восхищались Нининым языком и чувством юмора.
– Ну, я ваш английский «превосходным» не считаю, – как-то, особенно сильно задетая американскими восторгами, сказала Света. – Я б здесь много чего поправила. Я б вообще все по-другому написала!
– Во-во! Я всю жизнь это слышу.
– Что?
– Да это – все бы сделали по-другому: и написали, и нарисовали, и сшили… Всю жизнь меня кто-то чему-то учит: безногие – танцевать, глухие – петь, слепые – рисовать. Только почему-то никто не танцует, не пишет, не шьет… Но все знают, как это сделать лучше меня… Писателей нет – одни редакторы! Не умеешь сам – научи другого. А? Или: что заканчивали, а если ничего, то где преподаете?
Теперь бы Нинин совет был бы в самый раз, но спрашивать, как она начинает диалог с совершенно незнакомым человеком, было чревато вполне понятными расспросами.
Нина была непредсказуема – могла тупо пропустить мимо ушей сенсацию местного значения (замдиректора Н. переспал с инженером МЛ), но могла привязаться к какому-нибудь пустяку и подвергнуть его садистско-придирчивому анализу. Под какое настроение попала бы Света, спроси она у Нины о такой тонкой вещи, знать заранее было совершенно невозможно. Гениальное решение пришло только через несколько дней.
Света – как бы между прочим – рассказала в отделе, что дочке задали в школе написать как бы письмо воображаемому мальчику в Англию. Нина в тот день пребывала в игривом настроении, поскольку была в новом, произведшем разговоры и шевеление в мозгах платье. Она сразу же повернулась к ней и Маше и, томно потягиваясь в кресле, мурлыкающим голосом спросила:
– Именно мальчику? А девочка ей не подойдет?
– Задали мальчику.
– Ну и порядки в современной школе, скажу я вам. Татьян Лариных растят грядками.
– А вы бы что написали?
– Что и всегда пишу своим мальчикам: «Не хочешь ли черкнуть пару строчек в Россию, приятель?»
– И все?!
– И все. Пусть сам мне пишет – я отвечу. Мы еще пока мало знакомы цивилизованному миру, а тот архаичный русский английский от Бонка, над которым потешаются в фильмах про шпионов, резко отличается от моего легкого, воздушного языка, так что мне всегда отвечают. К тому же у «мыла» своя этика. Надоело писать – бросаешь, и никто не в претензии, а если кто-то бросит писать тебе, ты тоже возникать не должен.
Воспользовавшись тем, что Нина, отговорив свой монолог, снова повернулась к дисплею, Света записала эту ее быстро бледневшую в памяти фразу. Потом, видя, что девчонки заняты своими делами, она быстро открыла электронную почту и, набив «волшебные слова», отправила их в Майами.
Если это действительно Генка, он увидит и название фирмы, и то имя, которым он называл ее в дни их любви – Светик, – и ответит ей. Если захочет. Если нет, или это другой человек, ну что ж – придется продолжить поиски. Света, если хотела, могла проявить завидное упорство, достойна которого была только одна вещь в мире – любовь!
Поскольку в Майами был глубокий вечер, то ответа можно было ждать только к концу следующего дня. Но это будет пятница. Опять же, если неведомый Сэвитски прочтет сообщение в пятницу и ответит, то она прочтет ответ в понедельник… Как нескладно!
Утром в понедельник Света позвонила на работу и, застав Нину в добром здравии, попросила сходить за нее на планерку у директора, а сама поехала на работу пораньше, чтобы добраться до почты как можно скорее. Не попив кофе, даже не сняв сапог, она бросилась к компьютеру – какая-то почта пришла. Среди нескольких рекламных сообщений торчал ответ на ее запрос…
Да, это был ответ из Майами, но как же долго на этот раз открывалось сообщение! Он – не он, он – не он, он – не он, выбивало Светино сердечко.
Сообщение было написано на английском, да по-другому и не могло быть. Света бегло пробежала письмо из пяти строчек, ничего не уяснила и, сделав титаническое усилие, вчиталась и поняла – это он!.. Генка, ее первая, последняя, единственная и настоящая любовь! Он писал, что страшно счастлив и рад услышать о ней, удивился, что она по-прежнему работает на том же месте, просил скорее написать ему, что она делает, какая у нее теперь семья… Там же были и его телефоны – рабочий и домашний.
Света была на седьмом небе – как героиня какого-нибудь страстного любовного романа, встретившая своего прекрасного, единственного и неповторимого через… сколько? Да, пятнадцать лет…
В тот же день Света попросила свою подружку из бывшего своего отдела автоматики поставить ей на компьютер защиту покруче – чтобы никто не мог войти в почту без ее ведома. Димку же она начала разводить на то, чтобы он поставил ей бесплатный междугородний телефон, благо что Творожков, закончив с грехом пополам заочный институт, тоже стал малюсеньким начальничком над телефонным обеспечением их фирмы.
Возобновление их с Савицким романа совпало с наступлением настоящей, бурной весны, когда в одночасье сошел снег, обнаружив все московское безобразие и мусор. Девчонки требовали новых нарядов, и их требования приходилось выполнять, потому что росли они как на дрожжах, а у старшей уже обнаружились признаки женственности и зачатки бюста.
В другой ситуации это бы огорчило Свету: она – мать молоденькой девушки и, следовательно, уже матрона, – но не сейчас. Перенесясь на двадцать лет назад, она чувствовала себя такой молодой, даже юной, просто какой-то прозрачно звенящей!
Днем они с Савицким обменивались коротенькими записочками невинного содержания и по-английски – на этом настоял сам Генка, чтобы избежать вопросов службы безопасности своей фирмы. Вечером, когда все уходили и Света ждала приезда Евсеева, она звонила Генке по бесплатному телефону, и они подолгу болтали, рассказывая старые новости за прошедшие с их досадного расставания годы.
