Текст книги "Быть любимой"
Автор книги: Людмила Белякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Самое ужасное было припасено в конце. В качестве основного доказательства ее сумасшествия Чернова рассказала о том, как Света жаловалась ей, что Луценко украла из Светиного конверта с деньгами триста баксов. Конечно, Пеструх не поверит, что Анна Павловна воровка, и вся надежда была на то, что он просто не поверит и самой Черновой, что такая история была вообще.
«А почему бы ему и не поверить Нинке? Она непьющая», – пискнул голосок.
«Если Чебурашка не поверит тому, что я наговорила об Анне Павловне, то наверняка скажет об этом самой Луценко. А она-то вспомнит и скажет, что я действительно оставляла конверт в ее сейфе и что я пересчитывала деньги, когда забирала, и получится, что я оклеветала Анну Павловну… Так что лучше было бы, если б он поверил, что Анна Павловна все-таки эти деньги украла, и не стал бы ей об этом говорить, но он в это не поверит и все-таки спросит, и тогда Луценко…»
Мысли были вязкими, ворочались тяжело и неуклюже, лениво и пакостно хватали друг друга за хвосты, свивались в бесконечное кольцо, болезненно охватывавшее Светину голову.
Ванна была уже до краев наполнена водой.
«Вот если б сейчас мне в ванне стало плохо с сердцем и я б захлебнулась, даже ничего не почувствовав, – подумала Света. – Это было бы как раз то, что нужно».
А на закуску Чернова поведала о том, как Света, частично осознавая свою ущербность, уже пыталась лечиться у «психолога», и тот прописал ей кипяченую мочу. Написано это было таким гадким, иезуитским образом, что можно было подумать, что. Света эту мочу пила…
«А разве нет?» – заинтересованно осведомился голосок.
Нет, всем известно, что Света делала из мочи клизмы! А впрочем, какая теперь разница… Так опозорить ее перед директором, перед мужиком, в конце концов! Вдруг он это запомнит и станет Светой брезговать, думая, что у нее изо рта воняет экскрементами?
Света попыталась стряхнуть с себя горькое оцепенение и решить, что же делать дальше. Остановиться она не могла – надо же попробовать доконать эту предательницу, растоптавшую и оболгавшую самое святое, главное и чистое в жизни – любовь!
«Но нет, так не получится! Они вздумали меня погубить моими же руками! Нет, не выйдет! Я за себя еще поборюсь! Я еще ой-ой как с вами потягаюсь!» – думала Света, перечитывая последние строки черновского пасквиля, где та сообщала, что не намерена далее работать за лодыря, бездаря и психопатку, да еще и за такую зарплату, и в самом ближайшем времени намерена уволиться.
«У меня есть сильное опасение, – писала Нина, – что коль скоро даже доносы на меня г-жа Евсеева пишет, используя мои собственные выражения, то не за горами и задание… написать «телегу» на самое себя, чего мне делать как-то не хочется. С моим же уходом основной заботой г-жи Евсеевой, по всей вероятности, станет вопрос о поиске следующего объекта для травли, поскольку подобные навязчивые состояния не проходят сами собой без серьезного лечения, а его г-жа Евсеева не получает, и надеяться на благополучное развитие ситуации не стоит…»
«Надо ж такое загнуть – что, уж Света и докладную сама написать не может?! И не может, чтобы кого-то не доводить? И что скоро совсем сойдет с ума?!»
«Да, Светик, с писаньем-то у тебя хило, как и со всем остальным!» – подъелдыкнул голосишко, но Света сделала вид, что не обратила на него внимания.
«Не дать ей уйти по собственному желанию – вот что надо сделать!!!» – вдруг осенило Свету.
Принятие решения всегда добавляло ей энергии. Мысли сбросили вязкую осклизлую шкурку и забегали быстрее, стуча копытцами. Цоканье этих острых копытцев больно отдавало в висках, но это было все-таки лучше, чем то болото, что царило в Светланиной голове минуту назад.
«Надо как можно скорее сделать так, чтобы Чернову уволили по статье, да еще по такой, чтобы она в приличное место с хорошим заработком не смогла устроиться!» – сформулировала себе задачу Света.
«А она сильно этого боится?» – хмыкнул голосок, и Свете показалось, что он очень похож на черновский, только чуть потише и потоньше.
«Ничего, испугается, когда ее на Лубянку вызовут! – подумала Света. – Что это еще за текст с чертежами? Зачем она это у себя оставила и для кого? Вот пусть от этого попробует отписаться!»
«А как же насчет сообщения Евсееву о романе с Савицким?»
Но Света почувствовала, что готова и на это – священная цель отмщения за отвергнутую и попранную любовь выше скандала с давно уже нелюбимым мужем. Ну, устроит Толька разборку с мордобоем – ей что, привыкать? Да, переписывается с бывшим мужем – ну и что? Это, кстати, модно и современно. На Западе все бывшие супруги поддерживают хорошие отношения и дружат домами. В конце концов, можно напомнить ему про сожительство с Алиской и новые зубы.
«Не больно уж твой Толька западный-то! А с Алиской он жил, когда вы были в разводе, – его право», – съязвил получерновский голосок, но Свете было уже на него наплевать.
У нее теперь была ясная цель: доказать, что Чернова занимается на фирме шпионской деятельностью, поэтому-то и ведет всю личную переписку исключительно на иностранных языках, куда-то отсылает свои сочинения, подрывая этим самым обороноспособность страны! И в Грецию она ездила, чтобы увидеться со связным из ФБР! Поэтому и Свету с собой взять не захотела!
Загвоздка была в том, что Пеструху еще раз не напишешь, – после того как эта гадина расписала ему про тетку в пруду, сломанный в драке нос и вечеринку с мартини, он точно Светиных соображений всерьез не примет, а кинется консультироваться с Луценко, а та может вспомнить то, что когда-то Света писала точно такие же бумаги на Савицкого, то есть у нее это система, как и описывала Чернова.
Нет, тут надо придумать что-нибудь похитрее! Да, пусть Света не очень умная, но зато она очень, очень хитрая! Настоящее мастерство не пропьешь! Она пойдет с этим к пупсику-переростку Воробьеву! Да! Его карьера давно зашла в тупик, международные дела, поездки за границу и дорогие сувениры от иностранцев отвлек на себя этот усатый выскочка из Белоруссии, и он будет очень рад случаю хоть как-то выделиться! А уж выделиться, разоблачив шпионку в своем коллективе, – это то, что ему нужно! Тем более этим можно будет объяснить и экономические неудачи предприятия. Да он просто ухватится за эту идею обеими пухленькими короткопалыми ручонками! Тем более, что отдел безопасности – под его началом, и с Чебурашкой он вряд ли пойдет советоваться, а просто даст делу ход.
Конечно, Толик может поинтересоваться, откуда у нее эта дискета, и тогда придется сказать, что она рылась в чужом столе, что, вообще-то говоря, – чистое хамство. И если выяснится, что дискета практически краденая, он может побрезговать ею воспользоваться…
«Опять дурой завистливой выставишься», – прокомментировал голосок.
Света не заметила, что, строя план окончательного сокрушения Черновой, она давно приняла душ, надела ночнушку и уже ложится в постель, стараясь не разбудить похрапывающего Евсеева – в последнее время за ним этот грех водился. Мысли, выстраиваясь в четкие колонны, шли на последний, решительный… Света впервые за многие недели заснула счастливой – наконец-то она отомстит за несбывшиеся мечты быть беспредельно обожаемой!.. Она всем покажет, и Луценко тоже, как страшно она мстит тем, кто отвергает ее любовь! Чернова пойдет в тюрьму за шпионаж! И там не будет ни домработниц, ни украшений на заказ, ни косметики от Ива Роша!..
Выходные прошли ни шатко ни валко. Толька ныл, что даже в выходные ничего, кроме фабричных сосисок и макарон на обед у них нет, вот настоящие жены в выходные дни пирожками семью балуют, а она на пятом десятке даже оладий нажарить не может. Света огрызалась, говоря, что в выходные настоящие мужья жен в ресторан ужинать при свечах водят, а не на кухню загоняют. Толька опешил от такого неожиданного поворота темы и странно замолк, уткнувшись в телевизор.
Света, избавившись от него, опять предалась мечтам об успешном завершении карательной экспедиции. В понедельник вечером она еще раз просмотрит дискету, напишет докладную с разъяснениями… А может, и не надо? Просто отдать дискету Воробьеву. Он будет обязан принять сигнал и передать его в отдел безопасности предприятия. Вот там правда могут возникнуть сложности…
Отдел безопасности возглавлял полковник Калинин, по несчастливому для Светы стечению обстоятельств, – почитатель черновского «обаяния» и хороший приятель Луценко. Там же, в отделе безопасности, это начинание может и закончиться… Просто Калинин, посоветовавшись с Луценко, попросит Чернову написать очередную объяснительную, а той только этого и надо, чтобы еще раз продемонстрировать свой «слог и стиль»! Опять выставит Свету развалюхой с крышей набекрень, поведает о ее интимных проблемах, а мужики будут читать и веселиться над ней, бабой-дурой!
«Бросила бы ты все это – уволится она, и пусть! – несколько раз пытался вклиниться в ее мысли голосишко. – Опять ведь только хуже себе сделаешь…»
Свете захотелось заткнуть уши, чтобы не слушать этот свербящий голос. Но он звучал внутри, и заглушить его не было никакой возможности.
«Пусть болтает все, что хочет. Буду действовать, как решила».
А решила она даже Наташе об этом не сообщать, лишь бы та не стала ее отговаривать. Третьей докладной Света писать не будет – действительно, это похоже на преследование, но дискету отдаст Воробышку – пусть разбирается, что это там за чертежи и схемы. Есть надежда, что он не разберется, но Калинину не отдаст, а сразу перешлет ее в ФСБ, а там… Ну, если и не посадят, то нервы хоть этой бездушной сволочи помотают, и то хлеб… А там видно будет.
Света так и сделала. Чернова даже не обратила внимания на исчезновение коробки с дискетой. На вопрос, когда же она, наконец, уволится, Чернова ответила:
– Когда подыщу приличное место.
– Что-то вы все ходите и ходите на собеседования, а все без толку.
– Где-то я им не подхожу, где-то они не подходят мне.
И словно они и не находились в страшной, непримиримой ссоре, спокойно продолжила рассказ:
– Вот, например, институт парашютостроения…
– Что?
– НИИ парашютостроения – оказалось, есть в Москве и такой. Они еще планерами занимаются и парапланами… Хорошее место, люди интеллигентные и оклад неплохой…
– И какой же это «неплохой» в вашем понятии? – осведомилась Света возможно язвительнее.
– Шестьсот пятьдесят.
«О господи, и такие деньги человеку с улицы предлагают!» – екнуло Светино сердечко.
– И вы, надо полагать, отказались…
– Да, а кто согласится ездить от Щелковской сорок минут на автобусе к восьми утра?! Поэтому у них и половина штата не набрана… А расписание они менять не могут – оборонное предприятие.
– Мне надо точно знать, когда вы уходите.
– Как всегда, в самый неподходящий момент. Вы же сами говорили, что в отпуск я всегда ухожу в самое неподходящее время. Только из отпуска я через две недели возвращалась, но теперь… Так что готовьтесь к самому худшему. Так будет вернее. Неизвестно еще, что станет с нашим филиалом… Все, кто стоял у его колыбели, или умерли, или уволились. Я – последняя.
– Это в каком же смысле?
– В таком, что я была здесь первым инспектором по кадрам.
Света просто дар речи на секунду утратила от этой наглости.
– В первый раз слышу!
– Да почему – я об этом говорила. Первым человеком, кого я приняла на работу, была Анна Павловна Луценко – мы тогда и знакомы-то не были. Это мне покойный Алексашин халтурку подкинул…
– Ну, за вами просто надо ходить с диктофоном и записывать, что вы говорите! Одно открытие за другим!
– Вы уже, наверное, четвертая или пятая, кто собирался за мной записывать… Но дело-то вот в чем – мало кто может извлечь выгоду из моего ума, кроме меня самой. Хотя желающих всегда достаточно… Так что с ремонтом диктофона можно повременить.
Диктофон отделу когда-то подарил сам Алексашин, но работал он плохо и застревал в самый ответственный момент, и Свете пришлось отказаться от мысли составлять отчеты по переговорам с записи и вернуться к практике делать пометки, что было ужасно нудно.
– Нет, вы должны мне сказать, когда вы уходите!
– Когда мне надо, тогда и уйду. Или вам не терпится объясниться с Пал Никанорычем по поводу сплетен о его сексуальных подвигах? Это будет последним пунктом моей программы пребывания в этой фирме.
– Какая вы наглая!
– С битой мордой не хожу.
– Что?! Немедленно извинитесь!
– За что?
– За то, что вы так сказали!
– Но я действительно не хожу с битой мордой. Это факт моей биографии, и я могу повторять это сколько хочу. Вот выйду сейчас на ближайший перекресток и стану кричать: «Я не хожу с битой мордой!! Я не хожу с битой мордой!» – кто мне запретит? Могу повторить это и в кабинете у Пеструха – не желаете?
– Вы людей ненавидите!
– Я отношусь к людям нор-маль-но. Я помогаю на улицах старушкам, сдаю кровь для больных, я решаю задачки для чужих детей и шью им костюмы к школьным вечерам – что, этого недостаточно?..
Света не знала, что ответить. Задачки и костюмы – это было бестактное напоминание о Светиных дочках, которым часто помогала Чернова.
– И главное – я не пишу на людей доносов. Господь за это наказать может – он ведь тоже от доносчика пострадал, от Иуды. Не слыхали? Я в канцелярию. Опять ваша любимая Петрова будет спрашивать, чем кто здесь занят… И что ей такое ответить, чтоб она поверила?
Чернова вышла. А Света осталась в расстроенных чувствах. Опять Чернова оскорбила ее по-всякому, напомнила о ее унижениях, несчастьях и опрометчивых словах и поступках! И сделала это при чуть ли не плачущей Машутке!
А почему она опять заговорила о доносах? Света утром опоздала на час – вовремя не собралась, и Толька, обматерив ее по-черному при детях, уехал один. Света добиралась на перекладных лишних сорок минут и влетела в офис уже в половине одиннадцатого. Так что Чернова блаженствовала без нее в офисе три с лишним часа. Может, ее уже вызывали по поводу того файла?
Света, говоря с Воробышком, сама поражалась тому, как звонко, убедительно звучит ее голосок, рассказывавший первому заму о шпионских поползновениях Черновой, торговавшей секретами фирмы направо и налево, и за очень-очень хорошие доллары.
Воробьев не задался вопросом, какие такие у переводчика могут быть секреты и как это допустило начальство – и Света, и он сам, – но, в конце концов, ворованной дискетой не погнушался, не поинтересовался даже, откуда она у Светы, напротив, сразу озаботился этими чертежами и графиками и стал куда-то звонить по местному – она услыхала это, выходя из его кабинета. Может, уже что-то закрутилось, поэтому-то Чернова и нервничает? Вот бы было хорошо…
Но как же Свете все-таки повезло с мужиками-начальниками, Пеструшками-Воробышками! Не то что с мужьями или возлюбленными! Ни тот ни другой даже не задумались, почему это вдруг Чернова так вышла из фавора, разучилась работать и стала шпионить! Просто бросились на нее, заходясь в визгливом лае, как цепные шарики-бобики, стоило хитренькой Светочке слегка присвистнуть!..
Света представила Чернову в тюремной телогрейке, идущей промозглым утром копать мерзлую землю под присмотром конвоиров и злющих овчарок… Вот где ее шелковые волосики-то обреют, или они выпадут сами от плохого питания… Господи, как же Светочке хотелось увидеть, как Чернова в конце длиннющего рабочего дня, шатаясь от усталости, снимает с головы грубый дешевый платок, а под ним – лысая голова… Конечно, этого никогда не будет, сейчас в зонах все шьют – ну вот и пусть шьет рукавицы до конца ее жизни…
Из мечтательного настроения Свету вывела Маша, снявшая трубку, – Света, грезя, даже не услышала звонка.
Воробьев приглашал зайти. Света ожидала, что спуститься велят и Черновой и она будет присутствовать при репетиции расстрела, но такого не последовало. Однако в кабинет Воробьева она впорхнула в радостном трепете.
Воробьев, почти не глядя на нее, сказал:
– В этом файле ничего особенного нет… Это… – Он взял какую-то бумажку и прочитал: – Отрывок из рассказа Роберта Шекли «Звездный ковш».
Света почувствовала, что паркет под ее ногами медленно, но неумолимо расходится и под ним обнаруживается гнусная, вязкая жижа, в которую Света начинает также медленно и неумолимо погружаться.
– И вы, переводчик, специалист, не могли отличить фантастику от технического текста?
– Могла, но я подумала…
– Я не знаю, что вы думали, а меня вы поставили в нелепое положение.
Так и не дождавшись разъяснения, что же она такое думала, Воробьев буркнул:
– Ладно, идите.
«Ничего ты не подумала, – вякнул примолкший было на время голосок. – Просто опять у тебя ничего против Нинки не вышло».
«Ничего, я еще что-нибудь придумаю, я ей такую фантастику устрою… Это, наверное, Калинин с Луценко опять ей помогли… Вот гадина, вот гадина, скользкая, как змея… Опять меня дурой выставила».
«А ты и есть дура», – пискнул голосок и убежал.
В отделе Света застала подозрительно радостную Нину и Машутку, стоявшую рядом с ее креслом.
– А у меня для вас приятная новость – с понедельника я вас оставляю навсегда.
– Неужели? А почему не сегодня?
– Да хоть вчера – барахла много, за один раз не вывезешь.
– Как вы здесь окопались!
– Да я ж вам говорила. Это свойство моей водолейно-водопадной натуры – заполнять все вокруг. Я – воздух. Когда я есть, меня вроде как и незаметно… А вот мое отсутствие вы тоже почувствуете сразу… Уже в понедельник.
– Вы намерены напоследок сделать нам какую-нибудь гадость?
– Да, самую большую: повернуться и пойти.
– Это для нас не гадость, а радость.
Света обрадовалась, что смогла, наконец, ответить остроумно. Чернова же повернулась назад к дисплею и, уже что-то набивая, стала рассказывать как ни в чем не бывало:
– Вы впадаете в то же трагическое заблуждение, что и моя бедная мама. Она тоже как-то раз решила доказать мне, что в нашей маленькой семье главная – она. Она думала, что я стану плясать под ее дудку, если она вдруг перестанет на меня шить. Шить-то она перестала, да, но и я перестала делать для нее то, что всегда делала, – она гордо отказалась от моих услуг, а я и не навязывалась.
– Ну и что?
– А то, что и хлебушек горячий из моссоветовской пекарни кончился, и лекарства, и косметика импортная, и продукты с улицы Горького. А шить в конце концов я научилась сама, из-за чего бедная мама утратила единственный рычаг управления моей персоной… Причем все это затеяла она сама, сама прилежно воплощала планы в жизнь и сама же от этого пострадала. Как-то ей стало голодно, холодно и неуютно… Я ж говорила вам: самый страшный враг человека – это он сам. Никто не сделает человеку тех гадостей, которые, планомерно и целенаправленно, он сделает лично себе. Вы тоже скоро останетесь один на один со своей, э-э, как бы это сказать поделикатнее, натурой, и будете иметь от нее все, что заслужили.
– Как мне надоели эти ваши умности!
– Во-во, и мою мать тоже просто корежило, когда я произносила свою любимую поговорку.
– Какую же?
– «За что боролся, на то и напоролся». У нее вся жизнь по этой поговорке и прошла… Я с вашего разрешения выйду выбросить мусор. Набралось, знаете ли, барахла за столько лет…
Когда Чернова вышла, Света спросила у Машутки:
– Не говорила она, куда уходит?
– Нет, ей просто кто-то позвонил, когда тебя не было, и сказал, что она прошла конкурс.
«Надо же, конкурс… Наверное, хорошая должность… Вот бы узнать и позвонить им, чтобы они ей отказали в самый последний момент…»
– Вы когда заявление подадите, меня вот что интересует? – спросила Света, когда Чернова вернулась с мокрыми руками и глуповато-расслабленной миной на лице.
– Да вот сегодня схожу еще раз побеседую, согласую этот вопрос со своим новым руководством.
– А со мной вы это согласовать не хотите?
– Я это согласовала с директором. Как он скажет, так и будет, так что ваше мнение меня интересует постольку-поскольку. Я вообще-то хотела уволиться и не работать до самой весны, творческими делами заняться, но когда я сказала об этом Анне Павловне, то она такую мне головомойку устроила… у-у!
«Господи, мне б до весны не работать!.. Хоть в холод и темень сюда не таскаться… Да разве можно!.. Евсеев убьет. А сколько же у нее денег, если она хотела полгода не работать? Откуда?! Неужели переводами столько заработать можно?»
«Ну это как работать, – задумчиво промямлил голосок, – ты себе переводами и на туалетную бумагу не заработаешь».
До конца недели Чернова сумками вывозила домой свое имущество и раздавала ненужные вещи. Большая часть наследства, включая посуду и самосвязанные утеплители, вроде шарфов и веселеньких жилеток, достались Хвостиковой.
– Вы только словари и книги не увозите, пожалуйста, – между делом заметила Света.
– Свои я уже давно забрала, поскольку пользуюсь электронными и Интернетом, а казенные останутся. Я вон их сколько накупила, читай, переводи – не хочу. Да и никому они больше не нужны. Работы-то нет! Макулатура! Кстати, точилочку мою верните, пожалуйста.
Вот этого Свете было жальче всего. Хорошая фирменная точилка для косметических карандашей – сколько раз Света намекала, чтобы Чернова ей ее подарила! Так нет ведь, ни в какую… А теперь забирает насовсем…
Словом, быстро и споро, как все, что она делала, Чернова собрала вещи и исчезла из фирмы. Секретарша Наташа говорила, что она заходила сказать последнее прости к Пеструху, и они беседовали минут сорок. Неужели она рассказала ему про «роман с Петровой»? И что еще наговорила напоследок? Хорошо, хоть про стольник зеленых, что, кажется, украла Гапова, нигде не брякнула…
Вбежав в отдел в понедельник, Света почувствовала в воздухе омерзительный, свербяще-крепкий запах женского пота.
«Господи, что еще за напасть? Уборщица, что ли?» – подумала она и, не раздеваясь, бросилась открывать окно.
Из окна пахнуло таким сырым холодом промозглого ноябрьского утра, что Света его сразу же закрыла.
«Скорей включить батарею и бежать на планерку», – подумала Света, не зная, за что браться. У нее было еще несколько минут, чтобы хлебнуть кофе и хоть как-нибудь причесаться.
Батарея оказалась в это утро немыслимо тяжелой и никак не хотела выезжать на середину комнаты. А как она включается? Чернова сама включала ее через тройник и выключала из сети на выходные… Где ж тройник-то?
Света оставила бесполезное занятие, включила чайник и взялась за щетку, пытаясь взбить щедро намазанные пенкой волосы. Колотун в комнате был кошмарный, и даже нагретый воздух из фена казался прохладным. Чайник пошипел и отключился. Света бросила фен и попыталась сделать кофе. Но в чайнике практически не было воды.
«Господи, неужели все действительно так и будет, как сказала эта сволочь?!»
«А так и будет… – подтвердил голосок, молчавший все выходные, уныло протянувшиеся в вялых перепалках с мужем и постылых хозяйственных хлопотах. – За что боролась, на то и напоролась».
Так, замерзшая и полупричесанная, Света вошла в директорский кабинет, когда уже шел рапорт, и все повернулись в ее сторону.
«Попросить, что ли, Машку приходить пораньше?» – подумала Света, втискиваясь на свое место у двери.
Маша была на месте, когда замерзшая, да еще и оголодавшая за время рапорта Света вернулась в отдел. Батарея была подключена, чайник полон и вскипячен, и Маша бросилась горячо ее целовать, шепча на ушко, как ужасно она по Светочке соскучилась.
Света приободрилась, допричесалась, и они посидели за кофе, обмениваясь новостями, а потом надо было приниматься и за дела. Вечная декабрьская волынка – рассылка поздравлений с Новым годом и Рождеством – вырастала перед международным отделом, как айсберг перед «Титаником». Адреса и имена для рассылки Чернова брала у своей подружки Хвостиковой, и теперь пришлось посылать к ней Машку.
Машка вернулась обескураженная и сказала, что адреса у Хвостиковой есть, но не те, которыми они обычно пользовались, а те, по которым рассылались рекламные проспекты. А те, нужные, должны быть в машине у Нины Георгиевны.
Света включила компьютер и с ужасом увидела, что Чернова стерла абсолютно все файлы – как освободила стол и шкаф от своих вещей, так и очистила память компьютера… Теперь надо было идти в отдел автоматики и валяться в ногах у компьютерщиков, чтобы те нашли на сервере какие-нибудь копии или старые версии и перекачали их Свете через локальную сеть. Какая же тягомотина! Потом разбирайся в них… Да, хорошо подстроила, ничего не скажешь… Что-то будет дальше…
Еще одной большой головной болью была необходимость разрулить отношения с Анной Павловной. Во-первых, надо было выяснить, знает ли она о трехстах долларах, про исчезновение которых Света так неловко сморозила Черновой. Луценко давно стала к ней холодна, близко к сердцу ее бед не принимала, повторяя, что Света мается дурью… Выручить должна была лучшая подруга, и Света спустилась к Наташе.
Та выслушала Светин сбивчивый монолог и, глубоко вздохнув, сказала, что Луценко знает об этой историк давным-давно и ждала только ухода Черновой, чтобы выяснить этот вопрос прямо в кабинете у Пеструха.
– Я ей пыталась сказать, что это все наговор и ты этого никогда не говорила…
– А она?
– А она спросила: если такого разговора не было, откуда Чернова вообще могла узнать, что ты давала деньги на хранение, и что они были предназначены на ремонт квартиры, и что там была именно такая сумма, ни больше ни меньше? Если не ты сама ей рассказала, откуда Черновой это все известно?
У Светы все оборвалось внутри – а если Чебурашка, за компанию с Луценко, еще начнет выяснять про роман с Петровой, которого, кажется, тоже не было, как и кражи денег из конверта?! Надеяться приходилось только на чудо…
«За что боролась, за что боролась, за что боролась…» – долбил по мозгам противненький голосок, когда Света на ватных ногах поднималась в отдел.
Но чудо все-таки произошло – Ленка Авессаломова, как и предполагалось, в ноябре родила сына. Луценко была так рада, что все были живы и здоровы, что ей стало ни до чего, и про Свету, как про отработанный материал, она просто забыла. Разборка, не состоявшаяся по горячим следам, вряд ли могла состояться в будущем. На глаза Луценко Света старалась не попадаться, по работе, если надо, посылала Машу. Если же Анна Павловна все-таки ей попадалась на пути, Света бросала скоренькое «здрасть» и старалась не встречаться с ней глазами. Каждый раз она вспоминала про то, как ловко подставила ее Чернова, и обида, хоть уже и не такая острая, пробегала по ее сердцу холодными лапками с острыми коготками.
«Она ушла, работает спокойно за большие деньги, а меня здесь завалили, дергают с утра до ночи, телефон не умолкает…»
Нина как-то странно распалась для Светы на три разных человека. Одна Нинуля – добрая, любящая, такая родная, подстраховывавшая Свету на переговорах и в прочих служебных и личных хлопотах, была уже где-то далеко, там, где был Светин потрясающий день рождения, когда все ее поздравляли и восхищались, как умеет организовывать мероприятия международный отдел…
Вторая была той Черновой, которая не захотела пожертвовать для нее своим отпуском, не делала ей подарков и не хотела принимать близко к сердцу ее неприятности, которая безжалостно бросила ее наедине с кучей работы, с болезнями и дурочкой-референтом, не способной придумать и сделать ничего хоть сколько-нибудь примечательного и выполняющей лишь простенькую канцелярскую работу.
Третья Чернова упорхнула от Светы в какой-то блестящий, сияющий мир, где прямо-таки роились богатые мужчины, готовые платить хорошие деньги за непыльную работенку, устраивались презентации с хорошим вином, вкусной закуской и подарками в аккуратных пластиковых пакетиках. В этом мире можно было не торопиться сломя голову к полдесятого утра в промозглый, холодный офис с вечно надрывающимися телефонами. И Чернова, жившая в этом волшебном мире, не вспоминала о Свете и не хотела взять ее к себе…
Попытки узнать, в какую фирму ушла Чернова, проинформировать ее новых коллег, что это за фрукт, успехом не увенчались. Луценко и Хвостикова знали это наверняка, но даже Маше они сказали только: «Она работает в издательстве, с очень интеллигентными и приятными людьми, и довольна, как слон. Жалеет только, что раньше не сбежала». Обзванивать все издательства, которых в телефонном справочнике оказалось сотни две, и выяснять, есть ли у них такая Чернова, даже для такой благородной цели, как отправить ее торговать на рынок, было практически невозможно. Светины силы все убывали, и на это их бы уж точно не хватило.
На первых же после ухода Черновой переговорах Светлана с ужасом обнаружила, что не только не понимает английского языка, но и сама не может выдавить из себя предложения, длиннее двух слов. Проклятые фразы, хихикая, рассыпались на те самые острые осколки, что постоянно ранили Светину душу при малейшем умственном усилии.
Директор покрылся красными пятнами и перешел на универсальный язык мимики и жеста. После переговоров Свете пришлось извиняться, аргументируя свою переводческую несостоятельность личными проблемами.
– Постарайтесь решить ваши проблемы в самое ближайшее время, – процедил Пеструх в ответ. – При теперешнем положении фирмы нам нужны только полноценные работники.
Да, положение фирмы ухудшалось просто на глазах, премии сошли на нет, а оклады упорно не прибавляли.
Месяца через два, когда прошел Новый год, по предприятию стали ходить газеты и журналы со статьями, подписанными… да, бывшим сотрудником международного отдела Н. Черновой. Эта ловкачка устроилась не переводчиком, как думала Света, а журналистом и занималась тем, что брала интервью у разных медицинских светил и академиков, писала про моду и всякие занятные штуки вроде танца живота и стриптиза! Да, с ее зацикленностью на здоровье и тряпках, с любовью ко всяким дорогостоящим глупостям, этим ей только и было заниматься. Со страниц прямо-таки звучал ее голос и лезли в уши типично черновские словечки и оборотики. Статей этих была невероятная куча – она их просто как блины пекла!
Дня три Света переваривала эту новость, не веря, что Черновой удался такой неожиданный финт. Да, вроде она говорила, что и прежде печаталась, немного, нечасто, но очень удачно…
«Дорвалась до больших денег, графоманка», – думала Света, читая очередной опус Черновой, где та на целой газетной странице изощрялась в парадоксах и каламбурах.
«А ведь она может там себе и мужичка приличного подцепить, академика какого-нибудь нестарого. Здешними-то технарями брезговала, а там, может, и перестанет от мужиков бегать…»
По предприятию, вместе с черновской литературой, расползались завистливые слухи, что работает она по свободному графику, на работу ездит не каждый день, шлепая свои творения на компьютере дома, а если и ездит в свою редакцию, то не раньше, чем к двенадцати дня и на пару часиков.
