Текст книги "Быть любимой"
Автор книги: Людмила Белякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
– Мало какая девушка приложила столько усилий, чтобы выйти замуж, сколько я приложила, чтобы замуж не выходить.
– Ну что ж вы уж и замуж не сходили? – не поверила Света.
– Почему ж, сходила. Через три недели совместной жизни я сказала своему временному возлюбленному: «Спасибо, свободен!» Хорошо, что хоть без свадеб и разводов обошлось, по дешевке, хотя по тем временам это было большим эпатажем.
– А вы его любили?
– Да нет, так, на красоту запала, не больше. Хорош был, мерзавец, как восточный прынц. Да и на двадцать седьмом году жизни девицей быть, согласитесь, просто неприлично.
– Ну а потом вы не пытались устроить свою личную жизнь?
– Я очень много усилий приложила, чтобы устроить свою жизнь так, как я хочу, и сейчас я одна из тех редчайших женщин, которые живут так, как хотят. Так что моя личная жизнь устроена как нельзя лучше.
Их со Светой душеспасительные беседы обычно проходили по утрам в понедельник. Нина и так приходила рано, а Свете, как начальнику отдела, надо было идти на обязательную планерку у директора. Ценой невероятных нравственных усилий она приезжала на работу раньше, чем обычно. Особенно тяжко это было во время их с Евсеевым регулярных разводов, в остальное время он подвозил ее на одной из своих машин.
Света заставала Нину за компьютером, чайник – горячим, чай – заваренным. Сама Света всегда пила только несладкий растворимый кофе, и Нина ее постоянно за это ругала.
Света, если успевала, причесывалась.
– Я так комплексую, сравнивая ваши волосы со своими, – говорила она, перекрывая натужный вой старой щетки-фена. – Я так комплексую!
– Вот комплексовать-то как раз и не стоит. Надо просто больше заботиться о своем здоровье. Сами знаете: коса в руку толщиной и до пояса – атрибут красавицы, а красота и здоровье – понятия суть взаимозаменяемые. Я сама лысела до вашего состояния три раза, но как только обстановка стабилизировалась, то и волосы отрастали.
– А… почему вы лысели? – осторожно спросила деликатная Света.
– Первый раз – когда окончила школу и поступала в институт. Вдобавок мы с мамой переехали сюда с Крайнего Севера, да еще у нее начался климакс, и она стала совершенно невыносима – такого коктейля никакие волосы не выдержат и сбегут. Пришлось приложить известные усилия, чтобы повысить лохматость, но ничего… Главное – захотеть. Если человек хочет – он всего добьется. Вот если он только ду-у-мает, что хочет, то у него ничего не выйдет… А?
– Наверное, – нехотя согласилась Света. – У меня дырки нет?
У Нины были роскошные медно-каштановые волосы, вьющиеся изысканными локонами, не нуждавшиеся ни в укладке, ни в лаке. Она называла их «синтетическими»: постирал, высушил, надел. Однажды в доказательство натуральности своей редкой окраски она принесла свою срезанную когда-то косу – длинный толстый жгут по-детски мягких волос, но почему-то тяжелый, как моток медной проволоки. Кто-то высказал сомнение в натуральности ее кудрей, и она, ехидно и запальчиво, предложила поспорить на сотню баксов, что завтра же принесет в офис шампунь, полотенце, вымоет здесь голову и докажет, что кудри у нее – аутентичные. Спорить никто не решился, а их с Леной ежеутренней печальной заботой так и осталось распределение своей чахлой растительности по газону так, чтобы не светилась пролысина на припеке – это и называлось «дыркой» на темечке.
Нина вставала, экзаменовала Светину голову и, если «дырка» была, заделывала ее щеткой. Света щедро обливалась лаком, туалетной водой и шла на планерку в кабинете директора.
С некоторых пор над головой любимого Светиного Алексашина начали сгущаться административные тучи. Оборудование, новое и экономичное, в филиале вводилось постоянно, а штат, который вследствие автоматизации должен был бы сокращаться, упорно рос, причем за счет высокооплачиваемых руководителей. Прибыль съедалась их длительными поездками за границу, банкетами в дорогих ресторанах, которые организовывали сами девчонки из международного отдела. Сувениры с фирменной символикой заказывали самые дорогие, из натуральной кожи и уральских самоцветов, причем расходились они по приближенным «к телу» сотрудникам, а не по иностранцам, которым доставались пластмассовые ручки-брелочки.
Кроме того, неизвестно каким путем, из доли, принадлежащей филиалу, исчезли акции почти на двести тысяч долларов, и хотя самого Алексашина в этом напрямую обвинить было нельзя, замалчивать пропажу такой суммы было невозможно.
Анна Павловна, знавшая все и про всех, рассказала Свете под большим секретом, что Алексашину однозначно указали на дверь, разрешив все-таки отпраздновать пятидесятилетие в его теперешней должности, – трудно было бы придумать преступление, из-за которого у заслуженного человека могли бы отнять его золотой юбилей. На выбор ему предложили два варианта почетной ссылки – представителем их фирмы в Женеву или в США. Алексашин отказался от обоих вариантов, начав поспешно создавать свое собственное совместное с американцами предприятие. На фирме он почти не бывал, мотаясь по заграницам в поисках клиентов и инвесторов для своего нового детища.
Если к нему приходили иностранцы, то он вызывал на переговоры именно Свету, хотя та все время пыталась послать Нину вместо себя. Алексашин почему-то Нину недолюбливал, а Свете выговаривал за «самодостаточность» ее подчиненной – якобы Нина, простой переводчик, на переговорах сама отвечает на вопросы, которые задаются ему, директору.
Когда Света, накрученная злобно рычащим с понедельничного похмелья Алексашиным, попыталась в свою очередь выяснить отношения с Ниной, та сказала, что с этим положением придется смириться и Алексашину, и Свете, и всем другим. Она, Нина, личность сильная, харизматичная, и выглядеть рядом с ней сколько-нибудь ярко – «биг проблем».
– Кроме того, давайте называть вещи своими именами. Наверное, молодым мужикам все-таки приятнее смотреть на мое ухоженное лицо, чем на прокуренную, пропитую, морщинистую алексашинскую рожу. Вот они ко мне и обращаются. Обаяние ума и образованности должностью не подменишь! Не место красит человека, а хорошая косметика и долгий спокойный сон с открытой форточкой. А ему, если еще раз приставать начнет, скажите, что вы мне не мама, чтобы замечания делать, а пытаться меня перевоспитывать так же бесперспективно, как его самого агитировать за здоровый образ жизни. Он не глупый, он намек поймет.
Заявление насчет «харизматичности» и «обаяния» Света приняла и на свой счет тоже и дала себе слово читать хотя бы по одной серьезной книге в месяц. Она постоянно видела у Нины на столе красивые толстые книги, многие были не на русском языке, и остро, надломно завидовала, что у нее есть деньги, чтобы их покупать, и время, чтобы их читать. Надо было хоть как-то готовиться и к поездке в Англию, хотя ничего, кроме глухого неприятия, все, связанное с английским языком и работой, у нее не вызывало.
…Еще летом Алексашин, сказав, что он, наконец, хочет познакомиться с ней, как с переводчиком, дал ей перевести брошюрку по новой технологии. Конечно, был очень большой соблазн спихнуть эту работу Нине. Но та имела зловредную привычку в конце всех документов, которые ваяла, указывать свое авторство. Поэтому-то, наверное, Алексашин, задавшись закономерным вопросом: а какой же, в конце концов, Евсеева специалист? – отдал эту цветную тетрадочку Свете. Просить Нину сделать перевод и не указывать авторства было бы полным крахом Светиного авторитета, да и творческий почерк Нины был всем давно известен.
– Все, что я делаю, несет на себе такой след моей личности, что я даже могу не подписывать своих рисунков и писем… Это так, для порядка, – говорила Нина, дыша на штампик с собственным факсимиле, который оттискивала на последней странице переводов.
Брошюрка валялась на Светином столе уже пару недель, когда Нина, взяв ее в руки, спросила, что это такое и не надо ли эту вещь отсюда убрать. Нина вообще не выносила беспорядка и вполне справедливо выговаривала Свете за холодильник, забитый грязными чашками из-под кофе, липкими стаканами из-под вина и тарелками с засохшей закуской.
– Это Александр Алексеевич дал мне, чтоб я сама перевела, – нехотя ответила Света, боясь дальнейших расспросов.
Но Нина, к счастью, только, как водится, хмыкнула и положила книжечку на место.
Пару раз Алексашин напоминал Свете про перевод. Та отговаривалась то отсутствием времени, то ремонтом компьютера – свои ребята из отдела автоматизации были предупреждены о том, что и кому надо врать.
Спасение пришло из отдела кадров. Любимая, родная, все понимающая подруга Наташа, которой Света пожаловалась на свалившееся на нее профессиональное несчастье, принесла ей из библиотеки двухлетней давности журнал по специальности, где была большая статья по той же теме, что и брошюрка. Ну, скорости печати Свете было не занимать – все-таки пять лет в роли секретаря-машинистки, – и она быстренько перепечатала статью, слегка подправила ее под мерзкую брошюрку, попортившую ей столько крови, и сдала работу директору. Он ничего не заметил…
Боже, наверное, в первый раз в жизни Светлана обрадовалась тому, что есть, есть такая болезнь на свете – алкоголизм!..
А в ожидании приближавшегося визита в Лондон Свете пришлось пойти на большие траты и заказать у частной портнихи костюм-тройку: жакет, брюки и юбку. Решив надеть его пару раз на работу, Света до смерти боялась неодобрения Нины, даже молчаливого. От нее не укрылся бы ни малейший огрех – она сама хорошо шила. Но Нина костюм очень похвалила, сказав, что это первая Светина стоящая покупка, по крайней мере из тех, что ей известны, включая прожорливого, как целая стая диких австралийских кроликов, щенка спаниеля, купленного для детей.
– Надеюсь, этот костюм не растворится при первой стирке, – сказала она многозначительно.
Нина уже несколько месяцев регулярно издевалась над Светой из-за одного ее приобретения.
…По результатам полугодия работникам филиала выдали премию. Коль скоро Евсеев об этом денежном поступлении не знал, то его можно было употребить по собственному усмотрению. Однажды на такую же премию Света решила купить контактные линзы, решив таким образом проблему восьмидиоптрийной слепоты и избавившись от ненавистных очков.
– Вы не будете их носить, – безапелляционно заявила Нина. – У меня были линзы, и мне приходилось вставать на полчаса раньше, чтобы их налепить. У вас этого получаса не будет ни-ког-да.
Так и случилось. Пару раз, поругавшись с торопившим ее Толькой и дико опоздав, она все-таки приезжала на работу в линзах, но потом, каждый раз спохватываясь, что времени нет, она откладывала контейнер с прозрачными чашечками. В конце концов жидкость в контейнере испарилась, оставив белесый налет, двести долларов рассыпались в прах и полетели в мусоропровод.
Нина, получив, как рядовой работник, вдвое меньшую сумму, наверняка использовала ее с большей пользой и, фактически, опять обставила своего несчастного начальника в гонках на выживание. Во всяком случае, так думала Света, вспоминая ее пророчество.
На этот раз Света решила с премией не экспериментировать, а отправиться на рынок приглядеть себе что-нибудь из одежды. Это «что-нибудь» оказалось оригинальной кремовой кофточкой, на которой наклеенными полубусинами были нарисованы рельефы переда и накладные карманчики.
Кофточка оказалась стопроцентно синтетической и грязноватой. Света бросилась ее стирать, чтобы успеть до прихода Тольки, у которого нюх на ее обновы был просто фантастическим.
Едва погрузившись в мыльный раствор, кофточка прямо у Светы под пальцами пошла какими-то дырочками, дорожками распустившихся петель, разошедшимися швами…
Заливаясь слезами, Света осторожно выполоскала кофточку и положила ее на батарею в комнате девочек сушиться. Потом, поздно вечером, неумелыми руками Света штопала дырки и затягивала дорожки. По счастью, почти все раны находились на относительно незаметных местах, были эстетически не смертельны, и кофточку можно было носить под пиджак, хотя под пиджаком оригинальности не было видно совсем. Бусина не отскочила ни одна, и это отчасти утешало.
Когда она рассказала об этом коллегам, Лена, со свойственной ей грубоватой решительностью, обозвала ее «слепой дурой, которая не умеет тратить деньги», а Нина, сначала молча слушавшая их диалог, потом как-то подозрительно тихо спросила:
– И сколько же вы выложили за этот шедевр рыночного дизайна?
Света нехотя ответила.
– Сколько-сколько?!! – поперхнулась Нина. – Да это же…
Она мигом вывела на дисплей калькулятор и набрала цифры.
– Двести шестьдесят два доллара! За эту цену можно было фирменный костюм купить! Настоящий! Качественный! Э-ле-гант-ный!
– Вот, а я купила кофточку.
– Быстрорастворимую. Это у вас последствия злоупотребления растворимым кофе, не иначе.
Потом Нина несколько раз и разным людям, очень смешно, рассказывала в лицах, как Света выбирала, стирала и штопала быстрорастворимые двести шестьдесят долларов, и Света смеялась вместе со всеми.
Надо сказать, «костюм из трех блюд», как назвала его Нина, действительно обошелся Свете дешевле злосчастной кофтенки, и его было не стыдно надеть для выезда за границу.
В Англии же Свете предстояло обучаться в Международной академии бизнеса и овладеть искусством ведения переговоров. Фактически, Свете эту поездку сделала Нина, в руки которой, поскольку она обычно забирала в канцелярии почту, попал рекламный буклет академии. Она перевела из него кое-какие отрывки и отправила материальчик на рассмотрение Алексашину. Тот, щедро тративший прибыль на зарубежные поездки, решил, видимо, поощрить Свету и отписал ей деньги на курс искусства ведения переговоров, наверняка уверенный, что этим ее до безумия осчастливит. Света была бы гораздо довольнее, если б эти две тысячи фунтов отдали ей лично на руки, но не скажешь же это Алексашину, да еще и негласно опальному.
Словом, день отъезда приближался, а Света не могла заставить себя даже бегло просмотреть материалы, срочной почтой пришедшие ей из Англии, – не будешь же просить Нину переводить для нее на русский! Благо бы еще эта академия находилась в Лондоне, так нет! Надо было еще ехать на электричке или автобусе через Лондон. Несколько раз ей звонила англичанка по имени Мэнди, ее английский куратор по обучению. И каждый раз обходилось: то трубку брала сама Нина, а потом, пощебетав с Мэнди о том о сем, пересказывала ей содержание беседы, то Света пила кофе и, с нарочито полным ртом, жестами просила Нину поговорить, что та с удовольствием и делала. Нина вообще говорила, что процесс общения на иностранных языках ее стимулирует и возбуждает.
– Очевидно, активируются какие-то более сложные интеллектуальные структуры, в которые родной язык просто не может проникнуть, – глубокомысленно рассуждала она, – усиливается выброс эндорфинов… Во все времена люди, постоянно занятые напряженным умственным трудом – не излишне, конечно, как дедушка Ленин, а в меру, – были здоровее и жили заметно дольше. Так что лодыри, перекладывающие на чужие плечи свои хлопоты и думающие, что они выиграют от своего безделья, глубоко заблуждаются. Напротив. Безделье – мать всех пороков. Болезней – тоже. Так что товарищам лодырям и бюллетенщикам стоит об этом подумать.
– Это вы нас лодырями считаете? – спросила Лена, отвлекаясь от очередного бесконечно-мыльного сериала про Хосе-Марию-Диего-Гарсию.
– Вопрос этот чисто риторический, сударыня. Я б его никогда никому не задала, потому что все знают: я, например, не лодырь. И я это знаю.
– Ехали бы вы сами в эту академию, – сказала Света в сердцах.
– Да я б поехала, но ехать за границу на учебу или по делам я категорически не согласна. Да и меня как студентку господин Алексашин счел бесперспективной.
– А вот не надо было с ним ссориться.
– А я с ним никогда и не ссорилась. Я вообще никогда ни с кем не ссорюсь. Просто на моем жизненном пути очень часто встречаются люди, которым очень хочется поссориться со мной. Самооценку это им повышает. Психокомплексы лечит. Приятно, знаете ли, иметь врага с тремя высшими образованиями – сам себе умнее кажешься.
– И в чем же это вам Алексашин завидует? – с нескрываемой иронией спросила Лена.
– А в чем раб завидует свободному человеку? Или больной здоровому? – спокойно, без тени вызова и без отрыва от долбежки по клавиатуре ответила Нина. – Или он не знает, что я не страдаю от вредных привычек, а он без ежеминутной сигареты и без ежевечерней выпивки просто с воем на стенку полезет? Не настолько он глуп, чтобы не осознавать этого и не завидовать. Он и Гаврилова вашего за это не терпел. Что, не так?
Гаврилов был любимчиком и ставленником Анны Павловны. В студенчестве, учась в МГИМО, он подрабатывал у нее в цехе. Он тоже не пил и не курил, слыл остряком, красавчиком и бывшим женихом Лены. Взяв его в замы по протекции Анны Павловны, Алексашин его тоже невзлюбил, несмотря на интеллектуальные качества, в конце концов довел похмельными придирками до обострения язвы и вынудил уйти. Теперь Гаврилов злорадно ждал, когда «уйдут» Алексашина, чтобы вернуться на еще не остывшее, удобное и насиженное местечко.
Тем временем день отъезда в Англию неумолимо приближался. Немного подняло Светино настроение получение командировочных. Но их предстояло потратить на еду и переезды – самой Свете на покупки осталось бы совсем чуть-чуть.
А дома у Светы был раздрай. Евсеев находился хоть и в наличии, но ходил злым и угрюмым. Света пыталась хоть что-то настирать и наготовить впрок девочкам и мужу, но этого не получалось: все съедалось и пачкалось в тот же день. Неясно было до сих пор, как добраться до места в Англии.
К вечеру в четверг – лететь Свете предстояло в воскресенье утром – она все-таки набралась храбрости и, дождавшись, когда Лена вышла из отдела, уже в нескрываемой истерике обратилась к Нине:
– Я вас умоляю, я вас на ко-ле-нях умоляю – позвоните этой Мэнди, спросите, как мне лучше добраться до этой академии!
Нина подняла брови.
– А зачем мне испорченным телефоном работать? Позвоните сами да спросите. Вам же туда ехать, вдруг я что-нибудь не так пойму.
Света почувствовала, как на нее еще круче накатывает волна тоски и безысходности.
– Ой, ну вы же знаете, что для меня говорить по-английски…
– Я об этом ничего не знаю и знать не желаю. У вас такой же титул, как у меня, – переводчик первой категории. Да и как вы собираетесь там-то общаться?.. Хоть потренируетесь пока…
Света утерла уже показавшиеся слезы, взяла себя в руки и твердо произнесла:
– Да, конечно, сделать я это должна сама. Но вот если уж не судьба, так не судьба – у Мэнди отвечал соловьиными трелями факс, и Свете не пришлось пережить еще одно профессиональное унижение. Но оптимистичная Нина и здесь нашла хорошее:
– Вот и отпишите ей просьбицу на вашем изящном английском – мол, дайте маршрут следования. Она вам все подробно напишет, и вы прямо с этой бумажкой поедете, как с картой. В чем проблема?.. Не в Африку ж к людоедам едете, чай, в Европу…
Свете вдруг стало радостно и хорошо. Нина всегда найдет решение!
– Вы не возражаете, если я отпрошусь на пятницу? – осторожно спросила Света. – А то у меня ничего не уложено, не собрано…
– Нет, почему же, я не против. Отпрашивайтесь на доброе здоровье. Только начальству не говорите, что это для сборов.
– Почему? – удивилась Света.
– Потому что ни один мужик не поймет, зачем нужно два дня на то, чтобы положить в сумку зубную щетку и пару чистых трусов.
– Я же на один день отпрашиваться буду.
– Но уезжать-то вам в воскресенье, и Алексашин может это вспомнить. Скажите, что на неделю детям наготовить и настирать надо – это и правдоподобнее звучит, и солиднее.
«Господи, если б такая Нина подстраховывала меня раньше, я б и половины моих глупостей не наделала!» – думала Света, и ее пальцы просто летали по клавиатуре, печатая факс для Мэнди.
…Конечно, уже подъезжая к аэропорту, Света вспомнила, что забыла будильник, кажется, не положила с собой ни одной ручки, и надо будет покупать их сейчас или тратить фунты в Англии, лучше было бы взять синий свитер, а не черный, и вообще… Дернуло же ее согласиться на поездку в ноябре! Вот в декабре, когда идут дешевые рождественские распродажи, это было бы здорово… Ответа от Мэнди она так и не получила, и оставалось надеяться на такси.
Евсеев все-таки довез ее до Шереметьева, хоть и ворча про кирпичи в чемодане, но на досмотре все сделал сам, без понуканий и просьб.
На прощание он неожиданно спросил:
– А ты меня… того… еще любишь?
– Люблю, – искренне ответила Света.
– И я тебя очень люблю… и детей тоже… очень.
Все время в полете до Лондона Света предавалась мечтам об Англии – но о такой, о какой говорила Нина, чтобы не по работе или учебе, а так просто – погулять, пошляться по магазинам с карманами, полными королевских портретов…
Неполучение описания маршрута от куратора обернулось для Светы настоящим кошмаром: запутавшись в на четверть понятных объяснениях случайных людей, она добиралась до Академии бизнеса пять часов, истратила на дорогу почти семьдесят фунтов, вышла из автобуса на остановку раньше и шла с тяжеленным чемоданом-тележкой по грязной обочине в густых и туманных британских сумерках.
Прибыла она в кампус уже тогда, когда никого из служащих не было на месте. Только к десяти вечера кто-то вроде ночного дежурного отвел ее, едва живую от усталости, голода и отчаяния, в номер. Вот если бы с ней была Нина, этого ничего бы не случилось. Она бы и дорогу узнала, и в чувство этих тупых англичан быстро привела.
В номере, который от усталости она не смогла даже разглядеть, Света поела холодной курятины без соли и хлеба, которые тоже забыла взять дома, постояла под теплым душем и легла спать.
Утром ее разбудил звонок – Нина, как договаривались, звонила ей, чтобы, во-первых, разбудить на занятия и, во-вторых, узнать новости и передать от нее привет дочкам. Мэнди все-таки прислала ей расписание прямого автобуса, проезд на котором стоил тринадцать фунтов, но сообщение дошло до отдела только вечером в пятницу, и Нина нашла его на полу у факса в понедельник утром. Помянув недобрым словом и плохую связь, и нерасторопную дуру-кураторшу, Света пожаловалась Нине на долгую дорогу и пошла в душ.
Особенно тщательно приводя себя в порядок – благо фен в номерах был, англичане не обманули, – Света с замиранием сердца думала о том, что сейчас будет, не окажется ли она худшей в группе, не часто ли придется отвечать, кто окажется в этой группе, будут ли отпускать в туалет и покурить – еще несколько Светиных комплексов, из-за которых, кроме растущей неуверенности в себе, она старалась отправить вместо себя на переговоры Нину.
Света еще дома решила не говорить, что она начальник международного отдела крупной компании, чтобы не завышать планку, но и переводчиком представляться тоже не стоило бы – беглость речи и хорошее произношение среди ее профессиональных достоинств никогда не числились, а теперь уж, после стольких месяцев «творческого простоя», и вообще…
«Скажу, что я менеджер, и все», – подумала она, идя по бетонной дорожке в учебный корпус. К счастью, она хотя бы не опоздала…
Выручила Свету политика – очевидно, группы строились по признаку «развитая страна» – «развивающаяся страна» – «страна третьего мира», и Света оказалась, как российская гражданка, в одной группе с таиландцами, бангладешцами, одним болгарином и португалкой, то есть с таким же третьим сортом, как и она сама. Отличие было только в цвете кожи: даже европейцы в их группе были отчаянно загорелые. Все тетки были примерно ее возраста или моложе, но толстые, неповоротливые и сплошь одетые в свитера грубой домашней вязки. Мужики были в хороших костюмах, но явно купленных два дня назад, неприлично новых и необношенных. Словом, особенно комплексовать было нечего, другое дело, как она будет смотреться на общем фоне всей академии.
Их группу перво-наперво посадили выполнять письменный тест. Вопросы были глупые, вроде нарушаешь ли ты правила уличного движения или предпочитаешь вегетарианскую диету. Зачем задавались такие вопросы, было совершенно непонятно – вот Нина бы сразу разобралась! Она хвалилась, что может обмануть любой психологический тест, включая какую-то особо страшную «большую массачусетскую анкету», и видит всех этих психологов насквозь. Но Нина была далеко, и Свете пришлось отвечать самой, главное, тест был неязыковой и опозориться в первый же день ей не грозило.
Потом у них собрали эти тесты и раздали другие, в которых надо было ответить на вопросы относительно пославшей тебя на учебу фирмы. Еще полчаса Света обводила кружочками разные цифры – от количества персонала до денежного оборота фирмы. О доходах она ничего не знала, но решила обвести цифру от пятидесяти миллионов долларов – пусть знают, с кем имеют дело.
Так, без особых приключений, она добралась до обеда. В столовой ее ждало еще одно испытание – момент сравнения с другими слушателями академии. Судя по брошюрке, здесь в это же время должны были обучаться и самые крутые бизнесмены, даже руководители международных корпораций, чей возраст ограничивался пятьюдесятью пятью годами.
Таких Света в столовой не заметила, особенно пожилых не было, одеты все были примерно так же, как и в их группе. Тетки большей частью толстые и вульгарные, мужики – в костюмах… Света даже надела очки, чтобы получше разглядеть публику, а вот этого-то, как оказалось, не надо было делать совсем.
Она нацепила очки, хорошие, дорогие, купленные специально «на выход», еще стоя в очереди с подносом. Когда она вышла в зал человек на двести и огляделась в поисках свободного места, все взгляды моментально устремились на нее. Она даже не поняла, в чем дело, но все, находившиеся в столовой, сразу стали ее пристально рассматривать и шушукаться, показывая на нее друг другу глазами…
На подкашивающихся ногах и с руками, едва удерживающими чугунно потяжелевший поднос, она нашла место в крайнем ряду столиков, за которым сидели две носатые, длинноволосые девицы, кажется итальянки. Они сразу же стали громко обсуждать Свету и смеяться над ней. То есть ей так казалось, когда она, едва сдерживая слезы, пыталась хоть что-то прожевать. Вот Нина бы им показала – так бы пропесочила их по-итальянски, что тем бы мало не показалось! Но Нины опять рядом не случилось, пища во рту была абсолютно сухой и никак не глоталась, было нестерпимо стыдно, голодно и горько.
Так, почти ничего и не съев, Света отнесла поднос и поспешно сбежала из столовой. До следующей лекции было еще полчаса, Света нашла себе в кампусе укромную скамеечку, от души покурила и почти успокоилась.
На второй половине занятий, на которую Света, замечтавшись, конечно, опоздала, им раздали какие-то бумаги, которые оказались описанием ролей, которые им предстояло разыгрывать на всех последующих занятиях, и ситуаций, в которых им следовало действовать, и целей, которых следовало добиться от оппонентов по переговорам. Это было интересно и совсем даже не страшно, тем более что их отпустили изучать материал до конца дня.
Вечером в номер ей позвонила Лена, сказала, что дети в порядке и Нина решила им все задачи по математике. Света пожаловалась на голод и излишнее внимание.
– Жри и не забивай себе голову всякими глупостями, дура! – отреагировала Лена: – А то ног таскать не будешь!
Все три последующих дня они в своей группе играли в деловые игры, причем Света была то руководителем фирмы, то переводчиком, то консультантом, и все было очень забавно и весело – Света обнаружила, что с английским у нее очень неплохо, гораздо лучше, чем у того болгарина, с которым ее все время объединяли, наверное, по языковому принципу. Кроме того, ей очень понравилось быть начальником, – оказывается, отдав львиную часть своей власти девчонкам из отдела, она упустила много приятных моментов. Власть оказалась очень, очень занятной игрушкой…
К концу третьего дня она вошла во вкус получения образования, но оно как-то совершенно неожиданно закончилось. Их группу по-быстрому сфотографировали, велев сказать «чи-и-из»; выдали цветные листочки с профилем королевы и текстом об окончании академии, тяжеленную папку с документами, которую Свете сразу же захотелось выбросить, и выселили из общежития прямо днем.
До самолета было почти шесть часов, погода была сухая и теплая, и Света, хоть и без комфорта – с тележкой на поводке, – немного погуляла по Лондону, тратя то, что осталось у нее от транспортных передряг и походов в дорогущую академическую столовую.
…Небритый Толька встретил ее в аэропорту поспешным поцелуем в щеку и вопросом:
– Много валюты осталось?
«Вот я и дома», – подумала Света. Впереди были выходные, за которые предстояло ударно ликвидировать все катастрофические последствия своего отсутствия, попутно выслушивая, что она – сука и проститутка, бросившая семью ради шастанья по чужим мужикам.
В понедельник Алексашин попросил ее остаться после планерки, расспросил для приличия об академии и дал ей необычное поручение: изготовить для его приближающегося юбилея несколько шутливых плакатиков, которыми он будет отвечать на приветствия по случаю пятидесятилетия, отмечающегося через несколько дней, – в отделе стоял издательский мини-комплекс с цветным принтером, и все праздничные задания автоматически сбрасывались к ним.
На всей фирме было затишье – грядущая смена руководства и курса не стимулировала личную инициативу членов коллектива.
Света, расспросив Лену, негласно оставшуюся за начальника, о делах, села срочно рисовать плакатики для алексашинского юбилея. Ничего путного в голову не приходило, поэтому она просто набрала готовый текст и стала экспериментировать со шрифтом и размерами.
– Что за чушью вы заняты? – без обиняков спросила скучавшая без дела и поэтому агрессивная Нина.
– А это для Алексашина… – сказала Света.
Нина хмыкнула, как всегда, когда сталкивалась с проявлениями бездарности и отсутствием творческого подхода, и затихла, что-то делая на своем компьютере. Света слышала только чирканья «мышью» и невнятные звуки, издаваемые Ниной. Наконец, она закончила и выдала что-то на печать.
– Вот это, может, получше будет? – спросила она несколько спесиво, показывая Свете цветной рисунок, сделанный в программе «пейнтбраш».
На желтом фоне нарочито неаккуратными, какими-то хамскими буквами, как углем на заборе, было намалевано: «А за «козла» вы мне ответите!»
Света долго смеялась, но передать Алексашину этот и другие, в этом же стиле сделанные рисунки решилась только через пару дней, когда, намучившись, ничего сколько-нибудь забавного или смешного сделать не смогла.
