Текст книги "Оборотни космоса"

Автор книги: Людмила и Александр Белаш

Покрытая пепельной патиной древности луна – на подлёте маленькая, невзрачная – теперь выпукло наваливалась на судно, занимая треть обзора своей круглой тушей, изрытой кратерами, изборождённой разломами мёртвых каньонов, шероховатой из-за россыпей пологих гор. Механически загорались ровным светом и гасли огни лазерных маяков. В пустоте над луной плыли алые и жёлтые искры бортовых огней; как рождественские зеркальные шары, переливались в бархатной черноте тела окололунных станций. Эфир был полон голосов и сигналов: множество судов стремилось к луне, а другие удалялись от неё, насытившись гостеприимством перевалочных баз и радуясь дешевизне здешних услуг. Подобно яунгийскому Кьярану, колумбийским Победе и Свободе, Исса – спутница Ньяго – жила коммерческим транзитным сервисом и умело играла ценами, прельщая космических скитальцев.

Капитан привычно доложил диспетчеру службы движения:

– Исса, я, дальний носитель «Леди Гилфорд», тип G4cqy/hk, модель «ганза оптима 17», DF-41029, на постоянной орбите. Примите параметры обращения.

– Исса приняла, – ответил на линго бойкий, звенящий голосок ньягонки. – «Леди Гилфорд», у вас нет разрешения на посадку или разгрузку. Оставайтесь на своей орбите. Ваша пассажиры могут покинуть судно на челноке для прохождения медицинского контроля.

– Ну вот, опять. – Не глядя, капитан с постной миной нашёл нужный сенсор на панели связи. – Исса, вас понял. Доброе утро, мистер Хау. Исса нас не впускает.

– Хай, кэптен! – бодро воскликнула связь. – Всё отлично! Я немедленно разрулю этот вопрос.

– Удачи, – бросил командир судна, отключаясь и обращаясь к навигатору: – Я вовсе не против этих голокожих кошек...

– Не лемуров? – поднял брови штурман. – Они вроде из лемуров. Хвост такой интересный...

– Кому что нравится. В биологию я не вникал. Кормят на Иссе хорошо, бары...

– Бары вполне приличные, – мечтательно улыбнулся штурман.

– ...но их правительство – нечто из ряда вон. Представь, что у нас президент – учёный. Или генерал. А то и вовсе экономист. По-твоему, это нормально?

Человек, которому капитан пожелал удачи, в это время уже пробивался на контакт с упомянутым экономистом. По традиции в Триумвират, координирующий политику Трёх Градов – Эрке, Крау и Ньяро, – от Эрке выбирался экономист. Его даже звали не по имени и клану, а по должности – Сёган, то есть Банкир.

– Я требую соединить меня с Сёганом! Наша благотворительная миссия столкнулась с необъяснимым запретом! Если мне сейчас же не будет предоставлена связь...

Возмущение в голосе человека (он проснулся рано, уже представительно оделся и наложил косметику) было горячим и сочным, но шло не от души, а порождалось артистизмом и служебным долгом. Да и те, кто слушал гневные излияния с борта «Леди Гилфорд», не были излишне впечатлительными. Кроме того, кудахтанье инопланетного гостя входило в сценарий наезженной и всеми заученной тоскливой пьесы «Мы тянем руку милосердия и дружбы, почему вы её отталкиваете?»

– Господин Сёган занят.

– Речь идёт о миссии доброй воли! Вы не смеете нам препятствовать. Организация «Всеобщее Помилование» уполномочила меня вручить нуждающимся продукты, лекарства и тёплые вещи! Вы и дальше намерены нас задерживать? Имейте в виду, я этого так не оставлю! Я обращусь к всемирным средствам массовой информации с заявлением...

– Убийственно, – пробормотал дежурный связист градского совета молодому дублёру. – Как по писаному чешет. Наверное, текст у него заготовлен заранее и подаётся на экран-подсказку. Почти слово в слово как прошлый раз.

– Вызвать кого-нибудь? – спросил дублёр, оглядев сенсорную мозаику с именами градских ответственных лиц.

– Погоди. Он ещё не выговорился.

– ...граничит с хладнокровной жестокостью – вы знаете, как много людей ждёт гуманитарной помощи...

– Вон как заворачивает! Надоело это – хуже нет, чем его болтовня. Говорит, будто пишет в газету. Чувствуешь, какой опытный звонарь?

– ...никакие попытки помешать диалогу цивилизаций и развитию общечеловеческих связей...

– А по-людски он не умеет?

– При мне не случалось. Может, он и сны видит в записи с официозного телеканала? Хватит, я утомился слушать. Включи ему госпожу Аву, пусть с ней препирается.

– Старшую секретаршу?! она нам потом хвосты не надерёт?..

– Я знаю, что говорю. Делай. Она поднаторела со «Всеобщим Помилованием» ругаться. Послушаешь, как она незваных благодетелей носом в сажу...

– Мотагэ Угута Ава? доброй ночи, пост круглосуточной связи приветствует вас. С нами вступил в контакт борт эйджинского баржевоза «Леди Гилфорд», и некий главный представитель...

– Не трудись, кой, я знаю, кто это и с чем он явился. Соединяй. Добрая ночь, я Эрке Угута Ава. Дражайший мистер Хау, как это мило, что вы снова над нами зависли. Вам ещё в полёте была послана радиограмма о том, что...

– А я, милейшая мадам Ава...

– Эрке Угута Ава, – настояла на правильном именовании сановная дама.

– ...Угута, именно так – ответил на радиограмму, что для международных организаций, осуществляющих адресную безвозмездную помощь тем, кто лишён социальных гарантий и человеческих прав...

– Мистер Хау, у меня за время разлуки с вами скопился солидный материал о голоде и нищете в ряде владений Федерации. Ваше сердечное участие в судьбе моих соплеменников совершенно излишне, а вот обратить внимание на то, что у вас дети недоедают и болеют, а взрослые из-за экономических сдвигов оказываются без средств к существованию, вам стоило бы. Чем внедрять права и гарантии в чужих мирах, следует позаботиться о них у себя дома. Почему вы с вашим безвозмездным грузом не отправились в... какой-нибудь свой неблагополучный регион?

– В Федерации, – голос из окололунного пространства стал пафосным, – люди свободны выбирать себе место жительства, работу и правительство, чего о вашей планете не скажешь. Помощь в первую очередь необходима тем, кто лишён выбора. И мы оказываем её, независимо от расстояний, убеждений и видовой принадлежности! Мы – без границ!

– А мы – с границами, – ответила Ава. – И пересекать их без разрешения не позволим. На этом я прощаюсь с вами, мистер Хау.

– Я – нет. До свидания, – многозначительно закончил человек с орбиты.

– И что теперь будет? – нахмурился дублёр.

– Скандал будет, – вздохнул многоопытный связист. – Недели на три, на четыре, не меньше. Эти шуты из «Помилования» на нытьё изойдут, пока не добьются своего. Как тошно возиться с такими гостями! Никогда не угадаешь, как они извернутся и какую скверну изрекут!

Блок 2

Двое головастых деток в грубых хламидах подошли к столику и, раскачиваясь в такт, запели ноющими голосами:

 
Маманька. приманку отравлену съела,
И в муках ужасных она почернела,
Папанька в капкан левой ножкой попался
И так навсегда в том капкане остался.
А бабки и дедки в норе хоронились,
И газом крысиным они отравились.
Одни мы остались на всём белом свете,
Подайте на хлебушек двум бедным детям!
 

– Малявки бьют по милосердию без промаха, – вздохнул рыхло развалившийся на стуле толстомордый Буфин, дав деткам по мелкой каменной монете. – По-моему, бог создал ньягонцев, чтобы они просили подаяние. Иначе я не понимаю, зачем высшие миры расщедрились и подарили им белковую колонку? и ведь не одну!..

– Нет, им вроде бы продали. В рассрочку лет на тыщу, без процентов, – сказала сочная девица, подсевшая к Форту и Буфину в надежде на халяву. Одежда общительной девушки в основном была нарисована по телу.

– Пойди поищи, кто даст тебе такой кредит. Вот у Форта, – пузатый деляга соблазнительно подмигнул соседу по столику, – всё будет в ажуре, верно? Ты, брат, пришёл куда следует. Если хочешь без лишнего шума купить космолёт, лучше договориться со своими.

Заведение «Кабарет», где Форт сошёлся с Буфином, предназначалось для пришельцев, а заправляли тут земляне. Здесь никто не боялся сшибить головой экран «бегущей строки» или полосу рекламы; термиты-строители учли рост иномирян, отгрохали шикарные хоромы аж трёх метров высотой. И ещё одно выигрышное отличие от жилищ аборигенов – в ресторане имелись стулья, которых ньягонцы не признавали.

«Кабарет» был территорией излишеств, где эйджи отдыхали от сжатой обстановки и градских запретов. Заодно смотрели своё телевидение, насыщаясь помоями отечественных СМИ. Сразу становилось видно, что разумные животные считают отдыхом: обжорство, похабство, шум и употребление ядов. Дым, обычно означавший в Эрке пожар и срочную эвакуацию, свободно плавал по залам. Изгибаясь и стелясь над столиками, он завивался и уходил в вентиляционные отверстия. С Форта тоже содрали налог на курение – мол, на входе каждый некурящим прикинется, а как проникнет, так и задымит. В глубине, за ниспадающими занавесями, находились приват-апартаменты для богатеев, жаждущих гулять напропалую, – там продавались даже форские сигары.

– Какая-то у деток песня жутковатая. – Форт проводил побирушек взглядом. – Должно быть, послевоенная. Я читал – у них была глобальная война.

– Песенка?.. – Буфин поморгал. – Нет, нынешняя. Эта мелкота – из городца Мертвушка; самый фронтир – дальше одна дичь. За Мертвушку забредают лишь солдаты и горная разведка. Для ньягонцев место, где не проложен тоннель, – чёртово угодье, куда нельзя соваться.

– На их суеверия мне наплевать, – откровенно сказал Форт. – Я хочу выяснить, насколько им можно доверять в сделках.

Цветные волны радуги переливались медленным колесом, превращая облака дыма в светящихся драконов и медуз, а разномастная публика в полутьме меняла вид в зависимости от колера подсветки: люди выглядели то заживо сваренными мучениками, то сборищем протухших мертвецов, зловеще шевелящихся во власти призрачных змей дыма. Поочерёдно освещаемый всеми полосами спектра, краснорожий Буфин покрылся тревожным оранжевым цветом, словно пожарный гидрант, болезненно пожелтел, подёрнулся зеленью, оледенел в холодной синеве – и наливная девица вслед за ним стала надутой лиловой куклой.

Музыка пыталась накачать в залы веселье, но заводной мотив не избавлял от ощущения, что над головой – множество уровней камня с прослойками из ньягонцев, и нет иного неба, кроме каменного свода. Недаром все народы помещают ад под землю.

– Давно в Эрке? – спросил Буфин.

– Вторую ночь.

– Ты не бывал на Ньяго.

– Угадал.

– А языком владеешь хорошо. – Вновь покрасневшие в наплыве радуги глаза Буфина улыбались; за их ласковой теплотой читался здоровый скепсис: «К чему так тщательно готовился, земляк?»

– Я космен; двенадцать лет в международных рейсах. – Форт прибавил к стажу пару лет, чтобы срок совпал с указанным в пилотских документах. – Мотаясь между мирами, чего только не выучишь.

– Выпить бы. – Отчаявшись ждать знаков внимания, девушка решила намекнуть, чтобы её угостили.

– В туалете из-под крана можно пить бесплатно, – галантно предложил Форт.

– В твоём отеле – может быть, а в «Кабарете» – нет. Нужна камешка. – Вставая, девица потёрла пальцами воображаемую монетку.

– На кого ты налетел, если так сильно засомневался? – перевалился со стороны на сторону синюшный Буфин, наклоняясь к Форту.

– «Эрке Небек». На Гласной.

– Bay! был в главном офисе у Небеков – и что? не сошлись в цене?

– Главный офис? Они сидят на ветошке, чуть ли не на голом полу...

– Их было трое? седоватый с брюшком, девочка-красулечка и тощий паренёк, да?.. Ты не привык к здешней жизни. Небеки – магнаты; богаче них только главные кланы. Экономят на всём, тут так принято. Кстати, парнишка – племянник и любимчик старшего Небека.

– Он им за едой и напитками бегает.

– Стажировка! У Небеков и сыновья, и дочки сперва служат на посылках, пока их не определят в бизнес. Будь уверен, парень до судорог рад, что не остался дома; там бы его запрягли всем мальцам, от двоюродных до пятиюродных, утирать сопли и менять подгузники.

– У магнатов нет прислуги?

– Форт, – Буфин оскалился от радости, что он, как старожил, может поучать новичка, – ты мыслишь понятиями Сэнтрал-Сити. Забудь обо всём! После войны прошло, на наш счёт, лет чуть больше семисот, но сказывается она до сих пор. Это не град, а казарма! Кабак, где мы сидим, и сортир, где вода хлещет круглые сутки, – это роскошь! это шикарнейший вертеп, какого свет не видел! а ты, наверное, думал: «Ну и в гадюшник я забрёл!»

Телеэкраны в виде призм, подвешенные к потолку, одновременно показали молодое бодрое лицо с косой ухмылкой и хитроватым прищуром.

– Доброе время суток, земляне. Пятый канал Федерации приветствует вас на любой планете. Садитесь поудобней и втыкайтесь!

– О, Доран! – радостно заёрзал Буфин, колыхая телесами. – Ну-те-с, ну-те-с, поглядим!

– Незнакомая рожа, – мельком взглянул Форт. – Правда, я пятый канал давненько не смотрел.

– А, это весёлый парень; он ведёт реалити-новости.

Ведущий повернулся так и эдак, чтоб им любовалось человечество. Если б мог – он бы зацеловал себя насмерть. Ну как его не обожать! свежий, прямо с грядки, взглянет искоса – полмира обольстит, усмехнётся – и другую половину наповал. Его развязность и небрежность были так непринуждённы, так веяли с экрана утончённой элитарной простотой, что вы не поверили бы, сколько месяцев изматывающей учёбы и тренировок у зеркала скрывается за ними.

– Сегодня – тысяча четырехсотлетие наших дальних космических путешествий. Гендиректор ТКУ Алон фон Лебенштейн скажет, чего мы достигли. Похлопаем погромче – а то когда ещё придётся увидеть его вновь?

– Первый успешный бросок, давший нам шанс начать Экспансию, длился двадцать два старо-земных года, а сейчас мы достигаем ближних звёзд в считанные дни. Перелёт длиной в парсек бизнес-классом стоит всего пять с половиной бассов!

– Спасибо, Алон! ауф видерзейн, как говорили древние французы! Завтра Алон летит подписывать с ЛаБиндой соглашение о тарифах. Надеюсь, бизнес-классом. Один полёт в набитой доверху цистерне – и цена упадёт до басса за парсек.

В залах раздались рукоплескания, свист, галдёж и топот. Всем понравилась едкая фраза ведущего – народ в «Кабарете» не понаслышке был знаком с условиями пассажирских перевозок. Послышались новые заказы на спиртное; быстрее забегали официантки.

– Он забыл сказать, что скачком – вчетверо дороже, – промолвил Форт, но Буфина охватил энтузиазм. Канал V нагнетал видовой патриотизм дай боже. Пока Доран показывал, сколько и куда мы налетали за четырнадцать столетий, к столику подкрался встревоженный человечек с печатными брошюрами в руках.

– Сектантам не подаю, – полуобернувшись к просителю, заранее отшил его Форт. – Мелочи нет – этих, камешек. Иди дальше.

– Вы централ, я не мог ошибиться, – зашептал странный субъект, пригибаясь и дыша Форту в ухо. – Вы – состоятельны и предприимчивы...

– И акции кериленовых рудников не покупаю. Даже самые выгодные.

– Нет, нет! без коммерции! – взволновался человечек, исподтишка показывая Форту свои книжицы. – Вы же сторонник демократии!

– В общем, да. – Разобщив потоки восприятия, Форт уделил часть внимания обложкам.

– Наверняка вы заметили, – торопливо продолжал человечек с нажимом в голосе, – что на Ньяго нет свободы! Тотальный контроль и массовое воспитание детей... ходьба строем, команды свистком... Люди не могут смотреть все телепередачи! Пожалуйста, внесите посильный вклад в духовное освобождение планеты.

– Сказал ведь – без денежных взносов. И потом, вряд ли местные власти меня поймут, если я профинансирую вашу затею. Не хочу вылететь отсюда раньше, чем я собирался.

Тем временем на сковородке у Дорана жарился глава отдела перевозок ТКУ, страдавший неизлечимым бюрократическим косноязычием.

– В Галактике больше двух миллионов двухсот тысяч судов вместимостью около двух биллионов тонн, из них примерно тридцать пять процентов – танкеры-сверхгиганты и большие транспортные суда, – бубнил он. – На сегодня пилотируемыми судами посещено меньше пятисотой части систем Галактики.

– Ош-шеломительные цифры! сколько открытий ждёт нас впереди! Мы встретим множество загадочных и неизученных форм жизни! О них нам расскажут в следующий вторник специалисты по борьбе с инопланетной заразой.

– Никакого криминала, только просвещение! Всё сугубо анонимно, без пожертвований. Вы незаметно разложите в коридорах нашу литературу... она переведена на ньягонский... Обложки и иллюстрации рассчитаны на детей. Берите скорей! – зашипел человечек, приседая и пихая Форту пачку книжонок. – Прячьте!

Дети из Мертвушки мигом нырнули под скатерть и невидимо затаились. В дверях показались клановые полицейские в узорных жилетах и бескозырках – вошли тихо, очень внимательно оглядываясь. Похоже, в полумраке они видели прекрасно. Одна из девиц с экзотично раскрашенным телом и задорным хвостиком по-ньягонски на крестце, напротив, поспешила к полисменам и отгородила их от зала своими пышными формами. Очевидно, имел место сговор о том, кто кого прикрывает. Торопливо пряча брошюры под комбез любимого болотного цвета, Форт на миг ощутил себя знаменосцем освобождения, но, с запозданием поискав сканером человечка, не обнаружил его. Юркий сеятель просвещения исчез, словно призрак.

«Значит, если эльфики сейчас полезут мне за пазуху, виновным окажусь я. Спасибо, удружил! Место таким подаркам – на помойке».

Когда просветитель улетучился, Буфин бросил краем рта:

– ВП – «Всеобщее Помилование», ньягонский филиал. Лучше не связываться. Они тут регулярно агитируют против публичных казней и за демократию, после чего их высылают.

Ах, ВП!.. Форт сдержался от естественного побуждения немедля вышвырнуть агитки. Помилование! те, что всегда вылезают с протестом, едва люди соберутся лучевать серийного убийцу. По концепции ВП маньяка, замучившего дюжину невинных, надо сохранять как ценный генетический материал, чтоб душегубы часом не перевелись.

– ТуаТоу и Форрэй отправили три беспилотных зонда к Большому Магелланову Облаку; последний стартовал пятнадцать лет назад, – вещала мужеподобная профессорша с повадками матёрого сержанта.

– Считалось, что путь займёт двадцать пять имперских лет, но до сих пор нет сведений, что первые два зонда достигли цели. Может быть, они рассыпались по дороге, – Дорана явно обязали восславить в передаче старших братьев по разуму, но он таки ввернул язвительную подковырку.

Переход к достижениям Верхнего Стола притушил раж, минутой раньше полыхавший в глазах Буфина (или проектор цвет сменил?), и всезнающий деляга вернулся к денежной теме:

– Так я не въехал – почему с «Эрке Небек» не сладилось?

– Их смутило моё прошлое. В детстве я наехал велосипедом на чью-то игрушку, и с тех пор этот факт позорит мою биографию.

– Ну-ну, понимаю. – Буфин взглянул ободряюще. – Все мы где-то вляпались и что-нибудь нарушили. Ох уж эти щепетильные ньягонцы!.. Ничего, брат, дело поправимое. Десять процентов комиссионных – и космолёт твой. Не такой свеженький и навороченный, как со стапелей Небека, но исправный и крепкий.

– Восемь процентов, – произнёс некто, чьё приближение Форт отследил десятком секунд раньше. – Восемь, и я гарантирую чистую сделку.

Форт смерил его испытующим оком. Ничего общего с Буфином. Подошедший человек в лёгком бежевом комбинезоне был тощ и жилист, короткая стрижка и гладкость сухих щёк выдавали космена, привыкшего к полётному шлему. Волосы его были белесоватыми и тонкими, глаза – рыжеватые, блестящие, как у ньягонца, с широкими зрачками и белками, воспалёнными от бессонницы; на веках – иссиня-серые тени гнетущей усталости, движения медлительны и скованны. Заметив во взгляде Форта недоверие, он беспокойно облизнулся:

– Я твёрдо говорю – товар будет лучше. В цену войдут дополнительные услуги – например, можно будет вооружить судно.

– Зенон, где сказано, что в «Кабарете» можно отбивать клиентов? – прорычал Буфин.

– В рожу – дать? – Зенон тотчас избавился от выжидательного напряжения и принял стойку беззаботного, почти счастливого человека; лишь глаза его стали жестокими, а голос – излишне звонким.

– Ладно, – Форт встал, – вы разбирайтесь, а я, пожалуй, пойду. Потом кто из вас в живых останется – тот приходи и предлагай.

Ансамбль из Мертвушки выбрался из-под стола и вновь затянул свою песню:

 
Тяжёлая доля и тёмные норы,
Грибы ядовиты, облавы, дозоры,
А дождик всё хлещет, вода по колено,
По пояс, по грудь, изо рта уже пена.
Такая житуха, кругом невезуха,
И яйца паук отложил мене в ухо,
И нет у сироток еды ни кусочка —
За что пропадают сыночек и дочка?
 

По всепланетке отчитывался демограф, ставший желчным брюзгой из-за нескончаемого пересчёта человеко-чисел с десятью нолями:

– Население одиннадцати цивилизаций составляет около трехсот семидесяти миллиардов. За год пропадает без вести больше шестнадцати миллионов человек всех видов.

– Все мы люди, все мы человеки! – крикнул пьяный из багрового мрака.

– Кстати, о сгинувших зондах, – ехидно напомнил Доран. – Я не против фундаментальных наук, но лучше с пользой тратить средства у себя в Галактике, чем швырять их в дальний космос. На те же деньги можно найти половину без вести пропавших.

«Одно слово – гадюшник, – раздражённо осмотрелся Форт. – И я в нём! Тёмные норы, публичные казни, вода по колено – попробуй вникни! что ещё занятного есть в Эрке? Интересно, подерутся ли мои дилеры?..»

– Переключите на Бравых Свинок! – заорали с другой стороны. – Убейте эти новости! Эй, ди-джей, гаси пятый!

«Надо бы куда-нибудь определить макулатуру. В клочья, а потом – в урну».

Доран, разинув рот, погас – взамен на экранах появилось трёхмерное зрелище довольно узкого зала с прозрачными стенами; десятка два ньягонцев в толстом защитном снаряжении прыгало по бледно-жёлтому полу, а на трибунах за стенами кипела, кричала, махала руками толпа, разлинованная на сидячие ряды. У ворот и по коричневой дорожке, опоясывавшей поле, прохаживались ньягонцы и ньягонки в клановых жилетах, среди которых Форт с удивлением увидел Раха – вместо бескозырки тот обмотал голову лентой и стоял с надменным видом, заложив руки за спину.

Приближаясь к выходу, Форт наметился порвать пачку книжонок – для начала пополам, – но тут его с победным сопением догнал Буфин:

– Нет у нас с ним конкуренции! Не слушай его больше. Он неудачник, притом, – Буфин приглушённо зашипел, – с погаными знакомствами! У него судно арестовали за долги, вот он и ищет, где бы деньжат перехватить.

– Все мы где-то обзавелись погаными знакомствами. И я не исключение,

– Вижу, ты тёртый парень, – подмигнул Буфин, – своего не упустишь! Мы, централы, – одна банда, верно? На вооружение, что он там говорил, не обольщайся. Ничего приличного его поставщики в корабль не врежут. Зато мои... корабельный бластер, соображаешь? – просипел он едва слышно. – За те же деньги!

Ни шум, ни музыка, ни возня ресторанной публики не избавляли Форта от впечатления, что он попал в замкнутый подземный переход и забыл, где выход. Куда ни поверни – опускаешься всё глубже, а вокруг – скалы, толща немого камня, прессом нависшая сверху и сдавливающая с боков. «Кабарет» смотрелся как ловушка – западня захлопнулась, все мышки пойманы, но не осознают, что их осталось погрузить в ведро, и бездумно радуются дармовому угощению. Только зайди – всучат запрещённую литературу, предложат люгер с бортовым оружием, а если взять груз для перевозки? страшно подумать, что это будет за груз. Вполне могут сосватать в замороженном виде партию пропавших без вести.

Рвать пачку при Буфине было как-то неловко. Форт старался без нужды никому не показывать, на что способны его механические руки. Завидев у двери мусорный контейнер, он поглубже засунул туда надорванные брошюры.

– Верно, держись от них подальше, – похвалил Буфин. – Пойдём опять за столик? потолкуем и обсудим.

Ньягонцы в высоком зале построились, выкрикнули: «Бравые Свинки всегда побеждают!» Зрители за стенами ответили им восторженным воем: «Ой-еее!!!»

Движение всегда притягивает взгляд. Словно не расслышав предложения Буфина, Форт засмотрелся, как на экране начинает разворачиваться действо, – да и толстяк уставился туда же. Дружно вперившись глазами в шевеление объёмного TV, они с торгашом поневоле завязли у двери.

Там, в телевизоре, чинно и грациозно расхаживали по полю сильные, красиво сложенные спортсмены-пигмеи – по двое, по трое, редко в одиночку. То ли занимая исходные позиции, то ли знакомясь с новой игровой площадкой, они сходились, менялись местами, выполняли повороты и наклоны. Всё это напоминало элементы синхронной гимнастики. Зрители на разные голоса, но дружно тянули в унисон несколько нот, взявшись за руки и изображая «бегущую волну». Множество гибких рук поднималось и опускалось, будто по команде, и волна уже несколько раз обежала трибуны. Прекрасная цветопередача, тональное пение, танцевальная шагистика на поле, плавный бег живых синусоид на трибунах, синий блеск сотен глаз и мерные взмахи лотосовых рук – вместе это производило необычайное, пленительное впечатление.

– Слушай, – Буфину не впервой было видеть местный спорт, – мы так и будем торчать у порога, ни взад, ни вперёд?

Форт, не в силах оторваться от экрана, только отмахнулся.

Потом в спортзале что-то случилось.

Форт счёл, что матч начался, и попытался представить, как выглядят командные игры на Ньяго, но картина, что разворачивалась на экране, с каждым мгновением всё меньше напоминала спортивное состязание. Шеренги игроков рассыпались, сотни сидящих за стенами повскакивали с мест, беспорядочно заметалась охрана в узорных жилетах. Все будто одновременно взбесились; из телевизоров хлестала смесь визга, каких-то отчаянных бессвязных возгласов и пронзительных криков. Свирепо схватываясь между собой, ньягонцы сталкивались, царапались в прозрачную стену, лезли сквозь прорези в ней и падали на коричневую дорожку, вставали и бежали к воротам – или оставались лежать, корчась. Зал за каких-то десять секунд стал ревущим и безумно бьющимся о стены водоворотом тел.

От прежнего порядка не осталось и следа: одновременно хлынув с трибун в дикой сумятице, толпа выла и билась у выходов, пытаясь вырваться со стадиона. Автоматика максимально распахнула двери, но их пропускная способность была несовместима с массой людей, разом хлынувшей в проёмы, – там тотчас создались вопящие заторы; людей кружило, передних выталкивал напор сзади. Толпа уплотнялась, можно было различить одни головы. Крик нарастал; орал и голосил весь стадион.

Изображение задёргалось и сдвинулось – рывок, ещё рывок. Камера изменила фокусное расстояние, в кадр попала сцена быстрой, но при том осмысленной возни у стены. Там Pax – без сомнений, он! других землян на поле нет! – с парой узорных ребят и какими-то униформистами из обслуги снимал щиты прозрачной стены, открывая широкий ход на площадку.

– Сюда! Вторая трибуна, отступать сюда! – Громкий голос Раха перекрывал вопли. – Не бежать! Шагом! Ко-мне! ко-мне! Сю-да!

Зажав в губах свисток, он стал руками подавать неизвестные Форту сигналы, одновременно испуская ритмичный свист такой силы, что звук вонзался прямо в мозг.

Толпа на ближнем участке трибун разделилась. Многие сразу бросились на поле.

– По порядку! Шагом! – Побелевший, блестящий от пота Pax сплюнул свисток. – В шеренгу! Правая рука вперёд! Держать рукой дистанцию!

И опять режущий уши прерывистый свист.

Люди стеной надвигались на Раха – вытянутые шеи, кричащие рты. Передние, чтоб не упасть, были вынуждены бежать. Их головы запрокидывались, лица были искажены болью.

Повернувшись к потоку боком, Pax пропустил часть бегущих, затем встал к ним грудью, выкрикивая команды, по его не слушали – налетели, ударили, обтекли. Землянин стоял, как скала на пути цунами, – людские волны накатывали, пытаясь скорей вырваться на простор. Pax оказался окружён беснующейся толпой, его швыряли, отпихивали, неистово работая локтями, но он упорно боролся.

Потом задние начали вспрыгивать на плечи передним, лезть по головам. Фокус сместился, всё поплыло, поехало куда-то в сторону и пропало. По экрану пронеслись фракталы, переливающиеся под музыку, а потом на золотом парчовом фоне запело изумительно глазастое существо, игриво склоняя головку набок и перебирая в воздухе тонкими пальчиками.

Обомлевший и замерший ресторан утробно загудел. Доносились вздохи и невнятное бормотание, в приглушённых голосах слышался испуг. Завсегдатаи « Кабарета» обменивались недоумёнными тревожными взглядами; кое-кто поспешил расплатиться и уйти.

Форт в растерянности – такое с ним редко случалось – посмотрел на Буфина:

– Что это было?

– Никто не скажет, – пожал тот плечами. – Кругом режим молчания. Нам повезло – была прямая трансляция... Держу пари, что директора канала вышвырнут, а с ним еще пяток голых кошек, ответственных за передачу. Тут можно прожить сотню лет и не увидеть ни одного репортажа с места аварии.

– Думаешь, авария?

– Само собой! Пожар, а может, пол под ногами поплыл. Здесь всё насквозь источено, просверлено, изрыто – запросто что-нибудь обвалится. Нипочём не угадаешь, что именно стряслось.

– Ньягонцы принимают волонтёров?.. Надо бы помочь.

– Форт, не будь слишком сердобольным! У них опытные спасатели и первоклассная медицина катастроф. Без тебя справятся. И захочешь – не допустят.

– Но там был человек. По-моему, его смяли. Может, ему кровь нужна...

– Это не человек – это Pax Пятипалый! Если ты сдашь ему свою кровь, я с тобой здороваться перестану и руки не подам.

«Странно. Хотя – кто любит безопасников?.. Однако если этот парень не успел передать наш договор наверх, то дело плохо. Тогда меня поведут другие из того же ведомства, но уже без оглядки на честное слово. Где оно, то слово?.. Ищи ветра в поле. М-да, ситуация...»

Обратный путь в гостиницу Форт посвятил изучению градской инфраструктуры, одновременно стараясь понять, что он увидел в оборвавшейся спортивной передаче и чем ему это грозит.

Взрыв паники на стадионе ничем разумным не объяснялся и ни в какие рамки не укладывался. Исчезновение Раха с экрана казалось мрачным предзнаменованием – если его затоптали, рухнула вся комбинация с покупкой люгера, и надеяться больше не на что. Кто ещё поручится перед «Эрке Небек» за приезжего с такой тёмной биографией? Перспектива иметь дело с Буфином или Зеноном не радовала – это парни с той стороны бизнеса, которая с законом не граничит. Не лучше ли поскорее переметнуться в другой град – Крау, Авако или Ньяро? лишь бы торговцы разных градов не обменивались данными о клиентах...

Бесчеловечная среда обитания ньягонцев представляла собой гибрид горных выработок с интерьерами котельной, узла гидроцентрали и метро. Время было нерабочее; народ кишмя кишел, реками притекая и уплывая по эскалаторам, волнами вталкиваясь в короба лифтов и обклеенные рекламой трубопоезда, которые с неживым стоном отлетали от платформ в тоннельные дыры и утягивали за собой воздушные вихри.