Текст книги "Паутина. Том 3. Призраки замка"
Автор книги: Людмила Богодухова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Юлька пришла в себя, над ней склонилась повариха, подсовывая ей под нос нашатырный спирт, и что-то успокаивающе ей говорила. Потом дала выпить приготовленный чай, заваренный травами. Повариха качала головой и вдруг на чисто русском языке пробормотала:
– О, Мадонна! Что же это делается? Зачем кому-то понадобилось убивать Юстину? Еще один такой стресс и эта девочка родит раньше времени. И почему именно в ее комнате? Не за ней ли охотились, да ошиблись? Молчи, Жозефина, молчи, держи язык за зубами, тебя это не касается. Это не твоя жизнь и не твоя смерть.
Юлька окончательно пришла в себя и с удивлением прислушивалась к бормотанью поварихи.
«Так она русская! Вот чудеса! Тайна на тайне в этом доме. Бедная Юстина, что же с ней случилось?» – Вспомнила Юлька о горничной. Она села и посмотрела на повариху. Та, как ни в чем не бывало, снова лопотала на итальянском языке, показывая ей жестом, чтобы она не поднималась. Юлька снова легла.
«Что же случилось с Юстиной?» – думала она. – «Может она еще была жива? Нет, не похоже», – и девушка поежилась, вспоминая безжизненные стеклянные глаза, которые что-то или кого-то увидели, но это осталось тайной.
В комнату зашла Мария Игнатьевна.
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросила.
– Уже неплохо, что с Юстиной?
– Не знаю, что с ней случилось, но она мертва. Вызвали полицию, скоро будут здесь. Тебе придется давать показания. Сможешь встать? Не сейчас, когда приедут. Я побуду с тобой, а Жозефина пусть идет, у нее много работы.
И она дала распоряженье итальянке.
А потом, повернувшись к Юльке спросила:
– Так, что же произошло, между тобой и Юстиной? Как получилось, что она умерла на твоей койке?
Юлька недоуменно покачала головой.
– Абсолютно ничего. Да я ее и не видела. Я в комнату не заходила, а вышла погулять во двор, потом зашла к деду Антону. Мне захотелось увидеть его цветы. Он даже мне нарезал букет ромашек.
– Видела, валяются на полу возле койки, – подтвердила Мария Игнатьевна.
– Я, когда зашла в комнату, то даже не посмотрела на койку. Занавесы были задернуты, и в комнате стоял полумрак. А когда шторы отдернула, вот тут-то и увидела ее у себя на кровати. И подумала, что она спит на ней одетая. Я даже на нее немного рассерчала. Юстина, говорю, ты что это разлеглась на моей кровати? Потрогала ее, а она не шевелится и у нее такие страшные глаза! – Юлька передернула плечами. – Я никогда не видела покойников, это страшно, когда люди умирают, а она была еще очень молода и красива.
Юлька замолчала, потом подумав, спросила:
– Кому нужна была ее смерть, и почему в моей комнате?
– Возможно, она умерла сама, – в задумчивости проговорила хозяйка дома. – А может и не так, но не будем гадать, приедет полиция, пусть разбираются сами.
Глава 3
Дотошные полицейские долго и нудно сновали по комнате и допрашивали всех жителей дома, а прислугу с особым пристрастием. Юлька рассказала все, что знала, а она знала очень мало, лишь то, что первая увидела мертвую горничную. И не могла никак объяснить, почему та оказалась в ее комнате и на ее постели. Однако ее ответ не удовлетворил полицейских, и они вновь и вновь задавали вопросы, какие отношения были между Юлькой и Юстиной, что их связывало, были ли между ними ссоры? И еще было много неприятных вопросов и намеков на их, якобы какую-то связь, а потом ссору. И Юлька устала от вопросов, от необоснованных подозрений, от кажущейся тупости и непробиваемости полицейских.
Затем машина с полицейскими уехала и увезла тело Юстины, но один остался, и Мария Игнатьевна поселила его в одной из комнат замка, по тому же коридору, где была детская комната, но чуть подальше. И Юлька поняла, что полицейский кого-то подозревает, а скорее всего ее, Юльку. И от этого было неприятно и тревожно, хотя ее вины не было в том, что Юстина умерла. Однако Юлька была иностранка, и посадить ее в тюрьму при желании, или кого-либо из домочадцев, не составляло особого труда. И Юлька чувствовала, что в воздухе повисла тревога, и даже хозяйка дома, Мария Игнатьевна, как-то беспокойно посматривала на Юльку, как будто хотела ее спросить, но не решалась, или передумала. И тогда Юлька решила сама все выяснить, при первом же удобном случае, хотя у нее не поворачивался язык говорить о случившемся. Однако, когда заплакала Танюша и Юлька вскочила с дивана, чтобы взять ее на руки, Мария Игнатьевна опередила ее.
– Лежи, отдыхай, я сама управлюсь с внучкой, сама покормлю ее.
И Юлька не услышала в ее голосе той теплоты и заботы, которую она проявляла к Юльке раньше. А была отчужденность и даже категоричность, опасения. И Юлька не выдержала.
– Вы меня в чем-то подозреваете? И боитесь, что я причиню Танюше вред? Но я также могу подозревать вас. Ведь на этом этаже больше никого не было, кроме вас, по крайней мере, я знаю, что я ушла, хотела поговорить с Марком. Вы мне сказали, что он в кабинете, но его там не было, и тогда я вышла прогуляться, а вы все это время были в комнате, или могли выйти из нее. И я могла бы подозревать вас, что вы убили Юстину, но я вас не подозреваю, потому что я в здравом уме. Вам ни к чему убивать в своем доме служанку, даже если бы была причина, вы бы все равно этого не сделали. И знаете, почему я в этом уверена?
Юлька в ожидании застыла перед Марией Игнатьевой.
Но Мария Игнатьевна молчала, прижимая к себе внучку, которая плакала и тянула ручки к Юльке. Потом она повернулась и отошла к окну, успокаивая внучку, и давая понять Юльке, что ее не интересуют ее рассуждения, ее оправдания.
И Юлька вспылила:
– Нет! Вы не можете игнорировать меня своим молчанием. Я не простая служанка в вашем доме, которую вы еще не выгнали, но уже ищете предлог, чтобы выставить. Я мать вашей внучки, а ваш сын Марк, не только отец Танечки, но еще отец моего будущего ребенка, которого, как вы, надеюсь, заметили, я ношу под сердцем. Да! Да! Не смотрите на меня, как на сумасшедшую. Я выкормила Танечку с первого дня ее рождения. Я обмыла ее, и завернула в пеленку, хотя не знала, как это делается. Я дрожала всю ночь, от того, что боялась, как бы она не умерла, потому что она была крошечная и худенькая, и я не знала, чем ее кормить и как успокоить и дала свою грудь, в которой еще не было молока, потому что я была невинной девочкой и не знала ни мужчин, ни материнства. Я дала ей имя и по воле судьбы случайно записала Марка. Он должен был вам все рассказать.
Юлька опустилась на диван и замолчала. И в комнате повисла тишина, и даже Танюша перестала плакать.
– Значит, ты тоже гоняешься за наследством? – нарушила тишину Мария Игнатьевна, придав своему голосу неприятный язвительный оттенок.
– Ничего-то вы не поняли. Теперь я вижу в кого пошел Марк. Достучаться до вас очень трудно. Наследство тут в Италии, а в России ваше наследство не играет никакой роли. Тем более, что я о нем не знала. Я только была свидетельницей того, как выкинули ребенка, будто щенка или котенка, собирались похоронить его заживо. Мне не нужны ваши деньги, а вам не нужна Танюша. За все время, что я здесь, Марк ни разу не зашел к ребенку в комнату, не взял ее на руки, ни поцеловал ее. Зачем он отнял ее у меня? Я чувствовала, что ей без меня плохо, она умирала. И вы рискнете меня выставить? Ваша внучка вспоминала меня, потому что я для нее мама. А та, которая ее родила, оставила ее умирать, и умерла сама, не захотела бороться за свое дитя. Если вы меня выгоните, то я клянусь вам, что через неделю, или через месяц, через год или через два, но выкраду вашу внучку. И тогда уж точно никто не найдет ни ее, ни меня. У нас в Сибири леса большие, можно всю жизнь искать и не найти. А у меня опыт жизни в лесу есть, я не боюсь леса.
– Значит ты все-таки русская? – в раздумье проговорила Мария Игнатьевна.
– Странно, что я не удивляюсь этому. Я, как будто знала, чувствовала, что ты не француженка, хотя у тебя и отличный выговор. И я не сержусь, а даже довольна, что ты смогла найти свою дочь. Но, чтобы рассеять все сомнения, чем ты можешь доказать, что все, что ты говорила, правда?
– Докажу!
Юлька расстегнула кофточку, на груди, на ленточке через шею, висел маленький мешочек. Юлька расстегнул замок и вытащила из мешочка свой российский паспорт и копию Танюшкиного свидетельства о рождении.
– Свидетельство забрал Марк, но я взяла копию, где зарегистрировала Танечку.
Мария Игнатьевна села рядом с Юлькой на диван и стала смотреть документы. А Танюша тут же перебралась к Юльке на руки.
– Все верно. Но ДНК подтвердит, что ты не являешься родной матерью Танечки.
– Зачем это подтверждать, я и сама не утверждаю это. Но между тем, не собираюсь оставлять ее здесь без меня.
– А почему ты решила, что я собираюсь тебя выгнать? Нет, это не так. Меня беспокоит другое. То, что ты беременна, я заметила сразу, как только тебя увидела, и тогда решила я тебя оставить. Танюша к тебе потянулась, и ты в ней души не чаяла, и я удивлялась этому и была довольна. Всем в доме приказала молчать, не заикаться о том, что ты в положении, дела вид, что ничего не замечают. Но, когда убили Юстину, я не верю, что она умерла сама, так вот когда ее убили, я вдруг поняла, что ошиблась, подвергая тебя и твоего ребенка опасности. Хотя не понимала и не понимаю, кому ты перешла дорогу. А сейчас я хочу, чтобы ты подробно мне все рассказала, с того момента, откуда ты знаешь Лизоньку, родную мать Танечки, как попала она к тебе, и все, все, все. И то, как ты познакомилась с Марком.
– Хорошо! – согласилась Юлька. – Но это очень длинная история. Я все расскажу, но мне нужно покормить Танечку.
Юлька поднялась.
– Нет! Не выходи. Я позвоню, вызову Жозефину сюда, она принесет все, что нужно для Танечки и нам перекусить.
– Если вы боитесь меня выпустить из комнаты, то где гарантия, что нам в комнату не принесут отравленную пищу? И неужели вы думаете, что Юстину убили по ошибке? Что действительно хотели убить меня? Если это так, то я тем более не могу доверить кому-то готовить для нас пищу. Хотя самое страшное сейчас для нас запаниковать. Тогда перестанем верить друг другу, но нужно и обезопасить себя по максимуму. Необходимо обо всем подумать, но прежде давайте спустимся вниз, и я приготовлю нам чай, а Танечке кашку. И там же на кухне поедим.
– А комнату закроем, хотя для тех, кто может входить не в дверь, это не препятствие, – проговорила Мария Игнатьевна, замыкая дверь.
– Что вы имеете в виду? – тут же отозвалась Юлька.
– Потом поговорим, – приложила палец к губам хозяйка дома. И Юлька невольно оглянулась, но никого не было видно в тускло освещенном коридоре.
«Что там дальше? Что за комнаты? Кто в них живет?» – подумала Юлька.
Она не пыталась даже узнать больше того, что видела. Все время, которое она находилась тут, Юлька посвящала своей девочке, и больше ее ничто не интересовало. А теперь она пожалела, что так мало знает. Что некоторых обитателей дома видела всего несколько раз и никогда не спрашивала, не интересовалась, кто этот или тот человек.
«Что же со мной произошло? Даже в лесу я была более любопытной, чем здесь. А ведь это место не сравнить с лесом. Мне давно нужно было познакомиться с библиотекой, перерыть все книги, узнать про подземный ход, расспросить о призраке».
Юлька передернула плечами, и снова оглянулась в сумрачный тоннель коридора, откуда веяло тревогой и тайной.
– Вот черт! Снова разыгралось воображение, – негромко проговорила Юлька. Но Мария Игнатьевна услышала. Остановилась, поджидая Юльку.
– Давай, я понесу внучку. Тебе уже трудно поднимать такую тяжесть, нужно беречь себя.
– Если вы действительно за меня волнуетесь, то лучше бы вам пригласить пожить здесь доктора. У вас есть знакомый доктор, на которого можно положиться?
– Не беспокойся, я уже обо всем договорилась, к вечеру доктор будет здесь. У нас есть хороший друг семьи, живет в Милане, он приедет с женой и с детьми к нам, и пробудет здесь некоторое время.
Негромко переговариваясь, Юлька и Мария Игнатьевна спустилась в холл и зашли в просторную кухню. На огромной плите в кастрюлях что-то кипело, распространяя вкусные запахи, а возле плиты колдовали Жозефина и Софья. Мария Игнатьевна что-то сказала им на итальянском, а потом, повернувшись к Юльке, проговорила на русском:
– В шкафчиках найдешь все, что тебе нужно везде все подписано.
Юлька внимательно слушала и вдруг увидела взгляд Жозефины, удивленный и между тем очень внимательный. И она тут же вспомнила, что Жозефина знает русский язык. Юлька еще некоторое время стояла, как бы вслушиваясь в слова хозяйки, а потом засмеялась и произнесла на французском:
– Извините, но я никак не пойму, о чем вы мне говорите, этот язык звучит удивительно красиво, но к сожалению, мне не знаком.
И Мария Игнатьевна среагировала моментально. Она всплеснула рукой и проговорила на итальянском, а потом, то же самое на французском языке.
– О, последнее время я не стала замечать, на каком языке говорю. И это уже не первый раз, видно в старости тянет к родным истокам.
Она села на стул возле стола и держа внучку на руках, наблюдала как Юлька ловко, как настоящий повар, варит кашу для Танечки и делает омлет на полдник. Потом, поставив на поднос все необходимое: чашечки, чайник, омлет, кашу, хлеб, вилки, прежде ополоснув, она, улыбнувшись, Марии Игнатьевне, спросила:
– Где вам накрывать стол? Здесь или в холе?
– Лучше всего в холе. Мы и так поставили все с ног на голову. Когда такое было, чтобы сами себе готовили еду, а для чего тогда повариха на кухне?
– Мы у нее не отнимаем ее кусок хлеба, – засмеялась Юлька. – Она нас простит, правда Жозефина? Ты ведь на нас не обижаешься?
И Жозефина, что-то пробормотала в ответ на итальянском языке.
– Юленька, она не понимает по-французски.
– Все она понимает, – вырвалось нечаянно у Юльки, и Юлька тут же чуть не прикусила свой язык, так как заметила, как недобро вспыхнул взгляд у Жозефины.
– Я ведь понимаю, и мне кажется, что все должны знать тот язык, который знаю я, – делая вид, что ничего не заметила, продолжала говорить Юлька. – Хотя такая теория, конечно, глупая. Но ничего не поделаешь, я забываю об этом время от времени, – расставляя полдник на одном из столов, где сидела хозяйка, говорила Юлька. А сама исподтишка наблюдала за Жозефиной. Но та уже не обращала ни на кого внимания, жарила мясо, мешала в кастрюлях, пробовала, что-то добавляла. В общем, была занята своей повседневной работой. Софья помогала ей, резала лук, терла морковь. Они изредка переговаривались, Жозефина, как видно, давала указания своей помощнице. Юлька кормила Танюшу, потом поела сама, кидая взгляды на женщин, но так и не поймала больше взгляда Жозефины.
Потом они вышли в холл, и Мария Игнатьевна предложила посидеть возле горевшего камина. Они сели в кресле тихо переговариваясь.
– Что произошло? – спросила хозяйка.
– Жозефина знает русский язык, – тихо ответила Юлька.
– Почему ты так решила?
– Когда я была в обмороке и она приводила меня в чувство, она говорила на русском несколько предложений, но очень чисто и выражение чисто русское. И когда вы со мной заговорили на русском языке, она удивилась и как-то сразу прислушалась. Но это не все, она понимает и французский. Жозефина не простая повариха.
– Ты что Юленька! Как говориться, я ее знаю сто лет.
– Значит, плохо знаете. Вот это-то и тревожит. Ей есть что скрывать, раз она скрывает знание языков. Она не простая кухарка, я это чувствую.
И вдруг Юлька вздрогнула, ей послышался какой-то непонятный звук.
– Слышали? Что это было?
– Ничего не слышала, – покачала головой Мария Игнатьевна.
– Юленька, у тебя расшатались нервы. Давай поднимемся наверх, тебе необходим отдых. Да мы еще и не поговорили, ты должна мне рассказать все.
– Наверное, вы правы, – поднялась Юлька с кресла.
– Иди ко мне внученька, твоей няне нужен отдых, – взяла девочку бабушка.
– Юлия! – кто-то тихо позвал Юльку.
– Юлия! – опять раздался негромкий голос. Юлька чуть не упала, споткнувшись о ступеньку лестницы.
– Юленька, не задерживайся, – позвала Юльку хозяйка, она уже почти поднялась на второй этаж.
– Я сейчас, мне нужно попить воды, – отозвалась Юлька, а сама тихо пошла на голос, как завороженная. Сердце бешено билось, и почему-то дрожали в коленях ноги. Голос, звавший ее, звучал из-за тяжелых занавесей, спадавших до самого пола.
– Кто там? – нерешительно спросила Юлька.
– Это я, Тони! Помоги мне! – и занавес зашевелился и раздался стон.
Юлька откинула занавес, возле окна привалившись боком к стене, лежал парень. Она сразу узнала его, это был Тони, официант из городка.
– Что случилось? Как ты здесь очутился? – наклонилась она над ним.
– Тихо! Тихо, не надо шума. Я ранен, помоги мне. Посмотри, никого нет?
– Нет никого, давай поспешим, скоро обед, здесь соберутся все обитатели дома.
Она подхватила Тони под мышки и помогла ему подняться.
– Боже мой, ты весь в крови, и стена в крови. Но я потом приду и протру здесь все. Держись за меня, и поспешим, хотя рискуем попасться кому-нибудь на глаза.
И они поспешили через холл. Юльку всю трясло. Ей казалось, что в любой момент кто-либо выйдет в холл или встретится на лестнице в коридоре, но все обошлось, удивительно удачно. И только она завела Тони в детскую, как послышались в коридоре шаги. Она защелкнула комнату на замок. Мария Игнатьевна охнула и хотела что-то сказать, но Юлька приложила палец к губам. И в этот момент кто-то постучал к ним в комнату. Юлька молча сделала знак Марии Игнатьевны. Чтобы она говорила.
– Кто там? – негромко спросила она.
– Это я, откройте, мне нужно задать несколько вопросов вашей няне, – послышался голос полицейского.
– Ей нездоровиться, она приняла лекарство и только что уснула.
– Придется ее разбудить, мне необходимо с ней поговорить, – настаивал полицейский.
– Вы уже говорили с ней, а сейчас она приняла снотворное и успокоительное, так что разговора сегодня не будет. Поговорите завтра, а сейчас не мешайте, я укачиваю ребенка.
Танюшка действительно капризничала, она тянулась к Юльке, а Юлька со всей силы поддерживала Тони, который обвис у нее на руках.
Что-то недовольно бурча, полицейский отошел от двери. Мария Игнатьевна посадила Танюшу в кроватку и стала помогать Юльке раздевать Тони. Раздвинули диван, постелили на нем клеенку, потом простыни и уложили Тони, снимая с него окровавленную одежду. Он был ранен в грудь, и как держался на ногах, все это время, непонятно.
– Ранение сквозное, с одной стороны это хорошо, но сколько он потерял крови, неизвестно, – тихо проговорила Мария Игнатьевна.
– Мы сможем только протереть вокруг раны и наложить повязку, а больше я не знаю, чем помочь.
– Я тоже не знаю, мне не приходилось лечить стрелянные раны. Но, чтобы не было заражения, необходимо промыть рану и сделать укол пенициллина. Где у вас аптечка?
– В моей комнате. Я закрою вас на замок, чтобы кто-нибудь не ввалился, – и Мария Игнатьевна вышла, тихо прикрыв дверь.
Тони лежал на диване раздетый, бледный с закрытыми глазами и тяжело дышал. Юлька успокаивала Танечку, стараясь не думать, что время идет, а с ним убегает медленной кровавой струйкой жизнь Тони. Клацнул замок, открылась дверь, пришла Мария Игнатьевна. Промыли рану перекисью водорода, пока Мария Игнатьевна накладывала повязку, Юлька приготовила укол.
– Я не могу делать уколы, всю жизнь прожила, а так и не научилась.
– Я сделаю сама, придержите его на боку, – и Юлька уколола Тони в ягодицу.
– Я вашему сыну, Марку, не один и не два раза колола. У него было воспаление легких, выкарабкался. Зато сейчас проходит, словно чужой, будто и не видел меня, не то, чтобы объяснялся в любви. Но еще не вечер, мы еще поговорим с ним об этом. А что же делать с Тони? И что с ним произошло? Как он очутился в вашем доме? – удивлялась Юлька.
– Что ж, пока не очнется, мы ничего не узнаем. Вот только в детской ему не место, а куда его девать, ума не приложу.
Мария Игнатьевна повернулась к двери. Снова послышались шаги, они остановились возле двери, с той стороны кто-то стоял.
– Баю, баюшки, баю, – тихо запела песню бабушка, взяв Танюшу на руки. – Спи внученька, спи мое солнышко, – и она снова запела колыбельную. И через несколько минут Юлька и Мария Игнатьевна услышали, как шаги затихли в конце коридора.
– Мне нужно пойти протереть стенку и пол за шторой у окна, там все в крови.
– Нет, тебе нельзя выходить. Пойду я, а ты останешься с Танечкой. Меня он хоть и встретит, я могу сказать, что уложила ребенка и вышла отдохнуть. Закроешься на замок, и защелкни, чтобы нельзя было открыть снаружи. Когда я приду, запою под дверью колыбельную, откроешь, но, если просто буду говорить: «Юля, Юля! Проснись!» – то не открывай. Знай, значит рядом со мной стоит кто-нибудь.
Мария Игнатьевна вышла, и Юлька защелкнула за ней дверь. А хозяйка пошла на кухню и сказала, что хочет выпить чаю с вишневым вареньем.
– Принесите мне чай в холл и баночку с вареньем и вазочку для косточек, как я люблю.
А она любила, прям с банки вылавливать вишни, а косточки собирала в вазочку, потом разбивала их молоточком и зернышки вишневые были для нее еще большим лакомством, чем сами вишни.
Жозефина подала на стол литровую баночку с вареньем и вазочку, и тут же на подносе стоял в чайничке горячий чай.
Хозяйка, не торопясь ела вишни, обсасывая каждую косточку и советовалась с Жозефиной о завтрашнем меню. Потом она поднялась из-за стола и с баночкой в одной руке и вазочкой в другой, подошла к окну.
– Мне показалось, что подошла машина. Я жду, сегодня у нас будут гости.
– Я в курсе мадам, – ответила Жозефина.
– Ты проверила приготовленные комнаты для детей и синьора с его женой?
– Все готово, комнаты готовы, обед тоже.
– Вот и хорошо, только что-то шторы висят небрежно, – и хозяйка стала поправлять шторы, Жозефина кинулась ей помогать. Но Мария Игнатьевна успела первой заметить кровь на стенке и когда Жозефина подскочила к занавеске, Мария Игнатьевна шагнула в сторону, так что Жозефина задела хозяйку, совсем немного, но этого было достаточно, чтобы Мария Игнатьевна, будто бы подбитая под локоть выпустила из рук банку с вареньем, кинув ее прямо в стену за шторой. С такой силой, что банка разлетелась в дребезги, а вишневое варенье обляпало стены, пол, шторы. Попало на платье хозяйки. Жозефина ахнула, вся побледнела, и замерла на месте, ожидая строгого выговора. Но Мария Игнатьевна, сделав строгое лицо, лишь с досадой проговорила:
– Ты иногда бываешь неуклюжей, Жозефина. На кухне это очень опасно. Скажи Софе, пусть поможет тебе убраться. И перевесьте шторы, возьми кремовые или салатовые, а можешь повесить бардовые, ты знаешь, подскажи Софье. Да стены и пол вымойте тщательно с мылом или порошком. Да поторопитесь, будет неприятно, если гости приедут, а у нас беспорядок. Чай с вареньем отменяется, расхотелось.
И она ушла, бесшумно поднимаясь по лестнице.
Жозефина облегченно вздохнула.
«Пролетела гроза, только ветерком дохнуло. Да, хозяйка изменилась, после того, как у нее родилась внучка. В другое время, если бы случилось такое, хотя бы год назад, вылетела бы с работы. А тут даже выговора не получила».
И она заспешила убрать то, что натворила, крикнула Софью и вдвоем за несколько минут все вымыли и развесили чистые занавесы, такие же бардовые, какие висели. Жозефина решила, что ни к чему привлекать внимание к случившемуся сменой занавесок. Мария Игнатьевна, зная Жозефину, как свои пять пальцев, на это и надеялась. Она даже спустилась по лестнице и наблюдала, как женщины занимаются уборкой.
«Вот и смыты кровавые следы. Еще бы придумать, где спрятать раненого. Комнат много, даже очень много, но за ним нужен уход, а если бегать ухаживать, обязательно кто-нибудь выследит. Так что же с ним делать? Кто в него стрелял? Может просто случайность? Не слишком ли много случайностей? Что же происходит в этом доме? – рассуждала Мария Игнатьевна, тихо передвигаясь по коридору. – Что-то я устала, нужно отдохнуть.
– Баю, баюшки, баю, не ложися на краю, – мурлыкала она вслух песню. – А то серенький волчок, придет, схватит за бочок. Она уже подошла к двери и вдруг увидела назойливого полицейского. Он стоял, прислонившись к стенке рядом с дверью.
– Что вы здесь делаете? – возмутилась Мария Игнатьевна. – Вы, что стучали в дверь?
Она стала совать ключ в замочную скважину, но ключ не пролазил.
– Юленька, открой, Юленька, ты проснулась? – позвала Мария Игнатьевна, но в комнате было тихо.
– Слава богу, вы никого не разбудили!
– Что же вы не заходите? – поинтересовался полицейский.
– Замок захлопнулся, теперь его можно открыть только изнутри.
– Так постучите, разбудите свою няню, пусть откроет, – настаивал полицейский и хотел сам забарабанить в дверь.
Но Мария Игнатьевна почти грубо оттащила его от двери.
– Нет, нет, проснется внучка и это будет концерт на весь вечер и ночь. Пусть спят, и я отдохну тем временем.
Она подхватила полицейского под руку, отойдем от двери, чтобы не разбудить детей. Давайте посидим, поговорим, только где нам уединиться?
– Можно у камина, – предложил полицейский.
– Ну, нет, там нам не дадут поговорить.
– Тогда зайдем в комнату вашей няни, она ведь пустая.
– Вы что шутите? Да я боюсь даже двери открыть и заглянуть в нее. Неужели вам ни страшно туда заходить?
Голос Марии Игнатьевны дрогнул.
– Ничуть, – возразил полицейский. – И я даже желал бы там поселиться, но вы предоставили мне другую комнату.
– У нас комнат достаточно, и моя няня, разумеется, в этой комнате жить не будет. И ни вас, ни гостей я не могу вселить в нее. Но закрывать ее я не могу, так как идет следствие. Вы ведь так говорите? Запретить входить в нее и находиться в ней я тоже не могу вам запретить. Но посоветовать не ходить туда, пока не выяснили, что произошло, я вам советую.
– Вы умная женщина и очень своеобразная. Что за песню вы пели, когда шли по коридору?
– Это колыбельная, я пою ее внучке.
– Вы пели на русском языке?
Полицейский внимательно посмотрел на женщину, которая опиралась на его локоть.
– Может, мы зайдем в вашу комнату или вы боитесь себя скомпрометировать?
– Нет, не боюсь. Можно зайти в мою комнату, но только я хочу вас предупредить, я женщина очень несдержанная и слишком быстра на расправу. Иногда не успеваю подумать, и придержать свой гнев в узде. Заходите, – она открыла дверь своей комнаты.
– Вы ее не замыкаете?
– Зачем? Ко мне никогда никто не зайдет без моего разрешения.
Большая комната с яркими шторами была светлой. Свет лился в окна, и казалось, что попал в лето. Разноцветная мебель, цветные покрывала на кровати и диване. Разного цвета кресла и много зелени, живая зелень заплетала стены, свисала с шкафов, стояли подставки с цветочными горшками, а возле зелени и цветы. И еще зеркала, которые отражали свет, отражали комнату. И было такое ощущение, что много, много, комнат, одна за другой, где цветы, разноцветная мебель и зелень, и еще солнечный свет лета.
Полицейский остановился, удивленно и растерянно рассматривая комнату и его смешное, почти глупое выражение лица, отразилось почти во всех зеркалах.
– Как вы можете жить в такой комнате? Это равносильно, что ночевать в лесу.
– Я привыкла, потому что мне это нравится. У всех есть свои слабости. Моя слабость, это лес и русские песни, колыбельные в особенности. Это все, что у меня осталось от моих родителей.
Она открыла бар, где был выбор, как в хорошем магазине.
– Что вы будете пить, коньяк, вино, ром или русскую водку?
Полицейский подошел к бару, он брал бутылку, рассматривал этикетку, потом ставил ее на место, брал другую, и проделывая ту же процедуру, и все на глаз, на ощупь. И когда он взял по счету, десятую или еще больше. Мария Игнатьевна не выдержала.
– Ну что вы все щупаете, не девка же. Выбираете, как цыган лошадь. Я еще понимаю, если бы вы открыли бы и каждую отпили на вкус, а что можно увидеть в бутылке? Джина живого там нет, духа тоже. Открывайте какую-нибудь, или все сразу, но только с условием, что хоть полглотка сделаете.
Полицейский кивнул и открыл бутылку коньяка. Налил стопку себе, стопку Марии Игнатьевне.
– За ваше здоровье!
Поднял он тост.
– Спасибо! Берите фрукты, шоколад. А может велеть принести закуску?
– Не нужно, – отказался гость. – И этой закуски достаточно.
– Наливайте еще, или откройте другую бутылку, сравните, какой лучше, пятизвездочный или трехзвездочный. А возможно русской выпьете?
Гость, молча, открыл вторую бутылку коньяка и налил себе вторую стопку.
– Мне не нужно, мне одной хватит, на весь оставшийся день, – отказалась Мария Игнатьевна, показывая еще полную рюмку.
– За то, чтобы ваш бар всегда был полон, – поднял рюмку с новым тостом гость.
– Хороший тост, за это стоит выпить, – улыбнулась Мария Игнатьевна.
Третья бутылочка была открыта без каких-либо раздумий. И тост был подходящим.
– Выпьем за то, чтобы за третьей рюмкой пошла четвертая.
Мария Игнатьевна кивнула головой, молча наблюдая за своим гостем.
Четвертая бутылка коньяка распечаталась, как будто сама и стопка тут же наполнилась.
– Вы бы закусывали, – посоветовала хозяйка.
– Если закусывать не почувствовать вкуса выпитого, – отверг все советы гость.
– Вы меня сбили, я хотел произнести тост, а теперь забыл. Ах, да, вспомнил четвертый тост. Я пью за то, чтобы желание совпадало с возможностью.
Он выпил и долго смотрел на пустую рюмку. А Мария Игнатьевна смотрела на него.
«Интересно, на сколько его хватит? Может, стоит его остановить? Но тогда получится, что я пожадничала. Но он не пьянеет, будто вливает в себя чай рюмками. Конечно, для мужика это совсем маленькая доза».
И будто услышав ее мысли, гость проговорил:
– Рюмка такая маленькая, что устанет рука, а выпитого даже помыть язык не хватает.
– Можете выбирать любую другую, перед вами рюмки, стаканы, фужеры, – ободряюще кивнула хозяйка.
– Ну, нет, с какой дегустацией начал, такой и закончу. Хотя по правде сказать, для меня достаточно. Я ведь на работе, но с другой стороны, не круглосуточно же мне работать.
– Вот и выпивайте еще за удачу, за свою работу, – подсказала тост Мария Игнатьевна.
– За работу пить отказываюсь. Терпеть не могу свою работу, но долг говорит, надо, да и не умею я больше ничего, кроме как преступников ловить, копаться в этой грязи, выуживая нужную информацию.
– Вам, наверное, коньяк понравился, можете прихватить с собой бутылочку, а можно и две и выпьете на досуге, – предложила хозяйка, когда гость собрался уходить.
– Нет, не нужно. Я пью лишь в редких случаях, а коньяк у вас отличный.
– Так заходите в любое время, рюмку, другую приголубить. Дверцы бара для вас всегда открыты, – весело пошутила хозяйка. – А то в вашей работе приятного, действительно мало. И нужно позволять себе расслабляться.
